Семь ночей,
или
Новые сказки Шахерезады

(окончание)

Гарри проснулся, страдая от телесной немощи и отвратительного расположения духа. Веки жгло, как будто он лежал на солнцепеке. Сквозь липкие остатки сна пробилось смутное воспоминание о каком-то досадном событии, произошедшем накануне, и тут же исчезло, сменившись приступом мучительной жажды.
- Кричер! - прохрипел Гарри, понимая, что голова его сейчас разлетится на куски. - Кричер!
Эльф не появился.
- Убью мерзавца, - Гарри прикрыл глаза, представляя стакан, наполненный до краев чудесной прохладной водой, на столике рядом с кроватью.
Он протянул руку, смутно надеясь на чудо, и чудо свершилось: пальцы нащупали запотевшую кружку. Постанывая от наслаждения, Гарри единым духом высосал отдающий мятой настой, и в голове его тут же прояснилось.
Он надел очки и сел, тревожно прислушиваясь: внизу ходили. Ходить же в этом доме было решительно некому, кроме него самого и…
- Это был сон, - твердо сказал Гарри, одеваясь с неслыханной быстротой, - чудовищный сон: наяву этого со мной никак не могло случиться.
Он сбежал по лестнице, воинственно размахивая палочкой, и очутился в гостиной как раз вовремя, чтобы увидеть Кричера, вешающего на почетное место над камином портрет матушки Сириуса Блэка.
- Ты что это затеял, негодяй? - воскликнул Гарри.
Эльф охнул и выронил портрет, тяжко грянувшийся об пол.
- Ах, Кричер, до чего ты неловок, - с грустью молвила пожилая дама, пытаясь принять достойную позу. - А вам, молодой человек, не следовало так его пугать. Нехорошо это, право.
- Что? - растерялся Гарри. - Кричер, кажется, твоя хозяйка не в себе.
- Хозяин Кричера - Гарри Поттер, - напомнил эльф с нескрываемым ехидством.
- Вот и отвечай, - воскликнул Гарри, распаляясь, - почему ты без моего ведома и разрешения вешаешь портрет, который я лично отнес на чердак с тем, чтобы никогда больше его не видеть… и почему он ведет себя так необычно?
- Как же, по-вашему, я должна себя вести? - осведомилась миссис Блэк с кротким любопытством.
- А то не знаете - как мегера, вот как! - отрезал Гарри.
- Можно ли быть таким несправедливым? - укорил его портрет и погрузился в печальное молчание.
- Да, вот это чудо - самое удивительное из всех, что я видел в жизни, - с чувством произнес Гарри.
- Не так уж долго вы и прожили, - отозвался знакомый голос, - тем не менее, повидали достаточно, чтобы я мог расценить эти слова как комплимент.
- Ну конечно, - сказал Гарри горько, - без вас тут не обошлось. Это вы надоумили Кричера принести портрет с чердака?
- Я, - не стал отпираться Снейп.
- А зачем? Решили сделать мне неприятность?
- Вы вообще о ком-нибудь, кроме себя, думать можете? - задал встречный вопрос Снейп.
- О ком же мне еще думать? - ощетинился Гарри. - О вас? О Кричере? О миссис Блэк, безвинно страдающей на чердаке? Кстати, почему она такая вежливая?
- Я наложил на нее Чары Сладкоустия, - ответил Снейп. - Так что не волнуйтесь, она не ранит ваших утонченных чувств.
- Не могли бы вы научить меня этим чарам? - осведомился Гарри. - Я наложил бы их на вас.
- Разве я вас когда-нибудь оскорблял? - удивился Снейп. - Кричер, можешь повесить портрет.
- Поставим вопрос иначе: когда вы меня не оскорбляли? Кричер, оставь портрет там, где он есть.
- Вы имеете в виду, что я не торопился делать вам поблажек, как другие? Вы этого не заслуживали. Кричер, повесь портрет.
- Ах, не заслуживал? Но сейчас мы не в школе: если вы не желали быть вежливым со мной, как с учеником, не удостоите ли быть вежливым со мной, как с хозяином дома? - осведомился Гарри с издевательской церемонностью.
- Я согласен вас терпеть, если вы будете со мной учтивы, - отозвался Снейп не менее куртуазно.
"Нет, каков наглец!", - мысленно возмутился Гарри. С тем же успехом он мог произнести эти слова вслух: Снейп почуял волну негодования, идущую от собеседника, и довольно усмехнулся.
- Не распоряжайтесь здесь: это мой дом, и все, что в нем находится - тоже мое, - процедил Гарри.
- Кроме меня, - напомнил Снейп. - Кричер, портрет…
- Не трогай! - рявкнул Гарри. - А вас сюда вообще не звали!
Снейп взмахнул рукой, портрет взлетел и звучно припечатался к стене над камином. Миссис Блэк и Кричер дружно взвизгнули.
- Вот и все. Не будьте глупцом. Поверьте, лучше держать эта особу под постоянным присмотром, - сказал Снейп примирительно. - Это скверный дом, Поттер, и вещи, которые в нем находятся - скверные вещи. Блэк словно решил вас погубить, оставив их вам в качестве прощального подарка.
- Не смейте так отзываться о Сириусе, - Гарри развернулся, собираясь уйти.
- С вашего позволения, я никак не буду о нем отзываться. Чем меньше вспоминаешь о Блэке, тем лучше. Идемте за стол, Кричер приготовил завтрак.
- Я не голоден, - Гарри вскинул подбородок.
- Вот как? Странно. Неужели антипохмельное зелье еще не подействовало?
- Зелье? - Гарри припомнил мятный чай в кружке и смутился. - Так это вы оставили?
- А кто же? Тот-Кого-Нельзя-Называть? - Снейп хмыкнул и осмотрел Гарри с ног до головы. - Вы поистине человек крайностей: то ведете себя, как законченный параноик, то проявляете фантастическую беззаботность. Надо же - взять и выпить зелье, даже не озаботившись узнать, кто его сварил!
- Прекратите меня поучать, - рассвирепел Гарри, - что за мерзкая привычка!
- Да ради Мерлина, - согласился Снейп. - Живите как хотите. Кстати, вы знаете, что надели мантию наизнанку?
Завтракали молча. Гарри рассеянно поедал омлет, с удивлением отметив, что Кричер не солгал - он и вправду готовил недурно, когда хотел. Снейп демонстративно читал газету.
- Зачем вам это? - не выдержал Гарри наконец.
- Это? - Снейп повертел в руках вилку. - В современном обществе как-то не принято есть руками. Предрассудки, знаете ли, живучи.
- Нет, зачем вам вообще есть? Вы ведь и без этого не умрете.
- Поттер, вам нравится играть в квиддич?
- Эээ… да.
- Но вы без этого не умрете, не так ли? Значительная часть привычек возникает не в силу жизненной необходимости, а потому, что людям получают удовольствие от совершения определенных действий.
После минутной паузы Гарри снова заговорил.
- Откуда у вас эта вещь?
- У нас что, утро вопросов и ответов? - фыркнул Снейп. - Откуда, почему, зачем… Если вам хочется рассмотреть перстень поближе, так и скажите.
Он снял перстень с пальца и протянул его Гарри, тот принял предложенный предмет с недоверием, опасаясь подвоха. Перстень был теплый, словно живой, и в точности соответствовал описанию, данному Шахерезадой.
- Кому он принадлежал раньше?
- Последний его законный владелец умер так давно, что это уже не имеет значения, - в зрачках Снейп вспыхнули насмешливые огоньки.
Гарри посмотрел вызывающе и надел перстень себе на палец. Снейп не выказывал ни малейшего беспокойства. Гарри сосредоточился и приказал чашке, стоявшей перед ним, сдвинуться с места. Чашка не шелохнулась. Снейп ухмылялся уже открыто.
"Эта вещь дает власть над миром духов? - подумал Гарри с ожесточением. - Превосходно". "Исчезни!" - мысленно велел он Снейпу.
Ухмылка стала шире.
"Испарись! - Гарри стиснул зубы, на висках его вспухли жилы. - Я приказываю!"
- Достаточно, - Снейп протянул руку. - Верните мне его.
Гарри хмуро снял перстень и положил в ладонь Снейпа.
- Пойду прогуляюсь.
Он бросил вилку на стол и вышел, обернувшись в дверях. Снейп снова уткнулся в газету. Печатка, вобравшая в себя червонные отблески пламени камина, заискрилась и подмигнула Гарри, как огненный глаз.

Зелью пошли третьи сутки, и существовать рядом с ним становилось невозможным. Нельзя сказать, чтобы оно воняло, как это в обыкновении у зелий, но от него исходил тонкий, странно пахнущий чад, который вытеснял из дома воздух; атмосфера в особняке сгустилась мороком и словно потрескивала от магии. Вернувшись с прогулки, Гарри понял, что нужно срочно принимать меры, иначе ему придется съехать в гостиницу.
- Нельзя сделать так, чтобы оно перестало пахнуть? - гневно спросил он у Снейпа, листавшего толстую книгу.
- Кто - оно? - Снейп посмотрел на Гарри с интересом.
- Ваше зелье, - уточнил Гарри, удивляясь снейповой тупости.
- Нет, - кратко ответил Снейп и вернулся к своему занятию. - А в чем дело?
- Чтоб вы знали, - едко сказал Гарри, - этот запах создает некоторые неудобства для такой важной функции человеческой жизнедеятельности, как дыхание.
- Клянусь Соломоновой звездой, Поттер, вы меня поразили. Не думал, что вы умеете изъясняться распространенными предложениями.
Снейп помолчал.
- Два дня, - сказал он наконец. - Через два дня все закончится - так или иначе.
- Вам, должно быть, все равно, как именно, - Гарри вздохнул. - Вы ведь дух… превратитесь во что-нибудь, и поминай как звали.
- Не говорите о том, чего не понимаете, - тихо ответил Снейп.
- Тогда мне придется дать обет молчания, - разозлился Гарри, - потому что я ничего уже не понимаю. Что вы задумали? Если вы с Дамблдором можете сами уничтожить Вол… Темного лорда, зачем вам я? Для чего вы погубили моих родителей?
- Это была случайность.
- Случайность?!
- Ну хорошо - ошибка. В жизни мага, Поттер, неизбежно наступает момент, когда знания его становятся настолько велики и многообразны, что он начинает забывать о простых истинах; между тем, истина не перестает быть таковой лишь потому, что она очевидна. Умение видеть суть явления за многообразием фактов присуще лишь гениям, однако и они достигают его ценой многочисленных ошибок, порою непоправимых.
- В чем же ошибся Дамблдор?
- Он забыл о Мировых Весах.
Снейп перехватил недоумевающий взгляд Гарри и продолжил, не дожидаясь вопроса.
- Символ нашей Вселенной - мерные весы, оттого всякий принцип и всякая сила в ней имеет свою противоположность. Это правило распространяется и на предметы низшего порядка, в том числе на тварных существ.
- Каких существ?
- Сотворенных, Поттер, - рассердился Снейп. - Ваши праотцы вышли из праха земного, и, кажется, свой мозг вы унаследовали от них без всяких изменений.
- Не обзывайтесь, - обиделся Гарри, - лучше говорите яснее: при чем тут я и Дамблдор?
- Природа противоположностей такова, что они всегда борются за господство, всегда соперничают; между двумя противо-идеями, как между столбами, натянута сеть реальности. Потому так важно сохранение равновесия: если один из столбов пошатнется, что станет с паутиной? Полная победа одной из сторон так же губительна, как и полное ее поражение; если гармония будет нарушена, мир начнет распадаться.
Гарри зевнул.
- Для чего метать перед вами бисер? - поднял бровь Снейп. - Объясняю по буквам. Дамблдор сразил Гриндевальда, и равновесие нарушилось, однако было тут же восстановлено с появлением у Черных новой фигуры - Риддла. Вот тут Альбус и совершил промах: поддавшись искушению упрочить силы Белых, он использовал фальшивое пророчество, ставшее впоследствии истинным, и создал себе помощника -мага, равного ему по силе (но не по уму, так что не зазнавайтесь). Одного этого было достаточно для нарушения равновесия, однако вам удалось уничтожить Риддла, и Черная чаша взлетела вверх, опустев. Эта победа, увы, несла в себе семя поражения; Альбус понял это еще до нового появления Темного лорда. Магическое общество раскололось, назревала гражданская война. Пока вам все понятно?
- Да.
- По мере того, как вы становились старше и силы ваши росли, баланс нарушался все больше. Темный лорд вернулся, но по-прежнему оставалось двое Белых против Черного, и, хотя Альбус практически устранился от борьбы, предоставив действовать вам, кризиса он предотвратить не смог. Тогда-то он и принял решение восстановить паритет. Понятно?
- Да, - ответил Гарри.
У него голова шла кругом от потока новых сведений, сообщаемых Снейпом, он был так поражен их обширностью, так измучен пристальным взглядом черных глаз, что мог только сидеть и слушать, глупо повторяя "да", когда Снейп останавливался, чтобы перевести дух.
- Вы меня слушаете? - спросил Снейп с раздражением через некоторое время, и Гарри обнаружил, что не понимает смысла сказанного, а лишь раскачивается в такт звучанию голоса собеседника, как очарованная змея - в такт мелодии флейты факира.
- Да, - снова сказал он. - Но если я убью Того-кого-нельзя-называть, и ему на смену придет новый Черный, в чем тогда вообще смысл борьбы?
- Смысл борьбы - в самой борьбе, - терпеливо произнес Снейп. - Так же, как и смысл жизни - лишь в том, чтобы жить. Впрочем, Альбус разделяет ваши сомнения, и план его направлен как раз на то, чтобы, при формальном соблюдении равновесия, Черные оставались бессильны. Темный лорд будет не уничтожен, а изолирован; сила его останется при нем, но воспользоваться он ею не сможет. Мне этот план кажется порочным, но если Альбус принимает решение, разубедить его невозможно. Впрочем, эксперимент любопытный.
- Все вам игрушки, - буркнул Гарри. - Судьба мира решается, а вы - "эксперимент". Каким же образом такое можно проделать?
- Спросите у Дамблдора.
Снейп явно не настроен был продолжать объяснения. Гарри вскочил и прошелся по комнате. Снова упал в кресло. Ему хотелось обсудить услышанное, хотелось задать сотню вопросов и получить хотя бы один совет, но Снейп сидел, как чучело, уткнувшись в свою книгу, и, подумал Гарри с досадой, с тем же успехом мог бы оставаться в обличье филина.
Гарри решил предпринять новую попытку и зашел с фланга.
- А где сейчас Малфой?
- В Азкабане, - кратко ответил Снейп.
- Что, уже? - удивился Гарри. - Да нет, я младшего Малфоя имею в виду. Драко.
Снейп поглядел Гарри прямо в глаза и медленно произнес низким размеренным голосом:
- Вам, Поттер, этого знать совсем не нужно.
- В самом деле, - Гарри вдруг осознал, что ему ничуть не интересна эта информация. - Я что-то еще хотел у вас спросить…
- Нет, Поттер, - тем же глубоким, монотонным голосом проговорил Снейп. - Вы ничего не хотите у меня спросить. Вы устали… вы очень устали, и все, чего вы желаете - это немедленно отправиться спать.
Гарри покачнулся в своем кресле - так внезапно и неотвратимо накатилась на него сонливость; он неловко поднялся и, спотыкаясь, с трудом удерживая слипавшиеся глаза открытыми, направился в спальню. Однако едва лишь он переступил порог, как сонливость пропала.
- Он меня загипнотизировал! - заорал Гарри. - Да что же это такое!
Первым его побуждением было спуститься обратно в гостиную с тем, чтобы применить к Снейпу одно из непростительных проклятий. Однако, вовремя вспомнив, что понятия не имеет, каким образом проклятия действуют на афритов, Гарри решил повременить до появления Альбуса, а уж там высказать Снейпу все, что о нем думает.
С этими мыслями он взял книгу, преподнесенную ему Дамблдором, и, раскрыв ее наугад, прочитал:

Продолжение повести о Странном Подарке.

- Сегодня, господин мой и повелитель, я не только развлеку тебя рассказом, но и исполню давнее твое желание, - объявила Шахерезада, - ибо сегодня ты сможешь заглянуть в будущее, пусть и на краткий промежуток времени.
- Я не раз спрашивал тебя, африта, способна ли ты видеть будущее, - промолвил Волдеморт с раздражением, - и всякий раз ты отвечала отрицанием; как же вышло, что ты обрела вдруг умение, которым доселе не владела?
- О проницательнейший среди государей, - Шахерезада почтительно поклонилась, и Темный лорд не без грусти вспомнил о Нагини, до сих пор к нему не возвратившейся, - я не стану заниматься предсказаниями, ибо иное предназначение уготовила мне судьба, но ты сам сможешь на краткий миг пронзить взором время. Когда я дремала в своем кувшине, ко мне явилась благосклонно расположенная пери, обитательница Джиннистана, и я рассказала ей о твоем желании заглянуть в будущее, мой господин. Рассмеявшись, она отвечала, что удовлетворить его совсем несложно, и подарила мне вот этот предмет.
С этими словами Шахерезада сняла с руки одно из колец, потерла его в ладонях, и кольцо принялось расти и увеличиваться в размерах, пока не превратилась в плоскую чашу, не большую и не маленькую, выточенную из одного куска горного хрусталя и наполненную молочно-белой жидкостью, переливавшейся радужным блеском, подобно опалу. Африта шагнула к трону, протягивая чашу своему хозяину, однако Беллатрикс Лестранж заступила ей дорогу и проговорила, обернувшись к Волдеморту:
- Мой Лорд, вы же не станете это пить?
Волдеморт поглядел неласково, но, прежде чем он успел ответить, Шахерезада пояснила:
- Эту жидкость не нужно пить. Ты, повелитель, бросишь в нее горчичное зерно из числа этих (тут, удерживая чашу одной рукой, африта раскрыла ладонь, и на ней появилась пригоршня крохотных зернышек), и время откроет для тебя свои тайны. Впрочем, господин мой, не угодно ли испытать чашу на одном из твоих слуг?
Тут Шахерезада вперилась в глаза Беллатрикс взором, под блистающей поверхностью которого скрывалась ледяная тьма, и Лестранж, вздрогнув, отступила на шаг.
- Да, пожалуй, - отвечал Волдеморт, улыбаясь, и обвел приближенных взглядом выбора. - Вот Питер, к примеру…
- Нет, мой Лорд, я… - пискнул Петтигрю.
-… горит желанием увидеть свое будущее, - закончил Волдеморт.
- Возьми чашу, маленький господин с железной рукой, - предложила Шахерезада, и Петтигрю исполнил ее указание с обреченной готовностью. - Теперь брось в нее это зернышко и гляди внимательно на воду.
Жидкость забурлила, когда горчичное зерно упало в нее, потом разгладилась и опаловая ее поверхность засияла всеми цветами радуги, так что смотреть было больно, однако Петтигрю видел не это сияние, а нечто иное.
Он глядел в чашу полминуты, потом отвернулся и произнес с недоумением:
- Я ничего не увидел. Там лишь черная пустота.
- Чего и следовало ожидать. Нелепая затея, - заявила Лестранж, торжествуя.
Шахерезада, ничуть не смущенная неудачей, предложила:
- Испробуем действие чаши на ком-нибудь другом.
- Раз уж ты возымела дерзость набиваться ко мне в телохранители, Белла, - проговорил Волдеморт очень мягко, глядя на Лестранж ледяными, как замерзшая кровь, глазами, - изволь исполнять свои обязанности. Возьми чашу.
Беллатрикс сжала губы и выполнила приказ.
Снова жидкость забурлила, и многоцветное сияние затрепетало над чашей, словно в нее упала звезда, отбрасывая блики на сосредоточенное лицо Лестранж. Должно быть, чаша показала ей кое-что интереснее пустоты, потому что упрямое и ожесточенное выражение ее лица сменилось растерянностью, а затем жесткие черты смягчились, и тень бледной улыбки скользнула по отвыкшим от смеха губам.
- Что ты видела, Белла? - нетерпеливо спросил Волдеморт, когда свет, исходящий от чаши, померк.
- Себя… в окружении детей, - Лестранж смущенно отвела глаза, как будто признавалась в поступке, достойном осмеяния.
- Как странно. И чьи это были дети?
- Кажется, мои, - проговорила Лестранж неуверенно.
- Вот как? - Волдеморт обдумал услышанное. - Если то было будущее, я рад, что твой род не угаснет. И все же, Белла, признаюсь, что никак не могу представить тебя в роли нежной матери. Дай мне чашу, Шахерезада.
По мере того, как Темный лорд всматривался в опалесцирующую поверхность, все ярче становились рубиновые отблески в его зрачках; свирепая радость озаряла нечеловеческое лицо.
- Да, это будет так; к этому я шел много лет, - заговорил он, словно во сне. - И все же это превосходит самые смелые мои надежды. Победа будет полной, и мир ляжет к моим ногам - я получу то, что заслужил!
- Поистине так, о царь времени, - подтвердила Шахерезада, потупившись и скромно улыбаясь.
- Я хотел бы вознаградить тебя, африта, но чем можно одарить существо вроде тебя?
- Лучшая награда мне, о властитель души моей - твое одобрение; и, как всякая сказочница, я не желаю иного, кроме как доставить удовольствие слушателю своей повестью. Позволишь ли ты начать мне новый рассказ?
- Хорошо. Я слушаю тебя, африта, - снисходительно разрешил Волдеморт, и Шахерезада заговорила.

Здесь следует рассказ о Полночном Госте.

