Венецианские картинки

Венецианские картинки
DieMarchen

Вампирские хроники, Энн Райс
PG-13, romance/general

NB! Если вы хотите разместить этот рассказ на своем сайте, пожалуйста, напишите мне.

Золотой свет дробится в матово-черной, как стекло, воде каналов. Косые лучи заходящего солнца рвутся в мастерскую сквозь отворенные двери и оконные арки. К вечеру становится прохладнее, и подмастерья - их в пропахшей пылью, штукатуркой и красками мастерской восемь - начинают одеваться в сброшенные жарким днем блузы и джорне.
Смуглый черноволосый Франческо сидит под окном на низком табурете с папкой зарисовок, поглощенный работой и мыслями о своей ненаглядной Маргарите Фьоренце. Шутник Нунцио, окончательно забросивший картон о святом Христофоре еще полтора часа назад, развлекает друзей анекдотами. Ученики мастера Мария сгибаются пополам и упускают из рук кисти.
- Джакомо, не вертись.
- Ты меня, что ли, рисуешь?
- Тебя. Застынь!..
Темнеет, подмастерья зажигают лампы, и по стенам разбегаются прозрачные тени. Грациано что-то тихо напевает, стоя на стремянке носом к стене. Под его руками раскрывается крыло серафима. Джакомо спотыкается о чью-то сумку и едва не опрокидывает банку с безумно дорогим растворителем. Ценой нечеловеческих усилий банку спасают. Потом Франческо и Витторио начинают спорить том, следует ли в картине "Коронование Пресвятой Девы" перебить плащ богородицы мелкими складками или просто навести большими плоскостями покрывающий его золотой рисунок. Лоренцо незлобиво указывает им на то, что следовало бы прежде придать изображенному на той же картине дону Феличе менее глупое выражение - все-таки заказчик, неудобно… После этого Лоренцо припоминают его неприлично красноносого Балтазара на фреске "Поклонение волхвов пресвятому младенцу" и то, что его, Лоренцо, после этого случая почти полгода не пускали работать по штукатурке, так как отбелить нос удалось с большим трудом, и чуть было не вышло скандала. Лоренцо в ответ роскошно ухмыляется и собирается что-то сказать, но тут появляется мастер Марий, головокружительное видение в алом бархате. Грохочут отодвигаемые табуретки и мольберты, и от неожиданности опасно пошатывается на стремянке Грациано.
С мастером приходит Амадео - прехорошенький, расстегнутая замшевая куртка и остроносые башмачки, мило спутанные каштановые локоны и невинно сомкнутые губы.

II.

По вечерам Амадео, снизу вверх заглядывая мне в лицо, говорит, что я, например, не закончил обещанную сказку, или что ему скучно одному, или что-нибудь еще. И все повторяется снова.
Мне как-то пришло в голову, что этот мальчик похож на какой-то странный цветок - то ли ирис, то ли лилию, - на что-то утонченное и изысканное, что безумно хочется взять в ладони и поднести к губам. Меня изумляет в нем даже не поистине сверхъестественная красота, а присущее ему умение исполнять любые свои желания. Любые. Хотя это, может быть, не так уж сложно, если у вас такой же темный сверкающий взгляд и такой же обольстительный, способный свести с ума шепот. Мое собственное имя в его устах становится похожим на магическую формулу - но, боже мой, что может он, юный ученик художника, знать о чародействе? Когда мы смотрим друг на друга, мне кажется, что меня сносит ветром с городской колокольни.
- Не смотри…
Я заставляю его отвернуться, и он опускает голову на мой подставленный локоть. А потом гаснет, оставляя после себя призрачное красное пятно, свеча.
В мастерскую мы приходим порознь. Амадео появляется ближе к полудню. Лоренцо в это время как раз добирается до моего угла и принимается расспрашивать, где это я пропадал всю ночь. Я рассказываю какие-то дикие истории. Однажды, отчаявшись добиться от меня правды, Лоренцо заявляет:
- Винченцо, ты влюбился.
Я бросаю быстрый взгляд на отошедшего к бочке с водой Амадео и неубедительно возмущаюсь:
- Да как ты мог такое подумать?
Лоренцо перехватывает мой взгляд и говорит:
- Ого…
В обращенных ко мне серых глазах обозначается большой интерес.
- Я думал, это какая-нибудь башмачникова дочь, - Лоренцо опирается подбородком о кулак и рассматривает меня с плохо скрытым любопытством, а об меня уже можно зажигать свечи.
Позже я начинаю выманивать Амадео бродить по ночному городу. Мы устраиваемся на парапетах и, сняв туфли, болтаем ногами в прохладной грязной воде. Мы подбираемся к домам и рвем растущие на подоконниках алые и белые цветы. Поднимаемся на чердаки, где в лунном свете безмолвно спят голуби. Перебираясь по крышам, над которыми висит большая прозрачно-лимонная луна, мы оказываемся в самых невообразимых закоулках города. Тихо, как бесы, мы свешиваемся с крыш и заглядываем в окна верхних этажей, обитатели которых, заметив нас, хватаются за сердце. Мы сидим на белых церковных ступенях, прислушиваясь к кашлю и ворчанию гасящих свечи прислужников. Передаем друг другу узкогорлую бутылку, а потом Амадео, загоревшись румянцем, обвивает меня тонкими руками, и его сладкие от вина пылающие губы прижимаются к моей щеке.

