Танцы на пустой мостовой
Автор: Цыца
Pairing: Снейп/Гарри
Рейтинг: PG, пре-слэш
Жанр: romance
Краткое содержание: Снейп путешествует по свету с курсом лекций
о своем новом изобретении. Гарри ловит снитчи в составе английской сборной.
И казалось бы, их ничего не объединяет…
От автора: история о людях на разных концах Европы - в подарок
милой Хельге на день рожденья.
Дисклеймер: все относящиеся к циклу о Гарри Поттере персонажи принадлежат
Дж.К. Роулинг.
Размещение: с разрешения автора.
Берлин.
Свинцовые, стальные небеса и проливной дождь, расцвеченные жестяными вывесками
пивоварни и огни автомобилей за плотной завесой вечернего тумана.
Безупречный конференц-зал.
Крошечные бутылки воды "Бобатонские ключи", выглаженные парадные
мантии, сияющие улыбки молоденьких ведьм-репортерш. Вспышки фотокамер.
Синхронный перевод.
Ты рассказываешь о свойствах "Новейшего Ликантропного", Стивен,
этот твой подопытный волчонок, переминается с ноги на ногу, обмениваясь
настороженными взглядами со слушателями в первом ряду, а ты продолжаешь,
не глядя в бумаги, не глядя в окно, за которым тянутся и тянутся серые
нити дождя. Глядя на тебя, никто бы не сказал, что сегодня праздник.
Маленькая личная годовщина, существующая обособленно от всех этих пышных,
расцвеченных городскими фонарями торжеств этого мира. Праздник, существующий
только для двоих - тайный, интимный праздник. Восьмой год вашей переписки.
Ты обводишь внимательным взглядом битком набитый зал, и - по очень старой
и очень глупой привычке - начинаешь выискивать знакомое лицо.
Отлично понимая, что его здесь нет, и не может быть.
Северус, это просто кошмар какой-то. Моя соседка по общежитию совсем
свихнулась на почве непогоды и отказывается давать мне пергамент. Все
только и делают, что пишут письма, а бумаги на всех не хватает.
Бедная старенькая Букля! Каждый раз, когда она возвращается из очередного
твоего Мюнхена, Кефлавика или Арли, мне хочется досрочно похоронить этот
исстрадавшийся комок мокрых перьев.
Если ты думал, что я забуду про годовщину, то ты ошибался. Восемь лет,
Северус. Восемь лет.
Вудфорт, Лондон, раздери его горгулья, Лондон - самая окраина.
Дождь каждый день, каждый день беспросветный ливень - метлы простаивают
в сарае, и тренер злится всё больше.
Щиты, что пытались наложить вчера на поле, не выдержали и ночи. Чтобы
накрыть все поле для квиддича защитным щитом, нужно неимоверное количество
магической энергии. В крытой площадке для сборной как назло начался ремонт,
и она будет открыта только тогда, когда вам придется уже играть в полуфинале.
Меньше, чем через две недели.
Тебе двадцать четыре. Тебе уже двадцать четыре, Вольдеморт потерпел поражение
уже очень давно, после того, как ты окончил седьмой курс, а писем от твоих
поклонников и недоброжелателей не убавляется.
Каждый день прилетают почтовые совы, и ты злишься из-за этого: всё труднее
становится найти среди пестрого вороха писем одно-единственное нужное
тебе послание.
Чужие конверты ты открываешь только для того, чтобы использовать бумагу.
И потому нередко профессор получал письма, на оборотной стороне которых
просвечивали маленькие снитчи и крохотные сердечки, нарисованные чьей-то
дрожащей детской рукой.
Решил по такому случаю предаться ностальгии и сентиментальности? Ладно,
Гарри. Я напомню тебе, как всё начиналось. Дежурная переписка, так ведь?
После последней битвы ты совершенно взбеленился и отказывался принимать
кого-либо в Св. Мунго. Особенно меня, предателя, убийцу…как там дальше?
Особенно меня. Тогда мне пришлось написать тебе пару писем, чтобы заставить
тебя встряхнуться.
Кажется, это подействовало…
А потом ты стал мне отвечать, и молчать было бы глупо - ведь я сам всё
это затеял. Писал тебе, скрипя зубами, пару строчек в неделю. Некоторые
процессы необратимы.
В то хмурое утро губы Стивена были неподатливыми и жесткими, его тело,
казалось, состояло и сплошных углов, костей, локтей и коленок. Ты перекатился
на спину и встал с постели как был, обнаженный.