- Далеко еще?
Драко выпрямился в седле и с ужасом представил, как завтра будет ныть и болеть все тело. Но все же он был готов перенести любую боль, лишь бы слезть поскорей с опостылевшего мула и ступить на твердую земли.
- Почти приехали, - отвечал проводник, обернувшись.
Он говорил с таким ужасным акцентом, что Драко с трудом его понял. Баск поскреб под засаленной шляпой и ткнул большим пальцем себе за спину.
- Добраться до моста. Быстро. Гроза идет.
Вислобрюхие черные тучи нависли над головой, как низкая кровля в posada [*1]; от наэлектризованной тишины, нарушаемой лишь цокотом мульих копыт, пресекалось дыханье. Драко кивнул и ударил мула каблуками в крутые бока. Животное мотнуло ушастой башкой и пошло крупной рысью, колокольчики на попоне сердито забренчали.
Подъем закончился, тропа пошла под уклон. Теперь Драко видел широкую равнину, изрезанную оврагами и наискось пересекаемую рекой; узкая дуга моста висела над водой, стремительно несущейся с гор по каменному желобу русла, а за рекой мутно-багровые лучи солнца пробивались сквозь облака, освещая прилепившийся к скале над мостом замок с театральной отчетливостью.
Порыв ветра ударил Драко между лопатками, едва не выбив его из седла. Проводник схватился за шляпу и, не оглядываясь, пришпорил своего мула. Драко последовал его примеру. Испуганные животные, однако, не нуждались в понукании: кинжальный блеск первой молнии и глухое ворчание грома заставили их перейти на галоп.
Ветер усилился, поднятая им пыль запорошила глаза; дождь еще не начинался, но Драко уже чувствовал на губах его вкус, металлический, словно кровь.
Они добрались до моста, и Драко невольно осадил мула: выгнутая горбом полоска камня шириною была в два шага и не имела перил, а в шестидесяти футах под ней рычала и плевалась пеной бесноватая фурия-река. Недельное путешествие по Пиренеям с проводником-баском, который не то вправду не понимал жалоб и претензий, не то попросту прикидывался, в значительной степени излечило Драко от боязни высоты, но это уж было слишком.
- Постойте! - крикнул Драко в отчаянии. - Я не могу тут проехать!
Проводник, успевший добраться до середины моста, обернулся; ветер рвал на нем плащ, шляпа взмахивала полями, как старая потрепанная ворона.
- Проехать! - закивал он. - Скорее!
- Я не могу! - надрывался Драко.
Ветер уносил его слова вместе с клочьями пены и сломанными ветвями. Драко с ужасом увидел, как тоненькое деревце неподалеку зашаталось, и корни его начали обнажаться.
- Проехать! - заорал баск что есть мочи. - Гроза!
Он развернул мула и поскакал к замку. Драко тоскливо поглядел на желтоватые, сужавшиеся к небу стены, такие близкие, но недостижимые. В этот момент белая вспышка сверкнула в тучах, и раскат грома потряс скалы до основания, перекрыв свирепый рокот реки. Мул под Драко захрапел и резво помчался по мосту, не обращая внимания на крики всадника. Низкое небо раскрылось, как шлюз, и плотная масса воды обрушилась на них, едва не смыв в реку. Драко задыхался и не видел ничего, кроме серой стены ливня, окружившей его со всех сторон; копыта мула скользили и разъезжались на тесаных плитах. Темное пятно появилось прямо перед носом, и Драко понял, что едва не въехал головой в дубовую створку ворот. Он всхлипнул от облегчения, и мул радостно заревел в ответ. Приземистая несуразная фигура захлопнула ворота, и Драко успел увидеть в закрывающемся проеме, как небо и землю соединил ветвистый ствол чудовищной молнии; ослепительный синий свет растекся по мосту, а затем пришел звук такой мощи, что Драко его даже не услышал, а лишь ощутил всем телом, как задрожал под ногами камень.
- Valgame Dios [*2]! - воскликнул привратник. - Идти дом, сеньор. Другой, он уже там.
- С уд-довольствием, - Драко спешился, бросив поводья привратнику.
Крутые ступени привели его на открытую галерею; с нее открывался вид на заливаемый дождем двор и низкие строения - очевидно, конюшни - в одно из которых привратник заводил обоих мулов. Драко повертел головой и заметил другую лестницу. Пошатываясь от усталости и проклиная бросившего его проводника, он вскарабкался и по ней, потянул за медное кольцо и очутился в большой комнате, ярко освещенной и наполненной людьми.
- Наконец-то, - выдохнул Драко, преодолевая желание сесть прямо на пол.
- Добро пожаловать в Кастильо-и-Рок, - радушно сказал небольшой круглый человечек, выступая вперед. - Мы ожидали вас еще к обеду.
Проводник уже грелся перед очагом, растопырив локти и блаженно щурясь. Из дверей выглянула сморщенная старуха, державшая за вытянутую шею голую синеватую курицу, пробормотала что-то на своем тарабарском наречии и скрылась.
- Господин Виллачанас известил нас о вашем прибытии, - человечек, не переставая говорить, проворно избавил трясущегося Драко от плаща, обернувшегося вокруг тела, как свинцовый лист, и высушил одежду гостя заклинанием. - Как неудачно, что вы попали в грозу… не желаете ли вина?
Драко поспешно схватил кубок и осушил залпом, не разобрав вкуса.
- Gracias, senior, - сказал он с искренней благодарностью.
- О, нет, нет, умоляю вас, говорите по-английски, - запротестовал человечек, к большому облегчению Драко. - Юность я провел в Британии, и то были хорошие годы! Позвольте отрекомендоваться - Фелипе Сабас, библиотекарь дома Виллачанас.
- Драко Малфой, - Драко сделал попытку подняться из кресла, в которое только что уселся, однако Сабас остановил его мановением пухлой руки.
- Поистине, господин Малфой, наше знакомство - большая радость для меня, ведь в наших краях человеку образованному трудно сыскать стоящего собеседника. Большинство здешних горцев едва умеют читать, а хозяин дома никогда не посещает свое родовое имение.
Драко не был уверен, что сумеет стать стоящим собеседником для библиотекаря дома Виллачанас, но не стал выражать свои сомнения вслух.
- Сюда не так-то просто добраться, - заметил он вместо этого.
Он действительно не мог вообразить бледного, бесконечно культурного человека с усталыми глазами, которому Снейп его представил на третьи сутки их пребывания в Севилье, трясущимся на муле по диким горам.
- В самом деле, - согласился Сабас, - каминная сеть в этой части Пиренеев не развита. Что касается аппарации, то местные жители стараются к ней не прибегать, да я и сам… горы, знаете ли, малейшая неточность… Но, разумеется, у господина Виллачанаса есть портключ.
Драко вспомнил свое в высшей степени некомфортабельное путешествие, ночевки на постоялых дворах и злобно стукнул зубами.
- Не можете отогреться? - участливо осведомился Сабас. - Немудрено. Сейчас Марта подаст ужин.
- Так почему хозяин этого замка в нем не бывает?
- Его отец скончался здесь при весьма загадочных обстоятельствах, и после того, как господин Виллачанас принял наследство, он поселился в Севилье - его матушка родом из этого чудесного города. Трудно его винить, - Сабас вздохнул. - Место здесь глухое.
- А вы почему тут остались?
Старуха поставила на стол два шандала, зажгла свечи и что-то спросила. Сабас отвечал утвердительно.
- Я долгие годы изучал фольклор басков, - Сабас обернулся к Драко, - сам я галисиец, но этот народ и его язык меня очаровали. Я много странствовал по миру, и в моих родных краях никто меня не ждет. Старый господин Виллачанас предложил мне разобрать его библиотеку, и я с радостью согласился: библиотека восхитительна. Старик был страстным любителем маггловских шахмат, он решительно предпочитал их магическим, утверждая, что последним недостает строгой графики и лаконичности, присущей классической Игре. Собранная им библиотека содержит богатейшую подборку книг, посвященных шахматной тактике и стратегии. Он и меня заразил своим увлечением, хотя мне недостает его таланта. А вы не играете?
Драко вспомнил Уизли и кратко ответил:
- Нет.
Крохотная эльфийка в аккуратном черном платьице застелила стол белоснежной в синеву крахмальной скатертью, и принялась расставлять стеклянную посуду и раскладывать приборы. Баск заметно оживился и потянул носом, длинные усы выжидательно зашевелились.
- Может, и к лучшему, - Сабас чуть заметно улыбнулся. - Среди шахматистов нередки случаи безумия - я имею в виде гроссмейстеров, не дилетантов - и старик перед смертью сделался странен. Вот, кстати, одно из его чудачеств.
Он указал на эльфийку.
- Обратите внимание на ее одежду. Старик подарил каждому из домовых эльфов костюм с тем, чтобы они могли покинуть службу.
- И что же?
- Все остались, - Сабас пожал плечами. - Куда им идти? Тут их дом. Впрочем, их всего трое, да и то от одной никакого толку - ее ударило молнией, и с тех пор она совсем дурочка.
Драко вспомнил, как огненная плеть хлестнула по земле, и побледнел.
- Еще один пунктик старика, - с явным удовольствием продолжал Сабас, - его помешательство на Смерти.
- Вот как? - слабо спросил Драко.
Замок нравился ему все меньше и меньше.
- Гравюры с аллегорическим изображением Смерти, трактаты о Смерти: господин Виллачанас полагал, что Смерть - это реальное существо, которое ходит среди нас, и что с нею можно договориться.
- О чем договориться?
Старуха внесла блюдо, от которого одуряющее пахло жареным мясом, и Драко невольно утерял нить беседы. Проводник вскочил; будь у него хвост, он непременно бы им завилял. Однако Сабас продолжал, как ни в чем не бывало:
- Об отсрочке, разумеется… старик не хотел умирать.
- Никто не хочет, - в пустом желудке громко забурчало, и Драко покраснел. - Прошу прощения.
- О нет, это я прошу меня извинить, - спохватился Сабас. - Я совершенно позабыл о долге гостеприимства, между тем, вы голодны и утомлены, друг мой. Прошу вас отужинать, а затем вам нужно отдохнуть с дороги. Оставим же беседы на потом.
От сытного ужина Драко совершенно осоловел. Сабас показал ему приготовленную для него спальню - небольшую комнату с тремя узкими окнами - и откланялся. Драко огляделся. Центральное место в комнате занимала поистине исполинских размеров кровать под балдахином, застеленная свежайшим бельем (об этой роскоши Драко мог только мечтать, ворочаясь на соломенных тюфяках постоялых дворов), а за неплотно прикрытой дверью виднелась вместительная ванна на львиных лапах, над которой поднимался парок.
- Я умер и попал в рай, - пробормотал Драко.
Однако минуло два часа, и мнение его переменилось, ибо во сне он перенесся в место, которое трудно было назвать иначе как адом.
Драко снилось, что он бежит по раскаленной каменистой долине, усеянной выбеленными временем костями. Солнца нет, но самый воздух пропитан огнем, и легкие Драко разрываются, а сердце вот-вот проломит грудину и шмякнется наземь кровавым комком. Вдалеке за спиной он слышит завывание и топот, но не смотрит назад. Он знает, кого увидит, если обернется: адские гончие преследуют его. Все ближе становится вой, и можно уже различить дыхание тварей, летящих за ним по пятам. Драко пытается бежать быстрее, но запинается о полуразрушенный череп и падает; жутко хрустит лодыжка, и Драко понимает, что это конец. Теперь он оборачивается и видит свору: длинные тела изгибаются со змеиной грацией, узкие пасти оскалены, из них вырывается пламя, и смрад тухлых яиц окутывает Драко прежде, чем первая тварь оказывается перед ним…
Драко проснулся от собственного крика. Секунду он лежал, всхлипывая, прижимая ладонью колотящееся под тонким батистом сердце. Обычно этот сон надолго лишал его остатков душевного равновесия, и ночи две кряду он не давал себе заснуть. Но так безмятежно дремали лунные лучи на беленых стенах и вытертых коврах, так тихо и покойно было в комнате, что послевкусие кошмара выветрилось тотчас же, веки сомкнулись сами собой, и Драко погрузился в глубокий сон, не омраченный никакими видениями, впервые за долгие недели скитаний добрым словом вспомнив Снейпа, отправившего его в эту глушь.
Проснулся он около полудня и не сразу сообразил, где находится. Он поднялся, подошел к окну и невольно вздрогнул, пораженный красотой открывшегося ему вида. Далеко внизу искрилась река, усмиренная лаской теплого солнца; стрижи ножевыми взмахами кромсали золотистый каравай неба, а в долине кипела и пенилась насквозь пропитанная светом листва.
Драко повернулся. Взгляд его упал на гравюру, висевшую на стене, и снова дрожь пробежала по его телу - но на сей раз это была дрожь ужаса и отвращения. Гравюра изображала скелет в зубчатой короне, скачущий на оскалившемся жеребце; два ворона вились над ужасным всадником; два пса мчались перед Охотником-Смертью. Кошмарный сон проступил сквозь явь, и Драко явственно почувствовал запах сероводорода и палящее прикосновение пустыни.
В дверь постучали.
- Войдите, - отозвался Драко дрогнувшим голосом.
На пороге появился Сабас. На полных губах его играла дружелюбная улыбка; должно быть, он собирался задать гостю вопрос о том, как ему спалось на новом месте, однако, проследив направление взгляда Драко, помрачнел.
- Ах, Марта! - воскликнул он с досадой. - Я велел ей это убрать, но она, наверное, запамятовала. Причуды покойного старика Виллачанаса - помните, я вам рассказывал - такие картины раньше были развешены повсюду. Комнатой давно не пользовались, и мы лишь вчера обнаружили в ней эту штуку.
Сабас пошел к стене и снял гравюру.
- Вот и все, - улыбка снова заиграла на его лице. - Завтрак вас ожидает… точнее, обед; уже пробило час.
В три дня Драко осмотрел замок от чердаков до подвалов и не обнаружил ничего интересного; в жилом состоянии было лишь одно крыло, остальные помещения заросли пылью и паутиной. Проводник отбыл в первый же день, забрав обоих мулов, и Драко остался в обществе библиотекаря, старой Марты и горбуна Пако - привратника, исполнявшего также мелкую работу по дому. Кроме них, население замка составляли три помянутых домовых эльфа: уже знакомая Драко Нинни, Пепе, вечно возившийся в саду, и дурочка Санча, а также две пожилые кобылы, полдюжины коз, возглавляемые разбойного вида козлом, и молодой горластый петух со своим гаремом.
Минуты в этом месте текли медленно, сливаясь в такие же неспешные часы, и дни были неотличимы один от другого. Драко бродил по окрестностям, вместе с Пако ловил форель в горных ручьях или просто лежал на траве и смотрел, как небо просвечивает сквозь дубовые кроны. Сабас действительно оказался хорошим собеседником, и это пришлось как нельзя более кстати - библиотека Виллачанасов состояла из книг на латыни, с которой Драко был знаком поверхностно, либо на испанском, которого он не знал вовсе. Французские трактаты, имевшиеся в доме, были посвящены сугубо шахматной игре. Сабас предложил Драко выписать для него книги на родном языке, но Драко отказался наотрез. Страх перед преследователями ослабел в нем, но не исчез совсем - да и возможно ли это было в его положении? Сабас посмотрел испытующе, но больше на эту тему не заговаривал.
Снейп как-то сказал с обычной своей усмешкой, что испанец всегда готов помочь разбойнику, скрывающемуся от правосудия. Теперь Драко вспоминал о Снейпе с грустью, хотя все то время, которое они были в бегах, ненавидел его искренне и страстно. Крестный был язвителен и обращался с ним бесцеремонно, как с вещью; на жалобы он ответил раз и навсегда, что оба они расплачиваются за глупость Драко, а стало быть, никакого снисхождения тот не заслуживает. Сейчас, однако, память сгладила все острые углы, и Драко очень хотелось получить от Снейпа хоть какое-то известие.
Прошел месяц, потом еще один; в горы пришла осень; Драко заговорил на ломаном баскском. Писем от Снейпа не было. Потом облетели листья, ручьи сковало льдом, и прогулки сделались невозможными. Драко затосковал.
Однажды Сабас принес с собой в гостиную коробку с шахматами и предложил сыграть. К собственному удивлению, Драко быстро вошел во вкус. Сочетание простых правил и сложной вязи комбинаций, строгой гаммы клеток и прихотливых фигурок, холодной логики и полета фантазии очаровало его ум. Каким-то образом приходило понимание того, как один ход неизбежно ведет к другому, и Драко искренне недоумевал, почему Сабас не видит этих очевидных и непреложных закономерностей, порождающих стройную гармонию Игры.
Очень скоро Драко стал обыгрывать библиотекаря. Тот маялся над доской, сопел, глядя на сбившиеся в растерянную кучу фигуры и угрожающую им черную туру, и лоб его словно разбухал от напряженной работы мысли; он бормотал "J'adobe" [*3], брал пешку за круглую голову, ставил ее назад и, наконец, утверждал ее на клетке, где хищный конь Диомеда в черной попоне тут же съедал ее с равнодушной безжалостностью.
Драко всегда играл черными: сначала ему нравился цвет, потом ему стала доставлять удовольствие мысль, что, пусть партию начинает не он - он всегда ее заканчивает, и заканчивает победой.
После очередного поражения Сабас развел руками и сказал: "Ну, друг мой, я вам не соперник. Играйте с мастерами".
Тут и пошло в дело "шахматное" собрание Виллачанаса. Драко изучал дебюты и разыгрывал бессмертные партии, записанные на турнирах великих мастеров, решал изящные трехходовки, наслаждаясь возможными разветвлениями каждой комбинации; больше других ему нравилось сочинение Филидора, написанное ясным слогом времен Короля-Солнца, хотя пешки, делающие игру, и оскорбляли аристократические вкусы Драко.
В начале декабря выпал запоздавший снег. Сабас, как оказалось, совмещавший обязанности библиотекаря с полномочиями управляющего, уехал собирать плату с окрестных арендаторов: ритуал, столь же торжественный, как ежегодная стрижка овец. Он оставался на каждой ферме по три-четыре дня, принимал угощение от суровых патриархов, а те рассказывали ему, что произошло за год с их стадами и домочадцами с библейской неспешностью и обстоятельностью. Обе стороны получали от такого общения чрезвычайное удовольствие. Горы не располагали к суете. Вернуться Сабас собирался только в двадцатых числах.
Через неделю после его отъезда в библиотеку, где Драко расположился с шахматной доской и сборником этюдов, заглянул Пако, просиял белоснежной улыбкой в ответ на приветствие и протянул толстый том.
- Вот, синьор, чинил крышу в южном крыле и нашел для вас книгу. Давно ее не видел. Старый господин уж очень ее любил - бывало, сутки напролет читал.
Драко с любопытством перелистал страницы. Книга была на немецком, но изображения шахматной доски и система букв и цифр, обозначавших ходы, были понятны Драко на любом языке.
- Спасибо, Пако. Где ты ее нашел?
Пако снова улыбнулся и объяснил, что в южном крыле есть круглая комната под самой крышей, в которой стоит шахматный стол старого хозяина. На нем-то книга и лежала.
- Шахматный стол? - заинтересовался Драко.
- Большой стол, большие красивые фигуры, - объяснил Пако. - Вот такие большие.
Он показал свою громадную ладонь.
- Ты можешь показать мне комнату?
- Bueno, - Пако пожал плечами. - Пойдемте, синьор, я покажу.
Комната и вправду оказалась круглой, без окон, стены облицованы темными полированными панелями. У стены стояла печь; Драко никогда не видел подобных устройств и подошел поближе. Печка представляла собой подобие металлического шкафа, стенки которого украшал барельеф из скелетов, кружащихся в dance macabre [*4]. Драко передернулся и поспешил отойти.
Посреди комнаты располагался стол, столешница которого - три фута на три - инкрустированная черным деревом и слоновой костью, представляла собой шахматную доску. Драко приблизился, с любопытством рассматривая фигуры.
- Приказать растопить печку? - спросил Пако.
- Да, да, - ответил Драко, не оборачиваясь.
Два кресла стояли по разные стороны стола. Драко уселся в то, что располагалось рядом с воинством черных, спиной к двери, и подумал, что хозяин, наверное, играл белыми. В комнате было очень холодно, но не успел Драко замерзнуть, как появилась эльфийка, за которой тянулась огромная охапка хвороста. Эльфийка открыла тяжелую дверцу печи, с размаху сунула охапку в жерло с силой, странной в столь небольшом существе. Огонь разгорелся сразу, ровно и сильно.
Эльфийка - это была pobrecita [*5] Санча - присела в углу на корточки и уставилась в пол.
Свет вспыхивал в камушках, украшавших короны и доспехи фигур, и, преломляясь, разлетался ослепительным лучами: это были настоящие бриллианты и рубины.
Драко снова взялся за книгу. Она сама собой раскрылась на гравюре, которую, должно быть, часто рассматривали: человек, закованный в латы, играл в шахматы со скелетом. Драко вздрогнул и перелистнул страницу, расставил фигуры так, как было предписано задачей, приподнялся и стронул с места белую пешку: d2-d4. Сам же ответил ходом королевской пешки.
Странный высокий звук заставил его обернуться: Санча напевала себе под нос. Звук был тонкий, но приятный, и Драко не стал прогонять эльфийку.
C2-c4, сходили белые. Черная пешка шагнула на Е6.
Комариный писк Санчи сложился в осмысленную фразу. Драко невольно прислушался, переставляя коня на g3. В книге значилось: c3, этот ход был лучше, и использовался традиционно, но Драко хотелось новизны. Он видел несколько возможностей, открывавшихся за этим вариантом.
- Смерть. Всюду смерть. День и ночь, - пела Санча, - ночь и день. Все уходит в свой срок… жизнь - лишь тень, огня глоток.
Драко нервно передвинул белого короля. У короля была длинная борода и неподвижный, какой-то умоляющий взгляд.
- Что ты поешь? Разве эльфы умирают? - сердито спросил Драко.
- Санча едва не умерла, - эльфийка повозилась, изодранная, испачканная одежка разошлась, обнажая зеленоватое, трупного цвета тельце. - Огонь с неба упал Санче на голову и сжег ей мозги.
- Спой что-нибудь повеселее или убирайся, - Драко снова обратился к бескровной шахматной баталии, заманивая белого ферзя в ловушку.
Санча послушно замурлыкала что-то легкое, мелодичное.
- Тихо тают облака в летнем небе томном…
Черный слон занял диагональную линию, в воздухе затрепетала возможность атаки.
- Как опавший лист, легка - лето красное пока - бабочка над домом…
Белая тура отошла, втянулась. Драко задумался, поглаживая гриву своего коня.
- Крыльев радужный отсвет на стекло бросает…
- Проклятье, - Драко явственно увидел, что конь обречен. - Надо было все же на с3.
- Это августа привет; что когда-то будет снег, знать она не знает.
Драко двинул пешку, прикрываясь, и слон раздавил ее походя; однако конь был спасен - до первого движения ферзя. Драко захотелось сжульничать. В конце концов, он сам был себе противником - и сам себя загнал в это положение.
- Точно этот мотылек, не хочу смириться…
Тикали часы: время истекало.
- … что конец не так далек, и придет когда-то срок с жизнью мне проститься.
- Ну, довольно! - не выдержал Драко. - Иди на кухню, пой свои погребальные гимны Марте.
Санча вздохнула и исчезла. Драко фыркнул и начал партию заново. Мало-помалу, отстаивая в упорной борьбе каждую клетку, белые отступили за последнюю линию защиты.
- Шах, - сказал Драко белому королю. - И мат в четыре хода.
Стук в дверь оторвал его от приятного смакования только что сыгранной партии.
- Войдите! - крикнул он и оглянулся, уверенный, что увидит Марту или Пако.
Однако человек, стоящий в дверях, был ему незнаком. Драко нащупал палочку враз заледеневшими пальцами.
- Прошу прощения, что обеспокоил вас в столь поздний час, - сказал незнакомец очень вежливо; он говорил по-английски со странным, шелестящим акцентом. - Я ваш сосед; недавно приобрел ферму Хорхе Суареса. Я слышал, что вы недурно играете в шахматы. Не будете ли вы так любезны составить мне партию - если я не нарушаю ваши планы?
Драко в замешательстве пробормотал что-то невнятное; странный сосед воспринял это как приглашение войти, что тут же и проделал, усевшись в кресло напротив с большой непринужденностью.
- Я когда-то знавал старого Виллачанаса, - сказал он. - Давно. Он был хороший игрок, но мне он все же проиграл.
Если бы это был посланец Волдеморта, то не стал бы устраивать такое представление, рассудил Драко и немного успокоился. Авроры же и подавно ни к каким тонкостям неспособны: налететь и уничтожить, вот весь их метод. Он тихонько вытер вспотевшие ладони о мантию, рассматривая гостя.
Посмотреть было на что: внешность незнакомец имел самую причудливую - длинное костистое лицо обтягивала кожа белая, как рисовая бумага, и, кажется, такая же сухая и жесткая; череп был лыс, как колено, а маленькие, глубоко посаженные глазки мертвенно-оловянного оттенка тусклы, без всякого блеска, словно старые, покрывшиеся патиной монеты.
- Хорошо, - неуверенно сказал Драко, - давайте сыграем.
- На что? - незнакомец показал широкий оскал зубов, и у Драко сжалось сердце.
- На что? - переспросил он, чувствуя, что все же умудрился попасть в какую-то неприятную историю.
- Играть нужно на что-то, - наставительно сказал гость. - Ваш заклад?
- У меня нет денег. Знаете, я думаю, вам лучше уйти.
- Вы не первый, кто считает, что так было бы лучше, господин Малфой, - незнакомец снова оскалился.
- Вы знаете мое имя? - Драко снова одолели самые черные подозрения.
- О да, разумеется… не трудитесь доставать палочку, она вам не пригодится… мне вообще о вас много чего известно. Например, что отец ваш сидит в тюрьме со странным названием "Азкабан", и что жизнь его находится в большой опасности.
- Что?!
- Да, именно так. Вот, кстати, не желаете ли сыграть на него?
- К-как?
- Очень просто: если вы выиграете, он останется жив, если нет - умрет… впрочем, не сегодня-завтра он и так умрет, и вы ничего не теряете в любом случае.
Драко показалось, что он сошел с ума. Поверить в реальность происходящего было невозможно. Он огляделся: шахматная доска, странный человек, сборник шахматных задач, открытый на гравюре: рыцарь и скелет…
- Кто вы? - спросил Драко побелевшими губами.
- А вы не знаете? - гость протянул к Драко сжатые кулаки. - Выбирайте.
Драко указал на левую руку противника. Ему выпало играть черными, и он почувствовал облегчение. Он не был уверен, что сможет начать партию. Вначале они играли очень осторожно. Кем бы ни был странный господин с оловянными глазами, игроком он оказался сильным и умным, и Драко не желал рисковать.
- Вот так, - заметил гость, когда было сделано несколько вполне традиционных ходов. - Ничего интересного, верно? Проба сил, не более того. Когда мы лучше узнаем, чего ожидать друг от друга, тут-то сюрпризы и начнутся.
Драко сыграл конем на b3. Гость слегка улыбнулся и подвинул пешку на g6.
Игра продолжалась с бесконечными предосторожностями. Драко разменял пешки, через некоторое время разменяли коней, но игра шла без перевеса на чьей-либо стороне. Незнакомец не проявлял особенного таланта, временами он играл даже хуже Сабаса, и Драко успокоился. Собственные страхи показались ему нелепыми.
Странный тип, подумал он, делая рокировку, но и только. Наверное, Сабас разболтал ему обо мне… выпил лишнего. Но об отце Сабас не знал, напомнил внутренний голос. Неважно. Важно сейчас лишь то, что защита королевского фланга белых ослабла, когда Драко удалось вывести слона из-под опеки вражеской туры. Незнакомец прикрылся пешкой, блокируя опасную диагональ и прикрывая ферзя, но Драко, вместо того, чтобы убрать королеву, выдвинул вперед коня. Если противник возьмет ферзя, образуется вилка: под ударом окажутся и король, и белая королева. Гость замер, вскинул на Драко пуговицы-глаза и благоразумно отодвинул ферзя.
"Ага!" - подумал Драко торжествующе и сделал конем шах, следующим ходом выиграв пешку, оставленную гостем без защиты. Однако преимущество его свелось на нет позицией белой туры, которая завладела открытой вертикалью. По позвоночнику Драко потек липкий пот. Он снова вспомнил о своем закладе и уставился на доску в поисках выхода. "Лето красное пока…" - закрутилось в голове. Дурочка Санча. Огонь с неба выжег ей мозги.
Драко опустил глаза и закрыл свой разум. С рассчитанной неуверенностью взял коня и "съел" пешку противника, словно не заметив белого слона, замершего на диагонали. Вопрос был в том, удастся ли гамбит. Гость самоуверенно усмехнулся и смахнул черного коня с доски. И тогда Драко толкнул вперед ферзя - почти небрежно. Гость поглядел с издевательским изумлением и взял королеву пешкой.
Драко двинул туру.
- Шах.
Белый король отступил. От своей королевы его отделяла пешка, которая взяла черного ферзя, а от туры - затоптавший последнего коня Драко слон, так легко скользивший по диагонали и неспособный двинуться вбок, на подмогу погибающему королю.
Белый король отступил на клетку, и черный слон напал на него с фланга.
- Мат.
Секунду гость сидел молча и рассматривал доску, потом тихо рассмеялся.
- Хорошая была игра. У вас и вправду талант. Заклад ваш. - Он взглянул на часы. - Однако я желаю реванша. Теперь мы знаем друг друга… посмотрим, кто кого.
Драко хотел отказаться. Он чувствовал себя измученным, опустошенным, победа его не радовала, а заклад - якобы выигранная жизнь отца - казался неудачной шуткой.
- Нет, я… - начал он, но гость уставился ему в лицо жуткими глазами без блеска и проговорил:
- Отказа я не приемлю. Что изволите поставить?
Драко покачал головой.
- Я не буду делать ставку.
- Но вам придется! Давно ли вы получали известия от вашей матушки?
- Нет, - твердо сказал Драко. - Я не верю, что ее жизнь в опасности и не стану ей рисковать.
- В таком случае, - не стал спорить гость, - как насчет некоего Северуса Снейпа? К нему вы не настолько трепетно относитесь, чтобы содрогаться при одной возможности сыграть на его жизнь, и в то же время он не настолько вам безразличен, чтобы лишить его шанса. Я скажу вам наверное, что, если вы выиграете, он окажется вне опасности на время, достаточно продолжительное, чтобы успеть предпринять меры для своего спасения. Если же вы откажетесь играть, вы больше никогда и ничего о нем не услышите.
Далекое, слабое пение петуха донеслось до них; незнакомец вздрогнул, и губы его болезненно искривились, отчего мучнисто-белое лицо сделалось еще более неприятным.
- Решайте же! - сказал он грубо, и Драко кивнул.
- Я согласен.
Драко начал разыгрывать Бейрутский вариант защиты Морфи.
После шестого хода у него обнаружился крохотный перевес, в одну десятую пешки. Осторожно он начал развивать коня, поместив его на d2 - стандартный ход не должен был насторожить противника. Они играли уже полчаса, когда Драко удалось триумфально завершить свой маневр, обезглавив вражеского ферзя на d3. Гость щелкнул зубами, словно пропустил удар в челюсть, и турой смел черную пешку. Драко отвел коня на h5.
Часы тикали, фигуры совершали сложные маневры. В голове у Драко вдруг как-то прояснилось, мысль освободилась, он обрел второе дыхание, понимая, однако, что это последняя вспышка огня, и скоро силы его истощатся. На 55м ходу неразменный конь Драко сделал новый прыжок и добавил туру к своим трофеям. Противник явственно зашипел и пошел слоном на a7. Драко улыбнулся. Черный конь прыгнул на е5.
- Шах, - сказал Драко.
Король спасся бегством на g3. Драко двинул коня на с6, угрожая белому слону; гость, кусая губу очень острыми, редкими зубами, увел слона в безопасное место, и Драко понял, что выиграл, потому что в этот момент пешка дошла до края доски и превратилась в ферзя в лучших традициях Филидора.
- Мат, - сказал Драко и откинулся на спинку кресла.
- Теперь вы с крестным квиты, - гость взял с доски черного ферзя и стиснул тонкую шейку, будто хотел задушить. - Он спас вашу жизнь, вы - его.
- Довольно, - хрипло ответил Драко. - Продолжим завтра.
- Видите ли, друг мой, - гость принялся расставлять фигуры по местам, - я сам привык назначать свидания. И я не намерен прерывать наше увлекательнейшее состязание.
- Я устал и больше не могу играть, - Драко знал, что ведет себя недостойно, умоляя о пощаде, но сейчас ему было все равно.
- Это так неприятно, не правда ли - лишиться сил в самый ответственный момент? - гость покачал головой с притворным сочувствием. В это время раздался второй крик петуха, и без того мутные глаза гостя помутнели еще сильнее. - Но вам придется сыграть еще раз, и на этот раз заклад будет чрезвычайно ценным для вас. Я предлагаю вам сыграть на вашу собственную жизнь, господин Малфой. Дело в том, что некий приверженец того, кому вы так необдуманно поклялись в верности и от кого затем сбежали, не выполнив данного вам поручения, напал на ваш след. К счастью для вас, мой талантливый друг, он никому не рассказал о вашем местопребывании, намереваясь получить все почести от своего хозяина единолично. К несчастью для вас, он намного превосходит вас умениями, и победить его вам не удастся… а спастись бегством вы не успеете. Тяните жребий.
Драко поглядел на гостя молча, словно одурманенный, и сделал выбор. Теперь ему выпало играть белыми.
Они с противником поменялись местами. С этого ракурса комната выглядела непривычно; кресло, в котором сидел гость, оказалось холодным и каким-то влажным, словно с сиденья только что убрали кусок льда. Драко стал разыгрывать гамбит Стейница, трудный и опасный, но изученный им во всех вариантах. Через некоторое время он понял, что противник играет с ним, как кошка с мышью; стремительная атака его слона по вражеским тылам провалилась, и он поспешил отступить и уйти в глухую оборону.
Через четверть часа Драко осознал, что ищет выхода из создавшегося положения и не может его найти. На 57ом ходу гость неожиданно сказал:
- Скоро рассвет. Пора ускорить игру.
И двинул вперед пешку, принеся в жертву слона. Драко немедленно воспользовался промахом противника, но тут же понял, какую страшную ошибку совершил, потому что белая тура вырвалась навстречу его ферзю.
Дрова в камине давно прогорели, но духота в комнате стояла невообразимая, и фигуры перед глазами Драко расплывались, приобретая радужный ореол. Он укорял себя за глупость, но было слишком поздно; король уворачивался от неумолимо надвигающейся туры, петлял и метался. Драко собрался с мыслями и запутал туру в пешках; игра замедлилась, и Драко немного передохнул. Он увидел брешь во вражеском строю, конь ловко скакнул через голову черного слона и обрушился на ферзя, снеся его с доски.
И снова Драко слишком поздно увидел, как черная тура встала на одну вертикаль с его королем, отделенная от него лишь пешкой, а путь к отступлению преграждала та, первая, ладья.
Со лба Драко стекали липкие струйки пота, и вдруг он увидел себя лежащим на раскаленном камне, со сломанной лодыжкой, и адская свора была в двух шагах.
Гость открыл рот, но прежде, чем он успел сказать что-то, пронзительно завопил молодой петух, и, подавившись собственными словами, уродливое существо вскочило, сжимая кулаки.
- Я не проиграл! - крикнул Драко. - У меня есть еще ход!
Ход и правда был, и была возможность отсрочить неминуемый проигрыш еще ходов на десять - знал это и противник, и белое лицо исказилось еще сильнее; грубая кожа вдруг лопнула, обнажая сероватую губчатую массу, а сквозь нее просвечивала белая выпуклая кость. Драко вскрикнул и закрыл лицо руками; голова его закружилась, и он провалился в благословенную тьму, мимолетно подумав, что, если это и есть смерть, то он не против.

