Я ненавижу Рождество
Автор: Saint-Olga
Paring: Северус Снейп/Гарри Поттер
Рейтинг: PG-13
Жанр: Romance/Angst
Из цикла “Рождественские истории”
Summary: Рождество – грустный праздник, особенно во время войны…
Disclaimer: Все узнаваемое принадлежит Дж. К. Роулинг.
Размещение: Если вы хотите разместить этот рассказ на своем сайте, свяжитесь, пожалуйста, предварительно со мной.
Я ненавижу Рождество. За все годы, что я живу на этом проклятом свете, мне так и не удалось понять, почему мы бурно празднуем день рождения какого-то ловкого волшебника, который попытался подчинить себе если не мир магов, то хотя бы мир магглов (что, впрочем, закончилось довольно плачевно, если книги не врут). Еще большей загадкой для меня остается то, дальтонизмом в какой степени надо страдать, чтобы выбрать в качестве традиционных рождественских цветов то, что мы имеем на сегодняшний день. Бессмысленный шум и безвкусица – вот что для меня Рождество, и потому в этот день я всегда стараюсь побыстрее покинуть пустынный общий зал.
Сегодня в этом желании я превзошел самого себя.
Народу в зале гораздо больше, чем обычно – родители практически всех школьников посчитали, что в стенах Хогвартса им будет безопаснее, чем дома. (Это было бы почти справедливо, если бы не присутствие в этих же стенах (Гарри) одного пятикурсника (Гарри), который обладает даром притягивать к себе опасности почище любого магнита. Как ни странно, именно (Гарри) его вот уже пятнадцать лет превозносят как спасителя волшебного мира.) Но несмотря на все это, зала, залитая светом плывущих в воздухе под потолком-небом бесчисленных свеч, наполовину пуста. Многие прошлогодние пай-девочки и пай-мальчики не пришли на платформу № 9 и ¾. Теперь они носят вместо школьных мантий черные плащи и маски Пожирателей Смерти. Что ж… каждый имеет право на выбор. Я тоже однажды предпочел черное.
В любом случае, скоро станет ясно, чей вкус лучше.
Я окидываю взглядом (взгляд № 6, “суровый, но не испепеляющий”) ряды переговаривающихся и хихикающих школьников. Сегодня они сидят за одним столом – Хаффлпафф и Рейвенкло, Гриффиндор и – меньше всех - мой Слизерин. Но шума это сборище производит намного меньше, чем можно было ожидать – словно тяжелая рука лежит у каждого на плече, угрожая сжаться в любой момент… В таком состоянии, словно балансируя на краю, находится вот уже несколько месяцев весь волшебный мир, а следом за ним – и мир магглов. И поэтому шуточные потасовки, едва возникнув, угасают – на грани войны драка теряет большую часть своей прелести.
Блуждая по лицам, мой взгляд невольно задерживается на самых запоминающихся. Цепочка солнечных бликов в полумраке – весь выводок Уизли, обучающихся в данное время в Хогвартсе, уселся в рядок. Близнецы выглядят сегодня на редкость невинно. Удивительно, что ни у кого до сих пор не выросла морковка вместо носа или не посыпались конфетти из глаз. В этом году двойняшки – хит сезона: все девицы за столом глаз с них не сводят, кроме их сестрички, которая, как всегда, уставилась на (Гарри) нашу изрядно запылившуюся знаменитость, зажатая между Фредом – или Джорджем? Кто их разберет… – и Роном. Последний вообще ничего вокруг не замечает – он настолько увлечен мисс Всезнайкой Грейнджер, что даже не ест.
Опять же, близость войны все меняет – в мирное время администрация не спустила бы такого вопиющего нарушения школьных правил даже за рождественским ужином, но теперь на зажимающиеся по всем углам парочки смотрят сквозь пальцы. “Многим из них придется умереть юными, пусть же наслаждаются жизнью, пока могут…” - МакГонагалл сентиментальна, как все старые девы. Как бы там ни было, но все попытки голубков покуситься на такие соблазнительные, пустынные, такие подходящие для их целей подземелья до сих пор проваливались. Туда я их не пущу. Ни за что.
Судя по всему, Великолепное Трио распалось – милующиеся Грейнджер и Уизли не обращают ни малейшего внимания на… (Гарри)… Мерлин, что со мной сегодня!.. В былые времена этот костер страсти быстро потушили бы ледяные колкости Малфоя. Порой мне очень не хватает его замечаний – оказалось, что во всем Слизерине был только один человек с чувством юмора.