Шлепая босыми ногами по холодному полу, ты подошел к окну и впустил сову.
Застывший пейзаж. Одинаковые дома. Заснеженные вершины. Озеро, гладкое,
как кусок стекла. Женева, черт её побери.
- Ты куда это? - недовольно протянул Стивен, - опять эти твои письма?
- Да, опять эти мои письма, - буркнул ты, - лежи.
- Северус…
Пальцы слегка подрагивают, но ты в который раз убеждаешь себя, что это
от холода. Знакомый почерк… Бумага, которую хочется поднести к носу, чтобы
вдохнуть запах лондонского тумана и нелепых толстых свитеров, связанных
Молли Уизли.
- Северус, я отказываюсь так жить. Если… - голос "волчонка"
сорвался, но он храбро продолжал начатую фразу, намеренно избегая твоего
взгляда, - …если ты спишь там с кем-нибудь, пока меня нет, если это кто-то
другой, то просто скажи мне… Я… Я всё пойму.
На какое-то мгновение твои пальцы сжимаются в кулак. Тебе хочется подойти,
рывком стащить его с постели, надавать пощечин, что за бред, в самом деле,
что за дикая чепуха…
Но вместо этого ты сворачиваешь пергамент в трубочку и без лишних слов
позволяешь затянуть себе обратно в постель, в ком смятых простыней, в
жаркий и влажный плен чужих рук, чужих объятий.
…Иногда я думаю, что это гораздо серьезней, чем нам кажется. Вот тогда,
например, после седьмого курса, когда я лежал в лечебнице - тогда ведь
мы и затеяли переписку, я писал одно письмо за другим… Я никого к себе
не подпускал, мне надо было как-то излить свои переживания, а ты писал
о том, что я - жалкий сопляк, которой не может заняться ничем более полезным,
чем бумагомарательством.
Почему мы не смогли остановиться? Почему мы не можем остановиться сейчас?
У меня всё по-прежнему. Англия-Болгария: 170:90!!
Трибуны ревут, и в этой звенящей, сияющей высоте ты замираешь на мгновение,
вытянув вверх руку, сжимающую трепещущий снитч.
В этот момент всё сливается перед твоими глазами - пестрота разукрашенных
трибун, красное, белое, синее, полосатые шарфы и восторженные вопли, нарочито
равнодушный взгляд Крума из-под густых черных бровей. Остальные игроки
слетаются к тебе, они облепляют тебя, как хлопья мокрого снега, ты вместе
с ними опускаешься на землю.
Колени немного дрожат, и всё, что тебе остается - только рухнуть с глупейшей
улыбкой беспредельного блаженства в объятья подбежавшей Джинни.
Трибуны взвыли, стремительно защелкали колдокамеры, сотни зачарованных
перьев взметнулись в морозный воздух.
…Самый… красивый… роман…столетия…
…Юный герой…его очаровательная избранница…
Позже, когда вы проходили через коридор победителей, и вам казалось, что
- вот-вот - и толпа проглотит вас, сомкнется над вами, сведет вас на нет,
ты думал, что счастливей момента в жизни и быть не может.
Ты так думал.
До тех пор, пока та далекая точка в хмуром осеннем небе не стала приближаться.
Букля.
Через несколько минут ты, забыв про всё, дрожащими пальцами забираешь
у неё свиток пергамента и начинаешь его разворачивать, не обращая никакого
внимания на возмущенные оклики Джинни, других игроков, столпившихся у
тебя за спиной и всё, что не касалось собственно письма и его содержания.
И в этот момент тебе на всё было наплевать. Ты даже не заметил, как тонкая
белая ручка Джинни выскользнула из-под твоего локтя.
Слава высшим, со Швейцарией покончено. Скучнейшая страна на свете.
Следующий пункт - Франция. Две конференции, показательные перевоплощения,
община оборотней, много денег. Мне пишет Минерва. Спрашивает, когда я
смогу вернуться к преподаванию. Подозреваю, что никогда.
Стивен нервничает, порет всякую чушь, ему не дает покоя наша переписка.
Боюсь, мне придется искать другого ассистента. Спроси при случае, может
у Люпина есть… приятель.
Только ради всего святого, не предлагай самого Люпина.
Парижское такси несет тебя вдоль одной из этих гранитных набережных Сены.
Вдоль стройных рядов уличных художников и продавцов жареных каштанов.
