Мгновения апреля
Автор: Allie
Pairing: Сириус/Гарри
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance
Дисклеймер: персонажи принадлежат Дж.К. Роулинг.
Размещение: с разрешения автора.
Интерлюдия
Наверное, мы никогда не узнаем всей правды о тех событиях. Даже сейчас, всего десять лет спустя, так называемая Вторая Неоконченная окружена множеством домыслов, слухов, непроверенных теорий и мистификаций. Официальная версия событий, предоставленная Министерством Магии настолько полна противоречий и логических нестыковок, что не выдерживает никакой критики. Наиболее непротиворечивым представляется объяснение, которое дает в работе "О критических параметрах и перегрузке магических структур" коллектив авторов под руководством Альбуса Дамблдора и Николаса Фламеля. Одна из причин, по которым эта работа представляется заслуживающей пристального внимания, - участие в ее написании того самого Северуса Снейпа, который, по некоторым сведениям, состоял в близком окружении Томаса Реддла, также известного как лорд Вольдеморт. Вкратце, выкладки авторов сводятся к тому, что Реддл, стремясь достичь практического бессмертия с помощью темной магии, использовал настолько сильнодействующие и противоречивые способы, что аккумулировал в себе настолько огромное количество энергии, что оно нарушило равновесие пространственно-временного континуума. Естественное восстановление равновесия (часто называемое Эффектом Маятника) привело не только к окончательному распаду личности и физического воплощения Реддла, но и к многочисленным всплескам природной магии, а также к активизации некоторых аномальных магических артефактов. Именно с этими событиями связывают, в частности, разрушение Отдела Тайн Министерства Магии (кстати, до сих пор не подтвержденное официально). В тот же период возникает так называемая аномалия Б., которая до сей поры относится официальной магической наукой скорее к курьезам и загадкам природы, и которая никогда тщательно не исследовалась. Здесь мы уже вплотную подходим к главной теме этой работы, персоналиям Второй Неоконченной…
"Победа без Героя, герои без победы. Вторая Неоконченная в лицах". Алистер Каллен, Блоттс-пресс, 2008.
1.
Ожидание когда-то убивало тебя. Ожидание, бездействие. Теперь оно убивает меня. Впрочем, у меня есть надежда. Когда я смотрю на твое лицо, я все больше убеждаюсь в том, что надежда все еще живет. Живет, дышит… Но пока - не больше. Когда я сижу у постели, взяв твою руку в свои, словно пытаясь передать часть своих сил, мне кажется, что твое лицо становится совсем безмятежным, юным и беззащитным. Во сне разглаживаются морщины, а тени скрадывают седину в волосах.
А я сижу и все держу тебя за руку. И вспоминаю - что же я сделал не так на этот раз? Мог бы я что-то изменить, если бы снова не поддался порыву, не попался бы уже второй раз на ту же удочку, а хотя бы посоветовался со старшими? Меня утешают, мне в тысячный раз говорят, что в этот раз я поступил совершенно правильно, что я сделал все, что мог, и даже - больше.
А я снова вспоминаю себя, сидящего, прижавшись спиной к холодной кладке стены, как всегда в той же комнате, в той же позе, где столько времени провел ты два года назад, такого же забытого всеми и никому не нужного. "Ради твоей же безопасности", - говорили они. "Мы еще ни в чем не уверены. Он уже исчезал, да и в любом случае, остались Упивающиеся". Они всегда хотят мне только хорошего. Почему же я их так ненавижу?
А потом был яркий, потусторонний свет из зеркальца, которое ты подарил мне. С тех пор, как ты исчез, я все время таскал его с собой. На всякий случай. Ни на что не надеясь. И вот - случай наступил. И я помчался туда, под осыпающиеся уже своды Отдела Тайн, я пробился сквозь этот хаос, это безумие и мрак, и я почти успел - я нашел тебя. Видимо, завеса каким-то образом исторгла твое тело. Говорят, это необъяснимо. Говорят, что такого не может быть. Говорят, что это как-то связано с Его исчезновением. Но ты вернулся. Ты - или только твое тело? Но все, что мне остается - надеяться.
И я уже который день сижу у твоей постели, взяв твою руку в свои, и смотрю на твое лицо. И то ли по воле игры теней, то ли по прихоти истерзанного разума, мне кажется, что ты превращаешься в того мальчика с фотографии в моем альбоме.
2.
Они тоже приходят к тебе - но редко. У всех свои дела. Все так заняты - охотой на уцелевших Упивающихся, восстановлением разрушенного, исследованиями… Только про меня все забыли. Кто я теперь - никто, ружье, которое так и не выстрелило, нарушив все законы классической пьесы, не оправдавшаяся надежда, ненужный хлам.
Чаще других приходит профессор Люпин. Он тоже сидит у твоей постели и держит тебя за руку. Словно бы также пытается передать тебе хоть каплю жизни. Когда он приходит, то начинает говорить с тобой, словно бы надеясь, что ты услышишь. Он говорит все тише и тише, пока совсем не замолкает. На его лице, обычно таком мягком и молодом, несмотря на седину в волосах, все четче проступают приметы возраста. В конце концов, он вздыхает, сжимает твою руку, целует тебя в висок и уходит.
