Двенадцать драббловАвтор: Juxian Tang Рейтинг: от PG-13 до R Для IraA Северус не хотел писать это письмо. Но когда все средства для того, чтобы отложить это занятие, были истощены - чай выпит, работы проверены, перо и бумага приготовлены - он знал, что ничего другого не остается. Он должен был это сделать. Даже если его тело все еще хранило приятную усталость, последствие этой ночи - все еще помнило удовольствие, которое он не испытывал годами до этого. Но все это ничего не значило. "Люпин, То, что произошло, не имеет значения. Я не хочу, чтобы ты питал надежду, что это может изменить что-то между нами. Мы - двое людей, которые ненавидят друг друга, и так было годами. Секс - это не основание..." Не основание. Только в какой-то момент другого основание не было нужно. И ночь была сумасшедшей и полной наслаждения, два голодных тела, сцепившихся в близости, как в поединке. Возможно, это было инстинктивное желание - просто быть с кем-то. Они оба не трахались слишком долго, вот и все. "Секс - это не..." Он должен это написать. А то мало ли что может взбрести Люпину в голову. Вдруг он решит, что Северус теперь станет его постоянным любовником - или того хуже, другом? Пиши, настойчиво напомнил себе он. Взъерошенная почтовая сова протиснулась в дымоход, долго встряхивалась, возмущенно вычищая клювом перья, даже когда он уже снял письмо с ее лапы. Бумага, исписанная узким, уверенным почерком. "Дорогой Северус, Я знаю, что не существует деликатного способа выразить это. И ты, должно быть, прав, называя меня трусом, поскольку я не смог заставить себя сказать это лично, а пишу в письме. Прости, что так получилось. Мне не хватает Сириуса. И в какой-то момент мне показалось, что два одиночества могут создать одно целое. Но так не происходит. Ночью, когда говорят тела, сожалений нет. Но утром приходит понимание, что все это было лишь сном. Я пойму, если ты будешь ненавидеть меня еще больше. Ремус Люпин." Для Italy Это подарок Гермионы. Она всегда дарит книги. Иногда Гарри хочется спросить, неужели она думает, что в книгах есть все ответы. Иногда ему хочется швырнуть очередной внушительный том об стенку - или испепелить его. Книги - они созданы для другой жизни - для той, в которой он не просыпается каждое утро с мыслью, что, может быть, сегодня все закончится. Вольдеморт ждал достаточно - и скоро не захочет ждать дольше. Он не знает, почему начинает читать эту книгу - но начав, уже не может оторваться. Читает на переменах, вечером в гостиной, потом за занавесями кровати, хрустя яблоком, а его шрам горит и горит, не переставая, как все последние месяцы, и Гарри машинально трет его, пока лоб у него не становится малиновым. И кольцо пылает на обложке книги. - Как вы думаете, я умру? - спрашивает он за завтраком. На лицах Гермионы и Рона появляются выражения-близнецы, упрямые и несчастные, говорящие: "Не надо об этом." - Конечно, нет! - наконец жизнерадостно заявляет Рон. Гарри не верит ему. Он ни во что не верит. У него свои знаки - и книга один из них. Он не заглядывает в конец. Он загадал, что если у Фродо все получится, если он уничтожит кольцо, и останется в живых - то тогда с ним тоже все будет хорошо. Но он не знает, успеет ли он дочитать до конца. Для Jenni В это трудно поверить, но в его постели есть место специально для меня. В его узкой, холодной постели, на жестком матрасе - есть выемка, как будто предназначенная для моего тела, когда я ложусь туда. В это трудно поверить, но его тело принимает мое, как будто оно, худое и угловатое, сложено специальным образом так, что идеально подходит к моему. И я засыпаю, уткнувшись лбом в его острые позвонки, моя рука вокруг его груди. Я знаю карту его тела, словно это карта города, которую я изучил, но которая навсегда останется для меня загадкой - с