NB! Если вы хотите разместить эти тексты на своем сайте, пожалуйста, напишите мне.

Patrick O'Brian
"Master & Commander"

(…)

- Где мой писарь? Мистер Диллон, давайте приведем вахтенные отчеты хотя бы в относительный порядок… Доктор Мэтьюрин, позвольте представить вам моих офицеров…
Так Стивен и Джеймс в первый раз встретились на "Софи" лицом к лицу. Стивен, конечно, уже успел заметить огненно-рыжую косу с черной лентой и прекрасно знал, чего ожидать. Но даже так потрясение оказалось слишком велико. На лице у него невольно отразились враждебность и ледяное отчуждение. Для Джеймса Диллона потрясение было еще большим: в суете и спешке предыдущих двадцати четырех часов ему так и не выпало случая узнать имя нового судового врача; однако он лишь слегка побледнел и больше ничем себя не выдал.
- Что вы предпочитаете, - сказал Джек Стивену, - осмотреть судно, пока мы с мистером Диллоном разбираемся с делами, или посидеть в каюте?
- Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем знакомство с кораблем, - ответил Стивен. - Весьма изящная конструкция и… - он не договорил, голос сорвался.
- Мистер Моуэтт, будьте любезны, покажите доктору Мэтьюрину все, что он пожелает осмотреть. Возьмите его на грот-мачту - с нее открывается превосходный вид. Вы ведь не боитесь высоты, сэр?
- О нет, - сказал Стивен, потерянно оглядываясь. - Ни капли.

…Стивен давно уже приобрел полезную привычку молчать за столом - отчасти эта привычка была профессиональной, отчасти вытекала из его природной рассеянности. Теперь из-под покрова молчания он внимательно наблюдал за Джеймсом Диллоном. Все та же гордая посадка головы, те же темно-рыжие волосы и зеленые глаза; та же чудесная кожа и неважные зубы, с годами еще больше испортившиеся, те же безупречные манеры. И хотя он был худым и невысоким, казалось, он занимает столько же места, сколько внушительная фигура Джека Обри.

… [Джек] стоял, опираясь о бакштаг, в штормовке и хлопковых подштанниках, наблюдая за чинной, но нереальной, словно во сне, процессией в тусклом свете стремительно летящей луны. Развевающиеся ярко-русые волосы, которые он в честь лорда Нельсона не стриг и не заплетал, взлетали, когда корабль оказывался на гребне волны и падали ему на плечи, когда корабль устремлялся вниз - ни дать, ни взять, живой анемометр.

… И "Софи" тут же ожила - пронзительные свистки боцмана, матросы, разбегающиеся по местам, общий шум, гам и суматоха, среди которой раздался крик Стивена "Я протестую… Я настаиваю! Дайте мне лодку!"
Джек взял его за локоть и с ласковой настойчивостью подтолкнул к каюте.
- Милостивый мой государь, - сказал он. - Боюсь, вы не можете ни протестовать, ни настаивать. Это, знаете ли, мятеж, и вас могут повесить. Сойди вы на фелюгу, даже если вы не принесете с собой заразу, нам придется поднять в Магоне желтый флаг - вы же понимаете, что это значит. Сорок клятых дней на карантинном острове и выстрел в спину каждому, кто попытается выйти за забор, вот что это такое. К тому же, принесете вы заразу или нет, половина матросов точно умрут от ужаса.
- Вы намереваетесь уйти от этого корабля, не оказав ему никакой помощи?
- Да.
- Тогда это остается на вашей совести.
- Разумеется.