Гортанные голоса переговаривались рядом. Кто-то отошел, осторожно ступая; тихо закрылась дверь. Драко поднял веки и смутно, будто сквозь пелену тумана, увидел пухлое лицо Сабаса, склонившегося над ним.
- Где я? - Драко чуть повернулся и обнаружил, что лежит в постели.
- У себя в комнате. Как вы себя чувствуете?
Драко прислушался к своим ощущениям. Череп наполняла тягучая, густая боль, каждый вздох отдавался в легких покалыванием, а во рту поселился вкус желчи.
- Не очень хорошо. Что случилось?
- Вы угорели.
- Я не понимаю, - Драко прикрыл глаза. - Что означает "угорел"?
- Печка устроена не так, как камин, - объяснил Сабас. - Когда дрова прогорят, нужно открыть вьюшку, иначе комната наполнится угарным газом… Ох уж этот Пако: отправить Санчу натопить комнату - да он сам, должно быть, мозгов лишился! Какое счастье, что я вернулся раньше, чем рассчитывал!
Угарный газ. Драко захотелось рассмеяться. Страшный турнир оказался лишь галлюцинацией отравленного мозга, а тему подсказала гравюра в книге и песенка сумасшедшей эльфийки.
- Я приехал на рассвете, - продолжал Сабас. - Нинни принесла завтрак и доложила, что вы не ночевали в своей постели, тут негодяй Пако и признался, что отвел вас в Комнату Мертвеца и оставил там одного. Я едва его не побил. Надо было его побить! Мы поднялись наверх, и обнаружили, что в комнате нет воздуха - один синий чад, а вы лежали в кресле и уже не дышали. Задержись я на четверть часа, вас не удалось бы спасти.
- Кроме меня, в комнате никого не было? - спросил Драко.
- Нет, - Сабас посмотрел удивленно. - Никого.
- А почему вы назвали кабинет "Комнатой Мертвеца?"
Сабас замялся, очевидно, раскаиваясь в собственной болтливости, и проговорил неохотно:
- Старого Виллачанаса нашли мертвым именно там. В том самом кресле, в котором сидели вы. Особенно же странно…
Тут он снова замолчал, и Драко пришлось просить его продолжить.
- Удивительно, но положение шахматных фигур, обнаруженное мною на доске в день смерти моего доброго покровителя - да упокоится в мире его душа! - повторяло бы в точности разыгранную вами партию, если бы вам удалось довести ее до конца.
- Белые проиграли?
- Да.
- И Виллачанас играл белыми?
- Собственно, играл он сам с собой, как и вы, но… да, он должен был играть белыми.
Драко тяжело вздохнул.
- Простите, я утомляю вас своей болтовней, - спохватился библиотекарь. - Мне следует уйти. И все же - это воля судьбы, что я вызвался отвезти колдомедика к Суаресу. Впрочем, к тому помощь пришла слишком поздно.
- Суаресу? Случайно, не Хорхе Суаресу?
- Вы его знали? - удивился Сабас.
- Нет, лишь слышал его имя.
- Вот как… Он простудился, и простуда перешла в ураганную пневмонию. Мы с местным доктором выехали из деревни накануне вечером, но задержались в пути - ферму Суареса отрезало обвалом. Бедняга умер прежде, чем мы до него добрались. А на обратном пути мы обнаружили, что обвал унес еще одну жизнь. Этого человека мы не узнали. Он не из этих мест, вот все, что можно о нем сказать. Должно быть, он сбился с пути на полдороге между деревней и Кастильо-и-Рок, и надо же было ему очутиться прямо под камнепадом! Труп так изуродован, что опознать его будет невозможно, разве что по татуировке на руке - череп и змея… Все, все, я ухожу. Поправляйтесь, друг мой. Марта приготовит вам на ужин что-нибудь легкое - петуха в вине, например.
- Петуха? - Драко сел, борясь с подкатившей тошнотой. - Нет! Не надо. Оставьте его. Мне… мне нравится, как он поет.
- О? - Сабас поскреб подбородок. - Ну хорошо, как скажете. И прошу вас, не вставайте!
- Должна же быть на свете какая-то благодарность, - пробормотал Драко, закрывая глаза; алые и огненные пятна поплыли под веками, закружились в хороводе и сложились в яркого гривастого кочета. Петух задорно тряхнул гребнем и запел, запрокинув голову.
Над горами всходило солнце.

На этом заканчивается рассказ о Полночном Госте.

----------
[1.] Posada - (исп.) постоялый двор.
[2.] Valgame Dios! - (исп.) Боже милостивый!
[3.] "J'adobe" - (фр.) " Я притрагиваюсь", "Я примеряюсь" - шахматный термин, обозначающий, что игрок касается фигуры без намерения сделать ход.
[4.] Dance macabre - (фр.) "пляска смерти"
[5.] Pobrecita - (исп.) дурочка.
----------

- Я начинаю верить, что все твои сказки - только сказки, - усмехнулся Волдеморт. - Молодой человек, о котором ты рассказала, не впечатлил меня своими талантами.
- О господин мой, можно быть хорошим игроком и скверным магом, - возразила Шахерезада, - найдется ли на свете тот, кто сравнится с тобою, сочетающим в себе все возможные достоинства? Ибо ты единственный, кому не суждено проиграть Полночному гостю из моего рассказа; что же касается всех остальных, то, как бы искусно они не играли, последний мат всегда ставит он.
- Ты не называешь его имени?
- Каждый народ зовет его по-своему - того, кто приходит без зова.
- Я понял тебя, африта, и не будем больше об этом говорить, - сказал Волдеморт. - Я оставлю себе чашу, подаренную тебе твоей подружкой пери.
- Владей ею, о прохлада очей моих - этот предмет был предназначен для тебя. Могу ли я удалиться на покой?
- Ступай.
Темный лорд вновь бросил зернышко в чашу и смотрел в нее, не отрываясь, когда африта исчезла, и долго еще после этого он вглядывался в мелькающие перед ним картины и радовался, когда перед ним представало будущее величие, ведь это было единственным, что могло принести радость в его расколотую душу.
Власть и разрушение. Власть разрушать. Волдеморт смотрел и смеялся. Наконец-то он был доволен.

Такова была шестая ночь.

На грудь Гарри уселся скелет и душил его костяными пальцами. Гарри извивался, пытаясь сбросить жуткий остов, но тот лишь насмешливо клацал челюстями и сжимал руки сильнее.
- Отстань! - хрипел Гарри. - Помогите! Оставь меня, мерзкая тварь!
Гарри застонал и проснулся, задыхаясь от ужаса. Первое, что он увидел, открыв глаза - насмешливый и вопросительный взгляд Снейпа.
- Любопытно, к кому это вы обращались с такой экспрессией?
- Как вы смеете! - взвизгнул Гарри. - Не смейте смотреть на меня, когда я сплю! Это вы наслали на меня такие отвратительные видения?
- Я ничего не знаю про ваши видения, - Снейп скрестил руки на груди, - и всего лишь зашел сообщить вам, что Альбус ожидает вас в гостиной. Обещаю, впредь я не стану заходить в вашу спальню, раз уж вы меня боитесь.
- Я вас не боюсь, - Гарри отвернулся, закрываясь одеялом, как щитом. - Я вас ненавижу.
- А собственно, за что? Я подозреваю, дело в том, что вы мне обязаны. Обычно люди терпеть не могут тех, кому обязаны.
- Я вам обязан?!
- Разумеется. Пару раз я спасал вам жизнь, неужели вы запамятовали? Впрочем, не могу вас в этом винить. У вас трещина в черепе, через которую просачивается тьма. Вы закончите свои дни в сумасшедшем доме.
- Что? - Гарри задохнулся от ужаса. - Это неправда! Вы не должны так говорить. Будь вы человеком, вы бы так не сказали!
Снейп повернулся, собираясь уйти.
- Стойте! - Гарри рывком сел в постели. - Скажите мне, что это неправда… прошу вас.
Снейп помедлил на пороге, обернулся, заломил тонкую бровь.
- Вам надлежит быть осторожнее, - промолвил он, и в голосе его не было привычной издевки. - Осторожнее с ненавистью и тьмой, ибо им известны пути к вашему сердцу; стоит вам впустить их, они уже никогда вас не оставят, но разрастутся и сожрут ваш разум, и тогда того человека, с которым я говорю сейчас, больше не будет. Вам ведь известно теперь, как опасно приглашать в дом незнакомых духов? Поистине, они могут оказаться кем угодно.
Снейп вышел, оставив обуреваемого страхом и смятением Гарри в одиночестве.
- Это не может продолжаться, - бормотал Гарри, спускаясь по лестнице.
- Так дальше продолжаться не может, - с ходу заявил он Дамблдору и указал на Снейпа драматическим жестом. - Я требую, чтобы этот тип немедленно покинул мой дом, иначе уйду я!
- Альбус, срочно приведите Поттера в рассудок! - потребовал Снейп.
- Вы на этом настаиваете, Северус? - произнес Дамблдор лукаво. - Гарри и теперь уже приятный молодой человек, даже и без рассудка, а с рассудком может стать слишком хорош.
- Я думал, вы перфекционист, - Снейп усмехнулся краешком рта то ли шутке Дамблдора, то ли собственным мыслям.
Гарри, однако, было не до улыбок; напротив, у него вдруг сделалось неладно на душе, и он не мог смотреть на добродушное лицо своего бывшего директора и в неподвижные, серьезные глаза его без внутреннего, ему самому непонятного содрогания.
- Привести в рассудок? - прошипел он, оборачиваясь к Снейпу. - Где ваша хваленая логика? Вы же сами сказали, что я - сумасшедший, и место мне в бедламе.
- Что? - призрачная улыбка Дамблдора исчезла. Он пристально поглядел на Снейпа, и Гарри кожей почувствовал исходящую от него волну ледяного гнева. - Северус, ты в самом деле так сказал?
Снейп кивнул, равнодушно глядя в камин, но Гарри заметил, что костяшки его пальцев, сжимающих подлокотники кресла, побелели.
- Северус, - произнес директор очень тихо, и от этого тихого голоса волоски на шее Гарри встали дыбом, - никогда - слышишь? - никогда не говори Гарри ничего подобного. Тебе не о чем волноваться, мальчик мой, - прибавил он, поворачиваясь к Гарри.
- Не лучше ли вовремя предостеречь вашего мальчика, вместо того, чтобы усыплять его бдительность сладкими обещаниями?
Снейп выглядел спокойным, но если глаза - зеркало души, душа его сейчас походила на котел с кипящей смолой.
Молчание, заточенное взаимной неприязнью, повисло в воздухе, как Дамоклов меч.
Гарри поерзал в кресле, вздохнул - просто, чтобы ощутить движение воздуха в легких. Не впервые на его памяти Снейп и Дамблдор ссорились из-за него, и Снейп, как всегда, был к нему несправедлив, в то время как директор его защищал: так отчего же Гарри вдруг ощутил желание прислушаться к словам своего старого недруга, а от заботы Дамблдора у него кошки на душе заскребли?
- Директор, насколько реальным было увиденное Темным лордом и другими в чаше? - поинтересовался он. - Они в самом деле узнали будущее?
Снейп, заинтригованный, посмотрел на Гарри, потом перевел взгляд на Дамблдора. Директор не торопился отвечать.
- Что за чаша? - полюбопытствовал Снейп.
- Это проще показать, чем объяснить, - ответил Дамблдор, и по мановению в его руках оказался хорошо знакомый Гарри том, сверкающий золотом застежек сквозь полупрозрачную дымку директорских пальцев.
Дамблдор протянул книгу Снейпу, и тот с благодарностью кивнул. Мир был восстановлен.
- На твой вопрос, Гарри, я отвечу так: да, они видели будущее, но несбывшееся; чаша-обманка показала им то, каким оно могло бы стать, если бы на одной из развилок, которыми изобилует судьба человека, они выбрали иную дорогу.
- С Лестранж все понятно, но почему Петтигрю ничего не увидел?
- Если бы ты подумал, как следует, то сам бы догадался, - Дамблдор погладил бороду. - В этом варианте будущего Питер был бы уже мертв. Я вижу, Северус увлекся не на шутку… пойдем, я хочу поговорить с тобой, но только не здесь.
- Гарри, я хочу дать тебе поручение, - сказал директор, как только они покинули гостиную.
- Согласен на любое, - ответил Гарри с горячностью. - Я уж думал, вы перестали мне доверять.
- Глупости, мальчик мой, ты прекрасно знаешь, что это не так. Тебе нужно будет присматривать за портретом миссис Блэк; днем этим займется Северус, но вечером ему придется отлучиться, и тогда наступит твоя очередь.
- Я могу спросить, для чего это нужно?
- Портрет будет использован как портал, Гарри, и нам важно не пропустить момент, когда это произойдет.
- А миссис Блэк об этом знает?
- Миссис Блэк была загадочной особой при жизни, такою и осталась, - задумчиво сказал Дамблдор. - В этом доме много странных вещей, но самая диковинная - портрет его хозяйки. Итак, Гарри, как только увидишь подозрительное движение в глубине картины, запечатай ее "Коллопортусом", как сделал бы это с дверью; и не упусти момент, иначе исполнение нашего плана очень осложнится.
- Я все сделаю, - обещал Гарри. - Я не подведу вас, директор. Но скажите мне, прошу вас…
- Не теперь, - фигура Дамблдора начала таять и расплываться по краям, - на сегодня мое время истекло. Завтра мы увидимся; завтра будет определено, каким быть этому миру в ближайшее столетие, и решится наша судьба. Прошу тебя, отвернись. Ты не должен видеть, как я ухожу.
Гарри послушно отвернулся, однако краем глаза успел уловить зрелище настолько неприятное, что мозг отверг это впечатление, как отторгает организм инородное тело, и подсмотренное изгладилось из памяти Гарри тут же и навсегда.
Ему не хотелось возвращаться в гостиную, не чувствовал он и расположения ко сну; усевшись на лестнице, он вспомнил все, произошедшее с ним за день, а также прочитанное в книге, и загрустил, убедившись, что не в состоянии сложить детали головоломки в осмысленный рисунок.
Решающий момент! - сказал себе Гарри, и дрожь предчувствия прошла по его телу, как луч света по клинку шпаги.
Все страхи мгновенно ожили в нем: страх перед своеволием кошмара, вторгающегося в повседневность; страх перед чудом и страх, что чуда не случится; и потом - страх смерти во всей своей грубой простоте. Потом страхи ушли, и осталось острое нетерпение и желание поскорее сойтись с грядущим лицом к лицу; потом и этого не стало, и Гарри уставился в пустоту, не думая уже ни о чем. Сколько он просидел на ступеньках, он не знал, но, поднявшись на оклик Снейпа, вышедшего из гостиной, Гарри обнаружил, что ноги у него онемели.
- Я иду спать, Поттер, и не спрашивайте, зачем мне это нужно, и не умру ли я без этого. Вот ваша книга, а вот зелье, которое поможет вам заснуть.
- Спасибо, - сказал Гарри, удивленный нежданной любезностью своего беспокойного гостя.
- Не стоит благодарности, - отмахнулся Снейп. - Завтра вы нужны нам бодрым и энергичным, а не разваливающейся на части сомнамбулой.
- Как вы думаете, чем все закончится? - устало спросил Гарри.
- А вы откройте книгу, - предложил Снейп, - и прочитайте первую попавшуюся фразу. Пусть она и станет нашим приговором.
Гарри помедлил и решительно распахнул фолиант. Это снова были арабские сказки, и, если бы Гарри выбирал сам, он не остановился бы на столь двусмысленно звучащей фразе:
"И они прожили некий срок в приятнейшей жизни, и время их было безоблачно, и приятны были их радости, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, опустошающая населенные дома".