Но прежнего Малфоя нет. Его бледная тень сидит напротив остатков Трио, низко наклонившись над тарелкой. Обращенная ко мне левая сторона лица красива той утонченной, чрезмерной красотой, которой отличаются все мужчины его рода (в отличие от женщин – те всегда были просто пересушенными воблами). Правую он старательно прикрывает поредевшими волосами, но все равно все много раз видели, в какую чудовищную гримасу сводит ее нервный тик. Они с Уизли словно поменялись аппетитом – Драко ест жадно, без следа былого аристократического изящества. Четыре месяца без еды, с ежедневной пыткой Крусиатусом… пока несколько Ауроров не плюнули на идиота Фаджа и не взяли особняк Малфоев штурмом. Говорят, этот придурок все не верил в то, что Люциус и Нарцисса на стороне Волдеморта, пока ему не показали немой и пугающийся мышиного писка скелет, утопающий в подушках на койке в больничном крыле.
Драко давится, и Лонгботтом, с недавних пор его неразлучный спутник, опекун и переводчик, похлопывает его по спине. Малфой благодарит его взглядом. Пожалуй, Лонгботтом – единственный, кто может хотя бы приблизительно представить, что он пережил. Единственный, если не считать…
…Гарри.
Да сколько можно! При чем тут Поттер? Я смотрю на Малфоя и Лонгботтома, которому Дамблдор недавно разрешил переселиться в пустующие комнаты Слизерина, “чтобы Драко не чувствовал себя одиноким”. А думаю при этом почему-то о Поттере.
Гарри…
Нет, Поттере! Гарри он будет для своих забывчивых приятелей, для наседки МакГонагалл, для своего четвероногого крестного, наконец! А для меня он – Поттер. Сын Джеймса Поттера, которому я никак не могу отдать долг… А теперь, наверное, совсем не получится.
Интересно, Альбус ему сказал?
Взгляд против моей воли торопливо скользит по лицам, пока не окунается в озера изумрудных глаз под черной челкой. С первого дня этого учебного года они преследуют меня. Уроки у пятого курса Слизерина и Гриффиндора стали сущей пыткой. И так все курсы дружно решили, что перед войной учеба – ненужная роскошь, и даже на Зельеварении пытаются отлынивать, так еще эти глаза…
…В классе слишком мало учеников, мой шепот сухими листьями шелестит по углам, и я поневоле повышаю голос, чтобы хотя бы эхом заполнить пустующие места тех, кто никогда больше не сядет за парту. Во втором ряду, за взъерошенной гривой Грейнджер и рыжей шевелюрой Уизли, поблескивают круглые стекла очков, прячущие глаза цвета расплавленной весенней зелени. Гарри старательно водит пером по пергаменту, записывая рецепт. Но вот он вскидывает голову, пятерней отбрасывает челку со лба… смотрит на меня. Остальные тоже смотрят – десятки пар глаз… но от его взгляда почему-то приятная тяжесть ложится на сердце, а мое вымуштрованное тело забывает все уроки, и остается только мысленно благодарить Мерлина и неведомого портного за просторные мантии…
Какого тролля? Мало мне других проблем, так еще пятнадцатилетний спаситель мира-во-всем-мире соизволит с утра до ночи глядеть на меня зеленющими глазищами в поллица. В шумном коридоре, в обеденном зале, в Хогсмиде – всюду они преследуют меня. Дошло до того, что я вижу их отсвет в игре света на зеленой отделке комнат Слизерина.
Просыпаясь утром, я позволяю себе полежать несколько долгих мгновений, наслаждаясь спокойным светом, пробивающимся сквозь опущенные веки, отдаваясь плавному течению медлительных мыслей-снов – одно из тех редких наслаждений, которое я могу себе позволить. Почему-то с недавних пор все чаще это течение выносит меня в зеленый океан…
Что за бред! Похоже, нервы все-таки не выдерживают. Ведь это всего лишь мальчишка! Мальчишка. Пятнадцатилетний оболтус, который бродит по ночам по замку, отчаянно зевая – не потому, что интересно, а потому, что нельзя.
Потому что кошмары не дают ему спать. Как и мне.
