“Это любовь!”
“That’s Amore!”
Автор: Rawaan
Оригинал: http://www.sockiipress.org/~luthien/snapeff/archive/amore.html
Перевод: Leyli
Бета-ридер: DieMarchen
Рейтинг: R
Жанр: юмор
Пайринг: Северус/Перси
Саммари: Северус страдает. Перси целует. Происходит перебранка.
Диcклеймер: персонажи принадлежат Дж. Роулинг, сюжет принадлежит Rawaan. Разрешение на перевод получено.
О Господи. На душе у меня слишком многое, чтобы с этим бороться. Моя жизнь полна тихого отчаяния, воистину. Если бы я только мог сбросить оковы мерзостного служения и жить так, как уготовано мне судьбой: как Секс-Символ, достойный преклонения даже Перси Уизли.
Смеетесь?
Ничего смешного.
Он – предел моих мечтаний. Вольдеморт может бесноваться и творить вселенское Зло сколько его душе будет угодно, пусть даже мне суждено свергнуть его – мне все равно. Малфой и его паскудный сын получат по заслугам, а я не увижу этого – и мне все равно. Гарри Поттер наконец-то научится вести себя прилично и вылизывать мне ботинки – и мне все равно. Я хочу всего этого (отчаянно и страстно), но Перси мне необходим. Глубина этого чувства потрясает меня, хотя я давно смирился с подобными отклонениями своей натуры.
Это – ненормально. Я желал его долгие годы, и до сего дня мог себя контролировать. Я подавил свои желания и жил тайной жизнью так долго, что теперь во мне словно поселились два разных человека. Один мечтает о белоснежной коже, рыжих волосах и нежном шепоте. Другой – безучастен, далек от мира и ни единым взглядом не выдает силу своей – любви? Страсти?
Раковина, в которой прячется Перси – словно второй я. Его истинное лицо постоянно скрыто от мира маской; он позволяет мелким каждодневным хлопотам поглотить себя. Он прячется за стеклами своих очков, и роль школьного старосты, отточенная долгой практикой, ограждает Перси от людей так, что его не достигают любовь и привязанность.
И о, его глубина. Его жаркая, неизведанная глубина, о существовании которой не знает никто. Быть может, и сам Перси не подозревает о том, что может быть не только Совершенным Старостой. Откуда мне знать? Но я думаю, он знает о себе все, и живет тайной жизнью, где все его желания исполняются, и где он нужен.
Есть в нем и толика жестокости, понятная мне – его страстная приверженность к порядку, его потребность в правилах. Думаю, его пугает то, кем он может стать, будь у него хоть один шанс. Он мог бы достичь высот, ранее не виданных. Все это есть в нем, да, есть.
И все же. Я люблю его. Это странное, палящее чувство, так для меня не характерное. Я люблю в нем все – и то, что скрыто и то, что явно. И как бы я ни пытался совладать с собой, низвести свои чувства и мысли до приемлемого уровня, я продолжаю мечтать о волосах того же цвета, что и кровь, предательски шумящая в моих жилах каждый раз, когда он близко.
Дьявол ее побери.
Почему это желание преследует меня столь жестоко? Логично было бы предположить, что мои чувства со временем померкнут; что я привыкну к тому, что лишен того единственного, что нужно мне даже больше моего счастливого котла.
Но нет, я не смею шутить над своим чувством, оно слишком сильно. Так сильно, что даже юмор не принесет мне успокоения.
Ибо он все еще мой ученик, а я его учитель. Ибо он юн и неиспорчен, а я стар и давно запятнан, ибо он прекрасен и заслуживает того, кто сможет любить его бесконечно – поэтому я навеки замкнусь в молчании.
Так что я меряю кабинет шагами и предаюсь размышлениям, и представляю себя в его объятиях, когда уверен, что никто не смотрит. С тех пор как Блэку удалось пробраться в замок, мне приходится чаще дежурить по ночам. Я не отлыниваю от работы, но мне нужно чем-то скрасить долгие, утомительные ночные часы. А что может быть лучше образа Перси, привязанного к кровати, почти обнаженного, с глазами, сияющими страстью?