Предгрозовые раскаты в почерневшем воздухе. Черное, серое, индиго и старое
золото - вот цвета осеннего Парижа.
Мимо проносятся мутные, едва заметные огоньки городских кофеен, размытые
импрессионистические пятна замученных гарью и пылью деревьев, ты прижимаешься
горящим лбом к влажному оконному стеклу и понимаешь, что тебе придется
провести здесь минимум неделю. В приглашении от французской академии сказано
- две. И ещё вежливый визит в Бобатон.
Ты снова один.
Как ни презирал ты Стивена, как ни тяготило тебе порою его назойливое
присутствие, всё же он ушел и оставил после себя какую-то сухую, бессмысленную
пустоту, что оставляет снесенное здание или вырубленный куст.
Но ты не сказал ему ни слова, не просил его остаться, не стал ему ничего
объяснять. Ты поджал губы и отвернулся к окну, ты оставил дверь открытой:
твои лекции теперь стоят много больше, чем эти душные ночи и по-собачьи
преданные взгляды.
И вновь по старой привычке ты, проходя по узким улочкам Бедного Квартала,
оглядывал каждого прохожего, пытаясь уловить в его невзрачном бледном
лице знакомые черты.
К черту Болгарию, я вновь свободен! К черту Джинни, она непонятно
отчего взвилась на меня в последние недели. Я сбежал из своей лондонской
квартиры, от всех этих её ужимок и поздних обедов, от всего, что нас связывало.
Я не знаю, что буду делать дальше. Я чувствую себя странно.
Рон сказал, что мне следует поехать куда-нибудь отдохнуть. Посмотреть
мир. Ха! Я только и делаю, что путешествую. Самым лучшим для меня было
бы на Рождество остаться дома, но там - Джинни, с которой я в разладе.
Рон празднует в школе, а мне кажется, что если я присоединюсь к нему,
то просто не выдержу такого количества людей, каждого из которых надо
поздравить, и с каждым надо поговорить…
Наверное, я всё же возьму отпуск.
Решение пришло очень быстро, быстрее, чем ты надеялся.
Ты забудешь по весь этот визг толпы, восторги поклонников, ты уедешь в
какой-нибудь странный маленький теплый город, уедешь один туда, где никто
тебя не будет знать. В какую-нибудь крошечную романтическую страну на
краю старушки Европы. Например, в Чехию.
Например, в Прагу.
Ты сидел на этой людной Оксфорд-стрит, ты только что сбежал из дома. Не
в первой.
Темные очки, маскирующие чары. Письмо в руках…
В первый момент ты обрадовался своей идее, но потом что-то тяжелое, давящее,
душное, зашевелилось в тебе, и ты подумал вдруг, что - нет, ничего не
получится. Ты можешь менять квартиры, дома, города и страны - но эта внутренняя
напряженность, эта скованность, этот неизбежный, бессмысленный страх никуда
не денется. Тебе только кажется, что ты живешь полной жизнью, ты старательно
убеждаешь себя, что восторженный гул трибун для тебя - сладчайший звук,
что момент победы - счастливейший миг твоей жизни, что порывистые крепкие
объятья Джинни - это настоящая, неподдельная любовь, это страсть.
Официант подбежал к тебе, и ты заказал ещё эспрессо.
Ты понимал, хоть и не признавался себе в этом, что тебе необходима отдушина,
скважина в твоей обыкновенной жизни, плотной, беспросветной, как кусок
масла.
Глоток свежего воздуха. Вот что давала вам обоим эта переписка. Возможность
расслабится, представить, что кроме вас, никого на этом свете нет, представить,
что вы одни, и что никто за вами не наблюдает…
Ты спрашивал, почему нас затянуло в эту бесконечную переписку? Вчера
я разговаривал с мадам Максим и не слышал, что она меня спрашивала. Я
подумал, что это - как дыра, как окно, как открытая форточка в нашей жизни
- возможность глотнуть свежего воздуха.
Она дарит нам иллюзию того, что на нас никто не смотрит и можно делать
то, что тебе заблагорассудится, совершать то, на что ты не отважился бы
в своем обычном амплуа, под своей ежедневной маской. Как танцы на пустой
мостовой - темнота, и нет никого, кроме двух танцующих. Без свидетелей,
понимаешь, Гарри?
Ты даже не стал язвить. Ты слишком устал, слишком устал для этого.
- Как танцы на пустой мостовой, - зачем-то повторил ты, - ночью, когда
погасли фонари. Темнота - для того, чтобы не замечать ничего вокруг, не
оглядываться, не напрягать зрение. Никого, кроме двух танцующих.
