Мне сорок два

Автор: Saint-Olga

Pairing: Северус Снейп/Гарри Поттер

Рейтинг: PG-13

Жанр: аngst

Из цикла "Рождественские истории"

Краткое содержание: Иногда легче умереть, любя, чем жить, зная, что тебя любили сильнее.

Disclaimer: Все узнаваемое принадлежит Дж.К.Роулинг.

Размещение: Если вы хотите разместить этот рассказ на своем сайте, свяжитесь, пожалуйста, предварительно со мной.

Мне сорок два года. Удобная цифра, легко запоминается. Четыре - на два - два.

Мне сорок два, и я пью красное вино, сидя у камина. В канун Рождества. Сквозь бокал просвечивает пламя, и красное кажется огненным. Второй бокал стоит на низком столике передо мной, рядом с пепельницей, полной серо-черных трубочек пепла. Он почти не курил, только ронял сигарету в пепельницу, когда она обжигала ему пальцы, протягивал руку - и я вкладывала в нее новую. Прикуривала их сама, от вынутого из камина щипцами угля, похожего на закопченную лампочку. Я не курю, но научилась прикуривать.

Сигареты дорогие, длинные и темные, очень крепкие. Мужские. Во второй пачке осталось три штуки, и одна лежит в пепельнице, под серыми трупами пепельных червяков - сломанная пополам, когда он пытался прикурить первую за этот вечер сигарету. В бокале тоже пепел, плавает в оставшемся на дне красном. Иногда красное вспыхивает огнем. Это отражается в нем камин.

На мне бархатное платье. Длинное, с глубоким вырезом на спине и таким же глубоким декольте. Красное. Темно-красное, как вино в бокале. Очень красивое. Очень дорогое. Я давно о таком мечтала.

Мне не идет красное. Платье слишком сильно обтягивает мои бедра, и сквозь него проступают все складки на талии. И живот выпирает. Но это платье из темно-красного бархата, на которое я копила три года, и некому сказать мне, что оно мне не идет. Он не скажет - не заметит, наверное, а если и заметит, не скажет все равно. А зеркал в нашем доме нет. Ни одного.

Когда-то я думала, что он вампир. Никогда в вампиров не верила, но когда он вынес все зеркала… Я увешала все углы чесноком, а шею - серебряными цепочками. Он не обратил внимания. Это было через два месяца после… того.

После снега в июне.

Знаете, какой бывает снег на Рождество? Никогда такого не бывает, ни в один другой день - только в канун Рождества: пурга, бал снежинок, тьма расчерчена белым - снег, снег… небесное конфетти.

В июне он был совсем другим. Он таял, не долетая до земли - подними руку над головой - снежинки на ладони, опусти - дождь сквозь пальцы… И машины стояли, и поезда замерли - лужи, и ничего не видно, и так странно, и кто-то кричал о конце света... На два дня.

Через два дня все кончилось - снег и дождь, и мое прошлое, и его… все.

Соседи говорили, что это были какие-то мерзавцы, вандалы, вроде ку-клукс-клана - черные плащи с капюшонами, и они размахивали какими-то штуками, вроде узких длинных петард, из которых сыпались цветные искры. Над домом висело зеленое облако странной формы, его потом смыло снегом. А полиция никак не могла понять, почему на телах нет ни одного повреждения - и такая мука на лицах…

Я их не видела. Гробы были закрыты. Черные, одинаковые, с букетами над изголовьем. Я ходила между ними и пыталась угадать, кто где. Мама, папа, Эдди… папа, Эдди, мама… Из трех элементов можно составить шесть комбинаций.

Дома не осталось целой мебели, и я спала на полу, у камина, укрывшись двумя располосованными не до конца одеялами - крест-накрест. Крепко спала. Мне ничего не снилось. Меня не тревожило то, что всего несколько часов назад на этом самом месте лежали трупы моих родителей и брата. Я сама была трупом. Только дышала. Разбудил меня удар в дверь - глухой, тяжелый. Это был он.

Мне было восемнадцать, и мама, папа и Эдди лежали в одинаковых черных гробах под одинаковыми серыми надгробиями на кладбище, под слоем грязи, набухшей от двухдневного снежного дождя. Он сидел, прислонившись боком к двери, а когда я открыла ее - упал внутрь. Я втащила его через порог, чтобы можно было закрыть дверь, и легла спать. Спать было хорошо. Пусто. Я долго спала. Когда проснулась, он лежал там, где я его оставила, и смотрел перед собой. Я снова заснула.

Иногда кто-то звонил в двери. Я не открывала. Иногда хотелось есть. Я шла на кухню и ела то, что находила. Он не двигался. Вечером четвертого дня я дала ему половинку последнего куска хлеба, очень черствого и с плесенью. Вложила в полуоткрытую руку. Пальцы не сжались. Я заснула снова. Проснулась. Он сидел там, где я оставляла его лежащим, и жевал хлеб. К нижней губе прилипла крошка. Свет из окна был желто-серый.

Как его зовут, я спросила только на девятый день. Он пожал плечами. Мне было тоже все равно. Его имя я узнала только через полтора месяца, когда к нам пришел рыжий рослый парень. Он называл его "Гарри". Он говорил, что его все ищут. Гарри не ответил. С рыжим была девушка. Она увела его, когда он совсем охрип от крика. Гарри так ни слова и не сказал.