Это уже мелочи! Какая разница, где страдать от бессонницы? Вовсе не обязательно шататься по Хогвартсу! Раз уже ему не спится, пусть занимается! Если бы этот лентяй и бездарь хоть раз за весь семестр открыл учебник по Зельеварению, то обнаружил бы на странице 489 рецепт сонного снадобья “Без сновидений”.
Для приготовления которого требуется восемнадцать редких компонентов и два таких, которые достать совершенно невозможно, если только у тебя нет доступа к моим личным запасам.
К которым он и так имеет полный доступ, в любое время дня и ночи! Но ведь он даже не пытается что-то сделать – он просто ночью шмыгает по замку туда-сюда, а днем сидит на занятиях с кругами под глазами размером в полновесный галлеон и смотрит, смотрит, смотрит на меня этими самыми глазами…
…затуманенными усталостью, как гладкая грань изумруда – чьим-то легким дыханием…
…мутными и тупыми, как у теленка! Стоит
мне задать ему вопрос, и он начинает мямлить что-то настолько неразборчивое
и невнятное, что даже его дружок с
подружкой косятся на него с жалостью. На свое имя реагирует, как Лонгботтом
в былые дни – все снадобья катятся по полу, а из того, что попадает в
котел, почему-то обязательно получается взрывчатая смесь. Пожалуй, этот
талант мог бы даже пригодиться каким-нибудь Аурорам, будь у него достаточно
мозгов, чтобы вспомнить, из чего он это сварил. Хотя стоит ли использовать
столь утонченное искусство, как зелья, для изготовления взрывчатки, которую
даже магглы делают в немыслимых количествах? Все равно что Философским
камнем гвозди забивать.
Неслышно скользя по классу от парты к парте, от одного булькающего котла к другому, я склоняюсь наконец над плечом Поттера. Как бы он там на меня ни смотрел, я никому не позволю лентяйничать на моих уроках. Тем более – перекормленному славой Мальчику-который-выжил-и-решил-что-это-дает-ему-право-ничего-не-учить.
От него веет горько-пряным ароматом юности и свежести, запах кружит голову, и я на мгновение поддаюсь его магии, наклоняюсь ниже, к беспорядочной копне смоляных волос, к трогательно пульсирующей жилке на шее, и сжатые тонкой ниточкой губы расслабляются…
Иногда мне кажется, что я схожу с ума.
Иногда мне кажется, что только изумрудные глаза не позволяют мне это сделать.
Внезапно оказывается, что в зале стало тихо, так тихо, что слышно, как трещат свечи. И я понимаю, что вот уже несколько минут, не отрываясь, самым откровенным образом пялюсь на (Гарри) Поттера. А остальные присутствующие - на нас.
Мы… то есть не мы, а он и я! - одновременно отводим глаза, одновременно встаем, невнятно извиняемся и выходим в разные двери. Я очень надеюсь, что эта синхронность не дошла до того, что на моих щеках появился такой же розовый румянец, что и у… (Гарри)… Мерлин!… Поттера.
Что, тролль меня подери, происходит?
Я почти бегу по коридорам, и портреты удивленно смотрят мне вслед.
ЧТО, ТРОЛЛЬ МЕНЯ ПОДЕРИ, ПРОИСХОДИТ?!!
Воздух путается в полах мантии, развевающейся за спиной траурным стягом.
Что от меня надо… (Гарри) …Поттеру?
Пальцы сами собой сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони.
Что мне надо от него?
Дверь бухает маггловской пушкой. Мантия летит в угол подстреленным гигантским вороном. Постель подставляет мне жесткую спину. Руки за голову, взгляд вверх, на черный от многолетней свечной копоти потолок…
Что?!!
Похоже, мое вышедшее из-под контроля тело знает все ответы лучше меня. Если бы я еще его спрашивал… Ну уж нет! Я провел много часов, отучая его от ненужных желаний, и был уверен в успехе, в том, что оно полностью покорно разуму… Не ожидал от него такого предательства.
