Я так летаю
Автор: Нюшка
Бета: Мартышия Адамс
Pairing: Драко/Гарри и Люциус
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst
Краткое содержание: когда остается только память.
Предупреждение: смерть персонажа
Дисклеймер: не претендую на героев, принадлежащих Роулинг.
Размещение: с разрешения автора.
"Я не падаю. Я так летаю.
Каждый летает, как умеет"
С. Лукьяненко
Короткий вскрик взрывает тишину…
- Ступефай! - совсем еще мальчишеский, но резкий и твердый голос…
После яркой белой вспышки, сопровождающей заклинание, темнота вокруг начинает казаться еще гуще…
Крупное тело взрослого мужчины с шумом рассекает воздух и с глухим чавкающим звуком врезается в стену, сложенную из больших, грубо отесанных камней…
Длинные светлые волосы быстро окрашиваются алым…
- Папа, - собственный прерывающийся голос... Чего в нем больше: отчаяния или смертельного ужаса?
- Мой маленький мальчик, - хриплый задыхающийся шепот…
Тяжелая голова, лежащая на коленях, горячая кровь, текущая по рукам, пропитывающая мантию… В последнюю секунду гримаса искажает уже теряющие тепло твердые губы, только сердцу сына дано узнать в ней ободряющую улыбку…
Другое лицо, другая гримаса… Мягкие теплые губы любовника, которые он целовал так часто, лихорадочно дрожат, растерянно выговаривая короткие фразы:
- Прости… Я ведь не хотел… Это же не было Непростительное… Прости…
Какое хорошее слово - "прости". И какое бесполезное: оно не может вернуть отнятую жизнь…
В комнате равномерно стучит метроном (***).
Это - первое, что юноша делает, заходя в пустую комнату в башне: кончиками длинных пальцев толкает маятник маггловской игрушки. Раньше четкий размеренный стук успокаивал расходившиеся нервы. Но это было еще тогда, когда что-то могло его взволновать. Сейчас он делает это отчасти по привычке, отчасти потому, что звонкое клацанье немного напоминает звук ударяющегося о каменные плиты пола железного наконечника трости. Если крепко зажмурить глаза, можно услышать родные шаги, приближающиеся к дверям его комнаты.
Вот только закрывать глаза не стоит: Драко успел выяснить это абсолютно точно, ибо как только бледные веки отгораживают его от окружающего мира, перед внутренним взором загорается яркая вспышка заклятия, и кошмар вновь втягивает в кружение на своей злой карусели. Драко прокручивает эту сцену в мозгу по сотне раз за день, всю, до мельчайших деталей, и никогда, ни единого раза, даже в мечтах ему не удается спасти отца…
Малфой подошел к окну и сел на широкий подоконник, подтянув колени к груди и обхватив их худыми руками. Виском и щекой он прижался к стеклу, которое казалось почти теплым по сравнению с его ледяным лицом. Драко смотрел за окно так, будто там лежали ответы на все его вопросы. Днем из окна этой комнаты, находящейся почти под самой кровлей высочайшей башни имения, можно было любоваться фантастически красивым видом. Но сейчас, ночью, юноша мог видеть лишь свое отражение в темном стекле.
Его считали красивым и похожим на отца. Драко был искренне уверен, что это не так. Он мог бы быть красивым, если бы в его чертах не было этой незавершенности линий, если бы подбородок не был столь мягким, если бы в серых глазах светилась жизнь. Он мог бы походить на отца, если бы гордо держал голову и смотрел на окружающих с открытым превосходством.
Драко Малфой был… никаким. Пустое лицо. Будто разозлившийся на неудачную реализацию собственного замысла божественный художник одним движением влажной губки стер с лица молодого человека все линии и краски.
Тук-тук-тук, - стучал на каминной полке метроном…
Не-на-висть…
Как легко и гармонично укладывался в ритмичные звуки словесный эквивалент острого, сильного чувства, которое Драко Малфою так никогда и не пришлось испытать. Кто бы поверил, что Драко никогда не испытывал ненависти к Гарри Поттеру? Хотя именно это чувство, по мнению Люциуса, должны были будить воспоминания о руке, протянутой для пожатия и одиноко повисшей в воздухе, о бесчисленных поражениях на квиддичном поле, о бесконечных словесных перепалках, в которых оба противника старались завести себя, раскочегарить взаимную неприязнь.
У них не получилось…
Тук-тук, - отсчитывал неутомимый прибор длительность так и не извлеченных нот…
Лю-бовь…
Любовь? Нет, любви тоже не было. Теперь не было… Вместе со смертью души умерла и живущая в ней любовь. Это так логично: когда дом горит, а жители не желают покидать его, они гибнут вместе со своим убежищем. Говорят, что испепелить душу может лишь страсть. Неправда. Душу Драко сожгла дотла нежность.
Кто бы поверил, что у Драко Малфоя была душа? Была. Слабая и ранимая, а посему надежно защищенная крепкими ледяными стенами сарказма и гордости. Но стоило допустить в тонкую субстанцию одну только каплю нежности, как стены оплыли, рухнули, и талая вода унесла обломки, а любви, в которую нежность превратилась, понадобилось всего два месяца, что бы Драко вовсе лишился души.
Тук-тук, - тихий, сухой голос друга…
Ненависть-любовь, любовь-ненависть
Всю жизнь Драко можно было уместить в воздухе меж этих слов.