О, дьявол. Мне нужно развеяться. Мне нужно любить и быть любимым.
Фу. Теперь я заговорил словно какой-нибудь сентиментальный маггловский психотерапевт. Уверен, Люпина это возбудит до дрожи в коленях. Пожалуй, стоит найти и помучить его.
Хмм. Мне только и остается, что биться головой о стену, пока я не выбью оттуда всю эту дурь. Однако, умри я столь быстрой и легкой смертью, я никогда больше не увижу Перси, разве что он с минуты на минуту заглянет в подземелья. И в том, и в другом есть свои преимущества. Проклятый мальчишка. Но такой красивый.
Ах, Перси. Глаза подобные тысяче лун, сияние, озаряющее замок. Кошачья походка и, о-о-о, сверкающий значок старосты. Ням.
Стоит перестать добавлять Особый Компонент в вечерний кофе. От него я разнюниваюсь. Если подумать, надо вообще прекращать готовить Особый Компонент.
Хм. Да. Перси. Я все еще в шоке.
Шествую по коридорам, источая запах секса, когда до меня доносится шум со стороны Купальни Старост. Зловеще ухмыляюсь и в злорадном предвкушении потираю руки: Купальня – одно из самых популярных Мест для Нелегальных Встреч в Хогварце, а я в настроении для очищающего душу разноса.
Итак, я вхожу, и вдруг пара длинных сильных рук обвивает мою талию. Опасаясь атаки, выхватываю палочку (будь прокляты Дементоры и прочие прислужники Волдеморта!), но неожиданно жаркие губы касаются моих, и я осознаю, что целую Перси Уизли.
Должен признать, это... не то, что я ожидал найти в Купальне Старост. Как он узнал, что я буду здесь? Неужели он знает о моих ночных вылазках, неужели наблюдал за мной в то время, как я наблюдал за ним?
Я мысленно одергиваю себя. Перси Уизли, свет моей жизни и источник вдохновения множества откровенных рассказов, запертых в сундуке у меня под кроватью, меня целует! Я принимаюсь за дело всерьез.
Его очки мешают нам, и я их убираю. Он творит что-то непотребное своим языком, и я не могу сдержать всхлип:
– Перси…
Как долго я грезил об этом? Как долго я мечтал о том, чтобы сжать в объятьях его тонкий стан так крепко, как сжимаю сейчас? Его волосы даже мягче, чем я себе представлял, кожа восхитительна до безумия.
– О, Невилл, – вздыхает он.
Невилл? Я, естественно, остолбеневаю. Вытаскиваю палочку и освещаю комнату быстрым “Люмос”.
– О, Господи, – неожиданно произносит Перси. – Вы не Невилл.
– Нет, – отвечаю я. Очень тихо.
– А. Ясно. Мамочки.
– Вот именно, мамочки.
Я в отчаянии ретируюсь.
Лонгботтом. Чертов пацан.
Я бы сейчас на кого-нибудь наорал. Очень громко.
Как я мог так потерять контроль? Я сдерживал себя несколько лет – противостоял соблазнам плоти и, черт возьми, сопротивлялся красоте мальчишки. Во всяком случае, прилюдно.
А теперь... Теперь...
Я поцеловал его. Вернее, он поцеловал меня. Но когда я ответил на поцелуй, он думал, что целуется с Лонгботтомом.
Клянусь, если на следующем уроке Лонгботтом растолчет хоть на одного жука больше, чем написано в рецепте, я брошу его в подземелья к Филчу отрабатывать взыскания до конца года.
Нет. Нельзя быть мелочным.
Хотя это может быть неплохим развлечением.
Как Перси вообще мог принять меня за Лонгботтома? Даже в темноте – мы с ним не то чтобы похожего сложения. И если я знал, что целую Перси, почему он не знал, что целует меня?
Я, конечно же, знаю, почему. Потому что я хотел дотронуться до него – не говоря уже о поцелуях – с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать. С тех пор, как я осознал, что в этой погруженной во мрак невежества дыре нет никого, кто понимал бы истинное значение Зелий, значение контроля над нашими основными инстинктами. Хогварц переполнен бушующими гормонами и порочными связями. Практически невозможно провести ночь, тихо патрулируя коридоры. Обязательно наткнешься либо на пятикурсников, обжимающихся в первой попавшейся “секретной” комнате, либо на Люпина, которого приходится загонять в его комнату, строго отчитав за то, что он опять ждет меня под дверью, умоляюще глядя большими щенячьими глазами. Проклятые вервольфовы гормоны. Не знаешь, кто хуже, он или студенты.