Через четыре с половиной месяца после этого я впервые услышала его голос. За окном была рождественская пурга, и камин горел. Он говорил, глядя в огонь, а я сначала подумала, что включилось радио, и пыталась выключить его, но ручка не поворачивалась, дойдя до упора. Оказалось - это говорил Гарри. Ровно, как по писаному.

Как много, оказывается, вокруг зеркал. Я и не замечал раньше. В комнатах, в ванных, в руках у девчонок - зеркала, зеркала, зеркала… Каждый кусок металла как будто только и мечтает - стать зеркалом. Каждый осколок стекла жаждет лишь одного - стать зеркалом.

Отразить меня.

А я не хочу себя видеть. Я и так знаю, что увижу в зеркале.

Кажется, были времена, когда преступникам выжигали клеймо на лбу. Мое было впервые выжжено, когда мне было чуть больше года.

Теперь я знаю, как это выглядело. Зеленая молния вырвалась из волшебной палочки, но между ней и мной встало зеркало, в котором отразился Черный Лорд - и молния ударила в него.

Дикари верят, что нельзя смотреться в зеркало - потеряешь душу. У Лорда не было души, но была жизнь, которая рассыпалась дождем осколков вместе с магической стеной-зеркалом. А один осколок высек зигзаг молнии у меня на лбу. Это стоило жизни моей маме. Она умерла, чтобы воздвигнуть зеркальную стену.

Как много зеркал…

Это чары защиты, объясняли мне когда-то. Защиты, которую не получишь, взмахнув палочкой и пробормотав слово на латыни. Для того, чтобы сотворить такую защиту, надо любить.

Любить. Глупое слово. Любить-любовь-любить… Знаешь, как бывает, когда повторяешь одно и то же слово много-много раз подряд? Оно теряет смысл, рассыпается на звуки разбитым зеркалом, становится пустым и бесцветным, как стеклянная крошка. "Любить" - как хруст стекла под ботинком… Я не люблю слово "любовь".

Разлитые на конспект чернила - повод, чтобы снять баллы. Под черной лужей - его профиль, и лучше потерять все баллы, чем дать ему увидеть. Его имя выведено на листке, не до конца, еще две буквы - но он уже близко, и листок падает в котел с зельем, и зелье взрывается - отработка… Я думал, он меня ненавидит. Презирает. Он был высокомерен и холоден, жесток и насмешлив.

Он встал рядом со мной перед Лордом. И зеленая молния должна была ударить. В одного из нас.

Я хотел защитить его. Я хотел умереть за него. Я хотел доказать, что достоин... Я хотел…

Два зеркала отразили Черного Лорда.

Зеркала, зеркала… как много зеркал.

Там их было всего два. И молния замерла, отражаясь в обоих - зеленая стрела, нацеленная двум Лордам в грудь. Она не могла раздвоиться, она должна была выбирать. Из двух отражений - одно, то, что точнее. Из двух зеркал - то, что чище…

Слово в слово я помню его рассказ. Слово за словом, Рождество за Рождеством в памяти. Мне сорок два года, а было восемнадцать, когда я впервые услышала его голос.

Он уже не молчит. Он даже умеет смеяться. У нас красивый дом, с белой дверью и черепичной крышей, очень уютный. У нас славные соседи, и у них тоже красивые дома с белыми дверями и черепичными крышами, очень уютные. Только у них в прихожих висят зеркала, а у нас нет. Он работает кассиром в супермаркете, а я - секретарем в фирме средней руки.

Те двое приходили еще несколько раз. После того Рождества - дважды. В первый раз после их ухода он замолчал на месяц. Во второй рыжий - его зовут Рон - опять кричал, а мы с Гермионой сидели на кухне. Она рассказала про то, как Гарри стоял над мертвыми, часто-часто моргая - от яркой зеленой вспышки глаза слезились - и все дергался, как будто хотел наклониться и убрать черную прядь с острого сурового лица. Когда к нему подошли, он исчез. Аппарировал - так она сказала.

Мы тогда еще не переехали в этот дом. Но Гарри уже нашел место в магазине, не в супермаркете - в другом. А я заканчивала курсы секретаря-референта. И прошло второе Рождество, настоящее, с елкой. И мои дальние родственники, навестившие нас весной, считали Гарри славным молодым человеком.

Еще они сказали, что мне не идет красное. Гарри никогда мне этого не говорил. И не скажет. Он просто не обращает внимания на такие мелочи. Правда, зеленый цвет он не любит. И на Рождество он всегда рассказывает мне ровным голосом одну и ту же историю, будто читает монолог в несуществующем театре. Потом долго смотрит в огонь, а я смотрю на него. На шрам в виде двойной молнии на лбу.

Гермиона много рассказывала - про волшебников, и про школу, и про учителя с мерзким характером и длинным носом, которого Гарри рисовал на полях лекций. А Рон говорил, говорил за стеной, все громче, потом начал кричать, так что даже мы разобрали: "Он хотел, чтобы ты жил!" И Гарри тихо-тихо ответил: "Я живу."

На главную   Фанфики    Обсудить на форуме

Фики по автору Фики по названию Фики по жанру