III.

Вот он, мучение мое, сладчайшая отрава - смуглый, обманчиво хрупкий, с дымчатыми развратными глазами и нежной приглашающей улыбкой - подкрадывается ко мне по шелковым покрывалам. Вот движение, знакомое мне до мельчайших подробностей: наклон, поворот головы, красивые губы смыкаются у моей щеки - поцелуй. Первый, как первое неуверенное прикосновение грифелем к холсту. Тонкие руки перебирают застежки куртки, пронизанные светом свечи яркие волосы льются на плечо.
Я придвигаюсь - медленно, почти против воли, давая себе тысячу страшных клятв, которые, впрочем, будут позабыты всего через несколько минут - и возвращаю поцелуй, разделив его на несколько мягких прикосновений к виску, за ухом, к краешку нежного рта…
Пальцы путаются в шелковых кудрях. Расстегнутые башмаки падают на дощатый пол.

IV.

В свечной лавочке тесно, пыльно, пахнет холодным воском, ладаном и красками. Дождь стучит в переплетенные свинцом узкие окна. Джакомо пристально смотрит на меня.
- Что ты?
- Так, ничего, - он отводит глаза, колеблется. - Ты не рассердишься?
- Нет.
- Я хотел сказать тебе... об Амадео, - Джакомо снова нерешительно взглядывает на меня.
- Слушаю.
Джакомо прячет руки в рукава.
- В нем бес, Винченцо. Он сведет тебя с пути истинного.
Я поворачиваюсь к нему, и он вздрагивает.
- Ты чего-то боишься, Мино?
Он качает низко опущенной головой и еле слышно шепчет:
- Тверды будьте духом, да не обольстит вас никто никак... Я боюсь греха.

Лоренцо останавливается на третьем этаже поздороваться с надоедливой пожилой дамой, а в небольшой каморке почти под крышей Винченцо и Амадео, разделенные одним только брошенным на пол одеялом, искушают друг друга всеми дозволенными и недозволенными способами.
Продуманно неловкое движение, и терпкое красное вино заливает подбородок и одежду. Амадео заплетающимися пальцами рвет застежки, стягивает с себя забрызганную джорне и остается в тонкой шелковой блузе. Сгорающий в косых медных лучах Винченцо протягивает руки, будто бы помочь, а Амадео тянется к нему, притворившись, что ему послышалось - что, повтори, о, как можно быть таким неосторожным, теперь придется спускаться за водой для умывания, вовсе нет, можно оставить и так, мне совершенно безразлично, в самом деле, мой ангел, а мне нет, иди сюда, ближе, я вытру тебе губы - еще раз, ну пожалуйста, уже все, нет, я хочу еще…
- Да, сеньора Лючина, я прекрасно себя чувствую… Нет, не беспокойтесь, пожалуйста… Не знаю, сеньора… Позвольте пройти… Благодарю, благодарю, обязательно передам… Тысяча благодарностей, сеньора, обязательно… Прощайте, доброго вам вечера… - и через несколько ступеней, - у-у, старая ведьма…
Топот башмаков, шум дыхания, последний пролет, пыль и свет, пинком распахивается дверь…
"О пресвятая дева Мария!.."

VI.

- Felicissima notte, carino.
- Felicissima notte, amore.

VII.

- Джакомо, милый, что это? - осведомляется мастер, возникая за спиной у юноши.
На фреске "Радость о Рождестве" в ватных облаках, над лезущими друг другу на голову домами и пыльными кущами, два ангела: один - светловолосый, темнобровый, с прозрачными золотыми глазами, нежно прижимает к себе другого - хрупкого, изящного, с каштановыми кудрями, перевитыми белой лентой. Хитоны, крылья. Портретное сходство ужасающее. Смотрят друг на друга так, что всякому ясно - младенец Христос их совершенно не интересует.
- Это… - смущается застигнутый врасплох Джакомо, - это…
Мастер с людоедской улыбкой гладит Джакомо по голове и отходит.

Сказки и истории