Но – Перси… Я понял, что в нем было нечто особенное сразу, как только его увидел. Первокурсник, в одиночестве сидящий за своей партой, – он пришел на урок раньше всех. Что-то во мне щелкнуло и раскрылось, когда я увидел, что он расставил все на своем столе – свитки пергамента, перья, чернила – по местам. И тогда я все понял.
Но разве я поддался своим инстинктам? Нет, не поддался. Я держал себя в руках, силой воли подавляя свои безнравственные влечения. Потому что мальчик не был готов – он был еще дитя. И еще потому, что я сам не был готов допустить кого-то к себе, а я знал, что пойду на это, если поддамся своим темным и отчаянным желаниям.
И что я получил? Ничего. Ничего, говорю вам. Я был едва не до полусмерти зацелован объектом своей страсти, и тут же узнал, что это не меня он желал, а проклятого Лонгботтома.
Слишком зол, чтобы рационально мыслить. Стоит сварить Зудного зелья и незаметно налить его в малфоевский набор по уходу за метлой. Это меня подбодрит.
Проходят дни, а я по-прежнему безутешен. Надо сказать, я неотразим, когда безутешен. Если бы я был кем-нибудь другим, я бы давно уже на себя набросился. Впрочем, и Люпин пытается сделать это при малейшей возможности. Я опять застал его голым, когда принес ему очередную порцию зелья. Чертовы вервольфы. И почему их не держат на транквилизаторах?
А, черт. Одну минутку.
Ах. Вот так лучше. Этот паук надо мной издевался, пока я не размазал его по полу. Если бы я только мог сделать то же с Малфоем.
Однако. Я не знаю, что делать. Я не могу учить Перси, потому что... ну, он меня поцеловал. И я вернул его поцелуй. Я ненавижу чувствовать себя влюбленным подростком.
Но, откровенно говоря, я не знаю, каково быть влюбленным подростком. Я уверен, что раньше ничего подобного не чувствовал. С другой стороны, и в бытность мою подростком передо мной не разворачивались вереницы очаровательных особ, в которых так и тянет влюбиться, не так ли? Нет, ну в самом деле.
Бессмысленный педантизм. Хотя этим я зарабатываю на жизнь. И если бы я не был так невероятно аккуратен со своими зельями, я бы давно взорвался. Или превратился бы во что-нибудь особенно неприятное. Не то чтобы у меня никогда не было оплошностей, но прилюдно я их никогда не признаю. И для всех остальных я всезнающий, вездесущий и самый сексапильный мужчина в Хогварце.
Чертов, чертов Лонгботтом.
Перси задержал меня сегодня в коридоре. Я воистину задница.
И ведь он так умоляюще на меня смотрел. Я едва не растаял. Но я профессор Северус Снейп, я не таю. Даже тогда, когда он спросил: “Сэр? Можно с вами поговорить?”.
Нет, я не пал к его ногам и не умолял овладеть мною всеми возможными способами. Вместо этого я лишь бросил на него ледяной взгляд и ответил: “Вам хотелось бы со мной поговорить? Вы, должно быть, шутите”, и поспешно удалился.
Иногда мне хочется себя пнуть. Да так, чтоб было больно.
Сегодня Перси Уизли исполняется восемнадцать. Я совершенно несчастен. Я хотел бы подарить ему все подарки, которые накупил для него за семь лет, но если я начну осыпать его подарками сейчас, в нынешних обстоятельствах, положение будет двусмысленнее некуда.
Разве что я добавлю к списку подарков поцелуй.
А, будь прокляты эти неконтролируемые порывы. Ушел принять холодный душ.
Хгм. Не уверен, что именно сказать. Был в “Трех метлах”, пытался утопить свои печали в чем-то, от чего не разило подземельем, и... хгм.
