Жизнь - это все

Автор: Нюшка

Beta: The Phantom

Pairing: Люциус Малфой/Рем Люпин

Рейтинг: R

Жанр: angst

Краткое содержание: свобода - это все? Или, может быть, все - это богатство?

Disclaimer: не претендую

Размещение: с разрешения автора

Снова шепот безумной ночи.
Снова мрак непроглядной тьмы.
Где-то молния. Где-то грохочет.
Где-то там погибаем мы.

Стон. Глухие удары сердца.
По земле тонкой струйкой кровь.
Навсегда затихает скерцо.
Плачет скрипка. О нас. Про любовь.

Спазм. Ошибка. Грехи. Расплата.
Зов в ночи и беззвучный крик.
Подпись кровью. Контракт. Не свято...
Позабыть. Не жалеть. Ни на миг.

У спокойствия сладкая горечь...
Горизонт красит светом заря.
Где-то там - ты глаза откроешь,
Где-то здесь - проклят Богом я.
The Phantom

Знаете ли вы, что все люди приходят в этот мир одинаковыми? Бесконечно трогательный, беззащитный младенец, который протестует громким криком против того, как резко и небрежно его из теплой безопасности бросают в безжалостный мир. С каким недоумением он смотрит на яркий свет. И только потом, судьба берет малыша за слабую ручонку и ведет. Куда? Туда куда ему суждено. Все написано, все решено.

Нельзя свернуть с дороги судьбы.

- Реми! Реми! Где ты? - звал родной мамин голос.

- Сейчас мамочка, сейчас, еще минутку, - по-детски ясно и звонко.

Рем проснулся, но долго еще лежал, не мигая уставившись в потолок. Потом решительно и резко поднялся, ритмично дыша и пытаясь успокоить колотящееся сердце. Сны возвращали в детство, дарили встречи с родными людьми. Только сны могли сотворить это чудо. Как же хорошо Рем помнил прошлое.

Детство Рема Люпина можно было назвать безоблачно счастливым, хоть и родился он в семье обычных магглов. Семья была совсем маленькая. Отец - мелкий клерк в адвокатской конторе, мать - медсестра в небольшой частной клинике. И тетка Кесси, старшая сестра отца, религиозная фанатичка и главный враг малыша Реми. Она всегда считала мальчика слишком странным. "Не от мира сего, - говаривала тетка и добавляла, - дитя нечистого". Мать Рема, вполне современная, умная и начитанная женщина только смеялась, глядя на постоянные попытки Кесси провести ритуал изгнания дьявола над младенцем. Но тетка не отступала и даже, вопреки желанию родителей, тайком отвела трехлетнего малыша в церковь, где и окрестила, сама став крестной матерью. Во время обряда ничего страшного не произошло, хотя Кесси втайне опасалась, что церковный свод обрушится им на головы или из горла племянника вырвется жуткий леденящий душу вой. После мирного и трогательного обряда тетка на время совершенно успокоилась. Однако странности, творящиеся вокруг ребенка, не прекратились. Мальчишка был ужасно неуклюжим. Он постоянно бил посуду. И как объяснить, что разбитая накануне ваза утром оказывалась на полке совершенно целехонькой? Или отчего мгновенно зажила сломанная лапа соседского щенка Дика, когда плачущего от боли песика взял на руки Рем? И почему главный на улице хулиган Милфорд вдруг отдернул пальцы и страшно закричал, будто его ладонь горела огнем, когда он сгреб Рема за ворот рубахи, пытаясь отобрать мяч? Да, мальчик всегда был непохожим на других детей. Но все же до шести лет у него было детство. Были игры со старой консервной банкой вместо мяча, были друзья, с которыми так весело носиться по улицам, звонить в чужие дома и убегать за угол, чтобы украдкой понаблюдать, как беснуются обманутые хозяева.

Все это закончилось в прекрасный летний день, когда Люпин-старший впервые вывез семью за город. Отец Рема был страшно горд - он недавно приобрел подержанный, но еще очень неплохой автомобиль и теперь крутил руль, свысока поглядывая на пешеходов. О, он конечно никогда бы не превысил положенной в этом месте скорости. Но что-то в душе просто умоляло нажать до упора педаль газа и испытать упоение от ветра, бьющего в лицо; зажмуриться от страха, при виде несущихся навстречу скал; вывернуть руль в последний момент... Артур не был лишен авантюрной жилки. Это качество обрел по наследству от отца и юный Рем. Поэтому не стоило удивляться тому, что пока мать накрывала импровизированный столик на полянке, мальчик, который еще не мог контролировать свои порывы, как это делал его отец, пошел исследовать лес. Он навсегда запомнил открывшееся ему чудо. Солнечные лучи, которые рассыпались миллионами ярких брызг, просеиваясь сквозь листву высоких деревьев, упоительный запах земляники на освещенных пригорках, нежнейшую мягкость мха в тенистом сумраке под елями. И чувство безграничной свободы, полноты жизни, уверенности, что в будущем его ждут только счастливые дни.