И ты снова остаешься только со мной. Я глажу твое лицо кончиками пальцев, провожу рукой по волосам. Я прикладываю твою ладонь к своей щеке. Но ты не отвечаешь. Когда мне становится совсем плохо, когда в этот жутком доме не остается никого, кроме нас, я ночью приходу к тебе и ложусь рядом, чтобы чувствовать тепло живого тела. Если бы кто-то узнал об этом, меня, наверное, посчитали бы сумасшедшим. Но я-то знаю - ты вернешься.
3.
Когда я понял, что мне это не кажется? Когда окончательно уверился, что с твоим временем творится что-то неладное? Наверное, всего за пару недель до того, как ты вернулся. В тот день, когда я проснулся и понял, что лежу, уткнувшись носом тебе в плечо. Когда после давешней черной депрессии, меня вдруг заполнило ощущение бессмысленного, беспричинного счастья. Я знал - все будет хорошо.
Я встал с кровати и раздвинул тяжелые шторы. Я впустил в комнату солнце и воздух. Он был еще холоден, но я почувствовал запах весны. Я оглянулся и понял, что яркий солнечный свет не может обмануть - ты действительно выглядел почти моим ровесником, тем мальчишкой с фотографии. И я чувствовал, что когда ты откроешь глаза, они будут снова ярко-синими, а не блекло-голубыми, как в последние годы.
В тот день впервые за пару месяцев я вышел из дому, не побоявшись оставить тебя одного. Я знал, что не пропущу ничего важного. И я просто бродил по улицам, наслаждаясь запахом весны, я чувствовал себя так, словно пробуждаюсь вместе с природой от долгой спячки.
Под подошвами тяжелых ботинок пролетали километры тротуаров, и я знал - еще чуть-чуть, и мы пройдем здесь вместе с тобой. Шапка пены над моим капуччино обещала, что ты вернешься. Запах имбиря и корицы в бакалейной лавке около дома говорил - уже скоро. Бестолковые серые птицы, которые дрались за кусочки моего пирожка, косили на меня глазками-пуговками, подтверждали - зима кончилась и для нас тоже.
4.
А потом ты проснулся. Просто однажды утром, когда я вошел в твою комнату, ты открыл глаза - они и вправду были синие-синие - и недоуменно посмотрел на меня. Ты поднес руку ко лбу и неуверенно сказал:
- Джейми, что-то случилось? Почему мы здесь? - а потом, три вздоха спустя: - Ты… Ты не Джеймс!
Я по привычке сел рядом с кроватью и попытался взять твою руку, но ты отдернул ее и посмотрел на меня уже подозрительно. И я, растерявшись, смог только произнести:
- Ты не помнишь? Ты и в самом деле не помнишь?
- Не помню чего? - твой голос звучал уже куда увереннее. - Я что, снова упал с метлы? Но какого черта я делаю в этом доме? И кто ты?
- Я Гарри, Гарри Поттер. Я сын Джеймса.
Я не знал, что и думать. Казалось, что ты меня разыгрываешь. А если нет? Что, если я опять сделаю что-то не так? Лучше послать за Дамблдором, подумал я. Тем временем, ты со злостью сжал кулаки.
- Дурацкая шутка, паршивец. Хотя в принципе - похож. Ты ведь, наверное, его двоюродный брат? Как бишь там? Алистер?
Меня потрясывало. Я молча вышел и закрыл за собой дверь. И сразу же отправился искать Дамблдора.
5.
Директор появился через полчаса. И не один, а с профессором Люпином. Вы втроем закрылись библиотеке и проговорили несколько часов. Я не знаю, о чем. Все это время я сидел в коридоре и ждал. Я давно научился выносить бездеятельное ожидание. Ничего сложного - просто нужно принимать это в качестве своеобразной медитации.
Потом дверь открылась, и вышел директор. Он поманил себя за собой, повел на кухню, где сделал нам обоим чаю. Потом он долго говорил о чем-то непонятном, о том, что с тобой произошло, о том, что делать дальше. И под конец сказал:
- Я оставляю его с тобой. Мы будем приходить, но сейчас все слишком заняты, ты же понимаешь. Тебе будет трудно, Гарри, я знаю. Но ты выдержишь, ты сильный.
Потом он ушел через камин. Возвращаясь к себе, я увидел вас. Дверь была открыта, и я заметил, что профессор Люпин держит твое лицо в ладонях, а ты цепляешься за его запястья, что-то говоришь и плачешь. Я не знаю, о чем ты плакал - о своей непрожитой жизни, об ушедших друзьях, об ушедших годах, о том, что все уже не будет так, как раньше. Я не знаю. Потом он обнял тебя и я поспешил отойти от двери, чтобы не видеть того, что мне не предназначено.
6.
Наутро я нашел тебя на кухне.
- Меня кинули на тебя, паршивец, - сказал ты с горечью в голосе. - Директор велел, чтобы ты меня развлекал. К серьезным делам нас с тобой не подпустят.
- Гарри. - Прошептал я. - Меня зовут Гарри.