Во-первых, не знаю, с чего начать. Я сидел за барной стойкой, предаваясь отчаянию, и вообще неплохо проводил время. Услышал пьяные выкрики за спиной, но не стал (был не в настроении) тратить на шайку студентов Стандартный Злобный Взгляд.
Сразу догадаться, что вышеназванная братия тоже празднует день рождения Перси, не смог, а потом стало слишком поздно. Должен заметить, я рад, что больше никогда не буду восемнадцатилетним. Не могу представить, что обрадуюсь, если меня зальют пивом до полного окосения. Бедный Перси.
Хотя... он наклюкался так, что во все горло исполнил “Это любовь!”, неустойчиво балансируя на столешнице.
Перси, танцующий на столе. Черт возьми. Минутку, холодный душ.
Да. Итак. На чем я остановился?
Ах, да. “Это любовь!” У него удивительно приятный голос. Совершенно неожиданное, но, разумеется, чрезвычайно соблазнительное открытие.
После этого, увлекшись грезами о неожиданно трезвом Перси, подступающем ко мне и признающемся в любви, я на время потерял нить их, с позволения сказать, разговора. Того, о чем я мечтал, не произошло. Вместо этого я услышал голос, отважно провозгласивший: “Не боюсь С-с-снейпа!”
Я застонал. Пьяный Перси заявляет, что я не повергаю его в ужас. Нет, ну в самом деле. Я повергаю в ужас всех без исключения. Это профессиональное.
“Требуется: Профессор Зелий. Должен быть чертовски сексуален, носить мантию, достаточно свободную, чтобы как студенты, так и персонал фантазировали о том, что под ней находится, и обладать способностью повергать в ужас практически кого угодно”.
Впрочем, я отклоняюсь от темы. Из услышанных мною обрывков разговора становилось понятно, что компания шестикурсников подбивала Перси сделать со мной нечто невыразимо ужасное. Что конкретно, я разобрать не мог, ибо каждый раз, когда об этом заходила речь, они начинали хихикать. Никчемные дети. Я бы сбежал, если бы они действовали как взрослые. Но, когда я осознал, чего они хотят от Перси, было уже слишком поздно. Он уже нетвердо ковылял ко мне, лавируя между столиками.
– С-снейп... та-акой сексуа-альный… – бормотал он, спотыкаясь по пути к стойке бара.
Я сделал вид, словно бы и не переставал дышать.
Я не шевельнулся бы, даже если бы мог. Позже я всегда могу оправдаться тем, что не знал, к чему идет дело, а большинство студентов настолько пьяны, что не найдут дорогу в общежитие, не говоря о том, чтобы вспомнить Смертельный Трюк Перси.
Итак. Перси подступил ближе. Я ждал. И он поцеловал меня. Глубоко и пылко, со страстью, удивившей и почти испугавшей меня.
Потом его вырвало, и он потерял сознание в луже собственной рвоты.
Я его почистил, как мог – в некоторых случаях палочки просто бесполезны – и ушел. Большая часть его друзей тоже отключились. Тц-ц-ц. Дети в наше время пошли. Неужели их никто не учил пить? Куда катится мир?
Я четко осознаю, что запечатленный на моих губах поцелуй был всего лишь результатом поглощения большой дозы алкоголя. Но я до сих пор не могу заставить свои строптивые мысли оторваться от того, как его губы скользили по моим. И того, какими сладкими они оказались, хотя мы оба были подшофе. И – от всего остального. Я не могу изгнать из головы его образ, он пляшет передо мной в одних только кожаных штанах и не дает мне жизни.
Будь он проклят. И будь проклят Лонгботтом. И будь проклята эта девчонка из Рейвенкло, которую я с ним видел. Кристалл.
Верно. Внести в список заданий: “Устроить Кристалл веселенькую жизнь”. Затем попробовать спать без снов о Перси. Или о том, как я поднимаю бунт против всей школы и с криками “Я отомщу!” устраиваю беспорядки, вооружившись автогеном. Дьяволу, в конце концов, не нужен адвокат. Если только вы не Вольдеморт, в этом случае вам их понадобится сотни три, не меньше.