- Вы танцуете, Северус? - улыбнулась мадам Максим, наливая себе четвертую
чашку чая.
- Нет, - запнувшись, сказал ты, - нет, совсем не танцую.
- Так кто же ваш таинственный партнер по танцам? - ты с улыбкой качаешь
головой. Она что угодно из тебя вытянет, но только не это.
Прекрасная директриса откинулась на кресле и окинула тебя внимательным
взглядом. Когда на тебя смотрят вот так, хочется проверить, в порядке
ли воротник, и не смята ли мантия.
- Вам нужна передышка, - заключила она, - вам нужен покой. Возьмите отпуск.
Поезжайте в какой-нибудь дивный городок на обочине Европы.
- Я и так разъезжаю из одного дивного городка в другой, - не удержавшись,
сварливо ответил ты, - и я не могу позволить себе отпуск. У меня ещё пяток
приглашений от различных Академий в разных странах.
- Тогда вернитесь к истокам, - проговорила мадам Максим, - в школу.
На её крупных пальцах блеснули отборные опалы, волнистая прядь волос выбилась
из элегантной тяжелой прически, создавая эффект старательной небрежности.
- Нет, - криво усмехнулся ты, - хватит с меня детишек.
Мадам Максим нахмурилась, и ты закусил губу, понимая, какую глупость только
что ляпнул.
Ты явно стареешь, Северус, ты теряешь чутье, тонкость, ты теряешь хватку…
- Я не верю в ваше одиночество, - кокетливо отмахнулась она, - я совершенно
уверена, что в вашей жизни есть кто-то, с кем вы сможете отдохнуть. Пусть
вы сами, Северус, и не отдаете в этом себе отчета.
Кто-то, с кем вы можете позволить себе расслабиться.
Я решил, Северус, я всё решил! Тренер хотел убить меня, честное слово.
Но я сделал это!
Я поставил условие: либо недельный отпуск - либо ищите другого ловца.
И это сработало - завтра я еду в Прагу.
В Прагу, Северус! Буду бродить в одиночестве по мощеным улочкам, сидеть
в тамошних кофейнях и пить горячий шоколад. Я приобрел портключ к самой
Ратуше, на утро - а вдруг передумаю…
- Почему вы не встретитесь? - спросил Рон, оторвавшись от шахмат. - Почему,
почему, почему?
Гарри проигрывал. Его пешки упрямились, и отказывались подчиняться приказаниям,
а офицер уже битый час обзывал его "дубиной".
- Конь на Е4, - буркнул Гарри, - потому что это нарушение правил… потому
что так нельзя. Так не может быть. Я не могу просто так встретиться с
человеком, с которым переписывался восемь лет.
- Беру коня ферзем, - сказал Рон и уныло покосился в окно.
В саду уже лежал первый снег. Дело шло к Рождеству, и в Норе всё дышало
праздником: запахи корицы и мандаринов, клубки толстых шерстяных ниток,
тоненькое позвякивание рождественских колокольчиков на дверях.
- Я боюсь, Рон, - с трудом проговорил Гарри, - я боюсь разрушить то, что
создавалось так долго. Боюсь…
- …Что встретишь отвратительного сальноволосого типа с паучьими ухватками?
Который сразу же при встрече буркнет "двадцать баллов с Гриффиндора,
мистер Поттер"?
- Примерно так, - усмехнулся Гарри, - и ещё. Если мы встретимся, нам придется
так или иначе определять, в каких отношениях мы состоим, понимаешь? Друзья
- это же смешно! Но и не враги же? Так - мы совершенно незнакомые люди,
не имеющие ничего общего, кроме писем, которыми мы обмениваемся раз в
неделю. Рокировка.
- Дубина, - флегматично отозвался офицер.
- Так значит, уже завтра? - со вздохом спросил Рон.
Гарри кивнул:
- Портключ на десять утра.
За окном падал снег.
- Знаешь что? - неожиданно сказал Рон, - найди себе кого-нибудь. Какого-нибудь
компаньона. А то это похоже на европейский тур одиноких неудачников.
Если ты спросишь меня "Что дальше?", то я отвечу тебе, что
не знаю. Рождественские каникулы - все катится к черту. Я ненавижу этот
праздник - насильственная остановка всего в этом мире на сутки - для того,
чтобы, проснувшись, уныло ковыряться в пустых подарочных носках над камином.