Ночь была душна, как воздух над раскаленной топкой. Гарри метался в каком-то полузабытьи, временами соскальзывая в отчетливый кошмар: "Ночной Рыцарь" увозил его вверх по горному серпантину. По левую руку дорога обрывалась в пропасть, по правую скалистая стена наглухо запирала пространство. Скорость увеличивалась, отмечаемая нарастающим лязгом и дребезгом; виражи становились все круче, и автобус несло по ним, как шарик - по желобу рулеточного колеса, пока на одном из поворотов автобус не вынесло с дороги; передняя его часть повисла в воздухе, а задние колеса цеплялись за камни, отмечавшие кромку обрыва.
В этот зыбкий момент мнимого равновесия Гарри приходил в себя, но лишь для того, чтобы вскоре вновь пережить то же отчаяние и порожденный беспомощностью гнев.
"Надо открыть окно, - сказал он себе, в очередной раз вырвавшись из липкой дремоты, - это все чад… я угорю, как Драко".
Он сел на постели; послушная движению палочки, стукнула рама, но легче не стало. Гарри повернулся со стоном и осознал, что предыдущее действие совершилось во сне, и окно закрыто. Он пошарил по столику, поднял голову и увидел палочку лежащей на кресле у камина, тогда он встал и, пошатываясь, подошел к окну. Он с трудом справился с рамой, точно разбухшей от сырости, и выглянул наружу: пропасть открыла свой зев, и с металлическим скрежетом заходил под ногами пол: это снова был сон, вложенный в предыдущий сон, как в конверт, и эти сны всё возвращались письмами, адресат которых выбыл.
Под утро же привиделась распахнутая дверь, и черная фигура прошла через спальню. Вслед за этим поток воздуха полился в измученные легкие Гарри - так ключевая вода льется в саднящее от жажды горло, и кошмар завершился. Гарри погрузился в глубокий, упоительный, беззвездный сон… а фигура куда-то девалась.
Гарри проснулся от холода. В спальне стоял сумрак непогожего дня; мутная пена метели переливалась через подоконник; от стены к кровати вытянулся снежный язык.
- Ох, ох… ой! - взлязгивая зубами, Гарри натянул одежду, взмахом палочки заставил раму подняться и спасся бегством из выстуженной спальни, зажав под мышкой снова обернувшуюся безобидными сказками книгу. Он проворно скатился по лестнице, предвкушая обжигающий чай, однако, вспомнив о чем-то, остановился на последней ступеньке и внимательно осмотрел свою мантию. Удовлетворенно кивнув, он вошел, удерживая на лице мину спокойного достоинства, приличествующую хозяину дома.
Снейп легким кивком обозначил, что появление Гарри не прошло для него незамеченным, однако ничем не выразил желания начать разговор.
- Доброе утро, - произнес Гарри, обуздывая раздражение.
В ответ Снейп молча указал на часы: стрелки слиплись на цифре "три". Гарри пожал плечами и уселся.
Кричер, непривычно бесшумный, словно заразился молчаливостью от гостя, подал хозяину чай и сэндвичи, покосился на портрет над камином и скрылся. Гарри поднял глаза: старуха смотрела на него из-под опущенных век, сжатый рот таил тихую злую улыбку.
- Похоже, мне тут не рады, - Гарри начал язвительно, но конец фразы прозвучал невнятно и жалобно. - Я пойду наверх.
Снейп поднялся, внимательно провел подушечками пальцев по пыльной каминной полке и для чего-то осмотрел свою руку.
- Нет, - он так и не поднял взгляда, поглощенный то ли изучением слоя пыли, на котором еще оставались разводы от маховых перьев филина, то ли неизвестными Гарри соображениями. - Сейчас уйду я, а вам придется сменить меня на… боевом посту.
Искры сарказма мелькнули в угольях-глазах и тут же погасли.
- Так это в самом деле?... - Гарри сделал неопределенный жест, опасаясь прямо указывать на миссис Блэк. - Дамблдор говорил серьезно?
- Какие уж тут шутки - судьбы мира решаются, - ответил Снейп тоном улучшившегося вдруг настроения и провел рукой по полке, а собранный комок пыли замкнул в сложенных лодочкой ладонях.
- Решили поиграть в "песочек"? - осведомился Гарри. - В спальне у меня сугроб снегу; думаю, он еще не растаял. Не желаете слепить снеговика?
- Нет, - невозмутимо ответил Снейп. - Я не люблю снега, эта субстанция кажется мне противоестественной. К тому же я далек от намерения позабавиться. Я собираюсь отправить послание.
Снейп разомкнул ладони. Маленькая серая птичка вспорхнула и зависла напротив лица Снейпа, часто-часто трепеща крылышками. Снейп выговорил короткую фразу на незнакомом Гарри языке, отчетливо артикулируя звуки. Птичка метнулась выше, снова замерла на месте; крохотный клювик раскрылся, и та же фраза, произнесенная высоким механическим голоском, затрепетала рядом с повторившей ее птичкой. Снейп издал резкий гортанный звук, и птичка пропала.
Гарри заморгал.
- Вам в цирке можно выступать, - пошутил он неуверенно. - Что это было?
- Пыльная Птица, - объяснил Снейп. - Посланница… вроде совы, но гораздо практичнее.
- Как это, должно быть, удобно - колдовать, не пользуясь палочкой, - протянул Гарри.
Снейп ответил взглядом, исполненным превосходства.
- Впрочем, исполнять все прихоти человека, который тобой владеет, вовсе не так приятно, - задумчиво продолжил Гарри.
Снейп зашипел, и Гарри невольно потрогал подушечку пальца, на которой подживала ранка от укуса филина.
- Не обижайтесь, - сказал он поспешно. - Но как это странно - что вы не человек.
- Так ведь и Хагрид не человек, - резонно заметил Снейп, - да и Люпин тоже. Что-то вы Люпина не спрашиваете, каково ему каждое полнолуние превращаться в волка!
- Это было бы… - Гарри замялся.
- Вот именно.
- С Ремусом все иначе, профессор… вы не возражаете, что я вас так называю?
- У вас есть другие варианты?
Гарри постарался припомнить формулировки из сказок "Тысячи и одной ночи", но в голову лезло лишь несуразное: "О шейх маридов!"
- Я не знаю, как принято называть афритов, - признался он.
Снейп вытер испачканные пылью пальцы и бросил платок в огонь.
- У нас, так же, как и у людей, есть имена. Интересно, понравилось бы вам, Поттер, если бы вас все время называли "смертный" или "сын Адама"?
- Моего отца звали Джеймсом, - отозвался Гарри.
Снейп выразительно возвел очи горе.
- Я пошутил, - поспешил объясниться Гарри. - Не такой уж я придурок, - добавил он обиженно.
- До сих пор вы делали все, чтобы убедить меня в этом, - проворчал Снейп. - Мне нужно идти.
- Нет, постойте! - Гарри вскочил.
- Вы же не боитесь, Поттер? Сядьте, - Снейп указал глазами на портрет. - Я вернусь, как только смогу.
Гарри сел и проводил ускользнувшего собеседника унылым взглядом. Стеречь портрет миссис Блэк не представлялось ему занятием увлекательным, однако данное слово обязывало, и Гарри поставил кресло так, чтобы картина постоянно была у него перед глазами. Время превратилось в липкий сироп; истомившись однообразием сторожевой службы, Гарри посмотрел на циферблат и ужаснулся: не прошло и двадцати минут, а ему казалось, что минуло не менее часа.
Миссис Блэк делала вид, что не замечает наблюдателя, но Гарри показалось, что она и сама следит за ним исподтишка, и какое-то гадкое оживление окрашивает ее щеки слабым румянцем.
Гарри потянулся за своей книгой; к его радости, та снова превратилась в "Повесть о Странном Подарке" и собрание прилагающихся к ней историй. Гарри занимала следующая мысль: если верить Дамблдору, сегодняшний день обещал покончить с накопившимися у него вопросами, а стало быть, и Шахерезада должна рассказать последнюю свою сказку. Гарри помедлил, открыл книгу на чистой странице, предвкушая появление новых, нечитанных строк, и они не заставили ждать своего появления долго.

Продолжение повести о Странном Подарке.

- Не давала ли тебе твоя приятельница пери еще какого-нибудь волшебного предмета, моя африта? - обратился Волдеморт к Шахерезаде, едва лишь та покинула свой кувшин.
- Неужели моему господину уже прискучила безделица, которая развлекала его вчера? - ответила африта с той же притворной шутливостью, за которой скрывалось нечто большее.
- Видеть будущее, конечно, забавно, а подчас и приятно, - заметил Темный лорд, - однако, эта забава может обернуться погибелью, если, глядя в день грядущий, позабыть о дне настоящем.
- О повелитель, ты мудр, как подобает властелину мира, и речь твоя разумна, - согласилась Шахерезада. - Какого рода магический предмет ты желаешь получить?
- Я согласен на любую вещь, которая поможет мне уничтожить человека, неизменно встающего у меня на пути и разрушающего мои планы. Мне известно, где он обитает, но в дом я проникнуть не в состоянии.
Тут Волдеморт ошпарил Лестранж взглядом, кипящим от неправедного гнева.
- Если бы тебе был известен ход, которым ты смог бы появиться в доме тайно и внезапно, - начала Шахерезада мягким тоном, но так, что Волдеморт посмотрел на нее с особым вниманием, - тебе не понадобились бы никакие артефакты. Не сомневаюсь, о могучий, что враг твой не может померяться с тобою ни силой, ни умением.
- Ты права, - согласился Темный лорд, - мой враг - просто мальчишка, не искушенный в магических искусствах, однако случай ему благоприятствует.
- Случай - могучий союзник, - Шахерезада вздохнула, - впрочем, напав неожиданно, ты лишишь противника возможности прибегнуть к помощи любого рода.
- Зачем ты говоришь все это, Шахерезада, - сказал Волдеморт, сердясь, но все же поддаваясь рассудительному тону африты, - когда я уже упомянул, что доступ в дом невозможен?
- Мудрейший из владык земных, правда ли, что местные жители имеют опасное обыкновение украшать свои дома изображениями умерших людей, которые движутся, говорят и живут странным подобием жизни?
- Ты говоришь о магических портретах, - кивнул Волдеморт.
- Можно отправить зов, и откликнувшееся на него существо на портрете откроет для тебя двери в тот дом, куда ты желаешь попасть.
- Никогда не слыхал ни о чем подобном, - Волдеморт подался вперед, сжимая подлокотники трона, - если бы таким путем можно было попадать в защищенные чарами дома, многое бы изменилось.
- Прежде всего, перестали бы вешать такие портреты, - с улыбкой возразила Шахерезада. - Слишком сложна задача подобной связи, о достойнейший, чтобы о ней шептались профаны; у тех же, кто способен ее осуществить, достанет разума не делать своего искусства достоянием глупцов. Прежде всего, нужно послать зов, как луч, не просто от разума к разуму, но от разума человека к разуму существа, менее живого, чем призрак. Разум этот должен откликнуться с непреложностью необходимости, исключающей возможность отказа. После этого цепью особых формул надлежит сковать пространство и как бы отлить из него полую иглу, которая откроется в заданной точке, и, развоплотившись, вновь обрести плоть, добравшись до места. Как видишь, о царь времени, задача не предполагает простоты исполнения. Воспользовавшись, однако, скромной помощью твоей недостойной служанки, о господин мой, ты сумеешь напасть на твоего врага и убить его прежде, чем он осознает твое присутствие.
Волдеморт глядел в пол, перебирая в уме слова африты, будто четки, но по морщинке на лбу и по движению пальцев, отбивающих ритм на костлявом колене, всем стало понятно, что предложение не будет отвергнуто.
Лестранж угрюмо молчала, то ли не желая испытывать на себе гнев вспыльчивого Лорда, то ли не считая предприятие опасным. Скорее всего, ей так хотелось избавиться наконец от Поттера, что она сочла риск оправданным.
- Жуткие штуки, эти портреты, - сказал Петтигрю столь неожиданно, что и сам, кажется, удивился свои словам. - Я однажды повстречался с изображенным на нем существом, и лучше бы этой встречи не было.
Он тут же замолчал, и по его лицу прошла судорога неприятного воспоминания.
- Не желает ли мой повелитель выслушать историю маленького господина с железной рукой, пока рождается одно из мудрых твоих решений? - предложила Шахерезада.
- Что ж, поглядим, какой из тебя рассказчик, Питер, - протянул Волдеморт с мягкостью, которая так же не скрывала жестокой воли, как сетчатая перчатка, облегая руку, не скрывает белизны кожи под нею. - Начинай, а мы тебя с удовольствием послушаем.
Напутствуемый таким образом, Петтигрю, который сам был не рад, что раскрыл рот, заговорил.

Здесь следует рассказ Питера Петтигрю о Белом Огне
в том виде, в каком он был записан Шахерезадой,
поскольку косноязычие рассказчика оскорбляло ее эстетические чувства.

Когда мне было семь, мой отец отправился в гости к своей матери и взял меня с собой. Мои родители не были людьми состоятельными, в то время как у бабки водились деньги; теперь я понимаю, что отец намеревался попросить помощи в денежных затруднениях, а меня взял, чтобы смягчить скупую старуху. Но тогда я был слишком мал, чтобы видеть тайные пружины, движущие поступками людей, и лишь радовался своему первому большому путешествию: бабка жила в Корнуолле и никогда еще мне не приходилось уезжать так далеко от дома.
Я хорошо помню, как впервые увидел дом, с которым связана моя история. Это был большой обшарпанный особняк, когда-то богатый, а теперь отмеченный печатью упадка. Мне он показался великолепным.
Дом стоял на скале, и с террасы открывался изумительный вид на море; впоследствии я просиживал на ней часами, наблюдая за ослепительным пространством воды, над которым вились чайки, и за яркими парусами прогулочных яхт и простыми белыми - рыбацких судов, идущих в гавань. Гавань располагалась к юго-западу от бабкиного дома; вокруг нее раскинулся маленький городок, а может, большая деревня; над гаванью высился маяк, внесенный во все лоции. Но напротив моей террасы зеленые волны покрывались белыми гребнями, и вились, и кипели, отмечая таящиеся под водой рифы.
Дом был велик, но выстроен так бестолково, что большую его часть занимали коридоры и лестницы, оставляя немного места для самих комнат, однако за окнами открывался такой простор, что даже отведенная мне спальня, размером с чулан для метел, казалась огромной.
Бабка встретила нас прохладно; впрочем, мне, кажется, обрадовалась: погладила по голове и сунула подсохшее пирожное. Не знаю, добился ли мой отец того, за чем приехал. Рассказ мой пойдет не об этом.
Для начала должен сказать, что первая же проведенная нами у бабки ночь ознаменовалась несчастьем: одна из прогулочных яхт, идущих в гавань, сбилась с курса и затонула на рифах против нашего дома. Всем удалось спастись. Отец и бабка горячо обсуждали случившееся, также, как и все жители городка; жизнь тут была скучная. Капитан яхты, сам стоявший у руля, клялся и божился, что вел судно прямо на маяк: белый огонь на скалах, однако горел он не над гаванью, а севернее, - и он указывал на бабкин дом. О странном происшествии говорили недолго и сошлись на том, что бестолковые горожане просто перебрали пива, вот им и померещилось Мерлин знает что. От капитана и впрямь припахивало спиртным, как сказала бабка (а уж она знала обо всем, что творилось в городе), и это существенно снизило уровень доверия к его показаниям.
Впоследствии я вернусь к этому происшествию, а пока хочу рассказать о портретах, которыми сплошь были увешаны стены бесконечных коридоров. Я старался не переходить из комнаты в комнату лишний раз, поскольку идти приходилось как сквозь строй; портреты перемигивались и в голос обсуждали мою скромную особу, а субъекты на них все как на подбор были некрасивые и вздорные.
Лишь один портрет стоял особняком от этого паноптикума, заставлявшего меня сожалеть о своей принадлежности к семейству Петтигрю.
Я опишу его подробно. Портрет изображал молодую девушку - думаю, ей было около восемнадцати, и мне она тогда казалась взрослой тетей, - в белом платье, с русой косой, уложенной венцом вокруг головы. О цвете ее постоянно потупленных глаз я ничего не могу сказать; лишь однажды я видел, как она их подняла… и об этом позже. Девушка не была красавицей, но ее нежное округлое лицо невольно приковывало взгляд; нечто чарующее заключалось в этих вечно опущенных глазах под тонкими, почти незаметными бровями и кроткой улыбке: такими магглы писали мадонн.
Она не шушукалась с другими портретами и не ходила к ним в гости. Портрет висел в небольшом тупике, рядом с окном, а на стене напротив располагалось большое зеркало, в котором отражались и портрет, и морская перспектива; в это отраженное окно девушка глядела часами, и на ее лице переливался блеск солнечных лучей, играющих на воде.
Мы не прогостили и недели, как услышали о новом крушении; оно произошло примерно на том же месте и также ночью, но при каких обстоятельствах, в точности узнать не удалось. Вся команда рыбацкого судна погибла. На этот раз провели серьезное расследование, но результаты его мне неизвестны: отец и бабка не говорили при мне об этом случае, выдворяя меня из комнаты, где вели беседу. Тогда я шел на террасу или к своему любимому портрету и смотрел на море, и теперь меня завораживала не его красота, а коварная сила, под нею скрывающаяся. Если бы выразить бессвязные детские впечатления одной фразой, то она звучала бы: "Так значит, ты умеешь убивать?"
Однажды ночью я вышел из спальни - надо ли говорить, зачем? - и, возвращаясь, заметил мелькание света за поворотом коридора. Наслушавшись от бабки о пожарах (как многие старухи, она была мнительна), я пошел выяснить, в чем дело, в мыслях примеряя лавровый венок героя, спасшего дом от огня.
Свет исходил из моего тупичка. Девушка на портрете стояла, прижавшись к самой раме, держа в руке свечу. Я не видел ее лица, только эту свечу, горевшую неестественно ярко; девушка играла ею, описывая круги, и свет, отражаясь в зеркале, усиливался троекратно.
Я стоял, прижавшись к стене, и с изумлением наблюдал за представлением, не пытаясь вникнуть в его смысл. Сквозняки в доме гуляли, где хотели, я замерз и, в конце концов, не удержался от громкого "апчхи".
Девушка проворно обернулась, но я был проворнее: испугавшись неизвестно чего, я спрятался за угол и замер там; сердце мое колотилось где-то в горле. Отблески больше не играли на потолке и на стенах, должно быть, обитательница портрета погасила свечу. Мне вдруг померещилось, что она выбралась из рамы и тихонько крадется ко мне, ближе, ближе, протягивает руки, а на губах ее играет та же кроткая улыбка. Мысль об улыбке почему-то ужаснула меня более всего; я сбросил башмаки, чтобы не быть услышанным, и бросился бежать. Не помня себя, я запер дверь спальни на щеколду, пододвинул к ней тяжелый стул и, забравшись с головой под одеяло, продрожал почти до рассвета.
Свет утра развеял мои страхи. Что дурного было в том, что девушка, лишенная сна и всякого занятия, любовалась собою в зеркало, освещая себя свечой? И все же я не решился пойти в тупичок тем утром. Я не боялся увидеть девушку, о, нет: меня преследовал страх, что рама окажется пустой.
Днем же я вовсе забыл о портрете, потому что отец взял меня с собой в город. Он не часто баловал меня родительским вниманием, и в тот день я был счастлив, как никогда. Стояла чудесная погода; пестрые мазки впечатлений сложились впоследствии в картину-воспоминание, неточную, но праздничную, и лишь одна встреча встала поперек этой светлой реки настроения.
Было жарко, и мы с отцом зашли в паб; он взял себе пива, а мне - лимонад, и усадил меня на высокую барную табуретку, где я сидел, как большой, положив локти на стойку, рядом с просоленными рыбаками, скупо улыбавшимися моему важному виду.
Минутное молчание, вызванное появлением новых лиц, прекратилось возобновлением прерванного разговора.
- И будь я проклят, если не увидел маяк и не пошел на него, а на самом-то деле я вел свою "Малютку" прямиком на скалы, - заговорил краснолицый мужчина в куртке, запачканной смолой, и в новенькой белой фуражке, остужая свою горячность ледяным пивом. - То ли в голове у меня помутилось, то ли что, только иду я на риф, и вдруг - раз! - огня не стало. Я только рот открыл, гляжу - маяк-то в стороне, и прямо по курсу крутятся водовороты, а полнеба заслоняет скала, на которой стоит дом миссис Петтигрю. Тут я и понял, куда меня занесло. Вот и скажите мне…
Дальнейшего я не услышал, потому что отец допил свое пиво, и мы продолжили прогулку.
Наш визит подходил к концу; мы с отцом должны были уезжать наутро. Я соскучился по матушке, по нашему коттеджу и своим игрушкам, однако при мысли о том, что я оставлю этот дом, и это море, и никогда больше не увижу девушки на портрете, меня охватила… нет, не тоска, но предчувствие тоски.
Было за полночь, но мне не спалось, и я вдруг решил повидать портрет напоследок. Сознаюсь, не только сентиментальные чувства двигали мной, но и смутная потребность испытать свою храбрость. Решимость почти оставила меня, когда я увидел уже знакомый танец белых пятен света на темных стенах и потолке, но я преодолел себя и пошел вдоль стены, стараясь ступать бесшумно.
Тупик затянуло серебряной сетью: отблески волн преломлялись и колыхались от стены к стене, отражаясь в зеркале.
Отражалась в нем и она. Я увидел ее отчетливо и застыл, словно меня поразило "Ступефаем": слов нет, чтобы выразить, каким отвратительным сделалось это кроткое лицо, изрытое оспинами теней; жуткая сила безобразия и безумия, смявшая и исказившая нежные черты, приковала меня к месту.
И тут девушка заметила меня. Впервые я увидел ее глаза; белый огонь их горел ярче свечи, ярче луны, отражавшейся в зеркале. Девушка замерла, а потом шагнула ко мне, и я увидел, что пальцы ее легли на раму снаружи…
Наутро отец и бабка нашли меня лежащим на полу в том самом тупичке и едва привели в чувство. Первое время ни они, ни колдомедик, которого спешно вызвали из города, не могли добиться от меня ничего, кроме всхлипываний, но потом отцу все же удалось меня успокоить настолько, чтобы я смог рассказать о произошедшем. Мой рассказ произвел гораздо большее впечатление, чем я рассчитывал увидеть - я уже знал, как недоверчивы взрослые к историям ребенка, если эти истории отличаются от принятых мнений о мире - но отец не только поверил мне, но, кажется, испугался не на шутку. Он взял с меня слово молчать о портрете, и я держал его долгие годы - лишь теперь я нарушил его ради вас, мой Лорд.
Мы покинули бабкин дом, и, только окончив школу, я вспомнил об этом случае и спросил у отца, кто была та девушка, и что сделалось с портретом.
Ее звали Абигайл Кросби, она так и не стала Петтигрю: жених, мой прапрадед, оставил Абигайл почти под венцом ради ее родной сестры; несчастная невеста захворала и скончалась в мозговой горячке. За давностью лет не представлялось возможным выяснить, как ее портрет оказался в особняке; однако то, что прапрадед, морской офицер, погиб вместе с судном, на котором служил, на рифах напротив собственного дома, на глазах своей жены, не уменьшило решимости бабки уничтожить эту картину. Что она и сделала.
Вот как Абигайл заманивала корабли на рифы: свет зажженной ею свечи, отражаясь в зеркале, усиливался им, и через открытое окно был виден далеко в открытом море. Моряки, знавшие, что над гаванью стоит маяк, шли на свет и разбивались на скалах. Абигайл губила их, как погубила обманувшего ее жениха.
Единственное, чему не поверил отец в моем рассказе - тому, что рука девушка высунулась за пределы рамы. Он сказал, что это почудилось мне перед тем, как сознание меня покинуло.
Может и так, но в самых страшных своих снах я неизменно вижу склонившееся надо мною кроткое лицо и слышу шепот: "Абигайл, меня зовут Абигайл", а затем лба моего касаются тонкие пальцы, и - Мерлин! - они холодны, как лед, но от их прикосновения в мозгу моем зажигается белый огонь.
Иногда он загорается наяву, и тогда я чувствую живущее во мне чужое безумие и становлюсь слугою смерти, а голос все шепчет: "Абигайл, помни Абигайл".