Решил утопить свои печали в работе. Быть может, если достаточно долго орать на Поттера, можно забыть о Перси. Гореть ему в аду, этому Перси.
Перси, скачущий среди пылающих котлов с серой, с таким выражением лица... В облегающих красных кожаных штанах.
Тысяча чертей! Я преодолею это.
Собираюсь сварить самое заковыристое на свете зелье. Ну, может, не самое заковыристое, потому что для него требуется принести на рассвете в жертву девственного слизеринца, и, ну, я не думаю, что смогу найти девственного слизеринца. Похищать первокурсника слишком хлопотно, и я не уверен, что выдержу его компанию с полуночи до рассвета. Господи Иисусе. “Профессор Снейп, а почему гриффиндорцы такие порядочные?”, “Сэр, а почему мы не можем убить всех грязнокровок прямо сейчас?”, “Профессор, вы не могли бы поговорить с Макгонагалл и сказать ей, что она не может завалить меня на экзамене по трансфигурации? Она что, не знает, кто я такой?”, “Мой отец говорит, что я могу править миром, я должен признаться, я с ним согласен. Можно я убью хоть одну грязнокровку? Ну, пожалуйста, сэр?”
Пардон, я отвлекся.
Решил приготовить Зелье Замешательства – с безмятежными днями, потраченными на постижение его мельчайших деталей у меня связаны теплые воспоминания. Кроме того, оно вкусно пахнет. Есть небольшой риск, так как от его паров я становлюсь слегка легкомысленным, но с этим я справлюсь. Я, в конце концов, Профессор Зелий. Я рулю.
Вот так. Зелье почти готово, и ни одного Перси поблизости. Испытаю его на лягушках: если зелье сварено правильно, они подумают, что они мартовские коты.
Через несколько минут:
Итак, оно сработало. Шумные маленькие паршивцы, это точно. Я бы отдал все на свете за возможность подлить зелья Трелони в тыквенный сок в следующий раз, когда она снизойдет до общения с нами, смертными.
О, как я люблю эту мелочность духа; я принимаю ее с распростертыми объятьями. Месть так сладка. Трелони как-то – когда думала, что никто не слышит – назвала меня бездарным недалеким старым мерзавцем (неважно, что я делал в ее комнатах, когда она думала, что ее никто не слышит. Я осуществлял один свой план, это все, что вам нужно знать). Зелье научит ее вежливости.
Думаю, прежде чем подливать зелье, стоит подождать, когда она сядет рядом с Хуч. Чертова кошка заплатит за “Помело в заднице по самые прутья”.
Я еще забавней, чем стадо мантикор.
Все еще поздравляю себя с успешным смущением нескольких амфибий, когда слышу, как скрипнула, открываясь, дверь. Только один человек может ко мне вот так вломиться.
– Черт возьми, Дамблдор, я отказываюсь тереть вам спинку, пока вы играете со своей резиновой уточкой! Вы что, не понимаете, когда вам говорят “Я лучше сгорю в аду”?
Молчание.
Ну вот, теперь я его обидел и должен буду скармливать ему лимонные дольки, пока он не перестанет дуться.
Черт.
– Э-э-э. Профессор Снейп?
Перси! Я с трудом заставляю себя обернуться медленно.
– Да?
Ледяным голосом. Совсем неплохо.
– Я хотел с вами поговорить.
Черт возьми, как он прекрасен.
– Продолжайте.
Он пытается шагнуть вперед, но я останавливаю его одним взглядом. Чем дальше он от меня, тем лучше. Возможно, я и мастер самоконтроля, но есть вещи, с которыми не справиться даже мне. И к тому же, пушистый зеленый мох, окружающий дверной косяк, красиво контрастирует с его волосами.
Он смущен, его взгляд останавливается на лягушках. Теперь он озадачен.
– Не то чтобы вас это касалось, но на этих лягушках я испытывал зелье. Жизнерадостный галдеж, не так ли? Я думаю, стоит продавать запись под названием “Звуки Подземелий – Музыка Расчленителей Трупов”. Как думаете?
Он смаргивает.