Вроде как я должен был вернуться в Хогвартс - но только недавно мне сообщили,
что в этом году там соберется "душевная компания" во главе со
всеми Уизли, Люпином с этой его глупой девчонкой и прочими сливками нашего
общества. Я напишу Минерве, что серьезно болен. Чем-нибудь очень заразным.
- Ничего, дорогой месье, - сотрудник туристического бюро "Волшебные
каникулы" печально качает головой, - совершенно ничего.
Его мантия тускло отсвечивает малиново-красным, и это страшно тебя раздражает
- ты всё больше злишься.
- Я готов заплатить, слышите? - шипишь ты, - какого черта, я ваш клиент…
- Послушайте, - устало говорит волшебник, - сейчас Рождество. Все портключи
в южное полушарие были забронированы ещё в сентябре! Это невозможно, у
нас лицензия на ограниченное количество поездок. Почему бы вам не встретить
праздник в Париже?
- Куда угодно, - говоришь ты, - но только за экватор. Там лето, там нет
всех этих ленточек, елочек, Санта-Клаусов. Никакого снега. Как начет Австралии?
- Занято.
- Латинская Америка? Эквадор, Чили?
- Увы…
Ты бухаешься в кресло. Ну почему, почему всё вечно идет не так?!
- Всё, что мы можем вам предложить, - осторожно повторил счастливый обладатель
малиновой мантии, - это Европа. И только.
- Хватит с меня Европы. Я сыт ею по горло.
- А мы вас… куда-нибудь подальше, - недвусмысленно предложил замученный
клерк, - ну, в какую-нибудь маленькую страну. Вроде Чехии, или там… Герцогства
Люксембург. Кофе, шоколад…
При слове "шоколад" ты взвился, как будто тебе предложили стрихнину.
После получаса старательных увещеваний, самый натренированный и высокооплачиваемый
сотрудник "Волшебных каникул" был готов сам выпить яду, лишь
бы избавиться от этого чудовищного клиента.
Его мантия съехала куда-то на плечо, а вежливая улыбка постепенно перерастала
в звериный оскал. Когда часы пробили полдень, он рухнул на свой стул и
как-то вяло предложил тебе прогуляться.
- Париж чудесен на Рождество, вот увидите, - сквозь зубы процедил он,
- через пару минут у Помпиду состоится парад. Вы обязательно должны это
увидеть. Парад юных барабанщиц.
Когда прозвучало словосочетание "юные барабанщицы", ты понял,
что это всё, финиш, что сопротивляться уже бесполезно.
- Беру! - выдохнул ты с обреченностью во взоре, - Прагу беру, Вену, Люксембург
- всё, что угодно…
Облегчение на лице твоего собеседника было ни с чем не сравнимо.
- В Прагу, - радостно подхватил он, - значит, Прага. Так и запишем.
Вчера Рон назвал меня "одиноким неудачником", но это уже
не имеет никакого значения. Потому что чемодан собран, клетка Букли вычищена
по такому случаю. Квартиру оставлю Джинни…
Мерлин и Моргана, я чувствую себя так, будто у меня с плеч свалился камень.
Да какой там камень - груда кирпичей. Я наконец-то свободен, ты не поверишь,
Северус, это не сравнимо ни с чем, совершенно, это что-то… восхитительное.
Мне нравится думать, что я не просто уезжаю на Рождество, а ухожу надолго,
сжигая за собой мосты, обрывая все связи с прошлой жизнью. Всё оставляю,
совершенно всё; единственное, с чем я не могу расстаться - так это с нашей
перепиской. Она, кажется, уже стала неотъемлемой частью нас обоих.
Когда ты увидел его в десять у Ратуши, ты, конечно же, не поверил своим
глазам. Ну не может этого быть, он никогда бы не явился добровольно на
встречу с тобой, а такое совпадение - ну просто невозможно.
Тем не менее, это был он - кутающийся в черную мантию, продрогший до костей
и - очевидно - злой, как собака. Ты не мог в это поверить, ты даже подумал,
что он ищет кого-то другого, когда он оглядывался по сторонам, но очень
быстро его взгляд его прищуренных черных глаз выцепил тебя из толпы других
туристов. Он зашагал к тебе через площадь, чертыхаясь каждый раз, когда
его каблук застревал в щелях между древними булыжниками. А ты стоял, будто
к земле прирос, не в силах пошевелиться.
Он смерил тебя каким-то странным, изучающим взглядом, и - неожиданно -
сунул в твои замерзшие ладони небольшой сверток.