- Как скажешь, малыш, - проронил ты. - Надо же, мой крестник, и кто бы мог подумать? В двадцать лет заполучить вот такого оболтуса в крестные сыновья!
Я чувствовал, что неприятен тебе, но не понимал, почему. Потому ли, что тебе было жаль, что я жив, а мой отец умер? Потому ли, что мы оказались связаны вопреки воле тебя нынешнего? Или потому, что я действительно, как все и говорили, был слишком похож на своего отца?
7.
Мы в самом деле прошли вместе по тем самым тротуарам. Два высоких, худых парня в маггловской одежде. Темные пальто, тяжелые ботинки. Гриффиндорские шарфы на шее. Но все было совсем не так, как мне мечталось. Мы были вместе, но каждый в себе. И каждый видел в спутнике совсем другого. Я видел, как ты иногда поглядываешь на меня украдкой. И я знал, кого ты хочешь, но не можешь увидеть.
Я тоже наблюдал за тобой. Я пытался вспомнить, каким ты был до Завесы. И как из этого заносчивого, неприятного мальчишки мог получиться человек, заменивший мне отца. Неужели, это Азкабан так изменил тебя? Или это я обманывал себя, видя идеал там, где его не было? Но я не мог забыть, как месяцами сидел и держал тебя за руку. Я не мог забыть запах твоей кожи - запах отчаяния и невозможности, боли и надежды.
Мы мерили свое одиночество километрами улиц. Мы пили кофе в маленьких кофейнях, читали книги на скамейках в парках, кормили уток в Гайд-парке. И молчали.
Если что и говорили, то только по делу, чтобы не ранить друг друга и себя. Никто из нас не мог сказать того, что хотел услышать другой. Но взгляды украдкой чертили пунктиром несбывшееся.
Этот март для меня будет всегда пахнуть разлагающейся надеждой.
8.
И все же мы делили один мир. А за его пределами заканчивалась война. Утихали последние неконтролируемые всплески природной магии, выслеживались последние Упивающиеся, и скоро уже игра должна была перейти в стены пыльных министерских кабинетов. Члены Ордена Феникса становились все свободнее и все чаще возвращались в Гриммолд-плейс, 12.
Все чаще заходил профессор Люпин. Я знаю, что вы с ним надолго уходили в библиотеку. Однажды, заметив меня, он задумчиво осведомился:
- Гарри, ты никогда не пробовал играть с Сириусом в кости? Теория вероятности вокруг него просто взбесилась.
9.
А ты почему-то становился все мрачнее. Но однажды, когда никого, кроме нас, в доме не было, достал из погреба пару бутылок огневиски и просто предложил напиться. И мы сидели в библиотеке в креслах у камина, почти молча, изредка перебрасываясь парой слов.
Но дыхание становилось все тяжелее, и первоначальная пьяная легкость уступила место глухой тоске.
- Почему, Гарри? - спросил ты. - Почему это должно было случиться со мной? Я чувствую себя, как путешественник во времени. Или как будто попал в параллельный мир. Ты не представляешь, сколько маггловских книжек на эту тему я уже перечитал.
Ты встал, подошел ко мне и оперся руками о ручки кресла, нависнув надо мной.
- Все - другое, понимаешь? И я - вовсе не тот, кого ты спасал. Иногда мне кажется, что я здесь совсем чужой. Ремус приводил этого старого ворона, Снейпа… Боже, теперь язык не поворачивается обозвать его Снивеллусом! Так вот, даже он не смог найти, как вернуть мне память.
- Но…
- Я знаю, что директор считает, что мне не стоит вспоминать. Но я знаю, Гарри - стоит. Все ждут от меня того, чего я не могу дать.
Ты поднял руку и погладил меня по щеке. Потом отвел волосы со лба и провел кончиками пальцев по шраму.
- И ты, Гарри. И не думай, что ты мне неприятен. Скорее наоборот, и даже слишком. Но ты так похож на него, я так и не научился вас разделять. И одна сторона меня вопит, что нельзя так дальше, а другая - что это все равно, что влюбиться в собственного брата.
Я наконец-то смог побороть оцепенение, вызванное твоими словами. Я взял твое лицо в ладони и встал, поднимая тебя за собой. Я долго смотрел в глаза, которые в свете камина казались почти черными. А потом просто обнял тебя. Я не знал, что говорить. Мне никогда не доставало смелости, чтобы разобраться в собственных чувствах - за меня всегда это делали другие.
Потом мы просто сидели вдвоем у стены, ты положил голову мне на плечо, а я сжимал в руке твою ладонь, наверное, слишком сильно, будто боясь отпустить.
10.
А потом был апрель. Апрель, который пах солнцем, первой зеленью, клубникой и кофе с корицей. Апрель, полный нежности, недоговоренности и радостного ожидания. Настоящая весна, когда даже увядшая надежда расцветает. Апрель, ворота к щедрому лету, которое вознаградит все надежды и напоит жаждущих. Когда несмелые движения становятся уверенными и умелыми. Мгновения того апреля обновили нас, весеннее солнце выжгло всю печаль и горечь, оставив только надежду и радость.