- Реми! Реми! Где ты? - послышался родной мамин голос.

- Сейчас мамочка, сейчас, еще минутку, - крикнул в ответ Рем. И замер, встретившись взглядом с глазами зверя. Нет не зверя. Существа. Оно не было волком, оно не было человеком. В глазах, расчерченных вертикальной чертой нелюдского зрачка, стыла тоска, понимание того, что сейчас произойдет. И раскаяние. Но все-таки оно коснулось желтыми клыками руки ребенка, не больно, почти нежно, лишь слегка оцарапав кожу. Один крохотный, незаметный глазу прокол.

Рем, словно загипнотизированный, так ни разу и не пошевелился, пока странное нечто не исчезло в чаще. А потом с громким плачем бросился к поляне, под надежную защиту родителей. У ребенка просто не хватило слов, чтобы описать то, что произошло и мать, лихорадочно сжимающая бьющееся в рыдания тельце сына, решила, что Рема напугал злой человек. И вознесла молитву богу, в которого не верила, за то, что зло прошло мимо мальчика, коснувшись чувств, но не тронув тела. Она еще не знала...

Реми снились сны. Странные сны. Он был большим зверем, он бежал по лесу свободный и независимый, игривый как щенок, он бежал прямиком к огромной, желтой-желтой, словно его глаза, Луне и пел ей свою самую прекрасную песню... Рем проснулся от собственного тоскливого воя и испуганного крика матери. Проснулся и почувствовал боль. Маленький крестик, который падре повесил ему на шею на кожаном шнурке, внезапно страшно, почти до кости, ожег ему грудь. Резким рывком, с силой, которой он в себе не подозревал, мальчик сорвал с шеи серебряную вещицу, но шрам в виде креста на всю жизнь остался напоминаем о самом страшном дне его детства.

В ту же ночь отец и тетка ушли из дома, и больше Рем их никогда не видел. Мужественная Мелисса осталась. А потом пришла ночь первой трансформации. Ночь, после которой, встретив бледную Мелли в дверях, хозяин дома, в котором они снимали квартиру, сказал, что не позволяет держать больших собак, которые воют так жутко. Лишь Мерлин и Иисус знают, как Рем и Мелисса пережили эти три дня. Но они пережили. Через неделю бледная, почти старая женщина, в которой никто не мог бы узнать веселую и энергичную Мелиссу Люпин, и исхудавший очень тихий мальчик, так не похожий на шумного озорника Рема, покинули город.

Они поселились в небольшой деревушке в Уэльсе. Мать нашла работу у местного фельдшера, и жизнь пошла своим чередом. Все было как у всех в округе, за маленьким исключением: когда Луна полностью открывала свой лик, Рем подходил к матери и протягивал руки. И Мелисса, глотая слезы, крепко связывала кисти сына прочной веревкой, затыкала рот кляпом и задвигала засовы большой клетки со стальными прутьями, ловко скрытой в подвале. А потом, ночь за ночью, бедная женщина слушала, как бьется о решетку тяжелое волчье тело. Как тот, кто еще недавно был ее сыном, раз за разом бросается грудью на сталь в неутолимой жажде крови, в безнадежном стремлении отвоевать свою свободу. Странная прихоть природы: Рем, не бывший оборотнем от рождения, никогда не обращался в щенка, в волчонка. Даже в шестилетнем возрасте полнолуние делало его взрослым матерым зверем, способным загнать и убить добычу, способным добраться до горла врага и разорвать его, выпивая жизнь.

Сколько продолжалась это существование, расчерченное, словно шахматная доска, темными и светлыми лунными ночами? Рем Люпин никогда не знал точно. Ему было около девяти лет, когда он наконец заметил то, что должен был понять уже давно. Мальчик поймал украдкой брошенный на него взгляд матери, полный ужаса и... отвращения. Только тогда он догадался, что даже стойкая материнская любовь испарилась от огненной тоски ночей полнолуния. Да и не знал уже Рем эту странную полусумасшедшую женщину, которую по привычке звал мамой. Она почти не разговаривала, никогда не улыбалась и выглядела на двадцать лет старше своего действительного возраста. Раскаяние - вот что испытывал Рем. В нем уже давно не осталось ничего детского. Он вполне мог заботиться о себе сам. Так до каких же пор он будет оставаться в тюрьме, заставляя самое близкое ему существо быть тюремщиком? Почти всю ночь Рем не спал, а утром принял решение. Он уйдет и никогда больше не окажется за решеткой. Он будет свободен. Любой ценой.

