Поток сознания
Автор: Olivia Lupin
Перевод размещается с разрешения автора
Перевод: Солнечный котенок
Pairing: Драко/Гарри
Рейтинг: G (без возрастных ограничений)
Жанр: romance
Краткое содержание: Драко круто изменил свою жизнь – и в то время как он видит все вокруг в совершенно новом свете, никто другой, похоже, не в состоянии увидеть то, что видит он. Или, точнее, никто не видит его самого. За одним исключением...
Дисклеймер: В основу данного художественного произведения положены персонажи и сюжетные ходы, созданные Дж. К. Роулинг и принадлежащие ей, в различных изданиях, включая, но не ограничиваясь этим, продукцию компаний Bloomsbury Books, Scholastic Books, Raincoast Books и издательства «РОСМЭН», а также Warner Bros., Inc. Данное произведение создано и распространяется в некоммерческих целях, не подразумевая нарушения авторского права и прав на товарные знаки.
Примечания переводчика: по поводу имен и названий из канона. Вообще я ориентируюсь на перевод Марии Спивак, но за некоторыми исключениями, когда предпочитаю наработки других авторов или собственные. Все имена собственные и маглы (muggles) переведены транскрипцией/транслитерацией, как в переводе Юрия Оранского. Стервятников придумала я, потому что ни Пожиратели смерти, ни Упивающиеся смертью меня не устраивают. – Солнечный котенок
Часть III
Настоящий
Второе полугодие шло своим чередом; стоял трескучий мороз, и ветер завывал, не стихая ни на день. Я завел привычку приходить на завтрак как можно раньше, быстро есть и затем отправляться на прогулку вокруг озера. Холод был зверский, но я давно привык к отчаянному дискомфорту, и мороз был для меня более чем справедливой платой за то, чтобы наслаждаться одиночеством, а не страдать от него.
Оставшись один по собственной воле, я мог расслабиться и отдыхать душой так, как в Главном зале было бы невозможно. Там на меня все время давило то, что меня намеренно, тщательно сторонятся.
С течением времени мне становилось все тяжелее терпеть. В первые недели после моего дня рождения, прошлой весной, когда никто не знал, что со мной делать – тогда вести себя так, будто я невидим, было проще всего. Для всех и каждого.
Но теперь все знали, кто я такой. Какой я на самом деле. Или должны были знать. Я участвовал в обеих маленьких, но важных вылазках, которые предприняла группа Дамблдора – наша группа. Тот факт, что меня оба раза включили в отряд, ярче всего на свете доказывало, что Дамблдор доверяет мне. Для меня это было важно, и я бесконечно благодарен ему за такое признание, не поймите меня неправильно.
Но одобрение Гарри – с его твердым взглядом и неотразимо притягательным обликом – для меня важнее всего. Я сделал бы что угодно – все что угодно – если бы от этого жизнь Гарри стала безопаснее, или легче, или счастливее. Правда, над последним я вряд ли властен. Но что касается первых двух – вот здесь я в силах ему помочь, и всегда сделаю что смогу.
Для первого задания был нужен кто-то, хорошо знакомый на практике с Темными чарами того типа, которые противник скорее всего наложил бы для охраны некоего объекта. Нашей целью было добыть мощный амулет, много лет назад похищенный моим отцом, и я прекрасно разбирался в излюбленных Люциусом методах охраны собственности. Отправились я, Снейп и Блэк. Все сработало, как часы, но на взлом всех заклятий у меня ушло столько энергии, что я едва не погиб, и потом мне потребовались недели, чтобы прийти в норму. Но это неважно; важно то, что когда мы вернулись, Гарри улыбнулся, почти с облегчением, и сказал: «Превосходно. Хорошая работа, правда.»
Мое сердце воспарило в облака, и я почувствовал прилив энергии, который продлился куда дольше, чем должно было быть в моем-то выжатом состоянии. Только много позже я сообразил, что он наверняка волновался за Блэка. Кстати, зрелище того, как я ломал заклятие за заклятием, волей-неволей произвело на Блэка впечатление. С тех пор он стал относиться ко мне далеко не так холодно, как раньше.
О втором задании я, честное слово, не люблю вспоминать, и наверняка неслучайно, что многие фрагменты той ночи навсегда стерлись из моей памяти. На этот раз нашей целью была информация, и миссия провалилась с треском – мы не только вернулись ни с чем, но и едва унесли ноги. Нас тогда было трое – я, Люпин и Грейнджер, и она чуть не погибла. Я успел к ней в последний момент, и в результате мне крепко досталось.
Сдается мне, тот факт, что я добровольно пошел на смерть, чтобы спасти ее, удивил многих. Особенно Уизли: раньше он не сводил с меня гневного взгляда, а теперь вообще не смотрит на меня, никогда.