Я не без труда подавляю желание сказать “Простите, у меня эрекция” и ненадолго отлучиться во внутренние покои. Подумываю, не стоит ли убраться в свои комнаты, но он подходит ближе, и на сей раз я не нахожу сил остановить его. За стеклами очков его глаза отливают сталью, и я в буквальном смысле слова трепещу.
– Послушайте, – начинает он, – я не хочу играть с вами в игры.
Он вспыхивает, потом начинает сначала. Вот вам и стальной взгляд.
– Я имею в виду, я хочу. Но не в этом смысле. Я имею в виду...
Прикидываю, стоит ли захихикать, но решаю, что это будет не мудро. Кроме того, профессора зелий не хихикают. Изредка они фыркают в злобном ликовании, но кроме этого им не позволено никаких проявлений веселья. Никогда.
Перси все еще говорит. Или, скорее, пытается.
– Я искал вас несколько дней, но каждый раз, когда я пытаюсь войти сюда, меня отбрасывает магический заслон. Сегодня я пробился одним рывком. Жжет как сволочь, но это неважно. Вы перестали обедать в Большом зале, и после экзаменов по зельям ни на кого не смотрите, только вылетаете из комнаты, сразу как прозвонит звонок.
Класс. Он заметил мою летящую походку. Я гадал, заметит ли ее хоть кто-нибудь, кроме нашего вечно возбужденного вервольфа.
Я храню молчание. Почему-то мне сложно следить за его мыслью. Как правило, я чувствую себя куда сообразительнее, чем сейчас.
– Профессор. Слушайте. У меня скоро выпускной, и я во всех отношениях вам больше не студент. Поэтому я захотел прийти к вам сюда и поговорить как мужчина с мужчиной...
Как мужчина с мужчиной? Как мило. Хочется ущипнуть его за щечку. А потом затащить в постель.
– ... и сказать вам, что я много думал в последние дни, и принял решение.
Он придвинулся ближе, слишком близко. Когда это случилось? Не знаю, что нужно делать, поэтому прибегаю к сарказму. Всегда помогает.
– Гриффиндорец? Думал? Вы, быть может и староста, но сейчас явно зашли не с того конца.
Ох, Перси. Лучше мы не будем про конец.
Черт возьми.
– Пожалуйста, сэр. Из всех, кого я знаю, только у вас есть со мной что-то общее – вы понимаете истинную ценность правил и знаете, что всему свое время и место, и видите, что в жизни есть нечто большее, чем жалкие банальности – но эти банальности необходимы для достижения цели, и…
– Перси, – прерываю я его, – сочувствие – еще не привязанность.
Я замечаю, что назвал его Перси, а не Уизли, только когда становится слишком поздно. Он тоже это замечает. Дьявол. Тем не менее, он продолжает:
– Вы понимаете, что безопаснее наводить страх, чем вызывать любовь, и я это уважаю. Но вы также способны любить – способны на глубокую и сильную страсть. Я вижу это по вашим глазам. Они совсем не так холодны, как раньше.
Почему? Почему я? Почему до меня только сейчас дошло, что пока я избегал его, он следил за мной? Почему моя проклятая совесть не позволяла мне принять его внимание, принять его?
Я не могу с ним так поступить. Я не могу запятнать его. Он слишком молод, слишком чист. Я не смею…
О, господи. Он подходит ближе. Еще ближе. Он наклоняется, кладет руки мне на грудь, сочные губы чуть приоткрыты... и вдруг лягушки хором издают мощный вопль. Он взвизгивает как девчонка и подскакивает едва не на метр.
– Черт возьми, Снейп, успокойте, ради бога, своих лягушек!
О, теперь я Снейп. Он начинает злиться.
Я взмахиваю палочкой.
– Мои лягушки успокоены.
– Я должен с вами поговорить. Как следует. Безо всяких орущих лягушек или постоянных насмешек.
– Прошу.
– Вчера, в баре... я знал, что это были вы. Когда я вас поцеловал. В этот раз я знал, что это были вы.
– Ты совершенно точно не знал, что это был я. Ты был абсолютно пьян.
Он, кажется, смущается, и правильно. Я, наконец, понимаю, что случилось! Я вдохнул слишком много паров Зелья Замешательства. Ну, ничего.