И почему, в конце концов, именно Поттер? Почему не какой-нибудь слизеринец – они все равно дружно строят мне глазки, почему не кто-нибудь еще из моих тайных (ХА!) обожателей? Мерлин, не понимаю, что они все во мне находят. Моя мантия пропитана чарами-“маской”, из-за которых мои волосы выглядят сальными, а зубы желтыми, я уже сам привык к ним настолько, что забываю, как выгляжу на самом деле; этот вид должен оттолкнуть любую романтически настроенную несовершеннолетнюю (да и совершеннолетнюю тоже) особь – но практика расходится с теорией! Они летят на меня, как мухи на ме. Не проходит и месяца, чтобы я не обнаружил у себя в постели очередную обнаженную Лолиту или юного прыщавого Адониса. Конечно, выдворение их из спальни стало уже отработанным процессом и происходит почти без участия сознания, но тем не менее очень раздражает.
Особенно раздражает то, что некоторых Адонисов в других обстоятельствах я предпочел бы не выдворять.
И все-таки, почему Поттер? И когда все это началось?
…Очередной первый курс опасливо входит
под мрачный свод подземелья, ежится от холода и рассаживается по местам
– торопливо, но недостаточно быстро. Некоторые косятся на меня и поспешно
отводят глаза – мой взгляд пригвождает их к полу. Атмосфера подземелья
рассчитана до мелочей, все, вплоть до маринованной живности на полках
вдоль стен, должно вызывать у них страх. Страх означает повиновение –
этому меня научил в свое время Темный Лорд. О, его уроки нельзя было
не усвоить!
Ожидая, пока они рассядутся, я всматриваюсь в лица и (да, чего скрывать!) фигуры. Маленькое и почти невинное удовольствие – не зная даже их имен, попытаться угадать характер, представить, как они будут выглядеть в день выпуска. Вот этот, например, с каштановыми кудрями и глазами цвета ультрамарин – представляю, сколько девичьих сердец он разобьет… а может, и не только девичьих? Или тот – слишком худой, тонет в складках мантии, лохматые черные волосы, а глаза…
Длинные густые ресницы поднимаются, и изумрудный взгляд бьет, как Авада Кедавра. Мое сердце пропускает удар. Одно растянувшееся на вечность мгновение мы смотрим друг другу в глаза…
Рыжий и долговязый, несомненный Уизли (сколько у них еще таких в запасе?), дергает его за рукав, и нить разрывается. Я быстро оглядываю класс: никто ничего не заметил. Школьники чинно сидят за партами. Пора начинать перекличку.
Фамилия за фамилией, лицо за лицом… Ненавистное сочетание букв: “Поттер”. Я вскидываю глаза, ожидая увидеть сам не знаю, кого, но определенно не…
Зеленые глаза и непослушные волосы цвета воронова крыла. Вторая Авада Кедавра. Он похож на отца… наверное – но не слишком, иначе я бы заметил. Ненавижу…Не-на-вижу – яд горькой слюной на языке:
- Ах, вот как. Гарри Поттер. Наша новая… знаменитость.
Замечательно. Великолепно. Значит, я влюбился в Поттера, как только увидел его в первый раз – то есть когда ему было одиннадцать лет. Значит, я еще и педофил – для полного счастья!
…Что я только что сказал? Влюбился? Нет-нет-нет! Ни за что! Это просто оговорка! Оговорка, конечно, оговорка! И вообще, все это – одна сплошная оговорка, ошибка, глупость и недоразумение. Я к нему не испытываю ничего, кроме презрения и ненависти. И все мои фантазии – только от слишком долгого воздержания. Возможно, я был неправ, полностью лишая себя сексуального удовлетворения. Возможно, если исправить эту ошибку, все пройдет, и Поттер перестанет… лезть в мои сны и фантазии…
Мягкие руки воздушно-легко скользят по моей коже, даря тепло и ласку. Сладкая усталость уже ушла из тела, оставив после себя лишь воспоминание, припухшие губы просят новых поцелуев – и они не заставляют себя ждать…
… Стоп.
Это не фантазия.
Живые, мягкие, нежные, неумелые губы на моих.
Не фантазия.
Гарри.
Поттер.
- Поттер!
Испуганный выдох, легкое движение воздуха – а в комнате никого. Никого, как же… Смотрю туда, откуда слышится сбивчивое дыхание:
- Снимите плащ, Поттер.
Из ниоткуда появляется рука, стягивает капюшон с лохматой головы. Серебристая невесомая ткань падает к его ногам. Влажные губы полуоткрыты, смотрит на меня, как кролик на удава…
Встаю. Он ниже меня на голову.
- Могу я узнать, что вы здесь делаете?