Единственный, кто не удивился вообще, был Гарри. Он излучал молчаливую благодарность и тревожился за мое здоровье, но ни разу, ничем не выразил удивления. Он даже пришел навестить меня в больницу. Притащил с собой «Пророческие известия», пододвинул стул вплотную к моей постели и читал вслух самые идиотские заметки, которые только мог найти. В первый свой визит он принес мне шоколадных лягушек, а когда меня должны были выписать – колоду взрывающихся карт.
Если бы к тому времени я уже не влюбился в него, тут бы я не устоял.
Он единственный – вне комнаты собраний Ордена – кто всегда видит меня. Я знаю, для Гарри я никогда не был невидим.
Но я опять отвлекся.
Я о том, зачем мне прогулки. Когда я стал членом группы Дамблдора, я целиком и безоговорочно посвятил себя его делу. Ради окончательной победы этой группы я пойду на все. А Грейнджер для Ордена куда ценнее меня.
Снейп не согласен со мной. Он говорит, что мы оба одинаково ценны. Я сказал ему – давайте устроим опрос, по всей школе, и пусть общественное мнение решает, кому из нас жить и кому умереть. Ничьей не будет, поверьте.
Так вот я о чем. Как бы мы ни старались хранить все в секрете, утечка все равно происходит. По части распространения слухов со школой-интернатом не сравнится ничто, а хогвартский конвейер новостей к тому же отличается завидной точностью. Все знают всё – и основные детали наших вылазок (постфактум), и что делает Орден, и тому подобное. Так что теперь все знают, кто я, что я и на чьей я стороне.
Если приговору, обрекшему меня на невидимость, и было когда-нибудь суждено кануть в прошлое, это должно было случиться сейчас. Но не случилось. Наоборот, теперь его соблюдают с еще большим рвением. А это значит, что меня ненавидели и от меня отгораживались не за то, что я делал и с кого брал пример. А за что-то во мне самом. За то, что я по-прежнему такой, каков я есть.
И этого мне не изменить. Да я и не стал бы, даже если бы мог.
Но как же мне трудно. До этих двух вылазок моя жизнь была сплошным промерзшим ужасом, а после них стало только хуже.
Не спорю, первоначально для бойкота были более чем веские основания – много лет я готовился к тому, чтобы служить Темному Лорду, и вот ни с того ни с сего оказываюсь на стороне Дамблдора. Я все понимаю. Я слизеринец, и мне хорошо известно, сколько времени и сил требуется, чтобы восстановить раз потерянное доверие. И я первый признаю, что на оба эти товара здорово скупился. Поймите, мне надо было собрать себя заново, с нуля – и при этом ухитриться не сойти с ума, да плюс к тому же еще дела Ордена, да и школу еще никто не отменял, между прочим... И когда мне было, спрашивается, заводить новые знакомства в Хаффлпаффе?
О да, я прекрасно понимал, что остался в полном одиночестве, но, поскольку ничего не мог поделать, я смирился и стал держать дистанцию. Ко всеобщему удовлетворению. Только вот, увы, это еще не значит, что мне так нравится.
Видите ли, я не понимал, как сильно на мне отразился бойкот, пока не возникла возможность обойтись без него.
Я понял это сразу же. После второго задания. Тогда люди начали понимать, что я действительно тот, за кого себя выдаю. И они смотрели уже не сквозь меня, а на меня. Пока я не поднимал глаза. И тут наступал самый важный момент. Они могли выдержать мой взгляд и мимолетно улыбнуться. Или просто кивнуть. Или хотя бы просто выдержать мой взгляд. Чего им стоило?.. А мне бы было, за что держаться. От чего отталкиваться. С чего начать.
Но... но я снова оказался в той же ситуации, что и с моим новым фундаментом. Нескончаемая пытка надеждой. Она вспыхивала вновь и вновь – и... Ни кивков, ни улыбок. Люди смотрели, шептались, показывали пальцами – и снова поворачивались спиной. Дверь закрылась.
Так что я начал принимать активные меры. Нет, я не рвался ни к кому, добиваясь, чтобы меня приняли. Это было бы бессмысленно, я знаю. Но теперь мои действия – или, скорее, реакция на чужие действия – были продиктованы запоздалым чувством самосохранения.
В моей жизни снова все посыпалось кувырком. Из бесплотного невидимки я стал живым и отвергнутым.
И, чтобы защититься, я решил сам управлять своим одиночеством – принимать его как свой выбор, как свое решение. На своих собственных условиях. Отсюда и утренние прогулки вокруг озера.