– Что я хочу сказать – это не Невилла я хочу. И не Пенелопу, если уж на то пошло. А вас. Кого я хочу, то есть.
Как мило он выглядит, когда заикается. Я никогда не видел его таким ошеломленным. Ни одного из них.
Я моргаю. Один из них исчезает. Черт. Подумать только, насколько было бы веселее с двумя Перси.
Я склоняю голову к плечу.
– Почему?
– Что “почему”?
– Почему ты хочешь меня?
Это смущает его еще больше. Очевидно, ни один из воображаемых разговоров со мной не принимал такого оборота. Ну, ничего.
– Потому что. Вы умны...
– Я более чем умен.
Он бросает на меня взгляд. Он растерян. Вдобавок он, кажется, беспокоится о моем душевном здоровье. Не важно. Я знаю, что полностью себя контролирую. Теперь осталось убедить в этом его.
– Хорошо, более чем умны, – продолжает он. – И отважны, и добросердечны, хотя и пытаетесь это скрыть, и, ну, вы привлекательны. Очень привлекательны.
– А у тебя, мой мальчик, приятный певческий голос. Тебе этого никто не говорил? Ты восхитительно исполнил “Это любовь!” на свой день рождения, помнишь?
– А еще, – продолжает он, отчаянно желая закончить мысль, – я не знаю никого кроме вас, у кого столько же контроля над собой, сколько у меня.
– Это, мой дорогой Перси, верно. Мы оба параноики неизмеримых размеров. По крайней мере, – сострил я, – у меня неизмеримые размеры. А у тебя?
– Профессор Снейп? – взволнованно спрашивает он, пропустив мимо ушей мой вопрос. – Вы в порядке? Вы, кажется... покачиваетесь.
Я осознаю, что и в самом деле раскачиваюсь. Из стороны в сторону. Чертово Зелье Замешательства.
Я прихожу в себя, чувствуя, как Перси лупит меня по лицу, взволнованно повторяя мое имя.
– Несмотря на то, что мне невыразимо приятно, что ты называешь меня Северус, Перси, – я отталкиваю его руку, – должен признаться, что нахожу искусственное дыхание рот в рот более предпочтительным способом извлечения меня из бессознательного состояния.
– Хватит, – он скрипит зубами, – трепаться.
О-о-о. Разъяренный Перси. Разъяренный Перси верхом на мне. Совсем неплохо.
– Да, – говорю я.
– Хватит, черт тебя дери, трепаться, Снейп.
– Да, – повторяю я.
– Что “да”?
– Да, ты будешь моим. Да, я хочу тебя. И да, ты можешь продолжать сидеть у меня на груди, хотя если ты не против, мы можем перебраться на кровать. Там, знаешь ли, удобнее, чем на каменном полу. Такие полы не слишком хороши для нежных юных гриффиндорских задниц.
– О, – говорит он.
Я усмехаюсь. Забавно. Никогда раньше не видел его ошарашенным.
– Да. Или, если хочешь, мы можем отправиться в Купальню старост и наложить на дверь очень, очень сильное проклятие, отпугивающее посетителей.
– О, – повторяет он.
Что ж, я, судя по всему, влюбился в весьма красноречивого юного гриффиндорца. Может, стоит попросить его спеть. Образ Перси, привязанного к кровати, одетого – хм, скорее, совсем раздетого – и распевающего нечто по случаю развратное захватил меня, и... нет, нет, ничего. Он, в конце концов все еще сидит на мне. Может, нам и вовсе не придется никуда идти.
Проходит несколько часов. Бурных, счастливых часов, в течение которых Снейп доказывает, что не зря носит титул Великого Секс-Символа Слизерина.
Позже:
– Э, Северус?
– Да?
– Ты меня любишь?
– О, я люблю тебя. Я только не буду с тобой нежничать, вот и все.
– Это ничего.
– Иди сюда, я тебя обниму.
Через несколько минут:
– И вот так я с тобой не нежничаю. Черт, я теряю сноровку. Ну и ладно. Я здорово успокоился в последнее время. По крайней мере, больше не ношу пояс, полный смертельных зелий.
– Что?
– Ничего. Спи. Поговорим утром.