И при свете не видит, и во тьме не слышит
(Blind by Light, Deaf by Dark)
Автор: Nimori
Переводчик: Branwen
Бета: Рене
Pairing: СС/ГП, СС/ЛМ, ЛМ/ГП, намеки на ЛМ/ГП/СС
Жанр: PWP, драма
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: намеки на чен-слэш
Дисклэймер: Видите эту женщину? Герои принадлежат ей. Видите эти
деньги? Та же фигня.
Краткое содержание: Северус на распутье
Размещение: с разрешения перевочика. Запрос автору отправлен.
Мороз. Я наблюдаю, как выдыхаемый мною воздух сгущается теплым облаком и умирает. Будь здесь Сибилла, она назвала бы это предзнаменованием, но ее здесь нет. Скоро я увижу ее на противоположном конце поля, и черный бархат моего плаща будет почти идеальным контрастом белому шелку ее мантии, разукрашенному разноцветной вышивкой. Она-то наверняка назвала бы умирание тепла худшим из возможных знамений, но мне оно не говорит ровным счетом ничего. То, что у кого-то ассоциируется с санями, Рождеством и июльскими ледяными мышами, у меня вызывает мысли о проклятиях, битвах и неминуемом выборе.
Неудивительно, учитывая, где я нахожусь.
Я плотнее запахиваюсь в свой зимний плащ и мысленно ухмыляюсь. Ты не Упивающийся, если у тебя нет теплой мантии и отороченных собольим мехом перчаток для зимних кровопролитий - и ты не Малфой, если эту форму не дополняет меховая шапка.
Я смеюсь, и Нотт бросает на меня испуганный взгляд. Его испуг закономерен, ведь каждому известно, как отчаянно старый дурак будет защищать свои владения. Но мне уже все равно, ведь я вижу, как серебрятся на солнце - никакая маска не спрячет - выбившиеся из-под этой дурацкой шапки волосы Люциуса.
Он тоже смотрит на меня, высокомерно вздернув подбородок, и я поспешно отвожу взгляд, прежде чем наши глаза встретятся, чувствуя, как предательски начинает вздыматься занывший член. Мне остается только делать вид, что все мое внимание поглощено замком, высящимся над пустой лужайкой - моим домом и моей темницей на протяжении последних шестнадцати лет.
В предрассветной мгле еле угадывается движение. За квиддичным полем, они строятся ровными шеренгами - несомненно, под командованием Уизли - армия теней в белых сияющих мантиях, защитников своего последнего оплота, Хогвартса. И они действительно станут тенями, если их стратегия столь же глупа, как и выбор одежды; белое в мерцающем предутреннем свете слишком заметно. Лучше бы они остались в школьной форме.
Облачка моего дыхания искажают перспективу, и фигуры то расплываются, то становятся четче. Если бы я мог изгнать тех с такой же легкостью...
Он там. Я чувствую нежность его глаз так же четко, как и пронзительный взгляд Люциуса. Зимний плащ защищает только от холода, он не спасет от жара всепобеждающего серебристого льда и нервного зеленого пламени.
Оба стопроцентно уверены во мне.
Жаль, что я не разделяю их веру.
Из всех моих идиотских выборов особо стоит рассказать о трех. Именно эти три решения, так или иначе изменившие мою жизнь, будут преследовать меня, что бы со мной ни случилось.
Я позволил этому безумцу поставить на мне свое клеймо.
Я позволил студенту поцеловать меня.
Я позволил Люциусу Малфою прийти.
Люциус - он знает, как получить то, чего хочет. Мне остается только догадываться, почему он решил, что хочет меня - может, он просто обратил внимание на мои постоянные увиливания от выполнения плана по убийству Мальчика, Который Выжил, и хотел как-то ускорить этот процесс.
Впервые он проявил свой интерес в конце июля, как раз тогда, когда мальчику должно было исполниться шестнадцать. Вряд ли Люциус знал, что последние два месяца второго семестра я только то и делал, что трахал нашу хогвартскую знаменитость, но выбор времени, в любом случае, был как всегда безупречным. Месяц вынужденного воздержания после двух месяцев регулярного безумного секса и месяц, остающийся до начала школьного года если и не сделали меня уязвимым, то, во всяком случае, подготовили почву для предложения Люциуса.