улицами, по которым никто не ходит, с пустыми домами, за окнами которых никто не ждет, с акведуком над руслом пересохшей реки. Я знаю, каким хриплым бывает его голос, когда, просыпаясь, он произносит мое имя. И как порой, когда он думает, что я еще сплю, его рука осторожно скользит по моему телу. - Что ты можешь знать обо мне, Поттер? - иногда в разгаре спора высокомерно говорит он. И я отвечаю: - Ничего. Для lilith20godrich Есть неудачники, которые не заслуживают ничего, кроме смерти. Он всегда был жалким: послушным маменькиным сынком, начисто лишенным индивидуальности, посредственным студентом, Пожирателем Смерти, который не способен применить ни одно из Непрощаемых. Он всегда был глупцом. Потому что когда кто-то решает предать нашего Повелителя - то трепать об этом языком на всех углах означает очень быстро превратиться в неряшливый труп. Я помню, как он лежал, будто сломанная кукла, руки и ноги нелепо разбросаны в стороны, а изо рта у него бежал торопливый ручеек крови. Он был ни на что не годен, но его смерть должна была стать уроком. И она стала. Я умею учиться на чужих ошибках. Я не умру так, как он. Вот, что я буду помнить о Регулусе Блэке. И только несколько недель спустя, увидев на кухне у Люциуса Малфоя большую белую кружку с кленовыми листьями, я вдруг вспомню, как прошлым летом, когда мы все работали над заданием нашего Лорда, я выходил из лаборатории после бессонной ночи - и Регулус протягивал мне эту кружку, а в ней плескался горячий шоколад, такой же темный, как его глаза. Для marsi Когда мальчишке впервые удается отразить вторжение в его мозг, да еще и отбросив Снейпа почти на три метра, Дамблдор расплывается в улыбке: - Продолжай учить его, мой мальчик. У тебя это замечательно получается. У него действительно получается. Удивительно, каким хорошим стимулом оказывается ненависть, а Поттер не простил ему смерти своего безмозглого крестного - видимо, никогда не простит. Он учит Поттера. Постепенно от Occlumency они переходят к заклинаниям, сперва защитным, потом атакующим - от очередного учителя по ЗОТС все равно нет пользы. Поттер пожирает новые сведения, как будто у него в мозгу прячется маленькое, вечно голодное чудовище. Чары становятся все более сложными, заклятия все более темными. И вот однажды Снейпу не удается достаточно сосредоточиться - и заклинание швыряет его о стену с сокрушительной силой. Он сидит, оглушенный, вздрагивая от боли, и думает, что еще немного, и малчишка мог бы его убить. Поттер медленно подходит к нему, наклоняется - и касается кончиками пальцев струйки крови, текущей у Снейпа изо рта. - Вы сошли с ума, Поттер, - произносит он с трудом. И зеленые глаза действительно кажутся сумасшедшими - яркие и безжалостные. - Твоя жизнь в моих руках, Снейп, - говорит мальчишка. И целует его, размазывая кровь по губам. Для moody flooder В дождь плохо быть одному - в темноте струи бьют о подоконник так сильно, что кажется, будто сейчас они проломят стекло и заполнят все внутри. В дождь плохо быть с друзьями - смотреть, как Гермиона украдкой сжимает руку Рона, и на ее лице мелькает мимолетное, но несомненное выражение счастья. В дождь плохо быть - слишком много воспоминаний. Но когда есть чай, и кто-то шуршит страницами рядом, и все тело еще слегка приятно ноет от недавней близости - дождь можно перенести. Огонь в камине сменяется свечением вызова. Это Молли; она всегда помнит, что он не любит дождь. Гарри становится на коленях перед очагом, отвечая ей. - Ты не один? - С одним парнем из Хаффлпаффа. И он слышит, как застывает в воздухе рука Захарии, не перелистнув страницу. Не любовник. Не друг. Просто "один парень из Хаффлпаффа". Наверное, это не то, что Захария хотел бы услышать. Но Гарри не желает об этом думать. Полчаса спустя Захария поднимается. - Мне