На этом завершается рассказ Питера Петтигрю о Белом Огне

- За что я ценю своих слуг более всего, так это за способность бесконечно меня удивлять, - заметил Волдеморт. - В самом деле, Питер, я и не подозревал, что с тобой могло произойти нечто до такой степени романтическое. Однако вернемся к тому, с чего начали. Африта, я согласен попробовать предложенный тобою способ проникновения в дом. Можешь ли ты послать зов прямо сейчас?
- Да, повелитель.
Лицо африты стало сосредоточенным; глаза ее походили теперь на глаза статуи и смотрели словно бы сквозь мраморную тень; губы не шевелились, однако не только Волдеморт, но и остальные слышали настойчивый, неотступный зов на незнакомом им языке. Наконец, Шахерезада вздохнула и улыбнулась.
- Что? - жадно спросил Волдеморт.
- Нам благоприятствует судьба: откликнулась бывшая хозяйка этого дома. Она впустит нас, если ты пожелаешь, мой господин.
- Разумеется, я этого желаю! - воскликнул Волдеморт нетерпеливо. - Что нам следует сделать?
- Не соблаговолит ли мой драгоценный повелитель дать мне кувшин, который служит моим обиталищем?
- Зачем? - прищурился Волдеморт с подозрением.
- С его помощью мы выстроим коридор, о котором я говорила, - успокоила его Шахерезада. - Ты не потеряешь власть надо мной, о царь времени - ведь ты сломал печать, которая единственно и удерживала меня в кувшине.
Шахерезада взяла сосуд, неохотно протянутый ей Темным лордом, и перевернула его вверх дном. Из горлышка полилась субстанция, подобная овеществленной пустоте; серебристые нити пронизывали ее толщу, извиваясь, будто змеи. Шахерезада отпустила кувшин, и он повис в воздухе, вибрируя и издавая протяжные звуки, напоминающие монотонный напев далеких голосов, а субстанция все лилась и исчезала в полуфуте от пола. Воздух вокруг кувшина замерцал, собираясь в прозрачный столб.
- Создание портала займет некоторое время, - пояснила Шахерезада. - Не позволит ли драгоценный повелитель скрасить минуты ожидания занимательной историей?
Волдеморт кивнул, не отрывая завороженного взгляда от крутящегося воздушного столба и заключенного в центре кувшина. Шахерезада же устроилась, скрестив ноги, на бархатной подушке и сделала значительное лицо, как всегда, когда принималась за повествование.

Здесь следует рассказ о Духе из Амфоры.

Ремус Люпин рухнул на каменную скамью, хватая воздух ртом и прижимая ладонь к екающей селезенке.
- Кажется, я становлюсь стар для подобных развлечений, - пробормотал он и тут же вскочил, чтобы взглянуть в узенькое зарешеченное окошко, прорезанное в двери склепа, где он нашел себе укрытие. - Да благословит Мерлин эти старые кладбища!
В окошечко были видны несколько памятников разной степени запущенности и гравийная дорожка, по которой шли старушка с букетом хризантем в сухоньких ручках и молодая женщина, толкавшая перед собой коляску. Ни одна из них даже отдаленно не напоминала Фенрира Грейбека, и Люпин, отступив от двери, со вздохом облегчения расположился на своей скамье и осмотрелся. Саркофаги, его окружавшие, настраивали на философский лад.
"Все там будем, - подумал Люпин, и тут же прибавил поспешно, - но чем позже, тем лучше".
Два вопроса занимали его внимание: найдет ли его Грейбек, даже в человеческом обличье сохранявший звериное чутье, и как долго ему сидеть тут в ожидании. Над третьим вопросом: что делать, если Грейбек все же его обнаружит, он предпочитал не задумываться, так же как и над тем, куда подевалась его палочка.
Проанализировав ситуацию, Люпин признался себе, что идея подобраться к Грейбеку через его подружку оказалась не так хороша, как ему представлялось, и что, вдохновленный чувствами Тонкс, он несколько переоценил свое мужское обаяние.
"Хорошо, что Северус об этом не узнает", - подумал Люпин и грустно улыбнулся: какая теперь разница, как оценил бы его действия старый недруг. Конечно же, оценка оказалась бы невысокой. Люпин живо представил себе ухмылку Снейпа и загрустил.
Мучаясь от вынужденного бездействия, Люпин встал и обошел склеп по периметру, рассеянно читая надписи на табличках: занятие, не способствующее веселью. "Драгоценной супруге и матери…" "Скорбим всем сердцем…" "…поведет меня к тихим водам долиною смертной тени…"
- Хоть бы немного воды, - Люпин сглотнул пересохшим горлом.
Взгляд безотчетно метнулся по склепу и наткнулся на предмет, не вполне здесь уместный. Скрытая одним из саркофагов, в уголке скромно стояла греческая амфора - Люпину приходилось видеть такие в Британском музее. Кстати вспомнилось, что некогда в гробницах оставляли для духов усопших еду и питье. Сознавая, насколько нелепа надежда на то, что семья, владеющая склепом, решила вернуться к древним традициям, Люпин все же взял амфору и отправился с нею на свою скамью.
- Не вино, конечно,- бормотал он, трудолюбиво расковыривая сургуч. - Скорее, прах… какого-нибудь вдохновенного эллиниста.
Он осторожно пошатал и вытащил пробку, перевернул амфору. Пусто, даже пыли в ней не оказалось.
- Вот и все, - разочарованный Люпин постучал согнутым пальцем по донышку.
- Кха-кха, - донесся из амфоры скрипучий кашель, и старческий голос произнес:
- Кто здесь?
Люпин не уронил кувшин только потому, что оцепенел от изумления.
- А кто там? - спросил он осторожно, подозревая себя в сумасшествии.
- Я первый спросил, - сварливо ответил голос.
- Профессор Ремус Люпин, - вежливо отрекомендовался Люпин в горлышко амфоры, представил, как выглядит со стороны, и с трудом сдержал истерический смех.
- Профессор? - недоверчиво откликнулся голос. - Постойте-ка…
Послышалось кряхтенье. Амфора заходила ходуном.
- Держите крепче, - предупредил голос, и Люпин покорно вцепился в глиняные бока.
Некоторое время ничего не происходило. Только кряхтение сделалось громче.
- Что? - робко спросил Люпин.
- Что-что… - проскрипел раздраженный голос. - Не видите - я застрял! Потрясите амфору, да как следует!
Люпин энергично тряхнул сосудом; раздалось тихое: "чпок", и из амфоры выпал круглый комочек, мгновенно превратившийся в небольшого румяного старичка с длинной седой бородой.
- Профессор Флитвик! - ахнул Люпин. - Филеус, что вы здесь делаете?
- Во-первых, не имею чести быть с вами знакомым, - сердито ответил старичок. - Во-вторых, мое имя - не Филеус, а Финеас.
- Простите, я обознался, - извинился Люпин.
- Ничего страшного, - сменил гнев на милость старичок. - Вероятно, вы спутали меня с одним из моих потомков… который теперь год?... который?! Ах-ах, как летит время!
Старичок пригорюнился. Теперь Люпин видел, что он намного старше Филеуса, да и лица их были не так похожи, как показалось Люпину поначалу.
- Чем занимается мой потомок? - спросил старичок наконец.
- Преподает в Хогвартсе.
- Приятно слышать, что семейная традиция соблюдена. Я тоже преподавал в Хогвартсе, с 1204 года, в течение восьми лет. Позвольте представиться: Финеас Флитвик. Ваше имя мне известно.
- Рад нашему знакомству, - отозвался вежливый Люпин.
- Взаимно, но хотелось бы узнать, какие обстоятельства к нему привели.
- А?
- Каким образом вы здесь оказались, молодой человек? Я очень сомневаюсь, что вы любите проводить часы досуга на кладбище, отдыхая в склепах.
- Вы хотите узнать, что я здесь делаю? - сообразил Люпин. - Я вынужден скрываться здесь от врагов.
- Неужели нашу добрую Англию до сих пор терзают междоусобные распри?! - горестно всплеснул руками Флитвик.
- Боюсь, что так, многоуважаемый профессор, - подтвердил Люпин и вкратце рассказал Флитвику о Темном лорде и его приспешниках, а также о борьбе, которую ведет с ними магическое сообщество.
- Прискорбно сознавать, что, видимо, человеческая природа никогда не изменится, - поник головой Флитвик. - Всегда найдется кто-то, желающий властвовать над своими собратьями и готовый ради власти на все. Лишь одно радует: неизменно восставая, зло столь же неизменно терпит поражение.
- А если оно одержит победу? - спросил Люпин.
- Ну, тогда его перестанут называть злом, и будут считать таковым проигравшее добро, - объяснил Флитвик, кротко моргая глазками.
- Как вы меня утешили, - меланхолически отозвался Люпин. - Позвольте предложить вам аналогичный вопрос, профессор: вы-то как попали в эту амфору?
- Это длинная история, - Флитвик разгладил бороду и примостился рядом с Люпином на краешке скамьи.
- Я не тороплюсь.
- Что ж, в таком случае… - Флитвик откашлялся и заговорил тоном профессионального лектора. - Как я уже упоминал, я был учителем в Хогвартсе, преподавал историю Магии. Кстати, что вы думаете об этом предмете?
- Студенты не слишком его любят, - сдержанно ответил Люпин.
- Почему? - круглые глаза Флитвика округлились еще больше.
- Эээ… полагаю, они находят его скучным.
- Скучным?! Да нет предмета, интереснее этого! - Флитвик даже подскочил от негодования. - С моих уроков студенты уходить не желали!
- Наверное, в наше время его как-то не так преподают, - высказал предположение Люпин.
- Это возмутительно, - строго сказал Флитвик. - Совершенно недопустимое положение дел.
- Вы правы. Я поговорю с руководством Хогвартса на эту тему, - пообещал Люпин. - Но прошу вас, продолжайте.
- Легко сказать - продолжайте… я возмущен! Ну, хорошо. Так вот, особый мой интерес в то время вызывали магические сосуды, как то: кувшины, в которые заключали джиннов и афритов, чаши-предсказательницы, а также чаши, претворяющие налитые в них жидкости в магические субстанции: живую и мертвую воду, эликсир вечной молодости и тому подобное. Однако больше всего меня занимали сосуды, используемые магами для увеличения своих познаний.
- Как это?
- Видите ли, особым образом зачарованный сосуд представляет собой замкнутый контур, в котором информационное поле достигает неслыханной напряженности. Попав в такой сосуд, вы буквально пропитываетесь знаниями насквозь.
С потолка на колено Флитвика упал паучок, заметался в панике, поджал лапки, прикинувшись мертвым.
- Дурашка, - ласково проговорил Флитвик, бережно перемещая паучка на скамью, и собрался было рассказывать дальше, но, вспомнив о чем-то, повернулся к Люпину и пребольно ущипнул его за руку повыше локтя.
- Прошу прощения, - сказал он захлопавшему глазами Люпину и продолжил, как ни в чем не бывало.
- Я неоднократно предпринимал попытки создать такой сосуд самому, однако ничего у меня не выходило, и я уже совсем отчаялся осуществить мечту своей жизни, как неожиданно получил приглашение оценить коллекцию одной пожилой леди. Муж ее был коллекционером страстным, но бестолковым и собирал буквально все, что подворачивалось под руку и казалось ему достаточно ценным. И там я наткнулся на подлинное сокровище!
Взволнованный Флитвик помахал рукой, и из горлышка амфоры вылетела капля, тут же превратившаяся в стакан воды. Флитвик осушил его залпом.
- Не желаете угоститься? - предложил он вежливо, заметив жадность, с которой Люпин уставился на стакан.
- Буду вам чрезвычайно признателен.
Стакан наполнился водой. Профессор положительно начинал нравиться Люпину.
- Гм. Так… на чем я остановился?
- На сокровище, - подсказал Люпин, вытирая рот.
- О, это поистине было сокровище! Древняя амфора, зачарованная как раз потребным мне образом, да еще с подробнейшими инструкциями на древнесирийском языке, которого - какая удача! - мой коллекционер не знал. Но тут возникло осложнение. Глупая старуха, которой я предложил продать амфору, отказалась наотрез расставаться хоть с одной вещью из собрания мужа.
- Какая досада, - посочувствовал Люпин.
- И не говорите! Что я должен был делать?
Люпин изобразил на лице: "Я весь внимание".
- Разумеется, я просто нашел в собственной коллекции похожую амфору и заменил ею вот эту, которую… забрал.
"Украл", мысленно поправил его Люпин.
- Разве не поступил бы таким образом любой здравомыслящий человек на моем месте?
- Ну конечно, - поддакнул Люпин.
Ему было не привыкать лицемерить.
- Итак, - продолжил Флитвик, все более воодушевляясь, - воспользовавшись тем, что наступили каникулы, и студенты разъехались, я подготовил амфору. Наступил долгожданный миг. Это было легко; перемещение походило на то, как если бы я был ребенком и скатился на санках с горы: помните ли вы это ощущение полета, от которого замирает сердце, и веселой жути? И произошло все с той же мгновенностью; я был здесь, и очутился там. Прошло столько лет, а я помню свое первое впечатление удивительно ясно.
Я парил в пространстве, сотканном из света; внизу, подо мной, изгибались сияющие полосы, образуя подобие пейзажа; между этими полосами двигались отдельные блики, перемещаясь с какой-то осмысленной упорядоченностью. Несколько таких световых сгустков приблизились ко мне и замерли как бы в недоумении. Один из них подплыл совсем близко, и я ощутил прикосновение к своему сознанию, создающее ощущение вопроса. Я не знал, как ему ответить, поэтому постарался с возможно большей отчетливостью выразить мыслью представление о собственной персоне, о своих намерениях, а также о способе, которым я сюда попал.
Сгусток света затрепетал; очевидно, он понял меня, потому что удалился к своим собратьям. Все они сбились в рой, совещаясь, а через некоторое время рой распался; вдруг свет, меня окружавший, из мягкого и рассеянного сделался невыносимо жгучим, и я закрыл глаза, когда же вновь обрел способность видеть, то был потрясен.
Пейзаж вокруг меня, хоть и удивительно красивый, стал все же обычным земным пейзажем: округлые холмы, светлая река, окруженная купами деревьев, а сам я стоял на поляне среди июльского разнотравья, над которым порхали создания, напоминающие громадных стеклянных бабочек с человеческими лицами.
Тут Люпин вежливо прервал Флитвика и снова наведался к окошку: как ни интересен был рассказ, собственная жизнь занимала его гораздо больше.
Флитвик дожидался его возвращения с нетерпением и заговорил прежде, чем Люпин успел присесть.
- Одна из бабочек подлетела прямо ко мне и заговорила со мной странным, но ясным голоском. Представившись Орией, она пояснила, что мир амфоры согласился принять меня и дать мне столько знаний, сколько я пожелаю принять; для моего удобства окружающий мир принял привычные мне формы, чтобы не отвлекать своим своеобразием от процесса обучения. Ория была тем сгустком света, который приблизился со мной первым, она сама вызвалась сопровождать меня. На мой вопрос, кто она такая, Ория подумала и, воспользовавшись словом из моего лексикона, назвалась сильфидой. Я часто замечал, - добавил Флитвик, - что, используя простые и понятные слова и примеры из повседневной жизни, гораздо быстрее и качественнее обучишь студента новой науке, чем заставляя его зазубривать непонятные ему термины.
- Вы правы, - согласился Люпин. - Чему же вас учили?
- О, чтобы рассказать об этом, потребовалась бы не одна человеческая жизнь. Видите ли, там, в амфоре, вы становитесь частью мировой ноосферы, сами становитесь знанием; Ория лишь направляла меня, подсказывая верные пути и предостерегая от ошибок. По моим подсчетам, я провел в амфоре около месяца. Между тем, у меня была семья (я, кажется, забыл упомянуть об этом?), и я начал думать, что, возможно, жена и коллеги обеспокоены моим отсутствием. Я решил вернуться в свой мир. Ория приняла мое решение спокойно и сказала лишь, что, если я пожелаю вернуться, мне будут рады, и еще добавила, чтобы я был осторожен с обретенной силой. Итак, я покинул амфору и очутился в своем кабинете. Меня поразило, что мебель в нем покрыта толстым слоем пыли, а с потолка свисают тенета, похожие на обрывки простыней. Я заподозрил неладное. Когда же дверь не поддалась "Аллохоморе", подозрения перешли в уверенность. Я сосредоточился и усилием воли распахнул дверь. Снаружи загрохотало, и, выбравшись, я обнаружил, что дверь была заложена кирпичом, обломки которого валялись в коридоре, а над ними стояли два совершенно незнакомых мне человека, один - в гриффиндорской мантии, другой - в слизеринской, и глядели на меня в совершенном изумлении, не забыв, однако, направить на меня свои палочки. Друг мой, если у вас есть хоть зачатки логического мышления, вы без труда поймете, что со мной произошло.
- Сколько лет прошло с тех пор, как вы попали в амфору? - проявил сообразительность Люпин.
- Больше ста, - Флитвик опустил голову. - Я навестил свой дом: моя жена умерла, умерли и дети; внуки глядели на меня, как на проснувшегося дракона. Я мог бы остаться в Хогвартсе - новый директор предлагал учредить кафедру специально для меня; силы мои увеличились многократно, я мог трансфигурировать или перемещать предметы, не прибегая к помощи палочки; что там: я мог изменять погоду, вызывать дождь или, напротив, разгонять тучи. Я мог бы сделаться первым магом Британии или даже Европы… но все это было мне не нужно. Мир изменился, даже язык стал другим. Я решил вернуться в амфору. Директор Хогвартса пообещал мне сохранить амфору в своем кабинете, и я снова скользнул в мир света. Ория, которой я рассказал о произошедшем, объяснила мне, что я неверно перевел одно слово в инструкции. Все должно было случиться наоборот: я провел бы в амфоре месяц или год, а время снаружи измерялось бы секундами.
- А чем вы питались? - спросил Люпин, желудок которого также начал проявлять любовь к знаниям, а именно: желал знать, когда его наполнят.
- В амфоре я не нуждаюсь в пище, - объяснил Флитвик. - Лишь когда я выхожу из нее, мое бренное тело напоминает о себе… Итак, снова потекли дни безмятежного счастья. Увы, мир устроен так, что все неизбежно заканчивается: и плохое, и хорошее. Закончилась и моя сказка. Однажды Ория сказала мне, что есть предел знаний, которые положено иметь одному человеку, и что предел этот мною достигнут. Сильфы должны покинуть мою амфору, точнее, исключить мою амфору из своей вселенной. Однако сам сосуд мне оставят в качестве убежища.
- Но разве вам, с вашей силой, есть необходимость укрываться от мира? - удивился Люпин.
- Нет, - Флитвик вздохнул. - Амфора призвана укрывать мир от меня. Я, молодой человек, существо опасное. Куда опаснее вашего Темного лорда.
- Почему? - Люпину Флитвик казался совершенно безобидным.
- Сила моя и познания сделались настолько велики, что в отношении моих действий начал срабатывать закон компенсации.
- Боюсь, что не совсем вас понял.
- Ах, вы совсем меня не поняли, молодой человек, и в этом ваше счастье. Тут вот в чем дело: всякое действие рождает равное ему противодействие; однако когда вы или другой заурядный человек совершает какой-либо поступок, изменения, произведенные им в окружающем пространстве, столь незначительны, что остаются практически незамеченными. Но в моем случае закон компенсации срабатывает неумолимо; любое свое действие я немедленно должен уравновесить противоположным. Вас удивило, когда я ущипнул вас?
- Меня часто удивляют подобным образом, - невесело пошутил Люпин. - Я уже и привык.
- Да, но все же? Если вы вспомните, что перед этим я помог пауку, мотивы моего поступка станут вам ясны.
- И вы никогда не совершаете добрых дел?
- Поверьте, мои добрые дела слишком дорого обходятся окружающим. Однажды я рискнул и пренебрег этим правилом. Могу сказать в свое оправдание, что даже не предполагал, к каким последствиям это приведет… В 1347 году, скитаясь по своим чудесным холмам, увы, уже в одиночестве, я ощутил колебания мирового эфира и, погадав на буковом листе и ягодах толокнянки, увидел, что корнуоллскому побережью угрожает чудовищное наводнение, которое унесет сотни жизней. Тогда я переместил воздушные потоки и немного изменил температуру Гольфстрима, а также исправил контуры прибрежного шельфа, и угроза наводнения миновала.
- Это было деяние, достойное одного из величайших магов!
- Я и есть величайший маг, молодой человек, - с тоской ответил Флитвик. - Дата вам ни о чем не говорит?
Люпин попытался поймать ассоциацию, мелькнувшую в его памяти, но не преуспел.
- Вы слышали об эпидемии Черной смерти, выкосившей пол-Европы? - спросил Флитвик и погрузился в угрюмое молчание.
Люпин тоже помолчал, проникнувшись грандиозностью масштаба, потом, спохватившись, вскочил и намеревался уже подойти к окошечку, как дверь распахнулась, и приземистая плотная фигура встала на пороге.
- Здравствуй, дружочек, - желтые зубы Грейбека оскалились в ухмылке, - вот и свиделись. А это кто? Твой знакомый покойничек? Придется вам потесниться, дедушка, скоро мертвяков тут прибавится.
- Кто этот грубиян? - осведомился Флитвик.
- Да так, один оборотень с городской помойки, - спокойно ответил Люпин, готовясь дорого продать свою жизнь.
Грейбек лениво улыбнулся. Его уверенность в себе была так велика, что неумелое оскорбление отскочило от нее, словно от брони. Люпин ждал, что Грейбек пожелает создать хоть видимость поединка, однако тот не намеревался тратить времени даром и быстро пошел вперед, наклонив голову,
Люпин успел поймать занесенную для удара руку, и кулак мелькнул мимо его лица. Грейбек хрюкнул и свободной рукой нанес противнику удар в рот. Люпин грохнулся на пол, крепко приложившись затылком об пол, и на дальнейшие действия Грейбека уже не реагировал. Между тем, тот уперся коленом Люпину в грудь и принялся душить его, неторопливо и с чувством. Воздух в легких закончился очень быстро, а вслед за невозможностью дышать наступила невозможность видеть. Люпин совсем уже смирился со своей участью, как послышался короткий, полный боли крик, а затем давление на горло и грудь прекратилось. Люпин со свистом вдохнул.
- Как вы, молодой человек?
- Кха-кха… гха, - обстоятельно ответил Люпин, отводя в сторону закрывшую ему обзор бороду профессора Флитвика.
- Прошу прощения, что не вмешался сразу.
- Спасибо, что вообще вмешались, - ответил Люпин, принимая сидячее положении и стряхивая с одежды мелкую серую пыль. - А где Грейбек?
- Вот, - показал Флитвик.
Люпин посмотрел на испачканную пылью руку и побледнел.
- Как же вы компенсируете спасение моей жизни? - спросил он, немного придя в себя.
- Одну спас, другую отнял, - Флитвик пожал плечами. - В самом факте такого размена заложено необходимое равновесие.
В мозгу Люпина, все еще страдающем от нехватки кислорода, забрезжила идея.
- Профессор, может, вам все же пожить немного вне амфоры? - спросил он, наивно расширяя глаза. - Ведь вы знаете и умеете так много, что, несомненно, скоро приобретете привычку к уравновешиванию своих поступков. Неужели вам не интересно узнать, каким стал мир?
- Я знаю, каким он стал, - грустно ответил Флитвик.
- Одно дело - знать, а другое - видеть своими глазами, - возразил Люпин. - Вы могли бы отправиться в Хогвартс и встретиться с вашим потомком. Вы так похожи; не сомневаюсь, что вы друг другу понравитесь.
На лице Флитвика изобразилось тягостное раздумье.
- Достаточно будет просто ни во что не вмешиваться, - соблазнял Люпин, - если вы, конечно, не будете уверены, что сумеете компенсировать свои действия, - прибавил он не без задней мысли. - Вы можете вести уединенный образ жизни, но не в вашем сосуде, а в каком-нибудь уютном сельском домике, и, если вы пожелаете, в вашем распоряжении всегда будут внимательные слушатели.
- Можно попробовать, - неуверенно протянул Флитвик, представляя себя в подзабытой роли лектора.
- Разумеется, - подхватил Люпин. - Вернуться в амфору вы всегда успеете.
- Но только прошу вас сопровождать меня постоянно, - строго сказал Флитвик. - Я знаю о вашем мире достаточно, чтобы не желать путешествовать по нему в одиночку. Взять хотя бы эти самобеглые повозки…
- Автомобили.
- … автомобили. Они давят людей!
- Не думаю, что сделан тот автомобиль, который сумеет раздавить вас, профессор, - Люпин с натугой отворил тяжелую дверь.
Он все еще покашливал: в горле, помятом железными пальцами Грейбека, слегка першило, но все же жизнь была прекрасна! Хруст гравия под ногами звучал слаще ангельского хора (а вот об ангельском хоре Люпин и думать не желал).
- Зима, - с удивлением произнес Флитвик, щурясь на бледное солнце. Он казался взволнованным и счастливым. - Там, на холмах, никогда не бывает зимы… я забыл, как выглядит снег.
Они подошли к кладбищенским воротам. За ними начиналась обсаженная липами аллея, по которой прогуливались несколько мамаш с колясками; слева аллею ограничивал забор, ограждавший кладбище от тех, кому сюда было еще рано; справа небольшая лужа, которую можно было назвать прудом только из великодушия, весело сверкала в свете яркого зимнего дня.
Флитвик замер в воротах, не решаясь ступить в мир, оставленный им так давно. Люпин терпеливо ожидал, рассеянно оглядываясь по сторонам. Молодые женщины сбились в кучку и трещали, словно стая сорок, небрежно покачивая коляски в опасной близости от склона, ведущего к воде. Похожий на воздушный шарик малыш в яркой синей одежке прыгал по берегу.
- Ну как, профессор, вы решились? - Люпин подумал, что, если не поторопить Флитвика, им придется тут заночевать.
- Это трудно, - пробормотал Флитвик. - Так много людей! Я отвык от толпы. Вон тот младенец очень мил… ох!
Люпин обернулся.
Малыш потянулся за плывущей веткой и плюхнулся в пруд; ручки отчаянно замолотили по воде, басовитый рев поплыл над тихой аллеей и тут же утих, сменившись зловещим бульканьем. Женщины обернулись и дружно завизжали. Одна из них - очевидно, зазевавшаяся мамаша - металась по берегу, как курица, бестолково размахивая палочкой. По воде плыли пузыри.
- Мерлин, - пробормотал Люпин и примерился было бежать, но тут вода разошлась, и малыш поднялся над нею, растопырив руки, как диковинная морская звезда, внезапно оставившая родную стихию. От синего комбинезончика шел пар. Младенец ревел, как все трубы иерихонские, и Люпин с облегчением отметил, что легкие его не пострадали. Малыша относило к матери воздушным потоком, вот он оказался в пределах ее досягаемости, и она с воплем заключила его в объятия.
Люпин обернулся. Флитвик ответил на вопрос в его глазах сияющей улыбкой.
- Компенсация? - сам собой выговорил язык Люпина, и радость на лице Флитвика сменилась неподдельным ужасом.
- Ох, нет, - сказал он, беспомощно озираясь. - Жизнь за жизнь! Я ничего не могу поделать: так нужно, так нужно!
Он повернулся и, спотыкаясь, пошел обратно к склепу. Люпин потрусил за ним, пытаясь разобрать невнятные восклицания, срывавшиеся с губ Флитвика, и едва не сшиб маленького профессора с ног, когда тот внезапно остановился.
У одного из памятников возилась старушка, которую Люпин видел недавно в окошечко склепа.
- Я виноват, - прошептал Флитвик, - но я должен соблюсти равновесие.
Старушка схватилась за сердце и осела, ткнувшись лицом в клумбу.
- О, я несчастный! - закричал Флитвик и вырвал прядь волос из своей шевелюры. - О, горе мне, горе!
И он вырвал еще один клок волос.
- Я слишком мягкосердечен, чтобы не вмешиваться в происходящее, друг мой, - со стоном обратился он к Люпину. - Ничего не поделаешь, придется воротиться в амфору. Обещайте же, что более не потревожите мой покой.
- Обещаю, - ответил Люпин, переводя потрясенный взор с Флитвика на неподвижное тело старушки.
- Прощайте, - уныло произнес Флитвик.
Люпин не сводил с него взгляда, пока маленькая фигурка с пузатой амфорой под мышкой не скрылась под сводами склепа, и не затихли жалобные восклицания: "Горе мне, о, горе!", и только смог промолвить:
- Страшная штука, эта компенсация!