(…) Здесь, к вящему своему удивлению, он обнаружил Диллона (тот был, конечно, не на вахте, но на его месте Джек никогда не ушел бы с палубы), играющего в шахматы со Стивеном, меж тем как эконом зачитывал им с комментариями отрывки из "Gentleman's Magazine".
- Сидите, сидите, джентльмены, - сказал он, когда все они вскочили. - Я не злоупотреблю вашим гостеприимством.
Они приняли его весьма радушно - предложили бокал вина, сладкое печенье и последний Navy List - однако он все равно чувствовал себя лишним. Он нарушил их тихое уединение. С его появлением литературный критицизм эконома бесследно иссяк, а шахматная партия прервалась также безнадежно, как если бы в кают-компании грянул гром небесный. Стивен отлично ладил с офицерами и, разумеется, проводил все свободное время здесь. Джек, смутно уязвленный, после недолгой беседы (которая показалась ему сухой, напряженной и подчеркнуто вежливой) снова поднялся на палубу. Штурман и юный мистер Рикеттс, стоило им разглядеть его силуэт в неверном свете, падающем из люка, тихо переместились к левому борту, а Джек продолжил в одиночестве расхаживать по палубе.
В начале ночной вахты небо затянуло облаками, а к двум склянкам хлынул дождь. Капли со свистом хлестали по нактоузу. Взошла луна, - еле различимое бледное однобокое пятно. Желудок Джека мучительно скручивало от голода, но он продолжал мерить палубу шагами, машинально поглядывая при каждом повороте в темноту с подветренной стороны.
Три склянки. Тихий голос возвестил о том, что все в порядке. Четыре склянки. Было так много других возможностей. Во-первых, можно было не спускаться по ветру, потом - можно было не менять курс…
- Что это, что это такое? Вы разгуливаете под дождем в одной рубашке? Это безумие, - раздался у него за спиной голос Стивена.

(…) - Дорогой мой, с меня довольно дискуссий. Ты знаешь так же, как и я, что патриотизм - всего лишь слово, и как правило оно означает либо "только моя страна, хороша она или плоха", что достаточно скверно, либо "моя страна лучше остальных", что попросту глупо.
- И все же недавно ты оборвал капитана Обри, когда он прошелся насчет Круглоголовых.
- О, разумеется, я непоследователен, особенно в мелочах. Но кто без греха? Он просто не знал, о чем говорил, уверяю тебя. Он никогда не был в Ирландии, а во время восстания так и вообще служил в Западной Индии.
- А я, хвала господу, был тогда на Мысе Доброй Надежды. Было страшно?
- Страшно? Я не найду слов, чтобы передать весь ужас и убийственную нелепость случившегося. Восстание не принесло никаких плодов. Более того, оно отодвинуло независимость страны самое меньшее на сотню лет; оно посеяло в сердцах ненависть и враждебность, оно породило целый легион подлых доносчиков и тварей вроде майора Сирра. И, наконец, оно сделало нас жертвами любого проходимца, не гнушающегося шантажом, - он помолчал. - Но что касается того разговора, я поступил так отчасти потому что мне неприятно было это слышать, а отчасти потому что недалеко от нас стояло несколько матросов-ирландцев, среди которых нет ни одного оранжиста. Было бы несправедливо, если бы они возненавидели капитана, которому и в голову не приходило, что его слова оскорбительны.
- Я вижу, он тебе очень нравится.
- Нравится? Да, пожалуй. Я не назвал бы его близким другом - мы с ним не так давно знакомы - но я весьма к нему привязан. Мне жаль, что ты - нет.
- Мне тоже жаль. Я прибыл сюда с самыми радужными надеждами. Я слышал, что он с причудами, но хороший моряк, и ожидал большего. Однако сердцу не прикажешь.
- Это правда. Но вот что любопытно - любопытно для меня, по крайней мере, при всем моем уважении - и даже больше, чем уважении - к вам обоим. В чем именно ты мог бы его упрекнуть? Если бы нам по-прежнему было по восемнадцать, я сказал бы: "Что не так с Джеком Обри?"
- А я ответил бы: "Абсолютно все, начиная с того, что он капитан, а я нет", - улыбнулся Джеймс. - Но полно, не могу же я при тебе злословить о твоем друге.
- О, у него, конечно, есть недостатки. Я знаю, что он весьма честолюбив в том, что касается его ремесла, и не терпит никаких ограничений. Я хотел, скорее, узнать, что не нравится в нем тебе. Или это просто non amo te, Sabidi?
- Пожалуй, да. Трудно сказать. Он, конечно, приятный собеседник, но иногда в нем бывает видна эта английская тупая самонадеянность… и меня раздражает еще одно - его нескрываемый интерес к деньгам. С нашей дисциплиной и постоянными учениями мы больше похожи на капер, чем на королевский корабль. Когда мы гнались за тем несчастным полакром, он всю ночь простоял на палубе. Можно подумать, мы преследовали военное судно, и в конце пути нас ждали честь и слава. И не успели добычу забрать с "Софи", как он снова поставил команду к пушкам.
- Капер - это что-то недостойное? Я действительно не знаю, поэтому и спрашиваю.