Люциус - он знает, как получить то, чего хочет, и, что значительно хуже, он знает, как заставить жертву поверить в то, что она хочет того же. Я должен был понять все еще тогда, во время нашей первой встречи в Париже. Люциус ненавидит Францию; ненавидит приноравливаться к чужим обычаям, ненавидит, когда он не является единственным и уникальным. Он ненавидит меня. Но, тем не менее, он пригласил меня во Францию, и я поехал с мыслью о деле. Я думал о деле, пока он не поцеловал меня.
Такого секса у меня не было никогда, а, учитывая, что я рос в семидесятых, это уже многое говорит. Он трахал меня, пока я мог издать хоть звук, пока он не отдавал все, что мог отдать, пока не переставали действовать возбуждающие заклятия. А потом он трахал меня своей причудливой тростью, с которой он не расставался ни на минуту. Он знал заклятие, которое заставляло ее двигаться.
И в эти безумные недели я впервые понял, как мне не хватало опытного любовника. Безусловно, мой мальчик был красив, и от одного его вида у меня вскипала кровь, но мне не хватало кого-то с моей силой воли - кого-то, кто был бы сильнее меня. Кто мог бы покорить меня, согнуть, наказать, если бы я осмелился укусить слишком сильно - или, наоборот, недостаточно сильно. Кто бы взял меня, не спрашивая, хочу ли я; кто бы знал, хочу ли я, и знал, как заставить меня захотеть.
Каким бы соблазнительным юноша ни был и как бы мне ни хотелось поставить его раком и трахать, пока из этих ярких зеленых глаз не исчезнет все, кроме слепого обожания, он никогда не удовлетворит меня полностью.
Как и Люциус, хотя я понял это только после возвращения в Хогвартс.
А мальчик, мой дерзкий маленький мученик... он поджидал меня после Праздничного ужина - возбужденный, обнаженный, страстный, распростертый на моей кровати со всей своей неуклюжей грацией, ласкающий себя и жаждущий чего-то большего. Судя по белесым потекам, он уже вытерся моими покрывалами.
Он развел ноги, предлагая себя мне, и я взял его без раздумий, и он
был уже растянут и влажен. Я трахал его быстрее, чем когда бы то ни было,
жадно впитывал его стоны
(Люциус никогда не стонал)
наслаждался его покорностью
(Люциус никогда не был покорным)
дивился его открытости и детской доверчивости
(Люциус не открывался ни перед кем и не доверял никому)
И пока я делал с его телом все то, что не могло пригрезиться ему даже в самых смелых гормональных фантазиях, он со стонами прижимался ко мне, и его отчаянное желание заставляло меня усомниться в своих убеждениях. Я сомневался. Я кончал в него. Я позволял ему засыпать подле меня, и он шептал, как любит меня, как нуждается во мне, как скучал по мне, и я не затыкал ему рот. И я позволил ему поцеловать меня.
Он пришел ко мне и следующей ночью, в своем плаще, и если бы я знал, что простой трах заставит Мальчика, Который Выжил выдать все свои секреты, я переспал бы с ним уже много лет назад. Он пришел и на следующую ночь, и на следующую, и я пропал.
И я решил, что моя интрижка с Люциусом была проявлением минутной слабости, единственным неверным шагом в безупречной игре "трахни золотого гриффиндорца под носом директора". Просчетом. Ошибкой.
Пока одним отнюдь не чудесным вечером он не завалился в мой кабинет: официально - чтобы обсудить оценки сына. Имя Драко так и не прозвучало.
Так я и жил - дни серебряного безумия и ночи изумрудной страсти, пока я не допустил ошибку, а ведь знал же, знал, что допущу. Это был хогсмидский выходной. Это было безопасно. Мальчик сказал, что собирается провести день со своими друзьями. Я был в безопасности.
Я позволил Люциусу Малфою прийти.
Наверное, я вообразил себе боль, промелькнувшую на лице юноши, ведь волосы, потными прядями рассыпавшиеся по моему лицу и колеблющиеся в такт моему неровному дыханию и сильным толчкам Люциуса, закрывали мне вид. Люциус чуть замедлил движения, но, мерзавец, так и не остановился, и к тому времени, как я смог отбросить влажные волосы с лица, мальчик уже овладел собой.