На этом заканчивается рассказ о Духе из Амфоры.

Волдеморт обнаружил явное любопытство с первых слов Шахерезады и, чем дольше он слушал, тем сильнее заинтересованность проступала на его лице.
- Забавная выдумка, - заметил он, когда африта закончила свой рассказ. - Мне нравится игра твоего ума. Но, как ни жаль это признавать, а подобных сосудов не существует.
- Кто я, чтобы спорить с тобой, о всеведущий? Но, между тем, такие вещи - вовсе не выдумка, - возразила Шахерезада. - Соломон-ибн-Дауд - тот, что просил у Аллаха не золота, не власти, а просил лишь мудрости, и был вознагражден за то и золотом, и властью, и мудростью превыше всех смертных - провел в подобном сосуде, как ему показалось, десять лет; на самом же деле промежуток времени был так мал, что чаша, которую царь уронил, когда исчез, еще не успела коснуться пола, когда он вновь появился. Там, в магическом замкнутом мире, и познал Соломон мудрость земную и премудрость небесную, и столь полны были его знания, что царь пожалел о неведении, ибо тот, кто прозревает грядущее и читает в сердцах людских, обречен на скорбь. Ни один маг с той поры не решался - или не мог - повторить его опыт в полной мере; и ни один из них не имел подобной власти.
- Власти? - Волдеморт облизнул губы, словно слово оказалось сладким на вкус. - Власти! Но как можно отыскать подобную амфору?
- О, господин, тебе не пришлось бы далеко ходить, если бы ты пожелал взглянуть на нее, - улыбнулась Шахерезада. - В действительности, точно такая есть в том доме, куда мы собираемся наведаться - в доме, который теперь принадлежит вашему врагу; не так давно в нем обитала семья подлинных волшебников, знающих многое о путях левой руки. Тебе достаточно задать вопрос вот этой женщине, в жилах которой течет их кровь, и она подтвердит: сосуд, похожий на тот, о котором я рассказала, давно находится в их семье.
- Белла? - неприятно изумился Волдеморт. - Отчего же ты умалчивала о столь ценном артефакте? Ты решила приберечь его для себя?
- Я не знаю, о чем она говорит! - возмутилась Лестранж. - В нашей семье нет и не было ничего подобного!
- Возможно, ты просто запамятовала? - прошипел Волдеморт сладостно. - Не освежить ли нам твою память, дорогая моя Белла?
От Crucio Лестранж спасла Шахерезада, заметившая невинно:
- Не гневайся на нее, о достойнейший. Ее предок приобрел вазу, не ведая о подлинной ее ценности, и использовал столь неразумно, что лишь погубил себя. А ты, о верная псица могущественного и мудрейшего властелина, вспомни: разве ты никогда не слышала о Корнелиусе Блэке, который привез с островов Греции свою погибель?
- Откуда тебе известно об этом? - прошептала изумленная Лестранж. - Это было так давно… да, мне рассказывали о Корнелиусе и его находке, но я думала, что это лишь одна из страшных историй, которыми дети любят пугать друг друга.
- История и вправду не из веселых, - заметила Шахерезада, - но, в отличие от моих выдумок, она совершенно правдива. Мой господин, сооружение портала еще не закончено, и время есть. Не желаешь ли ты послушать рассказ этой вечно сердитой женщины?
Волдеморт подумал и кивнул.
- Коль скоро даже Питер оказался настоящим златоустом, - Темный лорд иронически покосился на Петтигрю, поспешившего прикинуться тенью, - тебе, Белла, стыдно будет ему уступить. Давай, рассказывай нам свою страшную историю, и постарайся, чтобы я не заскучал, а не то ты узнаешь, что такое настоящий страх!
Можно ли было сопротивляться столь энергичному призыву к красноречию? Лестранж помялась и приступила к рассказу.

Здесь следует рассказ Беллатрикс Лестранж о Греческой Вазе
в том виде, в каком он был записан Шахерезадой,
поскольку всякую историю Шахерезада любит излагать на свой манер.

- Скажи мне, Урсула, правда ли, что Николя Фламель поделился секретом Философского Камня с твоим свекром?
- Какие глупости ты болтаешь, Ребекка, - ответила Урсула Блэк, урожденная Флинт, с завистью наблюдая за сестрой, легко порхающей по гостиной.
Первенец, которого она носила под сердцем, должен был появиться на свет в следующем месяце, и Урсуле иногда казалось, что она не доживет до момента разрешения от бремени.
- В самом деле: твой Найджелус моложе отца на тридцать лет, но вместе они смотрятся едва ли не как одногодки! - Ребекка мимоходом заглянула в зеркало и поправила затейливо уложенные локоны. - Уж прости, Урсула, я знаю, что ты в муже души не чаешь, а все-таки его отец куда красивее. Вот как бы ты стала меня называть, если б я вышла за него замуж? Матушкой?
- Дурочкой, - Урсула утомленно прикрыла глаза. - Подай мне флакон с солями, что-то у меня в глазах темнеет. Я просила бы матушку, - Урсула сделала ударение на последнем слове и значительно посмотрела в глаза смутившейся сестры, - держать тебя подальше от этого человека, если бы хоть на минуту могла предположить, что ты его заинтересуешь. К счастью, возможность этого совершенно исключена.
- Это почему? - осведомилась уязвленная Ребекка.
- Да потому, что Корнелиус Блэк ничем и никем не интересуется, кроме как самим собой, да еще, пожалуй, своей греческой вазой.
- Какой еще вазой? - удивилась Ребекка.
- Краснофигурной вазой с изображением Медеи, колдующей над котлом, - пояснила Урсула утомленно. - В молодости Корнелиус Блэк путешествовал по Греции и привез оттуда эту вещицу. Он просто без ума от нее, прячет ее у себя в комнате, сдувает с нее каждую пылинку и едва ли не целует перед сном.
- Ну, дорогая сестрица, это ты выдумываешь, - Ребекка лукаво взглянула на сестру. - Тебе тяжело, нервы твои расстроены, и бедный твой свекор сделался жертвой твоего раздражения. Сознаюсь, я шутила: хоть он и выглядит молодым и интересным, но замуж бы я за него не пошла ни за какие пряники. Я слышала, что жена его умерла скверной смертью.
- И откуда ты только набралась этих сплетен? То был несчастный случай; миссис Блэк опрокинула свечу, ее платье вспыхнуло, и бедняжка сгорела заживо, прежде чем кто-то успел прийти к ней на помощь.
- Если все так, почему в доме нет ни одного ее портрета?
- А об этом кто тебе рассказал?!
- Ты сама - неужели ты не помнишь, о чем пишешь в своих письмах?
- О, - смутилась Урсула. - Ну да. Прошу, не заговаривай об этом случае здесь. Представь, каково слушать Найджелусу о смерти его матери, да и муж ее, хоть и был к ней равнодушен, вряд ли найдет подобную тему приятной.
- Хорошо, хорошо… А все-таки ты не такая, как была раньше, Урсула. Раньше ты никогда и ни о ком не отзывалась плохо.
- В последнее время мне вправду то и дело хочется лечь на пол и бить ногами, - призналась Урсула. - Сама не знаю, что за капризы на меня находят; то плачу, то смеюсь... но мое положение никак не влияет на мои чувства к Корнелиусу Блэку. Этот человек сделался мне неприятен с того самого момента, как я его увидела. Он ни разу не был со мною невежлив, однако я ощущаю его скрытое пренебрежение. Это бы я еще стерпела, но он и Найджелуса презирает, и уж этого я ему простить не могу!
Кто-то мягко обнял ее за плечи, бесшумно подкравшись сзади, и произнес:
- Кого ты не можешь простить?
- Ох, Найджелус, разве можно так пугать!
- Мы с сестрой немножко сплетничали, - улыбаясь, сказала Ребекка.
- О ком же?
Виноватое и слегка вызывающее выражение лица жены подсказало Блэку, кто именно был объектом их беседы. Голосом, в котором было больше мягкости и терпения, чем досады, он заметил:
- Не нужно так говорить, дорогая. В конце концов, это его дом.
- Ты прав, - Урсула тяжело поднялась, показывая, что беседа окончена. Она снова чувствовала приближение прихотей, как она называла про себя это свое состояние, и спешила уйти.
- Посиди с нами, - попыталась ее остановить сестра. - Мы с тобой месяц не виделись, а ты убегаешь от меня вот так!
- Нет, - отказалась Урсула, - я не в духе, а потому буду придираться ко всему, что мне скажут. Увидимся утром.
Домовые эльфы помогли Урсуле переодеться ко сну и оставили ее в одиночестве.
Усевшись на край постели и проводя гребнем по длинным волосам, она оглядывала свою роскошно отделанную спальню, останавливая взгляд то на резном туалетном столике, то на венецианском зеркале в серебряной раме; любовалась тем, как мраморный венок камина окружал уютное, домашнее пламя. Однако тень неприятного впечатления, оставленного разговором с сестрой, ложилась на все эти предметы, доставлявшие Урсуле столько радости. Шутки Ребекки не казались ей удачными с самого начала; проходя по коридорам дома, где каждый предмет и каждая складка портьер напоминала ей о Корнелиусе Блэке, Урсула окончательно расстроилась. Она боялась свекра, и этот беспричинный страх сделался причиной для отвращения, которое она к нему испытывала.
Гребень запутался в густых прядях, и Урсула поморщилась.
Упавшее настроение располагало к причинению себе мелкого душевного неудобства единственно из желания пострадать со вкусом, и Урсула продолжала размышления. Она решительно разобрала личность Корнелиуса Блэка на отдельные черточки и вгляделась в каждую в поисках изъяна. Как справедливо заметила Ребекка, он был довольно красив, но при этом совершенно не был привлекателен. Урсула вспомнила с неприязнью, что светлые глаза Корнелиуса двигаются под низкими бровями механически, как у куклы, и как будто все время смотрят вбок, и что его манера говорить странно не соответствует энергичной внешности: он то растягивал слова с напускной флегмой, то срывался в скороговорку. Человек-обманка, с раздражением подумала Урсула; внешность джентльмена и сомнительные повадки.
- Ну, ничего не поделаешь, - заключила Урсула философски. - Раз Найджелус не желает уезжать отсюда, общество его отца - это бремя, которое мне придется нести всю оставшуюся жизнь. Не сомневаюсь, что этот человек меня переживет.
Тут она ощутила мягкий толчок, напомнивший ей о другом, гораздо более приятном бремени. С улыбкой она приложила ладонь к животу и тут же охнула: младенец разошелся не на шутку.
- Что ты там делаешь, кувыркаешься? - пробормотала Урсула, осторожно укладываясь. - Интересно, на кого ты будешь похож? Только бы не на деда!
Младенец затих. Урсула пристроила голову на подушку и представила, как малыш дремлет, свернувшись калачиком, внутри нее. Это было удивительное ощущение: как будто она обняла свое нерожденное дитя сразу со всех сторон; она засмеялась, а потом заплакала сладкими слезами. Так, в смехе и слезах, пришел к ней сон.
Урсулу разбудил вздох; приоткрыв глаза и сонно моргая, она приподняла голову с подушки и села в постели с испуганным вскриком: у ее туалетного столика сидела незнакомая женщина. Женщина не повернула головы, продолжая глядеться в зеркало.
- Кто вы? - спросила Урсула сердито.
Женщина словно не слышала обращенных к ней слов; грустно покачав головой, она протянула руку и кончиками пальцев коснулась своего отражения.
- Что вы здесь делаете? - Урсула потянулась за палочкой.
Женщина встала, все так же лицом к зеркалу, и снова из груди ее вырвался протяжный, печальный вздох, перешедший в стон.
- Кто вы? Как вы сюда попали? - Урсула тяжело поднялась и сделала шаг к таинственной гостье.
Женщина медленно обернулась, и Урсула отступила на шаг. Большие светлые глаза гостьи глядели сквозь нее, и очевидно было, что женщина ее не замечает. Женщина склонилась к зеркалу и принялась водить по нему руками, и Урсула увидела, что в стекле отражается вовсе не ее спальня: она будто заглянула через окно в незнакомую ей комнату. Полная любопытства, Урсула приблизилась к зеркалу. Женщина испустила еще одни вздох, и ее не стало. Урсула, однако, нисколько не удивилась, напротив, ее страх рассеялся. Накинув на плечи большую индийскую шаль, она уселась напротив зеркала и принялась вглядываться в представившееся ей зрелище.
Посреди комнаты, стены которой были обтянуты золотой парчой, три грифона, отлитых из бронзы, держали на поднятых лапах порфировую доску, а на доске стояла ваза. Изящное тулово ее покрывала краснофигурная роспись; Урсула, отличавшаяся превосходным зрением, разглядела фигуру женщины в хитоне, простершую руку с волшебной палочкой над котлом. Рядом со столом стоял человек; Урсула не была поражена, узнав в нем Корнелиуса Блэка.
- Покажись, сердце мое, - уговаривал он вазу. - Я жажду видеть тебя, о моя красавица. Погляди, что я тебе принес!
Тут он выпростал из-под мантии правую руку, и Урсула прижала ладонь ко рту, удерживая крик: Корнелиус держал за волосы голову молоденькой девушки.
- Ну же, свет очей моих, - продолжал Блэк, - выйди ко мне!
Послышалось тихое шипенье, над горлышком вазы полыхнуло огнем, и поверхность зеркала затуманилась; но дымка тут же исчезла, и Урсула увидела, что по другую сторону стола, напротив Блэка стоит женщина.
- О, ты здесь! - воскликнул Блэк в упоении. - О, моя Медея!
- Медея, - произнесла женщина голосом звучным, как бронзовый гонг, - однако не твоя.
Она отошла от стола и возлегла на оттоманку, опершись локтем о сафьянную подушку, расслабленная, но настороженная, как отдыхающая львица; огненные пряди волос падали на бледное лицо, кроваво-красные губы изогнулись в хищной усмешке.
- Значит, ты принес мне подарок? - протянула она. - Но что это за подарок! Девственницы никому не нужны, дружок - кто придумал, что их кровь обладает особой силой? Ты принеси мне новорожденного младенца, чтобы я могла напиться его крови; только тогда я смогу обрести плоть.
- Плоть? - Блэк облизнул пересохшие губы. - Но до тех пор - подари мне свой поцелуй. Сколько лет я молю тебя об этом: лишь один поцелуй! Скоро в этом доме появится младенец…
Урсула почувствовала, как сердце останавливается в ее груди.
- … и ты сможешь забрать его, о божественная Медея.
- Тогда я буду твоей, - лениво отвечала огненноволосая, - и ты получишь не одни лишь поцелуи. Но сколько лет ты сулишь мне младенца, и до сих пор не исполнил своего обещания. Так-то ты меня любишь?
- Жена моего сына вот-вот должна родить, - прошептал Блэк. - Я заберу ее ребенка и отдам его тебе…
- Нет! - Урсула вскочила. - Вы не получите его, вы, твари! Он мой!
- Кто это? - прошипела Медея, вскакивая с оттоманки одним гибким движением. - Кто эта девка? Изменник! Ты позволил ей заглянуть в нашу комнату, позволил ей видеть меня - как позволил своей мерзкой жене! Тебе мало того, что я испепелила эту дрянь на твоих глазах? Поцелуй, говоришь? О, да, я тебя поцелую!
Гибкая и стремительная, словно язык пламени, она прянула к Корнелиусу и, обвив его руками, прильнула к его губам. Стон страдания - не страсти - вырвался из его груди; длинные волосы его вспыхнули, и черный дым окутал тело; Урсула ощутила тошнотворный запах горящей плоти. Тщетно пытался вырваться Корнелиус Блэк из смертельных объятий - Медея держала его крепко. Все тише и тише становились его крики, пока не затихли совсем. Медея выпустила скрюченное, обуглившееся тело, и оно с глухим стуком ударилось об пол.
Урсула глядела, оцепенев, как огненное создание - пламя обтекало ее фигуру, образуя подобие одежды, и пламенные же языки окружали голову, колыхаясь, будто буйные локоны, - шагнуло к ней, и в глазницах ее, заполненных жидким золотом, плескалось обещание смерти. Тело словно налилось свинцом, и Урсула не могла ни вскочить и убежать, ни защититься при помощи чар, ни позвать на помощь, а лишь беспомощно ожидала ужасного конца. Ближе и ближе подходила огненная тварь, протягивая руки; на кончиках пальцев плясали искры, сами пальцы удлинились, превращаясь в сжигающие все протуберанцы - в этот миг прозрачная ладонь провела по поверхности стекла, стирая кошмарное видение, как губка стирает следы мела с доски, и Урсула вновь увидала только свое отражение и зеркальную перспективу уютной спальни.
Медленно она поднялась и пошла к кровати; внезапный спазм боли, заставивший ее согнуться и беспомощно закричать, был так ужасен, что ей показалось, будто огненная тварь все же настигла ее. Низ живота рвали раскаленными щипцами, и терпеть это молча не было сил: это вообще невозможно было терпеть.
"Я умираю, - подумала Урсула, захлебываясь воплем. - Этого невозможно пережить".
Больше она уже не думала до самого момента, когда пискливый голос новорожденного Блэка возвестил рассвет.
Крики Урсулы перебудили весь дом. Прибежал Найджелус, прибежала Ребекка в чепце, сбившемся на левое ухо; с дробным топотом прискакали две незамужние корнелиусовы тетки. Послали за повивальной ведьмой; женщины принялись выгонять не желающего оставлять жену Найджелуса из спальни; Урсула кричала, Ребекка плакала; тетки оглушительно пытались быть полезными. В суматохе никто не заметил, что Корнелиус Блэк не появился на поднятый шум. Одна лишь Урсула могла бы обратить на это внимание, но ей было не до того: она рожала.
- Мальчик у вас, милая, поздравляю, - сказала ведьма.
- Уаааа!!! - сказал младенец.
- Слава Мерлину! - благочестиво сказала Ребекка. - А почему он такой помятый?
- Тебя бы протащили через водосточную трубу - и ты была бы помятая, - слабо откликнулась Урсула.
- Он расправится, у младенцев кости мягкие, - утешила повивальная ведьма.
Послышался шум: счастливый отец преодолевал сопротивление незамужних теток, пробиваясь к супруге и сыну.
- Месяцем раньше, но ничего, - задумчиво произнесла ведьма. - Здоровенький, вон как брыкается.
Урсуле казалось, будто ее опустили в слой ваты; звуки доносились издалека, и все плыло перед глазами.
- Я так счастлив, милая, - в тумане показалось ошалевшее лицо мужа. - С тобой все хорошо?
- Да, - выдохнула Урсула.
- Наш мальчик… он чудесный.
"Врешь ты все, - подумала Урсула, улыбаясь. - Наверняка думаешь, что страшнее младенца еще на свет не появлялось".
- Как же мы его назовем?
- Только не Корнелиус, - проговорила Урсула и потеряла сознание.