- У каперов на море свой интерес. Они сражаются не ради славы, а ради выгоды. Это наемники. Деньги - их raison d'еtre.
- Но может быть, учения преследуют какую-то более почетную цель?
- О, разумеется. Я вполне могу быть несправедливым - просто из зависти. Прошу прощения, если я вас чем-то обидел. И я охотно признаю, что он и впрямь отличный моряк.
- Господи, Джеймс, мы знаем друг друга достаточно долго, чтобы говорить свободно и без всяких обид. Ты не передашь мне бутылку?
- Ну хорошо, - сказал Джеймс, - если я могу говорить так же свободно, как если бы был в каюте один, я скажу тебе вот что: то, как он поощряет этого типа, Маршалла, - недостойно, чтобы не сказать хуже.
- Кажется, я тебя не понимаю.
- Ты знаешь об этом человеке?
- Что я знаю?
- Что он содомит.
- Возможно.
- У меня есть веские доказательства. Я получил их, если угодно, в Кальяри. И он заглядывается на капитана Обри. Вкалывает как галерный раб, сдувает с квартердека пылинки и гоняет матросов не хуже боцмана - что угодно, лишь бы заслужить улыбку капитана.
Стивен кивнул.
- Да. Но ты же не думаешь, что Джек Обри разделяет его вкусы?
- Нет. Но я думаю, что он о них знает и поощряет этого человека… Нет, это просто отвратительно, так говорить нельзя … я зашел слишком далеко. Должно быть, я пьян. Мы почти прикончили бутылку.
Стивен пожал плечами.
- Вовсе нет. Но знаешь, ты глубоко заблуждаешься. Уверяю тебя со всей серьезностью, он не обращает на это ни малейшего внимания. Иногда он бывает не слишком сообразителен, и искренне считает, что содомиты опасны лишь для пороховых мальчишек, церковных певчих да бесполых созданий из средиземноморских борделей. Я пытался намекнуть ему, прояснить положение, но он лишь посмотрел на меня несколько свысока и сказал: "О чем вы говорите, я провел на флоте всю свою жизнь".

(...) Дверь открылась, и в комнату вошел Джек: на лице нетерпеливое предвкушение, в руках свернутые трубкой ноты.
- Я размышлял о Pongo, - сказал Мэтьюрин вслух.
- Прекрасно! - отозвался Джек. - Чертовски похвальный повод для размышлений! А теперь, прошу вас, будьте хорошим мальчиком, выньте ногу из таза - зачем, бога ради, вы ее вообще туда сунули? - и надевайте чулки. У нас нет ни секунды лишней. Нет, только не синие: мы отправляемся на вечер - то есть на раут - к миссис Харт.
- Мне надеть шелковые чулки?
- Конечно, шелковые. И поторапливайтесь, дружище. Если вы немедленно не распустите паруса, мы опоздаем.
- Вечно вы куда-то спешите, - заметил Стивен, копаясь в своих пожитках.
Тут откуда-то с сухим шорохом выскользнула монпельерская змея и в несколько необычайно изящных изгибов пересекла комнату, подняв голову примерно на восемнадцать дюймов от пола.
- О, о! - воскликнул Джек, запрыгивая на стул. - Змея!
- Эти подойдут? - спросил Стивен. - Правда, они дырявые.
- Она ядовитая?
- Исключительно ядовитая. Осмелюсь предположить, она прямо сейчас на вас и бросится. Вне всякого сомнения. Может, надеть шелковые чулки поверх шерстяных, чтобы дырку было не видно? Но тогда я просто задохнусь. Сегодня необычайно жарко, вы не находите?
- Да в ней не меньше двух саженей длины! Скажите, она действительно ядовитая? Только честно?
- Если вы засунете руку ей в глотку и нащупаете задние зубы, то да. Но не иначе. Malpolon monspessulanus совершенно не опасна. Я подумывал принести дюжину на корабль, чтобы ловили крыс - ах, если бы только у меня было больше времени и если бы не этот глупый суеверный страх перед пресмыкающимися… Однако и прискорбное же впечатление вы производите в таком положении, скажу я вам…
- Barney, Barney, buck or doe, Has kept me out of Channel Row, - пропел он и унес на руках абсолютно глухую (разумеется), однако преданно заглядывавшую ему в глаза змею.

