Почти настоящее
Автор: Saint-Olga
Pairing: Блэк/Люпин/Тонкс
Rating: R
Жанр: Angst
Disclaimer: Все узнаваемое принадлежит JKR.
Размещение: если вы хотите разместить этот рассказ на своем сайте,
свяжитесь, пожалуйста, предварительно со мной.
Посвящается Die Marchen
У нее черные волосы - гладкая обсидиановая волна ниже пояса, украшенная
тонкой ниткой жемчуга. Настоящие волосы. Настоящий жемчуг. Мантия черного
шелка, сплошь покрытая вышивкой - черным по черному, как элегантно; отделана
горностаем, тоже настоящим. И между пышным облачком меха и черной волной
волос - лицо, в котором нет ни капли миловидности, только красота. Древнейшая
и благороднейшая красота древнейшего и благороднейшего дома Блэков. Почти
как настоящая.
- Смотри, что я нашла! - восторженно восклицает Тонкс, кружа с ней по
малой гостиной в неуклюжем гибриде вальса и танго. - Какая красавица!
Она качается в руках Тонкс, и агатовые глаза закрываются и открываются.
Большая, в рост десятилетней девочки, и на вид - как десятилетняя девочка.
Кукла.
В доме на Гриммольд-Плейс, 12, вечный мрак - как вечный траур. Род пресекся,
некому больше нести фамилию Блэков в века; и, осиротелые, головы домовых
эльфов на стенах беззвучно скорбят об этом. «Их было так много в этом
последнем поколении, - говорят они друг другу, и считают, и все время
сбиваются, потому что у них нет пальцев, чтобы загнуть: - Мастер Сириус,
да, и мастер Регулус; и мисси Беллатрикс, и мисси Андромеда, и мисси Нарцисса…
да…» Из пяти молодых побегов лишь два принесли плоды; и те - из привитых
на других стволах. И головы домовых эльфов печально качаются на своих
гвоздях - а может, это игра теней; и катятся редкие слезы из их иссохших
глазниц - а может, это игра света…
Нимфадора Тонкс, привитая на другом древе ветвь рода Блэк, плод смешения
достойной крови и недостойной, бродит по темным залам, зажигая повсюду
свечи; но едва она покидает комнату, сквозняк задувает их, хотя все окна
закрыты и все щели заткнуты. Дом стряхивает с себя световой наряд, вновь
и вновь погружаясь в траур.
А потом она находит куклу.
- Как тебя зовут? - спрашивает Тонкс, дотрагиваясь пальцем до фарфоровой
ручки. Кукла молчит. Взгляд ее устремлен поверх головы Тонкс на Люпина.
А его взгляд - на куклу; так проще не видеть каскад черных волос, укрывающий
спину метаморфа - живой, движущийся, глотающий сияние свечей. На ладони
они лягут живой, сухой, прохладной тяжестью - нет, не лягут; ложились…
Люпин не хочет, чтобы Тонкс оборачивалась, даже если в ее чертах сейчас
- древнейшая и благороднейшая красота. Он смотрит на куклу; кукла смотрит
на него и, кажется, его понимает.
В доме на Гриммольд-Плейс, 12, на стенах прямоугольные следы от портретов;
а портреты пылятся на чердаке. Люпин перебирает их, с трудом удерживая
тяжелые рамы, и всматривается в недовольные лица, ищет сходство. Вот линия
скулы; вот улыбка; вот складочка между нахмурившихся бровей. Много незнакомых
ему Блэков складываются в одного знакомого.
Колдографии в старом альбоме двигаются медленно, осторожно обходя пятна
сырости, разъедающие снимки. Люпин долго смотрит на изображение миссис
Блэк с двумя детьми, одетых по старинной моде в платьица. Сколько было
бы насмешек, попадись им этот снимок в школьные годы…
Тонкс влетает на чердак маленьким смерчем, тыкает пальцем в снимок и смеется:
«Неужели это…» Люпин улыбается через силу, и она осекается. «Прости».
Погасшее в ее взгляде веселье - новая капелька в чашу его вины. Для кого-то
всего год; для кого-то целый год.
Он спускается в гостиную, отряхиваясь от пыли, и встречается взглядом
с куклой. «Всего год», - говорят ее глаза. «И еще тринадцать лет».
Запах аконита ненавистен, как запах больницы для умирающего; но Снейп
подает ему кубок, как святое причастие, и Люпин пьет зелье и готовится
испить еще и свою долю насмешек. Вместо приветствия он уже услышал: «Неужели
я навсегда обречен на твое присутствие в моей жизни?» Но что поделаешь
- некому больше варить аконит для оборотня, и никого больше не захотел
Альбус посвящать в свой план. Ордену нужна информация. Люпину нужно зелье.