На этом заканчивается рассказ Беллатрикс Лестранж о Греческой Вазе.

- Корнелиуса Блэка нашли в его спальне. Он был мертв. Тело его обуглилось, от головы осталась лишь спекшееся месиво; пламя продолжало тлеть в его теле еще долго, и на похоронах покров, которым оно было укутано, загорелся, - мрачно закончила Лестранж.
- Полагаю, это очень оживило погребальную церемонию, - усмехнулся Волдеморт.
- Не знаю, мой Лорд, - хмуро ответила Беллатрикс.
- Кто же была женщина-призрак, защитившая Урсулу? - спросил Петтигрю.
- Полагаю, покойная жена Корнелиуса, - нетерпеливо вздохнула Лестранж. - Знаете, не очень-то я верю в эти россказни. Хотя похожая ваза и вправду стоит в одной из заброшенных комнат. Наверное, ее уже наполовину занесло пылью - более века никто не смеет к ней прикоснуться.
- Этот рассказ не имеет ничего общего с твоим, Шахерезада, - заметил Темный лорд.
- На самом деле, оба сосуда - вещи одного порядка, - объяснила африта. - Только Флитвику досталась амфора, зачарованная словами Воздуха, поэтому его встретили сильфы. Ему повезло: духи воздуха обладают легким характером, благожелательно настроены по отношению к людям и вполне дружелюбны. Корнелиусу Блэку попался сосуд Огня. Его Медея была саламандрой; а с саламандрами нелегко иметь дело даже человеку сведущему, каковым Блэк не являлся. Духи Огня гневливы и скоры на расправу; лишь сильный маг сумеет смирить их и держать в покорности.
- Я бы смог, - без ложной скромности сказал Волдеморт.
- О да, господин мой, - согласилась Шахерезада, - тебе бы они покорились.
- Бывают ли также сосуды Воды и Земли? - поинтересовался Темный лорд.
- Да, о достойнейший, но они и вполовину не так полезны, как сосуды Огня и Воздуха. Ундины капризны и переменчивы, знания они дают о предметах таинственных, применить их на практике бывает затруднительно, а сила, обретенная в таком сосуде, зависит от фаз Луны, что весьма неудобно. Что касается кобольдов, то от них вообще слова путного не добьешься, к тому же, сосуд Земли нельзя ставить на поверхность из камня: он немедленно начинает в этом камне растворяться. Если же сосуд случайно коснется почвы, то мгновенно уйдет в нее. Поэтому маг, забравшийся в такой кувшин, рискует очутиться заключенным в толщу камня или земной коры.
Волдеморт задумался.
- Скажи мне, Шахерезада, можешь ли ты открыть сосуд Огня?
- Да, о великолепнейший.
- Если я проникну в этот сосуд, а затем оставлю его, получив потребные мне знания, сколько времени я проведу в нем по меркам нашего мира?
- Нет, нет, мой Лорд! - закричали в один голос Беллатрикс Лестранж и Петтигрю. - Не делайте этого!
- Несколько секунд, о мудрейший.
Волдеморт вздохнул.
- Значит, я смогу обрести власть и силу, а затем уничтожить Поттера прежде, чем он опомнится?
- Да, мой повелитель. Скажи, о женщина из Темного Дома, есть ли у хозяйки особняка, куда направляется мой господин, преданные слуги, которые могут доставить вазу к месту его прибытия?
- Кричер может, - подумав, ответила Беллатрикс. - Конечно, его отдали Поттеру, но он ненавидит мальчишку и будет рад его погубить.
- Пошли зов, Шахерезада, - сказал Волдеморт нетерпеливо.
Африта склонила голову, и снова зазвучал чарующий призыв. Секунды не прошло, как напротив лица Шахерезады воздух замерцал, раздался свист, и маленькая серая птичка опустилась ей на плечо. Звонким голоском птичка проговорила что-то на ухо африте, взметнулась и осыпалась на пол облачком пыли.
- Все будет готово к твоему прибытию, мой господин, - сказала Шахерезада.
- Есть ли опасность того, что я не вернусь вовремя или не вернусь вообще?
- Увы, о царь времени, невозможно обрести могущество, не рискуя, - африта вскинула голову и поглядела на Волдеморта прямым тяжелым взглядом. - Судьба не расположена делать подарки робким.
- Уж не назвала ли ты меня трусом? - процедил Темный лорд.
- Власть Соломону-царю дана над людьми и миром иным - духов, всегда беспокойных, над Тьмою и Светом, - нараспев произнесла Шахерезада вместо ответа. - Лишь первому в мудрости и отваге дано обрести подобную силу.
Глаза Волдеморта подернулись мечтательной дымкой, а затем сверкнули, словно пара углей.
- Да, - сказал он. - Я попробую это. Но ты пойдешь со мной, африта, и, будь ты трижды дух, это не спасет тебя от расправы в том случае, если ты меня обманешь.
- Как повелишь, о достойнейший! - отвечала Шахерезада и безбоязненно шагнула к Темному лорду, протягивая ему руку.
Вместе они шагнули во вращающийся коридор, и только облачко искр отметило место, где только что стояли Темный лорд и его странный подарок.

Такова была седьмая ночь,
и на этом повесть о Странном Подарке закончена.