(…)

- Сэр, сэр, - пискнул Бэббингтон Джеку на ухо.
- Тише, душенька, - пробормотал капитан, чьи мысли были заняты совершенно другим.
- Мистер Диллон говорит, там неподалеку верхние огни.
- Ага, - сказал Джек, тут же встряхнувшись и выбегая на сумрачную палубу в одной ночной рубашке.

…Лодка уткнулась в борт "Софи".
- Сэр, таких пассажиров на борту нет, - доложил Диллон.
- Тем лучше, - бодро сказал Джек, помахав шляпой американскому капитану. - Курс на юго-юго-восток, мистер Маршалл, и будьте любезны, откатите пушки на места.
Из люка на корме поднимался восхитительный аромат кофе.
- Диллон, пойдемте завтракать, - сказал Джек и взял его за руку. - Вид у вас - краше в гроб кладут.
- Прошу меня извинить, сэр, - прошептал Джеймс, высвобождая руку, и глянул на капитана с нескрываемой ненавистью. - Мне нездоровится.

… Он бросился вниз. У Стивена на руках было четверо неопасно раненых и двое убитых.
- Мы атакуем, - сказал Джек. - Мне нужен ваш фельдшер - нужны все, кто есть на борту. Вы пойдете?
- Не пойду, - сказал Стивен. - Если хотите, я буду править.
- Да - конечно, да. Идемте же! - вскричал Джек.
Оказавшись на загроможденной палубе, Стивен увидел в дыму, примерно в двадцати ярдах впереди, возвышающуюся корму шебеки, и команду "Софи", поделенную на две группы. Одна с перемазанными сажей лицами бежала от камбуза наверх, вторая уже была на корме, выстроившись у фальшборта - там были бледный, с диким взглядом эконом, командор, мигающий от слишком яркого света, кок, сжимающий мясницкий нож, корабельный брадобрей и его собственный фельдшер с заячьей губой. Последний улыбался, поглаживая изогнутый крюк абордажного топора и повторял "Я этим гадам покажу, я этим гадам покажу…" Несколько испанских пушек по-прежнему палили без разбора.
- Канаты, - сказал Джек (…). - Доктор, вы знаете, что нужно делать?
Стивен кивнул, взявшись за штурвал. Старший рулевой отступил и с выражением недоброй радости поднял саблю.
- Доктор, как по-испански будет "еще пятьдесят человек"?
- Otros cincuenta.
- Otros cincuenta, - повторил Джек, глядя на него с влюбленной улыбкой. - А теперь, пожалуйста, поставьте нас борт к борту.
Он снова кивнул ему и прошел к фальшборту. По пятам за ним шел рулевой. Джек поднялся на фальшборт, и встал там, мощный, но гибкий, держась за ванты и обнажив свое оружие - длинную и тяжелую кавалерийскую саблю.

…Диллон пинком открыл дверь каюты, глянул на юного помощника капитана приватира поверх тяжелого пистолета и сказал:
- Вы сдаетесь?
- Oui, monsieur, - дрожащим голосом ответил юноша.
- На палубу, - приказал Диллон, вздернув подбородок.