- Держи, - буркнул он вместо приветствия, - с Рождеством.
Ты не сразу нашелся, что ответить. Мерлин, вы не виделись восемь лет.
Восемь долгих лет - как же, должно быть, вы оба изменились.
- Они не нашли туров в южное полушарие, - сердито сказал Снейп в свое
оправдание, - и снова Европа. Мне всучили портключ до Праги. Идиоты…
Всё те же черные волосы. Чуть менее сальные, более ровно подстриженные
- но такие же темные, никакой седины. Такой же худой - кожа да кости.
Только у тебя уже язык не поворачивался называть его "Профессор".
Но не "Северус" же? Как ты можешь сказать это взрослому человеку,
да ещё - совсем незнакомому. Ты улыбнулся. Почти незнакомому. Почти.
- Я знаю, ты не ждал этой встречи. Я уйду, но решил уж поздороваться с
тобой, раз мы столкнулись в одном и том же городе.
Он уйдет. Как это на него похоже - и ты чувствовал, что страх перед этим
новым, незнакомым Северусом постепенно исчезает. Ты знал, что он это скажет
- только он мог так сказать - восемь лет не виделись, так и быть, Поттер,
я с тобой поздороваюсь - но не жди от меня большего. Это может быть только
он.
- А у меня нет подарка, - застенчиво сказал ты, рассматривая сверток,
- могу только предложить тебе каппучино с молочной пенкой или горячий
шоколад.
С праздником.
Увы - я не умею дарить все эти чудные безделушки, вроде картонных ангелочков
с парчовыми крыльями или вязаных чехлов для чайника. Решил подарить тебе
то, в чем, кажется, ты нуждался всегда - сколько я тебя помню.
Рецепт лучшей почтовой бумаги несложен, тут секрет в ароматизирующих компонентах.
Перед тобой пять пачек лучшей бумаги, изготовленной мною в бобатонской
лаборатории.
Вербена, лимон, лаванда, чабрец, дикий ирис - надеюсь, тебе понравится.
Во всяком случае, я буду рад твоим письмам, пахнущим будущей весной. Никакой
сентиментальности: я всё ещё ненавижу зиму и Рождество. Северус.
Ты чуть не умер, пока стоял у этой чертовой Ратуши. Зубчатая стена хищным
драконом нависла над площадью.Часы уже пробили десять, а Поттер всё не
появлялся. К четверти одиннадцатого ты уже и сам не знал, что дернуло
тебя пойти его встретить.
Наверное, это всё же были прощальные слова мадам Максим. И настойчивость
того бедолаги из "Волшебных каникул", что, сам того не подозревая,
подтолкнул тебя к важному решению. Слишком много совпадений - в магическом
мире такие вещи не принято игнорировать.
Итак, ты просто встретишь его, всучишь ему подарок - к половине ты уже
проклинал себя и за это - и уйдешь, только ради Мерлина, уходи как можно
быстрее. И дальше.
Он пришел, когда твои пальцы уже перестали ощущать что-то либо - просто
одеревенели от холода. Ты знал, что никогда не забудешь это глупое выражение
на его лице, когда направился к нему через площадь.
- С Рождеством.
Ты отдал ему сверток. Ну, это уже было по силам - сколько ты не думал
об этом, ты всё же не знал, как с ним здороваться. Неужели - "Гарри"?
Да, вы называли так друг друга в переписке, но в этом-то и вся соль вашего
общения - свобода от всего, что вас ограничивает.
А это - реальная жизнь, совсем другое дело. Но всё же язык не поворачивался
говорить ему "Поттер". Поэтому ты старался избегать каких-либо
обращений, пока объяснял ему, как ты здесь оказался. Мальчишка безмолвно
пожирал тебя взглядом.
"Идиоты". Грубо, конечно, но ты и не отдавал себе отчета в том,
что нарочитой грубостью, язвительностью скрываешь свое смущение.
Ты не ожидал этого - парень и вправду повзрослел. От отчаянной гриффиндорской
самонадеянности не осталось и следа - всё больше задумчивости, решительности.
Он стал лучше? Едва ли.
Он стал другим.
И несмотря на все ваши письма, на эти бесконечные, бесконечные письма,
на восемь лет переписки ты понимал, что, вероятно, вам придется изучать
друг друга заново. Снова знакомиться.
Поэтому ты был так рад, когда он нарушил неловкую паузу весьма соблазнительным
предложением выпить кофе.