- Значит, Снейп отправил послание Шахерезаде? - Гарри потер лоб. - В этом все дело: я дожидаюсь Шахерезаду… и ее хозяина?
Он не испытывал страха, но у него разболелась голова; где-то глубоко в сознании трепетало томительное любопытство и смутное предчувствие приближавшегося необычайного события - как будто он шел по коридорам заброшенного храма, и шаги его должны были вот-вот разбудить неведомое, но грозное существо.
Время шло, никто не появлялся, и возбуждение нервов достигло той степени, за которой следует невменяемость или истерика. То и дело Гарри ловил ускользающий взгляд миссис Блэк, по-прежнему погруженной в зловещую отрешенность.
Он обернулся: часы показывали половину шестого. Сумерки наполнили гостиную, и портрет тонул в серой мгле. Гарри поднялся, чтобы зажечь свечи. Снейп все не шел. Мысль обойтись без него, раньше гревшая Гарри душу, теперь сменилась желанием увидеть невыносимого профессора рядом.
- Ну и где он бродит, когда нужен? - сказал Гарри сердито.
Его голос прозвучал резко и стронул с места застывшие в неопределенности события: пространство портрета вдруг углубилось, и из мрака полился странный монотонный напев. Миссис Блэк не шевельнулась, лишь подняла веки и поглядела на Гарри прямо и жутко. Глаза ее светились бледно-зеленым неярким свечением, словно в глазницы ей вставили пару гнилушек.
Интенсивность звука возрастала. Каждый нерв, каждая клеточка тела наполнились этим звуком и завибрировали ему в унисон; Гарри медленно поднял палочку и стоял, ожидая, омываемый волнами адского гула. Слитный напев расслоился на нити отдельных голосов, и Гарри почувствовал, как шрам огненной нитью прожег лобную кость и проедает нежную кору мозга. Он схватился за голову, вскрикнув от боли, и в этот момент портрет превратился в туннель, в коридор пустоты, на пороге которого стояла миссис Блэк. Она повернулась спиной к гостиной и лицом к тому, что стремительно и непреклонно приближалось из тьмы, на концах ее вставших дыбом волос мерцали огни Святого Эльма, а с пальцев рук струились потоки ядовитого света.
Звук стонущих, скрежещущих голосов был непереносим, но Гарри подавил желание заткнуть уши и отодвинул боль волевым усилием. Он был готов к встрече, и все же едва не упустил момента, когда навстречу ему по туннелю полетел плотный сгусток мрака - впоследствии Гарри не мог подобрать лучшего сравнения, чем образ пули, движущейся внутри револьверного дула.
- Colloportus!
Портрет словно разом накрыли стеклом, в которое с разлету ударилось черное нечто. Миссис Блэк отчаянно взмахнула руками; портрет взорвался изнутри ослепительной вспышкой, и невидимое стекло почернело.
Гарри двинулся к нему, ошеломленный, пытаясь осмыслить случившееся.
- Я опасался, что вы примените "Аваду"… тогда все было бы потеряно, - Снейп наблюдал за ним с порога.
Шагнув к Гарри, он схватил его за локоть и потащил к выходу.
- Что вы делаете? - Гарри попытался вырваться, но Снейп держал крепко.
- Нужно уходить, - только и сказал он и дернул плечом, когда со стороны камина донесся хруст и скрежет.
Гарри обернулся: поверхность портрета вспучилась огромным коконом, из которого лезла наружу какая-то тварь, трещины расползались от центра к раме, липкая жидкость закапала на каминную доску, выжигая в ней дыры.
- Идемте же, - прошипел Снейп и за руку выдернул Гарри из гостиной.
Рядом появился Кричер, неся на вытянутых руках большую вазу, покрытую росписью; эльф робко взглянул на Снейпа, мрачно - на Гарри, и прошмыгнул в гостиную.
- Ты куда? - Гарри попытался удержать домовика, но Снейп перехватил его руку в движении.
- Оставьте его.
Прежде чем Снейп захлопнул дверь, Гарри успел услышать треск ломающегося дерева, булькающие звуки и короткий смешок - как будто женский.
- Что произошло? - Гарри безуспешно пытался вырвать рукав из цепких пальцев тащившего его вверх по лестнице Снейпа. - Это был он? Волдеморт?
- Да, да, - Снейп нетерпеливо тряхнул головой, - я все вам потом объясню, а сейчас прошу не медлить. Альбус уже ждет нас. Скорее, Поттер, не спите.
Они очутились перед той самой комнатой с котлом. Снейп толкнул дверь; напряжение минуты не помешало ему покоситься на Гарри с иронией. Гарри и сам невольно улыбнулся.
Дамблдор в самом деле их ждал, его призрачный силуэт почти растворялся в сизых испарениях, окутавших крохотное помещение.
- Проф… пр… гр-кх-кхх-гррхх… С-снейп, - Гарри зашелся в судороге мучительного кашля.
Снейп пробормотал что-то, больше походившее на ругательство, чем на заклинание, провел ладонью перед лицом Гарри, и снова стало возможно дышать.
- Ужасно, - простонал Гарри.
- Добрый вечер, мой мальчик, - Дамблдор шагнул ему навстречу, пройдя прямо через котел.
Гарри только охнул, когда Снейп стиснул его запястье так, что хрустнула кость.
- Что вы творите, Альбус! Вы хоть знаете, чем это могло для вас обернуться?
- Хладнокровнее, Северус, - посоветовал Дамблдор.
- Эта ваша гриффиндорская бравада просто нелепа. Однажды она уже дорого вам обошлась.
- Директор, я мог убить Волдеморта, - вмешался Гарри. - Почему вы мне не сказали, что это будет он?
- Разве ты не объяснил, сколь ошибочным стало бы убийство Риддла, Северус?
- Во-первых, Альбус, я с вами не согласен. Во-вторых, разве Поттер меня слушает? Я распинался перед ним добрый час, а он только кивал, как болванчик, и забыл все сказанное, стоило мне замолчать. Его же бесполезно учить, Альбус - он ведь у вас герой.
- Ну и что?
- А то, что судьба в один мешок два добра не кладет, - скривился Снейп. - Или герой, или умный.
- Вы что же, считаете, что героические поступки совершают только дураки? - возмутился Гарри.
- Может, и не всегда, но подвиг по сути своей идет вразрез со здравым смыслом, - проворчал Снейп. - Человек разумный, просчитав все варианты, непременно найдет способ достигнуть своей цели, не прибегая к бойне с последующей гибелью от рук превосходящего противника. Незачем выбивать двери лбом, когда достаточно сказать: "Allohomora".
- А если этого оказалось недостаточно? - Гарри красноречивым жестом указал на дверь.
- Значит, вы оказались недостаточно умны, - отрезал Снейп.
- Вас послушать, так я совершаю только дурацкие поступки.
- Если бы вы хоть раз меня действительно послушали, вы бы их не совершали; а так - давайте возьмем любое ваше действие и сделаем независимую экспертизу. Результаты вас неприятно удивят.
- Но, профессор, - вкрадчиво сказал Гарри, - мудрость есть продукт знания, а знание обычно является продуктом глупых поступков. Стало быть, чтобы стать мудрее, я должен совершать как можно больше глупых поступков.
- Этот софизм сделал бы честь любому слизеринцу, - заметил Дамблдор.
- Если слизеринец и совершит глупость, - парировал Снейп, - у него все же достанет ума ее не афишировать.
- По-прежнему защищаешь свой факультет, Северус? - Дамблдор поправил очки, с любопытством глядя на Снейпа. - Ты всегда говорил, что ненавидишь Хогвартс, так неужели тебе бы хотелось в него вернуться?
Снейп нахмурился, глубокие складки врезались в переносье.
- Не так уж там было плохо, - промолвил он неохотно. - Но, разумеется, я не собираюсь туда возвращаться. У меня другие планы на будущее.
- Еще бы он собирался! - с возмущением воскликнул Гарри. - Выжил из школы Ремуса, а ведь тот гораздо в большей степени человек, чем он сам!
- Страдания укрепляют характер, - ехидно ухмыльнулся Снейп. - Возможно, даже у Люпина в конце концов этот характер проявится.
- За что вы его так ненавидите? - с горечью спросил Гарри.
- Ненавижу? О, нет. Но, учитывая мою роль, было бы странно, если бы я относился к нему хорошо.
- Северусу нравится заводить врагов, - ласково пояснил Дамблдор. - Это его развлекает.
- А вас что развлекает, директор? - круто повернулся к нему Гарри.
- Схемы для вязания, - лукаво ответил Дамблдор.
- Старый паук, - проворчал Снейп.
Неизвестно, что ответил бы на это Дамблдор, но тут раздался грохот: появившийся в комнате Кричер врезался в котел. Глаза эльфа были плотно зажмурены, а в сморщенную мордочку въелись копоть и выражение ужаса. Котел загудел, Кричер открыл глаза и отскочил. Явственно запахло паленым.
Домовик, гримасничая, сделал неуверенное движение к Снейпу, но тот указал на Гарри, и Кричер отдал вазу хозяину.
- Что это? - спросил тот, нагибаясь, чтобы принять тяжелый сосуд, однако Кричер помотал головой, отказываясь отвечать, и отступил в затянутый чадным туманом угол.
Гарри обратил вопросительный взгляд на Дамблдора. Он уже и сам понял, каково содержимое - точнее, кто содержится - в вазе. Это было неописуемо странно - буквально держать в руках своего давнего и злейшего врага.
- Опусти ее в котел, - тихо сказал директор, и Гарри подчинился.
Затем он отошел на шаг, повинуясь мановению полупрозрачной руки. Снейп и Дамблдор встали над котлом и, простерев над ним раскрытые ладони, одновременно заговорили на гортанном наречии, фразой на котором Снейп напутствовал Пыльную Птицу. Заклинания казались видимыми, они плыли над котлом, смешиваясь с испарениями; снова стало тяжело дышать, и Гарри переместился к открытой двери, из которой тянуло сквозняком. Однако отошел он не настолько далеко, чтобы не увидеть, как зелье закипело ключом, из него показалось узкое горлышко, а затем и вся ваза поплавком выскочила на поверхность. Пар сделался гуще и сконцентрировался над котлом, образовав вращающееся облако, которое росло в размерах; в нем замелькали золотые блестки, яркие лоскуты ткани; вот оно сгустилось, сместилось в сторону, и стройная женская фигурка спрыгнула на пол, легко опершись о плечо Снейпа. Тот ловко направил ее к себе за спину, и Гарри увидел лицо гостьи, появившейся столь экстравагантным образом: это была Шахерезада. Вблизи она оказалась гораздо красивее, чем на картинке, но красота ее имела оттенок нечеловеческого и оттого производила немного неприятное впечатление, а в неподвижном, тяжелом взгляде удлиненных глаз чудилась затаенная угроза.
Пока Гарри глазел на Шахерезаду, а та, в свою очередь рассматривала его, Дамблдор и Снейп продолжали выпевать заклинания; ваза с чмокающим звуком вылетела из котла и зависла над ним, стенки ее покрылись загустевшим зельем, точно малиновой глазурью, и переливались в рассеянном свете.
- Теперь - самое интересное, - шепнула Шахерезада; голос у нее был сочный и мягкий, как спелая дыня.
Дамблдор взял вазу, а Снейп, подавшись к ней, точным движением приложил к горлышку перстень царя Соломона.
И вмиг исчез котел, растаяли испарения; осталась голая комната, посреди которой стоял Дамблдор с вазой в руках, два африта, съежившийся в углу Кричер и Гарри Поттер, несостоявшийся погубитель Волдеморта.
Гарри хотел было спросить, в полной ли мере удалось осуществить задуманное, но первым молчание нарушил Снейп.
- В чем дело? - недовольно спросил он у Шахерезады. - Почему ты так долго не появлялась? Я уж думал, ты решила остаться там.
- Я и в самом деле чуть было не застряла, - призналась Шахерезада. - Ведь я никогда раньше не бывала в других кувшинах; мне знакомо только магическое пространство своего. Этот сосуд совсем не похож на мой; мой кувшин - воплощенная греза, тут же всё - власть и познание. Я была очарована, я растворилась в потоках знания и никогда бы не очнулась, если бы меня не укусила вновь ставшая собой Нагини.
Тут Шахерезада продемонстрировала две точки, алевшие на ее руке в том месте, где не так давно красовался браслет в форме змеи.
- Значит, вы исполнили обещание, и Нагини вернулась к своему хозяину? - спросил Гарри о неважном, прежде чем перейти к серьезным предметам.
- Верно, о молодой господин, - усмехнулась Шахерезада. - Я всегда выполняю свои обещания, и не моя вина, если сбывшееся желание не принесет радости пожелавшему. А почему ты говоришь мне "вы"? Не двоится ли у тебя в глазах от пережитого ужаса?
Гарри потерял дар речи. Он мог бы ждать оскорбления от Снейпа, но внезапное нападение Шахерезады повергло его в растерянность.
- Таков местный обычай, сестрица, - покровительственно усмехнулся Снейп.
Речь вернулась к Гарри столь же мгновенно, как за секунду до этого пропала.
- Она - ваша сестра, профессор? Но может ли это быть? Ведь в "Тысяче и одной ночи" написано, что Шахерезада была дочерью царского визиря?
- Да, верно, однако она никогда не могла бы стать афритой, если бы кровь ее не была бы человеческой лишь наполовину, - пояснил Снейп. - Мы - брат и сестра по матери. Когда тот самый визирь был молод и красив, моя мать возымела прихоть сделаться его супругой и находила его забавным достаточно долго, чтобы родить ему дочь. Как видите, Поттер, та часть легенды, согласно которой моя мать-волшебница стала женою маггла, вполне соответствовала действительности.
- Не говори так, - произнесла Шахерезада с неудовольствием. - Отец был хороший человек.
- Ты это точно помнишь? - осведомился Снейп.
Шахерезада надула губки, а Гарри спросил у Дамблдора:
- Директор, у вас все получилось?
- Да, - отвечал Дамблдор, - у нас все получилось.
Радости его лицо не выражало, только безмерную усталость и опустошение, и весь он сразу как-то поблек.
- А что вы теперь станете делать?
- Перенесу этот сосуд вне пределов досягаемости любопытных магглов и всесильных магов, - усмехнулся Дамблдор. - Пусть покоится в мире.
Гарри впился глазами в вазу.
- Интересно, что он чувствует?
- Если вы говорите о Волдеморте, а не о сосуде, - вмешался Снейп, - то, смею вас заверить, чувствует он себя превосходно: ему открываются тайны Вселенной, он может прозревать прошлое и будущее, и иные миры развернулись перед ним, словно свитки. Да, отныне бывший Темный лорд - лишь разум, витающий в пустоте, но это всеобъемлющий разум.
- Единственное, что отравляет его существование в настоящий момент, - подхватила Шахерезада, - это постоянное ощущение удушья: хоть тела у него и нет, но память тела сохранилась, и фантомная нехватка ненужного более воздуха причиняет Волдеморту подлинное страдание.
- Да, и еще одна мелочь, - дополнил Снейп. - Волдеморт ощущает сейчас свое могущество, однако тем неприятнее будет для него момент, когда кто-нибудь сломает печать, и наш властелин мира обнаружит, что превратился в раба.
- К слову - о рабах, - Шахерезада умильно прищурила глаза и сложила руки в умоляющем жесте, - о мой настоящий господин, могущественнейший из чародеев, помнишь ли ты о своем обещании? Я в точности исполнила все условия нашего договора, мой повелитель, и теперь смиренно жду твоего приговора: отпустишь ли ты меня или пожелаешь наслаждаться моими сказками всю отпущенную тебе вечность?
Гарри мог поклясться, что слышит издевательские ноты в льстивом голосе африты, но Дамблдор не выказал недовольства. Мысли его, казалось, были направлены на некий безмерно удаленный от этой комнаты, этого дома и этого мира предмет.
- Разумеется, я помню наш уговор, - сказал он рассеянно. - Я дал свободу твоему брату, освобожу и тебя.
Матовые, словно лепестки магнолии, щеки африты запылали румянцем; она поспешно зашептала что-то, и в руках ее появился кувшин - точно такой, какой Гарри видел на иллюстрациях к Повести о Странном подарке.
Дамблдор с грустной улыбкой вынул палочку и сделал ею в воздухе знак, напоминающий горизонтальную "восьмерку". Кувшин замерцал изнутри, а затем рассеялся облаком пыли. Снейп и Шахерезада обменялись торжествующими взглядами, и родственное сходство проступило в их чертах с неоспоримой отчетливостью.
- Отныне, Шахерезада, нет над тобой господина, - произнес Дамблдор. - Настоящей формулой снимаю с тебя все обязательства и наделяю свободою воли, подобающей разумному существу.
Бывший директор Хогвартса ("покойный", подумал Гарри и сам ужаснулся мысленному кощунству; губы Снейпа шевельнулись, и Гарри показалось, что он разобрал слово "неупокоенный") повернулся к Гарри.
- Мальчик мой, - сказал он, - позволь мне сделать тебе последний подарок.
Гарри насторожился и принялся подыскивать пристойную причину для отказа: с некоторых пор подарки Дамблдора стали вызывать у него подозрение.
- Моя палочка мне больше не понадобится. Возьми ее на память о своем старом учителе.
Гарри готов был сквозь землю провалиться от стыда. Пряча глаза, он взял палочку. Пальцы Дамблдора мимолетно коснулись его собственных, и по спине Гарри побежали мурашки липкого озноба.
- Как же так? Вы… вы уходите? Вы оставляете меня одного?
Подступили непрошеные слезы, и Гарри вскинул голову, чтобы они не полились по щекам. В манере Дамблдора говорить, в его слабой улыбке была мудрая простота и тонкая внимательность, так что странности его поведения и внешности, все более возраставшие, потеряли для Гарри свою темную сторону.
- Вы должны остаться, - сказал Гарри твердо.
- Я не могу, - Дамблдор задумчиво рассматривал Гарри.
- Почему? - Гарри сам понимал, почему, но отгонял понимание, не желая облекать его в слова.
Дамблдор сделал это за него.
- Я оставил свое тело, Гарри, оно мертво; и дух мой также должен покинуть эту вселенную ради иных, иначе и сам я, и ты, и все, кто знал меня, уважал… может быть, любил, вскоре пожалеют о моем присутствии.
- Хогвартские призраки... - заикнулся Гарри.
- Невысоко же ты меня ценишь, - сухо заметил Дамблдор.
Гарри смутился.
- Гарри, нет для мага худшей участи, чем после разрушения плоти остаться в том месте, где он когда-то обитал. Новые возможности, новые умения, и - прости меня, тебе это не понравится - новый рисунок личности вступают в неизбежный конфликт со старыми воспоминаниями; подобная двойственность ведет к расколу сознания и деградации. Пример у тебя перед глазами. Миссис Блэк, волшебница незаурядной силы, была настолько привязана к своему дому, что вплела в ткань его судьбы свою душу и застряла в собственном портрете. Разум ее дремал до тех пор, пока Темный лорд не призвал ее, желая проникнуть в дом, лишь тогда ее дух ожил, но это была совсем другая миссис Блэк, не та, что жила здесь когда-то.
- Что с ней стало? - в памяти Гарри сменили друг друга яркая вспышка и выжженная пустота в потрескавшейся раме.
- Она была слишком сильна, чтобы я могла одновременно удерживать ее, и направлять Волдеморта к намеченной нами цели, - равнодушно сказала Шахерезада, - мне пришлось ее…
- Она убила ее! - завизжал Кричер.
Гарри, который совсем забыл о его присутствии, подскочил на месте, а домовик ринулся на африту; не смея коснуться ее, он затряс в воздухе сжатыми кулачками, не переставая вопить:
- Убийца! Убийца! Она убила мою хозяйку! Она…
- Заставь его замолчать, - Шахерезада повернулась к Снейпу, и из-под ее черных ресниц блеснуло раздражение.
Снейп сделал небрежный жест, и Кричер умолк, в ужасе закрыв лицо; когда он отнял руки, Гарри с замиранием сердца увидел, что нижняя часть лица домовика сделалась совершенно гладкой и ровной.
- Не правда, ли невыносимо для болтуна, - с растяжкой произнес Снейп, - когда он хочет кричать - а рта у него нет [*6]?
Шахерезада рассмеялась. У Гарри помутилось в глазах.
- Немедленно приведите Кричера в порядок, - проговорил он свистящим шепотом, - не то пожалеете.
Эльф подобрался к нему и вытер слезы, струящиеся по щекам, полой хозяйской мантии.
- Уж не вы ли заставите меня пожалеть, Поттер? - бросил Снейп. - Ну так попробуйте. Это будет в ваших же интересах, поскольку, на мой взгляд, вы тоже слишком много говорите.
С воплем ярости Гарри бросился на насмешника и попытался ударить его кулаком в лицо, совершенно позабыв про палочку Дамблдора. Снейп отклонился и небрежно хлестнул Гарри раскрытой ладонью, попав по носу, из которого тут же хлынула кровь.
- Прекратите немедленно!
Грозный окрик Дамблдора мгновенно привел участников сцены в чувство. Опомнившийся Снейп пожал плечами.
- Успокойтесь, - сказал он чуть ли не виновато, - я всего лишь хотел проучить зарвавшегося домовика. Ему следует помнить свое место.
Он подозвал к себе Кричера, приблизившегося с покорностью смертника, и провел пальцами по его заплаканной физиономии. Эльф пошлепал вновь обретенными губами, убеждаясь, что они на месте, поглядел на Снейпа исподлобья и уплелся в свой угол.
- А как насчет меня? - невнятно спросил Гарри. - Меня избивает в собственном доме распоясавшаяся нечистая сила, и всем наплевать.
- А чего ты ожидал? - Дамблдор выглядел раздосадованным. - Когда ты наконец запомнишь, что ты все-таки маг? Нужно было воспользоваться волшебной палочкой, а не бросаться на человека в два раза тебя сильнее.
- Во-первых, он не человек, - проворчал Гарри. - Во-вторых, еще вопрос, кто из нас сильнее - я просто не ожидал, что он меня ударит.
Снейп усмехнулся.
- У тебя нос разбит, - вздохнул Дамблдор, - вытри кровь - да не рукавом! Северус, наложи исцеляющее заклинание.
- Не буду, - неожиданно заупрямился Снейп. - Вы мне больше не хозяин, Альбус, вы не можете мне приказывать.
- Я не приказываю, я прошу, - заметил Дамблдор с кроткой улыбкой.
- Ваши просьбы - это те же приказы, только обсыпанные сахаром, - строптиво ответил Снейп. - Точь-в-точь ваши любимые лимонные дольки. Мальчишка сам напросился, и я не стану его лечить. И вообще, почему это я должен уничтожать результаты своего труда?
- Ах, прекратите! - воскликнула Шахерезада. - Прости меня, мальчик, это все из-за меня.
По ее выразительному тонкому лицу прошло несколько беглых движений: досада сменялась улыбкой, а улыбка - раздражением, когда она провела по лицу Гарри платком, сильно пахнущим благовониями.
- Я вам не мальчик, - с достоинством ответил Гарри, отступая.
- Надеюсь, подобного больше не повторится? - строго промолвил Дамблдор.
- Обещаю вам, что мы с сестрой покинем дом сразу вслед за вами, - подтвердил Снейп, - так что никто больше не станет раздражать и беспокоить вашего драгоценного воспитанника.
- Хотелось бы мне, чтобы ты все же иногда навещал его, - Дамблдор выжидательно посмотрел на Снейпа и тактично прибавил, - впрочем, я не хочу на этом настаивать. В подобного рода делах принуждение недопустимо.
- Еще одна ваша так называемая просьба? - Снейп усмехнулся. - Не думаю, что Поттер захочет видеть меня когда-нибудь.
- Правильно думаете, - подтвердил все еще негодующий Гарри.
- Мальчик мой, казалось бы, дело закончено, и здравый смысл подсказывает забыть о нем, но знаешь ли ты хоть что-то о повседневной жизни, когда ни одно приключение не разнообразит течение будней? - проговорил Дамблдор тихо, и сердце у Гарри замерло, а затем заколотилось в смятении. - Возможно, появление гостя из прежней жизни станет для тебя развлечением; возможно, и чем-то большим. Я поступил с тобой хуже, чем кто бы то ни было, - прибавил он с сожалением, - я поманил тебя в мир чудес, но сам же захлопнул перед тобой его двери. Впрочем, у тебя есть шанс переиграть последнюю партию; это будет зависеть лишь от твоего желания. Мне не следовало бы делать этого: давая тебе шанс, я тем самым разрушаю собственные планы, но лишить тебя этого шанса было бы неправильно. Если ты не воспользуешься им, то будешь, наверное, счастлив и жить тебе будет легко; если воспользуешься… мы похожи с тобой, Гарри, и тогда твоя судьба может стать повторением моей. Не знаю, можно ли тебе пожелать подобного.
Совсем недавно Гарри счел бы себя осчастливленным, если б ему довелось услышать такое, ибо в его представлении Дамблдор олицетворял собой идеал чародея - его собственную натуру, доведенную до совершенства, - но теперь он мог лишь хлопать глазами в недоумении.
- А сейчас, - Дамблдор распрямил согбенную спину, - сейчас я должен исчезнуть из этого мира, дабы равновесие было восстановлено. Прощай, мальчик мой, прощай! Не забывай меня!
"Для этого пришлось бы применить "Obliviate", - подумал Гарри.
Загадки и недомолвки Дамблдора изрядно подпортили пафос расставания.
- Давайте спустимся в гостиную, - предложил Снейп. - Вести беседу, стоя в чулане, не слишком удобно.
- Вам придется продолжить разговор без меня, - сказала Шахерезада. - Я поспешу вкусить свободы, которой так долго была лишена, и намерена начать прямо сейчас.
- Прежде всего, тебе следует сменить наряд, - заметил Снейп. - За века мода существенно изменилась.
Шахерезада задумчиво прикусила губку.
- Не позволишь ли заглянуть в твое сознание, чтобы привести свою одежду в соответствие с требованиями времени? - спросила она с небольшой запинкой.
- Ты знаешь, что я терпеть этого не могу, - буркнул Снейп. - Ну, хорошо.
На секунду взгляд Шахерезады расфокусировался, затем приобрел прежнюю ясную определенность.
- Как любопытно! - воскликнула она, и яркие восточные одеяния сменились другими, не менее яркими, но не столь изысканными.
- Ну что? - спросила она, кокетливо поворачиваясь.
Гарри поперхнулся и поправил очки, чтобы лучше видеть. Зрелище и впрямь было завораживающим.
- В этом ты произведешь фурор, - сухо ответил Снейп. - Однако я бы не рекомендовал носить такую одежду в общественных местах. Это, видишь ли, нижнее белье.
- Ах, - Шахерезада задумчиво оглядела себя. - Но, насколько я поняла, ты находишь женщин, одетых подобным образом, наиболее привлекательными, вот я и решила…
- Поэтому я и не люблю пускать тебя в свои мысли, - перебил ее покрасневший Снейп. - Ты вечно попадаешь не туда. Вот, смотри.
- Но это совсем не так красиво, - разочарованно сказала Шахерезада, поправляя складки своей новой одежды.
- Я что тебе - дамский журнал? - фыркнул Снейп. - Я не разбираюсь в модах. Потом подберешь себе что-нибудь на свой вкус.
- Ты прав, - утешилась Шахерезада. - Что ж, тогда до встречи.
- Не появляйся слишком часто, - напутствовал ее любящий брат. - И без тебя забот хватает.
- Прощай, мальчик, - произнесла африта и исчезла прежде, чем Гарри успел выразить протест неподобающим обращением.
- Все же спустимся в гостиную, - сказал Снейп, - нам нужно поговорить, после чего я тоже вас оставлю - к вашей, не сомневаюсь, великой радости.
Лишь после того, как Снейп вышел, Кричер решился оставить свой угол.
- Хозяин, - торжественно заявил он, приняв позу римского сенатора, заявляющего, что Карфаген должен быть восстановлен. - Кричер понял, что ошибался. Пусть Гарри Поттер - сын грязнокровки, он все равно настоящий маг, и Кричер горд служить ему.
С этими словами Кричер отвесил поклон и удалился.
Неожиданное заявление эльфа окончательно выбило Гарри из колеи.
- Ничего себе, - пробормотал он. - Кричер, почитающий за магов лишь некромантов и чернокнижников, признал меня своим хозяином по доброй воле! Не значит ли это, что я становлюсь таким же, как они?
Пожалуй, теперь это не имеет особого значения, - решил он, спускаясь.
В гостиной он первым делом бросил взгляд на стену над камином. Портрета не было, лишь выжженное пятно отмечало место, где он висел.
Гарри сел и выжидательно посмотрел на Снейпа.
- Знаете ли вы, Поттер, - медленно сказал Снейп, очевидно, не желая приступать к разговору сразу, - что Шахерезада уничтожила миссис Блэк не по одной лишь необходимости, но и из побуждений личного характера?
- Из каких?
- Помните, как она рассказывала Волдеморту об обстоятельствах, в силу которых сделалась афритой?
- Она заговорила своего царя до полного маразма, - хмыкнул Гарри, - и его великий визирь… кстати, это ведь не был ее отец?
- Нет, ее отец к тому времени умер.
- … визирь велел удавить ее шнурком.
- Блэки - дальние потомки того самого визиря, - объяснил Снейп, - поэтому когда сестре выпала возможность совместить полезное с приятным, то бишь, с местью, она не замедлила этим воспользоваться. Портрет можно было нейтрализовать, не уничтожая.
- Но это же несправедливо, - возразил Гарри, подумав. - Миссис Блэк и понятия не имела о том, что сделал ее предок.
- Больше того - она вообще об этом своем предке не знала, - Снейп откинулся на спинку кресла, с удобством вытягивая длинные ноги. - Люди не способны проследить, насколько глубоко уходят корни их генеалогического древа и сколь широка его крона.
- Тогда это несправедливо, - возмутился Гарри. - Где это видано: мстить потомкам за действие, совершенное в незапамятные времена!
- Отцы ели виноград, а у детей оскомина, - тонко улыбнулся Снейп. - Ни одно действие не остается безнаказанным, и все, что вы сделаете, вернется если не к вам, то к тому, в чьих жилах будет течь ваша кровь. Потому десять раз подумайте, один раз сделайте.
- Сколько раз вы мне об этом говорили?
- Сегодня говорю в последний, потому что больше мы с вами не увидимся. Если только…
- Если только?.. Продолжайте. Чего я не должен делать, чтобы мы с вами больше никогда не увиделись?
Снейп вдруг переменил тему.
- Что вы думаете о последних словах Дамблдора? Чудной он старик, не правда ли?
- Пожалуй, - ответил Гарри и неожиданно для себя признался:
- Иногда мне становилось жутко в его присутствии.
- Отрадно видеть, что, хотя и задержавшись в развитии, вы все-таки поумнели. Альбуса надлежит остерегаться всякому.
- Даже мне?
- Особенно вам, и особенно теперь, когда Альбус достиг своей цели. Не придется ли ему придумать себе новую?
Гарри передернул плечами.
- Ну почему вы так плохо думаете о директоре? Он всегда хотел всем только добра.
- Давайте не будем затевать дискуссии о добре и свете, - Снейп обхватил колено тонкими пальцами. - В конце концов, не забывайте, с кем вы говорите.
- А что? Ах, да, - Гарри прошелся по гостиной, словно ненароком приблизился к поставцу и плеснул себе в рюмку на два пальца бренди. - Итак, вы уходите. Чем вы будете заниматься?
- Не думаю, что вас это касается.
- В самом деле. А вот мое будущее вы описали очень красочно: я окончу свои дни в сумасшедшем доме.
Гарри залпом выплеснул бренди себе в рот. Горло обожгло, словно в рюмке был расплавленный металл. Гарри поперхнулся и кашлял, пока лицо его не побагровело, а по щекам не потекли слезы. Снейп наблюдал за ним с ядовитой усмешкой.
- Могу заодно предсказать диагноз, который вам там поставят: delirium tremens [*7].
- По-вашему, я много пью? - разозлился Гарри.
- Много, - подтвердил Снейп, - и начнете пить еще больше, когда осознаете, что период вашего вынужденного геройства закончился, и закончился ничем. Вы, Поттер, из тех людей, которые всегда плывут против течения и, коль скоро оказываются бессильны переломить обстоятельства, ломаются сами. Это известно мне, известно и Альбусу.
- То есть, вызванное невозможностью убить Волдеморта разочарование окажется настолько сильным, что я спячу? - Гарри рассмеялся. - Я счастлив - слышите, счастлив! - что мне никого не пришлось убивать. В любом случае, судьба мира для меня куда важнее так называемых подвигов.
- Что вы подразумеваете под "судьбой мира", Поттер? - жестко спросил Снейп. - Не думаю, что вы понимаете значение этих слов. Да вам это и ни к чему: не заноситесь чересчур высоко в своем альтруизме. СудьбЫ мира в вашем понимании не существует. Существуют судьбы людей и прочих существ, этот мир населяющих; существует также предназначение, не исполнив которого вещь приходит в негодность, трава засыхает, животное умирает, а человек… что происходит с человеком, не исполнившим своего предназначения, вы, Поттер, узнаете на собственном опыте.
Гарри отвернулся и принялся вертеть в руках шкатулку, забытую неведомо кем и когда на крышке поставца. Раньше этой вещи он не видел, тем не менее, ему откуда-то были знакомы и пожелтевший медальон из слоновой кости на крышке, и сломанный ключик.
- Но что я могу поделать? - сказал он тихо. - Я вообще не знаю, что мне делать теперь... всё произошло так быстро и странно, что кажется галлюцинацией; книга, призрак Дамблдора, Шахерезада и вы сами, профессор, - все вы словно образы беспорядочного сна. Я не ощущаю радости от того, что Волдеморт побежден, да и побежден ли он? Я рассчитывал встретиться с ним лицом к лицу; я предполагал, что всё будет иначе… да, я предполагал, но Дамблдор расположил по-другому.
- Тут и сказке конец, - подытожил Снейп.
Гарри поглядел на него и вдруг понял, что сейчас и Снейп уйдет, вместе со своей вечной ухмылкой, сальными волосами, бархатным голосом и ядом на кончике языка; уйдет, как ушли остальные; а вместе с его уходом закончится прежняя жизнь Гарри, начнется новая - и начнется неправильно. А стало быть, это будет неправильная жизнь.
- Но я не хочу, чтобы всё закончилось так! - крикнул Гарри в отчаянии, стиснув шкатулку. Старое дерево хрустнуло.
- Подумайте, как следует, Поттер, - Снейп вскочил, - подумайте, чего вы хотите! Помните, что привело Волдеморта к поражению - единственное человеческое чувство, которое он сохранил: искушение пренебречь синицей в руках ради журавля в небе. Не торопитесь менять свершившееся.
- Менять? - в недрах шкатулки заскрежетало, медальон откинулся. - Разве я могу изменить хоть что-то?
Голос Гарри замер, когда он увидел фигурки, поднявшиеся из крохотного люка: он вспомнил.
- Вы сделали выбор, - тихо сказал Снейп.
- Я ничего не выбирал!
Комната сжималась, заключая Гарри в пространство, становившееся все теснее; стены ее смыкались туманным кольцом. Скрежет нарастал, отзываясь болью в сердце.
Гарри поглядел на Снейпа и увидел в его глазах чувство, которое полагал вообще несовместимым с личностью профессора: жалость.
- Не надо! Я ошибся, - Гарри отшвырнул шкатулку, но было так, словно это шкатулка отшвырнула его. От страшного удара в грудь дыхание остановилось, а сам Гарри пролетел через комнату и, рухнув в опустевшее кресло, в котором минуту назад сидел Снейп, потерял сознание.

- Гадкий хозяин, - брюзжал скрипучий голос сквозь вату головной боли. - Беспорядок, везде беспорядок! Грязнокровке место в хлеву со свиньями, а не в доме благородного семейства Блэков.
Гарри раскрыл глаза, сел и огляделся непонимающим взглядом человека, унесенного ураганом неведомо куда. Память была пуста.
Ровно горел огонь, освещая темную, как осенняя туча, гостиную; измятый номер "Пророка" валялся у самой каминной решетки; Кричер убирал со стола остатки ужина.
- Кричер? - попытался собраться с мыслями Гарри. - Что ты здесь делаешь? Где профессор Снейп?
- Кричер убирает грязь за хозяином, - с ядовитой покорностью отвечал эльф, - как всегда. А профессора Снейпа в этом доме не было больше года.
- Нет-нет, постой, - Гарри провел рукой по глазам, - как же не было, если был? Что произошло?
- Хозяин выпил бутылку огневиски, вот и всё, что тут произошло, - Кричер в сердцах тряхнул загремевшим подносом.
- Вот что: я сидел тут, а потом нашел книгу, здесь, на этом столе. Кричер, где книга?
- Кричер вообще не видел ни одной книги за все время, что хозяин тут живет, - ехидно ответил эльф.
Тут Гарри схватил домовика за шиворот и поклялся выбить из него всю пыль, если тот не станет отвечать на заданные вопросы и вообще вести себя прилично.
- Кричер не видел книги, - заверещал эльф, - только это.
Он ткнул корявым пальцем в темный угол.
- Принеси, - коротко велел Гарри.
Кричер проворно притащил предмет, о котором говорил, и протянул его Гарри, выпятив нижнюю губу и сопя от притворного усердия.
Гарри вздрогнул, увидев шкатулку, но, приглядевшись, понял, что в ней нет ничего общего с той, которую он видел… где? во сне? в ином варианте своей судьбы? он не мог ответить, и не был уверен, что хочет знать ответ.
- Можешь идти, - сказал он Кричеру.
Шкатулка из полированного серебра таинственно мерцала, когда Гарри опасливо поворачивал ключик. Не появилось никаких танцующих кукол, и мир оставался на месте. Зазвучала тихая мелодия, зазвенели колокольцы; Гарри замер, слушая безыскусную мелодию, пока не затихла последняя нота. Очки затуманились, Гарри снял их и обнаружил, что его щеки мокры от слез.
- Что я за глупец, - проговорил он тихо, поставил шкатулку на стол и вышел.
Он медленно поднимался по лестнице, думая о том, что теперь не уснет. Однако не успел Гарри дойти до спальни, как поддался безотчетному порыву и, свернув по коридору, остановился перед невзрачной дверью, коснулся ручки и осторожно толкнул. Дверь подалась со скрипом. За ней обнаружился тесный чулан, в котором громоздились продавленные стулья, какие-то ящики и валялась ветошь.
- Никого тут не видел? - разочарованно спросил Гарри у портрета прыщавого парня, выходя из чулана.
- Вас вижу, молодой человек, - сварливо ответил портрет, - и меня это ох как не радует!
Гарри махнул рукой и направился в спальню.
Сквозь молеедины в задернутых шторах пробивался розовый свет: наступило утро. Снаружи в раму застучали нетерпеливо и дробно. Гарри распахнул шторы, зажмурившись от хлынувшего света; Хедвиг протиснулась под раму прежде, чем Гарри успел поднять ее до конца.
Гарри никак не мог понять, каким образом сове удается изобразить радость на покрытой перьями физиономии, тем не менее, Хедвиг проделывала это с неизменным успехом при каждой встрече. Некоторое время Гарри оглаживал мягкие перья, а сова переступала с лапы на лапу, зажмурившись от удовольствия и вытягивая шею, затем она заглянула хозяину в лицо и требовательно ухнула.
- Ну что? Что, моя хорошая?
Гарри опустил глаза и увидел, что Хедвиг принесла ему послание.
- Постой, кто мог это сделать? Хедвиг, признавайся, кто и какими лакомствами тебя подманил?
Сова влетела в клетку, встряхнулась, распушилась и, состроив благостную мину, расположилась ко сну.
На письме стоял штемпель Министерства Магии, и сердце Гарри тревожно стукнуло, когда он разорвал конверт и вынул из него квадрат очень плотной и очень белой бумаги. Гарри повертел открытку так и сяк; когда лучи восходящего солнца осветили ее, на глянцевой поверхности проступили три строчки, написанные почерком, вид которого заставил пульс Гарри участиться.
"Мистер Поттер, жду вас в Министерстве в десять часов пополудни 31го числа декабря месяца сего года; Бодерик Боуд будет ожидать вас в Атриуме, чтобы сопроводить ко мне. Думаю, что темы для беседы у нас найдутся; не подписываюсь, поскольку полагаю это излишним. Поттер, не вздумайте опоздать!"
- Подумать только: авроры ищут этого мерзавца по всей Британии, а он окопался у них под боком! - Гарри рассмеялся, потом замолк и прижался к стеклу пылающим лбом. Сердце в нем горело; он открыл окно.
Восток был окрашен в гриффиндорские цвета; из алой с золотом реки поднималось алмазное колесо солнца, рассыпая искры, мерцающие в морозном воздухе и в снегу.
Мысли, разорванные внезапным и сильным потрясением, обрели стройность, пока Гарри, задумчиво улыбаясь, пил ледяное вино рассвета. Его ум требовал сказки, а душа - чуда; так было недавно, но теперь ему стало ясно, что чудо не имеет для него ценности и смысла, если сам он оставался лишь безвольным его свидетелем.
- Помощь - это хорошо, - сказал Гарри себе, - я приму ее, но на этот раз я всё сделаю сам, и сделано всё будет по-настоящему. И это будет уже совсем другая история.

----------
[6.] "У меня нет рта, а я хочу кричать" - название рассказа Харлана Эллисона.
[7.] Delirium tremens - (лат.) белая горячка.

На главную   Фанфики    Обсудить на форуме

Фики по автору Фики по названию Фики по жанру