Моргает. Отводит глаза. Взгляд скользит по моему лицу, фигуре… щеки наливаются пунцовым румянцем. Мерлин, я и забыл, что снял мантию, а вместе с ней – и чары-“маску”…
- Поттер, - вздрагивает, смотрит мне в лицо, - у вас проблемы со слухом? Я спрашиваю: что вы делаете в неположенное время в моей спальне? Собирались стащить еще что-нибудь для экспериментов мисс Грейнджер и ошиблись дверью?
- Я…
Пожалуй, я знаю, почему один из цветов Гриффиндора – красный. Только гриффиндорцы умеют так краснеть.
- Я люблю вас, профессор.
Обухом по голове – это еще мягко сказано.
Нет, конечно, можно было предположить…
а после… поцелуя… сегодняшней выходки даже предполагать не надо…
но мое сердце почему-то сбилось с шага и зарысило все быстрее и быстрее.
А ну, цыц!
- Мистер Поттер, - очень отчетливо и резко, с самым непроницаемым выражением лица, - вы понимаете, что вы говорите?
Судорожно кивает. Еще один Адонис на мою голову… которая отчего-то начинает кружиться, и это – что еще более странно – очень приятно… Хватит! Побольше желчи в голос – и…
- А мне кажется, не совсем. Указать вам на ошибки, или не стоит?
Молчит.
- Пожалуй, стоит. Во-первых, если вы не заметили, я – мужчина.
А то меня самого это волнует…
Он находит в себе силы, чтобы пренебрежительно пожать плечами. Вот как. Значит, наш чудо-мальчик – гей. Или би. Если уж отличаться от толпы, так во всем, да, Поттер?
- Во-вторых, я – ваш преподаватель.
Снова пожимает плечами. Действительно, в такое время, когда вся школа спит друг с другом чуть ли не прямо на уроках, и при том по ней разгуливает беглый убийца Блэк (знаю я, что он не убивал! Но ведь его еще не оправдали! И не оправдают, пока не поймают Петтигрю), наш с ним роман будет лишь следующим шагом. Поговорят и забудут… если будет кому забывать…
Стоп-стоп-стоп! Кто сказал “наш роман”? Я? Вам послышалось!
- В третьих, я втрое старше вас.
Ну, это даже для меня не причина, тем более в сочетании с пунктом два…
- В-четвертых, вы – еще несовершеннолетний. Вам пятнадцать…
- Мне может никогда не исполниться шестнадцать.
И двойная зеленая вспышка.
Значит, он знает…
Альбус сказал или сам подслушал? Да какая разница… Он знает - Черный Лорд поклялся, что Гарри Поттер не доживет до Нового Года. Ну, и один предатель из Пожирателей Смерти, но это уже мелочи…
Нежность…
Неожиданная, незваная, кипенно-белая нежность вдруг выплескивается откуда-то из неведомых тайников, и мир сворачивается до размеров этой комнаты, которая внезапно кружится зимней вьюгой, а когда останавливается – его лицо близко-близко, сбивчивое дыхание на моей щеке, и глаза плотно зажмурены…
“Нельзя!” - дергают за поводок все мои принципы, но от рывка он отстегивается, и фантазия становится явью во второй раз за этот вечер – сдается мне, и не в последний.
Стиснутая в кулак рука упирается мне в плечо, несмело расслабляется… влажные от нервного пота пальцы тыкаются в щеку, замирают, осторожно гладят… и внезапно он прижимается ко мне всем телом, мягкие губы восполняют недостаток умения будто только что проснувшейся страстью.
- Гарри… - шепчу я в коротком перерыве между поцелуями, и сам удивляюсь тому, как легко имя соскальзывает с языка.
- Северус… - отвечает он, и я снова удивляюсь, теперь тому, что мое имя, произнесенное учеником, не режет слух.
А потом мне уже некогда удивляться…
Ночь катится к рассвету, и мы лежим на узкой кровати (кто сказал, что у меня в комнате – королевское ложе, застеленное черным шелком?), и мое дыхание ерошит его волосы. Он еще не спит, смотрит в темноту, как и я – но веки тяжелеют, глаза закрываются…
Когда он уже балансирует на краю яви и сна, я наклоняюсь к самому его уху, маленькому, розовому, и тихо-тихо шепчу:
- Я люблю тебя, Гарри…
Рука, обхватившая мою там, где в кожу врезана Черная Метка, чуть сжимается в ответ.