Доброе утроАвтор: Сехмет Написано для Hellga на Хэллоуин-Челлендж Яркий декабрьский свет наполняет нашу комнату. Его белые лучи повсюду - на полу, на столе, на кровати. На ветхом шкафу, где хранится наша поношенная одежда, на старых пластинках, которые мы никогда не ставим. Верхняя из них - "Реквием" Моцарта… как это странно. По-моему, еще вчера там лежала другая - "Et Si Tu N'Existais Pas", моя любимая. Неужели Тонкс слушает эти пластинки?.. Или, может быть, просто рассматривает, пытаясь догадаться, что за музыку записали магглы на этих черных ребристых кругах? Я неторопливо пролистываю свежий, еще пахнущий типографской краской и морозным зимним утром, номер "ежедневного пророка". Разумеется, на его станицах нет ни слова о тебе, но мне, почему-то, кажется, что, если каждый день, неделю за неделей, месяц за месяцем - и год за годом, если того потребует время - просматривать свежие номера, то, в одном из них, я непременно обнаружу… Мысль обрывается. Я понимаю, что увидел твою фамилию. Без особой надежды - мне уже доводилось путать с тобой (забавно звучит, не так ли?) названия каких-то организаций, аббревиатуры в адресах, и просто сочетания букв на стыках слов - я снова пробегаю глазами по газетному листу. Окончание статьи о коррупционном скандале в министерстве? нет. Столбик частных объявлений, примостившийся с левого края? снова нет. Колонка "срочно в номер"? нет, и не там. Ничего даже отдаленно напоминающего… Я откидываюсь на спинку стула и прикрываю глаза рукой. Как же все это утомительно - война; подозрение, витающее в воздухе, столь острое, что, кажется от него щиплет глаза… и, конечно, споры о том, как мы могли доверять тебе, Северус. Ты ведь теперь официально признанный предатель, убийца великого Альбуса Дамблдора, сторонник Того-Кого-Нельзя-Называть, и так далее, и тому подобное. Но - кто-кто, а я уж точно перестал верить в "предателей" - после Сириуса это выглядит просто нелепо. Зато когда выяснится, что ты невиновен, все вокруг будут заламывать руки и кричать - "О, как мы были слепы!", и лишь один я скажу: "Я не сомневался в тебе". Я, конечно, никогда никому не признаюсь, но мне даже нравилось то, как связаны наши жизни, то, как приготовленное тобой зелье избавляло меня от кошмара, которым наполняла мою жизнь полная луна. Сириус дружил с этим зверем, а ты - приручал его. Приручал - и, в конце концов, приручил. Я снова открываю глаза и смотрю на газету - ярко-белую, как снег, бумагу, которая уже через пару часов начнет желтеть и, к вечеру, приобретет оттенок зубов заядлого курильщика. И тут я снова вижу твою фамилию. Прижав ее ногтем - что бы не потерять,
я скольжу взглядом по листу, вверх, пытаясь обнаружить заголовок статьи. Я слышу шорох со стороны кровати и понимаю, что разбудил Тонкс. Она поднимает голову и смотрит на меня. Свет бьет мне в лицо, и, должно быть, я кажусь ей черным силуэтом на ослепительно-белом фоне. Как в театре теней. Нимфадора знает, зачем я скрупулезно просматриваю ежедневные газеты. И от того, что ей это известно, я всегда чувствую себя неловко, когда она видит меня за этим занятием - в том, что я все еще ищу тебя, есть что-то ужасно непристойное. - Прости, я разбудил тебя… - мой голос, чуть охрипший от смеха, искаженный
легким эхом, живущим в нашей комнате, звучит очень странно, словно чужой.
- Я не хотел. Нет, она не плачет. Тонкс - лучше, чем я, намного лучше - понимает, что ты не вернешься, как и Сириус, так что повода для беспокойства нет - я принадлежу ей, целиком и полностью. А нехитрые мечты… что ж… каждый имеет право на них. Я чувствую себя беззащитным рядом с этой женщиной - она смотрит на мир слишком взвешено и объективно, так, как никогда не смочь мне. Наверное, дело в атмосфере, наполнявшей мое детство. Трудно научиться не передергивать факты, когда вокруг тебя построили забор изо лжи, не позволяя никому узнать, что ты такое на самом деле, и вся эта фальшь прирастает к тебе, как овечья шкура к волку. Она сильная, а я усталый, очень усталый, загнанный оборотень. В прошлом на меня слишком часто незаслуженно полагались, и теперь, накануне старости, я хочу тоже от кого-нибудь зависеть, хоть чуть-чуть, понимая, что время "дикости" прошло, и если я не хочу сдохнуть на улице, как бродяга, мне пора становиться домашним. Я беру "Реквием" в руки. Он приятно тяжелый и прохладный, и навевает странные, полугорькие-полусладкие, воспоминания. - Это ты положила ее сверху? - Тонкс кивает. - Хочешь, мы послушаем ее вместе? Очень хорошая запись, звук такой чистый, что… - Ее любил Снейп, не так ли? - вся фраза, кроме твоей фамилии, звучит настолько бесстрастно, что я вздрагиваю, пластинка выскальзывает у меня из рук, падает, и разбивается на мелкие кусочки. Черные осколки на темно-коричневом паркете, и моя тень, точно вычерченная на полу - все это выглядит так странно, и, почему-то, смутно знакомо. А время как будто остановилось, даже пылинки замерли в солнечных лучах… Нимфадора медленно берет свою палочку с прикроватной тумбочки и произносит: - Репаро. Пластинка снова цела, и мельтешение пылинок возобновляется. Что-то очень важное потеряно, но жизнь продолжается… какая славная иллюстрация к нашей с тобой истории, Северус… Я открываю рот, что бы что-то сказать, он она не дает мне нарушить какой-нибудь нелепой фразой наше шаткое равновесие: - Все это глупости, Ремус. Правда. Тонкс умеет низводить все до "глупости", "ерунды", "пустяка", превращая в ничто источники возможных любовных неурядиц. Сегодня ее волосы черные. Иногда мне кажется, что она даже лучше, чем я сам, знает, что мне нужно для того, что бы продолжать жить. - Доброе утро, - говорю я. |
||