Зрелище, думаю, было еще то - мокрые от пота, на лицах - нескрываемая похоть, я с поднятой задницей, а Люциус дрочит мне долгими ленивыми движениями. И Поттер, мессия наш, наивный, добрый, открытый спаситель магического мира, решил, что все это - часть моего плана, ловушки, поставленной на Люциуса Малфоя.
От его наивности мне хотелось рыдать.
На пороге он на минуту остановился, зеленые глаза встретились с серебряными, а потом он сделал шаг вперед и закрыл за собою дверь. Гарри медленно развязал галстук, потом расстегнул пуговицы своей мантии, и пока он шел, раздеваясь, к нам через комнату, я успел тысячу раз проклясть его за медлительность, но член Люциуса раз за разом терся об мою простату, и суровое выражение лица было испорчено.
Раздевшийся же догола юноша подтащил к изголовью кровати стул и нагло уселся в каком-то футе от моего разгоряченного лица.
- Не обращайте на меня внимания, - сказал он, и Люциус фыркнул.
- Ай да Северус... совратить Мальчика, Который Выжил, да еще под носом у Дамблдора - это так по-слизерински...
Он еще крепче ухватился за мои бедра и вернулся к своему предыдущему ритму, будто не замечая, как Гарри закинул ногу на спинку стула и обхватил свой член.
Это было ужасно - видеть этот член в каком-то десятке сантиметров от моего лица, разрываться между желанием притянуть его к себе и сосать, пока он не закричит, и желанием подобраться к нему и сосать, пока Люциус не прикажет мне сделать так, чтобы он кончил.
И он гладил себя прямо перед моими глазами, а меня трахал другой, и даже воздух был напоен запахом его возбуждения, и его стоны в моих ушах смешивались с моим собственным быстрым дыханием, и возбуждение от всего этого стало почти болезненным.
А Люциус безжалостно вонзался в меня - без стыда и сомнений, хотя я, даже я чувствовал на нем взгляд этих зеленых глаз. Поттер, с неловкой грацией кошки-подростка, пронзительными глазами и мнимым бессмертием. Несколько резких толчков, вздохов, кулак, сжавшийся на моем члене - и мы с Люциусом кончили; от увиденного глаза Гарри расширились, а яички подтянулись.
И тогда Люциус откинулся на кровати и приказал Мальчику, Который Выжил вылизать его дочиста.
А Мальчик, Который Выжил так же спокойно посоветовал Люциусу катиться подальше и опустился передо мной на колени с просьбой трахнуть его, потому что ничего соблазнительнее он никогда не видел.
И Люциус засмеялся.
Когда я впервые застал их вдвоем, без меня, я чуть не бросился к Дамблдору.
Инстинкт самосохранения заставил меня оттащить мальчика в сторону и спросить, понимает ли он, какую игру затеял.
- Да не психуй ты так, Северус. Мы с Люциусом...
- Люциус и ты.
- Мы с Люциусом знаем, что делаем. Политика - отдельно, секс - отдельно.
- Возможно, это и так, но то, что ты приравниваешь свои мечты к реальности, свидетельствует о том, что ты еще и глуп.
Он осторожно провел по моей щеке огрубевшими от квиддича пальцами, и я поневоле отметил, как исчезает его подростковая неуклюжесть, уступая место неуловимой грации.
- Понимаешь, мы не враги. Мы просто по разные стороны баррикад. Но я буду осторожен.
И когда Гарри поцеловал меня в лоб, я вдруг понял, что он принял мои чувства за ревность, и любые возражения только усилят его уверенность. И я позволил ему подвести меня к кровати, на которой лежала, довольная и возбужденная, третья составляющая нашего самоубийственного треугольника.
И я позволил Люциусу отвести мне роль наблюдателя.
Ради Гарри я сделал вид, что у меня был выбор.
...Холодно. И мое дыхание, сгущающееся в холодном воздухе, напоминает мне о всех тех ночах, когда я вонзался в пресытившегося юношу, и о всех тех ночах, когда я стонал под одним наивным мужчиной. Один из них уверен, что я сотворю чудо; другой столь же уверен, что я раздавлю львенка, как и положено слизеринцу.
Кто-то произносит первое заклятье, и после мига благоговейной тишины небо взрывается калейдоскопом проклятий.
Каждый из них уверен, что знает меня.
Один из них прав.
Второй ошибается.
Что же, мне остается только решить.