- Здравствуйте, сэр, - сказал Моуэтт. - Я так и подумал, что вы будете здесь. Я принес вам лепешку.
- Спасибо, огромное спасибо! - воскликнул Джек. - Я и впрямь дьявольски голоден.
Он тут же отрезал кусок лепешки и съел. Отрезая второй кусок, он задумался о том, как изменились порядки на флоте. Когда он был гардемарином, ему в жизни не пришло бы в голову первым заговорить с капитаном, а тем более принести ему лепешек. А если бы и пришло, он все равно никогда бы этого не сделал - жить все-таки хотелось.
- Можно я сяду рядом с вами, сэр? - спросил Моуэтт, присаживаясь на камень

Patrick O'Brian
"Post Captain"

(…)

Они жили неподалеку от вересковой пустоши в премилом домике с зелеными ставнями и увитым жимолостью крыльцом - справедливости ради заметим, что премилым он был только летом. Они обходились без прислуги, экономили на всем подряд, и едва ли что-то могло служить лучшим подтверждением их дружбы, чем то, как мирно они уживались, несмотря на вопиющее несходство привычек. Стивен, по мнению Джека, был конченым неряхой : на его письменном столе постоянно были свалены бумаги, куски натертого чесноком хлеба, бритвенный прибор, платки и белье; при взгляде на парик, надетый на кастрюльку с молоком, чтобы она не так быстро остывала, становилось ясно - сегодня Стивен завтракал каким-то вареньем.
Джек снял китель, надел передник и понес грязные тарелки в буфетную.
- Мои тарелку и блюдце можно не мыть, - сказал Стивен. - Я их вытер. Джек, умоляю вас, - добавил он вдогонку, - оставьте кастрюлю в покое. Она совершенно чистая. Что может быть полезнее и благотворнее кипяченого молока?.. Хотите, я буду вытирать посуду? - крикнул он через открытую дверь.
- Нет-нет! - быстро отозвался Джек, который видел, как Стивен это делает. - Здесь нет места - и все уже почти готово. Лучше разведите огонь.
- Мы можем сыграть что-нибудь, - сказал Стивен. - Фортепьяно вашего друга сносно настроено, а я нашел флейту. Что вы там делаете?
- Драю камбуз. Еще пять минут, и я в полном вашем распоряжении.
- Больше похоже на Великий Потоп. В этой мелочной любви к порядку, Джек, в этой придирчивой чистоплотности есть что-то от идолопоклонничества, - сказал Стивен, качая головой. - Это просто неприлично, Джек, так недалеко и до душевного расстройства.
- Как вы меня напугали, - отозвался Джек. - А это, случайно, не заразно? - добавил он себе под нос со смесью раздражения и нежности.
Через некоторое время он появился в дверях со свернутым передником под мышкой и сказал:
- Ну, сударь, где ваша флейта? Что мы будем играть?
Он уселся за маленькое квадратное фортепьяно и пробежался вверх и вниз по клавишам, напевая:
- Испанским псам приснился сон про Гибралтар и Порт-Магон… Спят и видят, как бы его захватить. Гибралтар, я имею в виду.
Стивен неторопливо собирал флейту, а Джек рассеянно наигрывал одну мелодию за другой, пока, наконец, из его треньканья не родилось адажио из сонаты Гуммеля.
"Неужели он делает это нарочно? - думал Стивен (…). - Я могу поклясться, он хорошо разбирается в музыке, ценит ее едва ли не выше всего на свете. Но играет так слащаво, что, Иисусе-Мария-Иосиф, это просто смешно. А обращение темы наверняка будет еще хуже… Я угадал - сплошные чувствительные излишества. Он очень старается, он увлечен, и прилежания ему не занимать, но даже из своей скрипки он не может извлечь ничего кроме банальностей, разве что по чистой случайности. С фортепьяно все еще хуже, хотя он не ошибается в нотах. Можно подумать, это играет романтичная девица. Однако выражение лица у него не мечтательное - скорее, страдальческое. И играет он совсем как Софи. Знает ли он об этом? Сознательно ли подражает ей? Трудно сказать. Его и ее стиль - вернее, отсутствия стиля - в любом случае имеют много общего. Должно быть, все это от нерешительности, боязни невольно нарушить границы приличия. Они очень похожи. И раз уж знающему толк в музыке Джеку можно играть по-дурацки, почему бы Софи не играть так же?.. Возможно, я недооцениваю ее. Возможно, это тот самый случай, когда человек, исполненный истинного поэтического чувства, просто не знает, как его выразить, а в распоряжении у него одни лишь пошлые провинциальные романсы… Господи, да он совсем загрустил. Неужели расплачется? До чего же он милый, я просто души в нем не чаю - но он англичанин до мозга костей, такой сентиментальный…"
- Джек, Джек! - позвал он вслух. - Вы неверно сыграли вторую вариацию.
- Ну что еще? - с жаром воскликнул тот. - Стивен, зачем вы меня перебиваете?
- Послушайте. Это должно звучать так, - сказал Стивен, наклонившись над ним и взяв на фортепьяно несколько нот.
- И вовсе нет! - воскликнул Джек. - Я сыграл правильно.
Он встал и возмущенно заходил по комнате, которая сразу же показалась тесной. Потом странно посмотрел на Стивена, но, сделав еще пару рейдов, улыбнулся и сказал:
- Давайте поимпровизируем, как тогда, по дороге с Крита. С какой песни начнем?
- Вы знаете "День святого Патрика"?
- Как она звучит?
Стивен сыграл несколько тактов.
- Ах, эта. Конечно, знаю. У нас ее называют "Бекон и петрушка".
- Ну нет, я отказываюсь оттачивать мастерство на беконе и петрушке. Давайте начнем с "Призрака Хаузера" и посмотрим, что из этого выйдет.
Музыка лилась, то затихая, то набирая силы, вариации вели от одной баллады к другой, фортепьяно передавало тему флейте и снова подхватывало ее; временами они начинали петь - те песни, что не раз слыхивали на море.
- Come all you brave seamen that ploughs on the main
Give ear to my story I'm true to maintain,
Concerning the Litchfield that was cast away
On the Barbary shore by the dawn of the day.
- Темнеет, - заметил Стивен, отнимая флейту от губ.
- "On the Barbary shore by the dawn of the day…" - повторил Джек. - Это просто дурная погода. Но дождь прекратился, слава богу, - сказал он, выглядывая в окно. - Ветер дует к востоку… нет, чуть севернее. Так что мы пойдем посуху.
- А куда мы идем?
- На раут к Куини, разумеется. То есть к леди Кит.
Стивен с сомнением покосился на свой рукав.
- При свечах ваш сюртук будет смотреться вполне прилично, - сказал Джек. - А если пришить среднюю пуговицу, то и вовсе великолепно. Ну-ка скидывайте его, и подайте мне швейный набор. Я все устрою, а вы пока надевайте шейный платок и чулки - шелковые чулки, не забудьте. Этот набор подарила мне Куини, когда я уходил в первое плавание, - заметил он, продевая нитку сквозь ножку пуговицы и обкусывая ее около узелка. - Так, теперь давайте приведем в божеский вид ваш парик… отдадим дань моде - щепотку муки из хлебной сумки … позвольте мне отряхнуть ваш сюртук… великолепно… клянусь честью, хоть сейчас на прием к королю.
- Зачем вы надеваете этот мерзкий плащ?
- О Господи, я же вам не сказал! - воскликнул Джек, коснувшись ладонью груди Стивена. - Одна из барышень Лэмб написала о своих приключениях семье - письмо напечатали в газете, в нем она называет меня по имени, и этот гнусный ублюдок прокурор непременно отрядит за мной своих людей. Придется кутаться в плащ и надвигать шляпу на глаза, и возможно, когда мы окажемся в городе, даже разориться на экипаж.

(…)

Сказки и истории