Он всегда хотел любить отца, но тот не подпускал его слишком близко к собственной душе - быть может, тоже боялся сгореть? Люциус ждал от сына только ненависти, ненависти к Поттеру, магглам, грязнокровкам.
Гарри же ждал любви. Слабому сердцу легче любить, чем ненавидеть, и Драко не сопротивлялся подчиняющему его себе чувству. Он предал своего отца и отдал свою любовь, а заодно и свою душу Гарри Поттеру.
А его отец отдал Гарри Поттеру свою жизнь.
Сообщения во всех газетах выглядели примерно одинаково: надежда колдовского мира Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил-Снова, в честной колдовской дуэли убил правую руку Темного Лорда Вольдеморта, аристократа и потомственного колдуна Люциуса Малфоя.
Этого высокомерного глупца и сноба…
Эту мерзкую хитрую крысу…
Нежно любимого отца Драко Малфоя…
О последнем, впрочем, газеты не упомянули.
Самым страшным было то, что Драко готов был простить Поттеру смерть отца. Он так отчаянно любил Гарри, был так зависим от него, так нуждался в его присутствии и прикосновениях, что даже смерть Люциуса не казалась чрезмерной платой за счастье. Он находил для Гарри тысячи оправданий, которых у него не было для себя. Он винил больше себя, чем любимого, считая, что именно он, Драко, должен был спасти Люциуса, а Гарри, защищаясь, просто не рассчитал силу удара. Возможно, все так и было… Возможно, со временем Драко удалось бы забыть розовую пену, выступающую на губах отца, когда тот в последний раз попытался улыбнуться сыну. Возможно, когда-нибудь Драко смог бы улыбаться и сам.
Вот только после того, как вместе с твердыми от запекшейся крови вещами Люциуса, Драко принесли медальон, все оправдания стали уже не важны, как и все возможности. Как и будущее.
Отец всей своей жизнью утверждал, что собственный отпрыск не слишком-то его интересует. И это было последней ложью Люциуса. Выплывшая после его смерти правда, убила душу его сына.
Драко открывал медальон всего один раз, в тот день, когда близкий друг отца, глядя на юношу со странной укоризной, протянул ему черный, с серебряной вышивкой плащ и золотую безделушку на длинной цепочке. Люциус носил украшение, не снимая даже на ночь и никогда не выставляя поверх одежды, только на голой груди, чтобы содержимое медальона было ближе к пульсирующей в теле крови. Драко подставил ладонь, и золотые звенья цепочки, будто живые, обвились вокруг его пальцев, такие теплые и ласковые, словно до сих пор хранили жизнь некогда согревавшего их тела. Юноша с трудом удержался, чтобы не коснуться губами овальной подвески, и привел в действие крохотный механизм, откидывающий крышку. Внутри, сложенный в несколько раз, лежал его детский рисунок. Один из первых, который он счел столь удачным, что даже решился вынести на суд отца. Люциус тогда долго смотрел на пергамент и сказал что-то не слишком значительное, что не запомнилось мечтавшему о более восторженной похвале мальчику.
Но отец носил этот рисунок в медальоне почти десять лет. Последняя тайна Люциуса Малфоя была открыта - он отчаянно, до боли любил своего сына…
После этого дня у Драко не осталось любви, но на смену ей так и не пришла почти желанная ненависть. Странно, принято считать, что разрушает именно ненависть…
Драко прикрыл глаза и вновь был наказан чередой ярких реалистичных картин.
Вспышка …
- Ступефай…
Ужасный звук падения сокрушенного тела…
Длинные светлые волосы …
Алое на белом…
- Мой маленький…
- Прости…
Что делать, когда не можешь простить и не простить не можешь тоже?
Драко медленно протянул руку и открыл окно. Свежий ночной воздух ворвался в душную комнату, и его легкое дыхание заставило встрепенуться крохотные огоньки свечей, а тени в углах комнаты завели страшный судорожный танец.
Через минуту все вновь замерло. Ужасные обитатели темных углов затаились, пламя свечей казалось неподвижным, будто нарисованным. Даже метроном, исчерпав инерцию завода, коротко стукнул в последний раз и затих. Тоненько, облегченно звякнула избавленная от работы пружина.
Юноша встал на подоконник в полный рост. Интересно, он никогда не замечал, насколько высок проем этого окна: даже выпрямившись, он не доставал белокурой макушкой до рамы.
Инерция кончилась и у него. Инерция жизни…
Легко рассмеявшись, Драко Малфой раскинул руки и лег на ветер…
Славный теплый ветерок, напоенный ароматами жизни, просыпающейся земли и раскрывающих свои бутоны цветов, трепал клочок старого пергамента, затертого на сгибах оттого, что чьи-то аккуратные пальцы многократно разворачивали и бережно складывали его вновь. Чьи глаза пристально разглядывали хранимый обрывком рисунок? Неважно… Важно, что произведение было этого достойно.
Художник был не слишком умелым, но в каждой проведенной карандашом черте сквозила странная сила и явный талант. На изображенном резкими, решительными линиями лице мужчины так легко читались нежность и боль, а мальчик, прорисованный более слабыми штрихами, не мог скрыть светившегося в его глазах обожания.
Они смотрели друг на друга.
(***) Метроном - прибор для отсчета тактовых долей времени на слух, применяется в целях установления точного исполнения темпа в муз. произведениях. Состоит из пирамидальной формы корпуса, пружинного часового механизма и маятника… (прим. автора)