Честно говоря, мой самый главный страх был не в том, что никто не признает меня таким, каков я есть. Больше всего я боялся потерять веру. Нет, не в Орден, не в Дамблдора, и даже не в то, что Волдеморт заслуживает только презрения и без него жить будет лучше. Эти вещи накрепко укоренились в моем мозгу. Вот мой новый фундамент, и ничто – ничто – не в силах его поколебать.
Нет, я все больше и больше боялся того, что стану невидимым для самого себя, что у меня не хватит сил держаться, что рано или поздно придется признать безжалостную истину – я не стою даже собственных усилий. Когда я не был занят делами Ордена, мне все труднее и труднее становилось находить зацепки для того, чтобы просто продолжать жить.
И вот однажды утром ситуация достигла последней крайности. Я позавтракал и направился на обычную прогулку. В этот день гриффиндорский стол был непривычно полон для столь раннего часа, там царили смех, шутки и беззаботное веселье, но все это не шло дальше моего подсознания. Я очень хорошо научился отгораживаться от мира повседневных, обыденных радостей, в который мне не было входа. Когда я проходил мимо их стола, Уизли перебросил Финнигану какой-то маленький предмет, под аккомпанемент пронзительного визга Лаванды Браун – очевидно, его хозяйки. Финниган попытался поймать это нечто, но промахнулся, отбил его в сторону, и снаряд по высокой дуге полетел прямо на меня.
Я машинально схватил его, а затем протянул руку, чтобы вернуть владелице ее имущество.
В зале как будто повернули выключатель. Смех оборвался, улыбки исчезли, все обернулись, и их взгляды проходили сквозь меня – кроме Браун, которая смотрела мне под ноги и протягивала руку ладонью вверх. За все время никто еще не отходил так далеко от неписаных правил бойкота, навстречу прямой враждебности, и вот я стоял перед ними, из последних сил сдерживая боль, ярость и гневные слезы.
Я молча стоял, держал в протянутой руке браслет – вот что это было, оказывается – и ждал, чтобы она забрала его из моей руки, чтобы она признала меня хотя бы настолько. Немая сцена все тянулась, и вдруг я понял, что теперь они смотрят не сквозь меня, а мне за спину, и пустое, непроницаемое выражение их лиц сменяется виноватыми взглядами.
Волна отчаяния захлестнула меня, и я обернулся, с полным намерением заявить тому, кто стоял за моей спиной – МакГонагалл, Снейпу, да хоть самому Дамблдору – кто бы там ни был, кто бы ни заставил их стыдливо отводить глаза, что вот она моя правда, и вот она моя жизнь, и хватит прикидываться. Но когда я обернулся, я увидел совсем не того, кого ожидал.
Там стоял Гарри.
В тот момент я был настолько взвинчен, настолько готов сорваться, что просто не мог вынести саму идею о том, что, оказывается, вот кто способен заставить толпу стыдиться того, как она обошлась со мной – и я едва не послал его куда подальше прямо здесь и сейчас, за то, что с размаху ткнул меня мордой в мою собственную боль, самим своим вниманием к тем, кто ее причинил. Я был готов отвернуться от него, вместе со всеми остальными, в чьих глазах я был так недостоин времени и взгляда, когда я понял, что его внимание обращено вовсе не на них.
На них он даже не смотрел.
Он смотрел на меня.
И в тот момент я осознал, что для него толпы за моей спиной просто не было. Для него они были невидимы, точно так же как я для них. Они просто не шли в расчет.
Он шагнул ко мне, его глаза требовательно уперлись в мои, левая рука легла мне на плечо и притянула меня поближе, и когда я наконец взглянул ему в глаза, полностью, не отвлекаясь ни на что, я понял, что погиб. Окончательно. Безвозвратно.
Его взгляд не покидал меня, высвечивая все, кто я есть и что я есть, не упуская ничего – ни моего гнева, ни страха, ни недоверия, ни отчаяния, ни гордости, ни боли. Он видел все: каждый дефект, которого я не скрываю, и каждое достоинство, которое я вынужден признать.
Его глаза твердо смотрели в мои, и под его взглядом, обращенным на меня – на меня – я чувствовал, как отчаяние и гнев постепенно сменяются чем-то куда больше похожим на надежду, чем я мог вспомнить за очень долгое время.
– Я знаю, кто ты. – Его слова прозвучали мягко, но уверенно, одобряюще. Неоспоримо.
И тогда его правая рука медленно поднялась вверх и нежно коснулась моего лица: брови, носа, щеки, губ, потом поднялась снова и пригладила мои волосы – как рука слепого, изучающего новое лицо. Мое сердце мгновенно исцелилось, наполнилось, и радость моя была сродни боли.
Затем оно переполнилось, когда, всего одним словом, он дал мне определение, оценку, избавление. Дал мне имя.
– Драко.