Источником и того и другого является Снейп - так почему бы не совместить
полезное с полезным?
- Как твой роман? - интересуется Снейп, отбирая кубок. - Наслаждаешься
медовым месяцем?
Люпин молчит, пытаясь подавить рвотный позыв от вкуса зелья.
- А как же прежняя страсть? С глаз долой - из сердца вон? Или «пока смерть
не разлучит нас…»
Это удар под дых; и Люпин шагает в камин. Выходя в доме на Гриммольд-Плейс,
он задевает каминную полку головой, и с нее падает кукла; он едва успевает
ее поймать. В черных глазах упрек.
- Я не мог иначе, - шепчет Люпин. - Она призналась… при всех… Как я мог
ей отказать?
Кукла не отвечает.
А когда всходит полная луна, Люпин выворачивается из-под зарывшихся в
шерсть рук Тонкс и убеждает себя в том, что человеку даже в волчьем обличье
не пристало выть.
В синем сумраке лица Тонкс не видно; а короткая стрижка вдруг оборачивается
потоком длинных густых волос, они скользят по груди, и Тонкс тихо смеется,
спрашивает: «Нравится?» - а Ремус задыхается, и реальность теряет очертания,
и ее голос кажется на мгновение ниже и глубже, и он отвечает: «Нравится»;
но идущая на убыль луна выкатывается из-за облака, и черты в обрамлении
черных прядей вовсе не древнейшие и благороднейшие, им не идет такая прическа,
не нравится, не нравится, не нравится…
Тонкс говорит, что это усталость после полнолуния; не слушая, он склоняется
между раздвинутых колен, извиняясь за свою несостоятельность. И когда
она последним всхлипом сообщает, что извинения приняты, и, бормоча ласковое,
стирает влагу с его щек, он вдруг видит на тумбочке у кровати куклу, которая
- совершенно точно - должна быть в гостиной.
Это, верно, игра теней; но ему кажется, что кукла укоризненно качает головой.
Люпин хочет спать, но сон не идет. Разлепив веки, он видит перед собой
куклу; ее фарфоровые щеки в темноте блестят, как будто она плачет. Он
снова пытается заснуть, но она будто мешает ему своим присутствием; и
он выбирается из теплых пут одеяла и рук Тонкс и несет куклу вниз, на
положенное ей место.
В гостиной гуляет сквозняк, и сквозь окно льется серый свет, от которого
комната кажется погруженной в воду. Люпин ставит куклу на каминную полку
и ежится. Тюль на окне внезапно кажется ему похожим на Завесу; усиливая
сходство, он так же едва колеблется, и кажется, будто из-за него звучат
голоса. «Это шуршит ночной сад» - говорит себе Люпин и делает шаг к окну;
сквозняк усиливается, и порыв воздуха приносит звук его имени. «Мне показалось»
- думает он, делая еще шаг, и пытается списать зябкую дрожь, гуляющую
по спине, на холод.
На тюлевую завесу падает тень - с той стороны окна.
«Это облако набежало на луну…» - убеждая себя, он отдергивает штору.
Темная фигура за окном толкает раму, и она распахивается, хотя Тонкс точно
запирала все щеколды.
Ремус смотрит, как иссиня-белая рука стягивает капюшон, и не верит, не
верит, не верит… но капюшон падает, и вот они - линия скулы, и улыбка,
и хмурая складочка между бровями; все вместе, будто собранные с разных
портретов в одно целое; и иссиня-белая рука протягивается к нему, зарывается
в волосы, он чувствует ее - настоящую, совсем настоящую…
Он не закрывает глаз перед поцелуем и только потому успевает заметить,
что рот Сириуса - рот дементора. Но вырваться он не пытается; к чему пытаться
удержать душу, которая давно уже принадлежит тому, кто берет ее только
сейчас.
Утром Тонкс всхлипывает в объятиях Молли Уизли, а Артур, чувствуя себя
лишним теперь, когда тело уже убрано, бродит по комнате; снимает с полки
куклу и долго вертит в руках. Бросает украдкой взгляд на свою жену, ее
пухлые руки, пухлые щеки… А у куклы руки тонки, и на лице - презрительное
выражение, и красота древнейшего и благороднейшего дома Блэк. Он любуется
богатым нарядом и на мгновение представляет вместо черных волос - светлые.
«Какая красавица, - думает он. - Почти как настоящая».