пора. Дождь все льет, безжалостные капли барабанят по карнизу. - Не уходи. Ты мне нужен. Для Mura Я не хотел делать ему больно, вот вам слово. Мне его жалко было. А уж утром, когда я его из Хижины забирал - у меня прямо сердце заходилось. Такой он был худенький, каждый позвонок виден - и косточки, как у цыпленка. И синяки эти, просто смотреть страшно - и шрамы - где он себя когтями драл. И кровь везде... Да еще ошейник этот с цепью - чтоб, значит, не сбежал - тоже весь в крови. Вы ж меня знаете, я и мухи не обижу, не то, что животинку больную. А оборотни - они ведь и не совсем животные, правда? Бывало, откину ему волосы с лица, посмотрю на него - и плакать хочется, такой он весь бледненький, маленький - дите совсем. Я ошейник сниму, а он дрожит весь, холодно ему всегда по утрам было, даже весной - и стонет так тоненько, словно собачка скулит. Я его возьму на колени, в куртку свою заверну - ему вроде и полегче станет, перестает дрожать. И глаза откроет, смотрит на меня, прижмется покрепче и говорит: - Ты, Хагрид, хороший, не такой, как другие. Вот я и говорю, не хотел я ему никакого вреда. Просто... так получилось. С ним ведь все в порядке будет, да? Оборотни, они ведь выносливые. Для Ninnon Я скажу тебе, что люблю тебя, в тот день, когда мне захочется потерять все. В тот день, когда я захочу увидеть, как твои глаза сужаются от презренья, а губы кривятся в ухмылке. В тот день, когда я снова захочу стать предметом насмешек для всего Хогвартса - ведь ты не упустишь своего шанса. Я скажу тебе, что люблю тебя, когда моя жизнь станет настолько пустой, что даже гордость - единственное, что у меня осталось - перестанет иметь значение. Когда звук моего собственного сердцебиения станет мне отвратителен; когда я вспомню, какой яд из моей коллекции действует быстрее и вернее всего; когда во время регулярной проверки мне вдруг захочется слишком широко приотрыть дверцу моего разума для Темного Повелителя - в тот день я скажу тебе, что люблю тебя. Какое право ты имел отнять у меня этот день? Ты сыграл со мной очередную шутку, чертов глупец. Только ты мог убить себя таким жалким, нелепым, бессмысленным образом. Я ненавижу тебя, Сириус Блэк. Для Regis В доме пахнет яблоками, корицей, имбирем и хвоей - именно так, как и должно пахнуть за два дня до Рождества. Гора поздравительных открыток на камине растет. Те из них, что подписаны самыми значительными именами, выложены сверху, так, чтобы было видно. На стенах, кроме остролиста и омелы, на серебряных цепочках свисают украшения. Звезды и ангелы отражаются в глазах Драко, который радостно открывает беззубый рот и тянет к ним ручки. Нарцисса перехватывает его поудобнее и гордо улыбается. Все у нее в доме по-праздничному. Снейп единственный, кто выпадает из этого великолепия. Нарцисса морщится. Мрачная темная фигура, забившаяся в кресло, только острые колени торчат, да худая рука время от времени перелистывает страницы толстой книги. Книга старинная и дорогая, из библиотеки Люциуса. Ну конечно. Читает его книги. Пьет его коньяк. Мог бы заодно воспользоваться его шампунем. Но нет, это не для Северуса Снейпа - уж лучше оставлять пятна от грязных волос на шелковой обивке кресел. - Конечно, у тебя есть какие-то планы на Рождество, Северус? - спрашивает Нарцисса. Голос у нее предельно вежлив, всего лишь с легким нажимом на слове "конечно". Снейп вздрагивает и замирает - и на мгновение выглядит очень молодым и растерянным. Как пес, которого выкидывают из дома. - Конечно, у него есть планы на Рождество, - произносит Люциус, входя вместе с порывом морозного воздуха. Глаза у него такие же морозные. - Он приглашен к нам. В глазах Снейпа вспыхивает благодарность - тоже жалкая, собачья. Нарцисса целует Драко в макушку, чтобы скрыть недовольно сжатый рот. Пусть так. Она