1808. Буш, озарение
(1808: Bush, Meditative)
Atropos Lee,
перевод DieMarchen
Hornblower
Горацио Хорнблауэр/Уильям Буш
Слэш, PG-13, angst
NB!
Перевод выполнен с разрешения автора.
Если вы хотите разместить этот рассказ на своем сайте, пожалуйста,
напишите мне
ЕВС "Лидия" (38), близ берегов Никарагуа. 1808.
Семь склянок утренней вахты. Густая синева Тихого океана у горизонта становится серебряной. Волны неспешно бьют о борт. Даже не глядя на нактоуз, стоящий на вахте первый лейтенант Буш по тому, под каким углом падают на палубу тени, знает, что ветер дует с запада. "Лидия", размеренно поднимаясь и опускаясь на волнах, держит курс ост-норд-ост.
Неизменная монотонность каждого дня - источник тихой радости Буша. За семь месяцев в море матросы превратились в хорошо обученную и сплоченную команду. Набранных некогда на берегу оборванцев теперь не отличить от бывалых моряков в легких парусиновых куртках. Палубы отдраены до сияющей белизны, медь пушек у левого борта так и сверкает. У него над головой на реях лениво переговариваются матросы - ни дать ни взять птицы на ветке, наполняющие окрестности своим щебетом. В течение часа, думает он, нужно будет сделать поворот фордевинд. Но это будет не в его вахту.
Воды осталось мало. Три пинты в день на человека. И, что еще более опасно для настроений на карабле, запас рома почти иссяк. "Лидия" не приставала к берегу больше двухсот дней. Буш добросовестный офицер, и это лишь малая часть вычислений, которые постоянно занимают его в часы бодрствования. Однако за восемь лет, прошедших со дня встречи с капитаном, у него развилась почти суеверная вера в его возможности, и в глубине души он уверен, что все будет в порядке. Ему приятно ненадолго замереть, выпрямившись, подставляя лицо солнечным лучам.
Он слышит шаги на трапе внизу, и на его глазах разворачивается следующее действие в тщательно отрепетированном утреннем ритуале "Лидии". Капитан Хорнблауэр, пройдя на шкафут, сбрасывает поношенный саржевый халат и принимает утренний душ, стоя нагишом под жалящим напором соленой воды, которую накачивает из-за борта корабельная помпа.
Буш смотрит. Так же, как смотрел в то первое утро, десять лет назад, за тысячу миль отсюда. Смотрел на юного лейтенанта, поворачивающегося в облаке брызг, сверкающих под тропическим солнцем. Порозовевшая кожа, запрокинутая голова, зажмуренные от яростного удовольствия глаза. Беззаботный, открытый, смеющийся. Беззащитный, как картофелина со снятой кожицей.
Это казалось провокацией. Тогда. В дни их молодости. Демонстрацией. Вызовом, на который он ответил на следующий же день, в душной темноте нижней палубы, нарушаемой только их стонами.
И двусмысленное откровение являлось ему до сих пор.
Шли годы, и он начал понимать, что это ежедневное крещение тревожит его все больше. Не эксцентричность и неподобающая откровенность такого поведения. И не ревность. Ревность он научился сносить.
Тело, которое он видит, по-прежнему красиво. Стройное. С гладкой светлой кожей. Тонкое. Слишком тонкое. Без единого изъяна. До сих пор не тронутое клинком, огнем, разлетающимися щепками или выстрелами. Даже синяк на плече сейчас бледнеет под стальным напором воды.
И на расслабленного и задумавшегося под утренним солнцем Буша вдруг сваливается одно из редких озарений, от которого его пронзает острая вспышка боли.
"Он же смывает меня. Слюну и пот, дыхание и слезы, все до последней капли. Все эти годы, а я никогда этого не замечал. В чернильной темноте и тишине в среднюю вахту он млеет подо мной как девка. Но утром море снова отскребает его дочиста. Как бы яростно я ни старался отметить его, заползти ему под кожу, он смывает с себя мой запах. Каждое утро он предстает безупречно чистым, словно в жизни не принадлежал никому, кроме себя самого.
Я никогда не смогу удержать его. Он ускользает от меня уже сейчас. Он проживет тысячу лет и умрет незаклейменным, а я пропал. Я так и буду таять. Он будет высасывать меня день за днем, обгладывать понемножку, дюйм за дюймом, пока от меня не останется ничего кроме наполненной воздухом сморщенной оболочки... "
Ритмический перестук помпы стих, и Хорнблауэр исчез. Скоро он снова появится, как каждое утро, и Буш прикоснется к треуголке и пожелает капитану доброго утра. Пробьет восемь склянок, а корабль будет уверенно двигаться заданным курсом.
На палубе последние влажные пятна уже исчезали, высушенные безжалостным солнцем