потерпит. Ее время еще придет. Для Texces Боль кажется полной острых когтей, впивающихся в тело. Боль похожа на дымку, затуманивающую глаза. Голос Люциуса доносится из этой пелены, далекий, но настойчивый. - Сколько ты видишь пальцев, Поттер? Он с трудом вообще что-то видит - но аристократическая рука Люциуса поднесена к самому лицу - четыре тонких пальца, унизанных кольцами, перед его глазами. - Четыре, - шепчет Гарри, и знает, что ответ неверный. На губах Люциуса мелькает улыбка. - Здесь пять пальцев. Твоя непокорность тебя погубит. Crucio! Как я тебя ненавижу... как я тебя ненавижу... я не знаю, сколько тут твоих чертовых пальцев, перестань, перестань, о Господи, как же больно... - Сколько ты видишь пальцев? Люциус качается на стуле, мертвенно-бледный. На щеке у него кровь - и куда больше крови, целая широкая струя, льется на пол с его руки. - Сколько вы видите пальцев, мистер Малфой? Он не поднимает головы - кажется, он не может оторвать взгляда от четырех узких, белых пальцев, лежащих перед ним на столе. Его губы дрожат так, что он едва может выговорить: - Ч-четыре. - Ответ неверный. Нож движется легко, преодолевая сопротивление кости - и еще один кровавый обрубок падает на стол. - Здесь пять пальцев. Для Мильвы - Ублюдки... недоноски... - бормочет он, волоча ноги к двери. - Я до вас доберусь. Три часа ночи, а они стучат... Филч распахивает дверь, впустив приток холодного воздуха. Миссис Норрис издает недовольное фырканье, поудобнее устраиваясь в кресле. Но это не один из студентов - на самом деле, они не посмели бы; и даже не Пивз, как втайне опасался Филч. Снейп стоит, прямой и напряженный, и сама его нарочито прямая осанка говорит Филчу, что что-то не так. - Профессор, - он отступает назад, впуская его. Все это уже было - Филч знает, почему Снейп здесь. По какой-то причине он не доверяет Помфри, не просит у нее помощи. Он и у Филча не просит - но Филч сделает все, что нужно. Обычно Снейп справляется сам - кроме случаев, когда он слишком устал или ему слишком больно. С тех пор, как вернулся Сами-Знаете-Кто, это случается все чаще. Они даже не раговаривают. Только у дверей, уходя, Снейп бросает на него настороженный взгляд и произносит невыразительно: - Извиняюсь, что побеспокоил. Филч кивает, а затем вдруг говорит, хотя не знает, стоит ли говорить это: - Вы, профессор... приходите ко мне. Если что. Черные глаза Снейпа становятся чужими, холодными - как темное стекло. Он смотрит на Филча, словно подозревает, что это какая-то шутка. В тишине миссис Норрис громко вздыхает и зарывается носом в свой хвост. Отчужденность в глазах Снейпа медленно гаснет. - Хорошо, - говорит он. - Спасибо. Для Суси-нуар Он никогда не пил кофе - только зеленый чай. "Мне не нужен стимулятор, чтобы просыпаться по утрам, Поттер," говорил он, "в отличии от вас". И когда я входил в его лабораторию, я видел, как он слегка морщится, словно ощущая шлейф кофейного запаха, который я приносил с собой. Но в последнее время - или мне так казалось - по-моему, ему это нравилось. Кофе в моей чашке кажется темным - как были его глаза, когда на очередной встрече Ордена мы говорили о том, что не знаем, где прячется Вольдеморт и что можно сделать. Кофе кажется горьким - раньше я никогда этого не замечал. Я доповаю последний глоток, на мгновение заглядывая на дно чашки. У меня никогда не было способностей провидца - будущее никогда не говорило со мной. Но иногда так хочется верить, что есть способы узнать ответ - когда ничего другого не остается. Люциус Малфой сказал, что он мертв - "предатель мертв", как он выразился. Но я не верю Малфою - он может лгать, именно потому, что мне так важно знать правду. Может быть, еще несколько Crucio заставят его разговориться. Заставят сказать что-то другое. А пока - я буду верить. |
||