Следующие два года превратились просто в процесс выживания. Оказалось, что он не так уж хорошо подготовлен к самостоятельной жизни. И не было никаких способов для девятилетнего мальчишки заработать деньги. В человеческом обличье он жил впроголодь. Выяснилось, что проще всего выживать в полнолуние. Рем старался накануне уйти как можно глубже в лес, несколько дней вел животную жизнь, а превращаясь обратно в человека, не сразу открывал глаза, с ужасом ожидая, что однажды в куче разгрызенных костей мелких зверушек обнаружит человеческие кости. Однако Мерлин, а может и Иисус, берегли его.

Альбус Дамблдор начал заботиться о Реме Люпине в тот день, когда директору Хогвартса пришлось лично заняться выяснением судьбы трех сов, которые одна за другой были отосланы для доставки письма из Хогвартса по весьма странному адресу: "Уэльс. Чаща леса. Третья от реки опушка". Адрес был слишком расплывчатым и Альбусу пришлось плутать по лесу несколько часов, пока он не нашел маленького, очень бедно одетого, худого мальчишку. Дамблдор сразу определил, что перед ним волшебник с не самыми слабыми магическими способностями. Однако в пареньке угадывалось и нечто странное. Печать иного мира в карих грустных глазах, постоянный подавляемый страх. Животный страх, на уровне инстинктов. А когда Альбус подошел и протянул руку, чтобы погладить мальчика по голове, человеческий ребенок совершенно по-собачьи обнюхал его пальцы.

Решение об обучении в Хогвартсе молодого оборотня, было не первым и не последним решением, которое Альбус Дамблдор принял без ведома попечительского совета, полностью взяв на себя ответственность за возможные последствия такого поступка. И Рем Люпин учился, вкладывая всю душу, хотя за семь лет Альбус так и не избавился от постоянного ощущения тревоги, а Поппи Помфри обзавелась седыми волосами. Однако, за исключением инцидента с Северусом Снейпом, больше происшествий не было.

Рему было хорошо в Хогвартсе. Конечно, и тут он был не таким как все, но его исключительность не была такой острой и не так бросалась в глаза. Собственная сексуальная ориентация на какое-то время стала постыдной тайной, пока Люпин не решился открыться Сириусу. Тот, слегка посмеиваясь, объяснил приятелю, что в мире магов тот факт, что ему больше нравятся мальчики, не способен никого шокировать. Для Рема, конечно, было бы гораздо естественнее поговорить с Поттером - он никогда не был особо близок с Блэком. Но за последние несколько месяцев юноша очень ясно понял, что относится к красавчику Джеймсу не как к другу. Было безумно страшно, но Люпин попытался намекнуть Джейми о своих чувствах. Как-то в библиотеке он положил руку на плечо Поттера и призывно заглянул в глаза. Ладонь Рема мягко, почти невесомо, прошлась по груди друга, обтянутой лишь тонкой рубашкой. Взгляд Джеймса остался ясным и безмятежным. Рем проиграл игру, даже не начав сет.

Потом Рем с болью наблюдал, как менялись глаза Поттера, когда тот следил за Лили Эванс, долговязой копушей, учащейся в Хогвартсе на курс младше. Рем затаился, молча похоронив в глубине души свои чувства. Он не остался девственником - это было бы глупо. Симпатичного гриффиндорца замечали слишком многие, а почему бы и не переспать с тем, кто сам этого хочет? Тем более что в дни предшествующие трансформации эмоции Рема бушевали, а тело требовало нервной и сексуальной разрядки. Потом было сотворено ликантропное зелье. Оно не давало Люпину обращаться в волка, однако не полностью подавляло инстинкты и нечеловеческие чувства, которые терзали подростка в полнолуние. Для полного подавления нужна была стальная воля того человека, в которого со временем превращался Рем. Его коньком становился контроль над собой. Окружающие видели лишь мягкого, очень кроткого, зависимого человека. И только Альбус Дамблдор видел внутреннюю силу, несгибаемый стержень, который позволял Рему Люпину твердо иди по жизни. Именно это знание и позволило директору Хогвартса рекомендовать Рему профессию аврора. Министерство сперва сопротивлялось, однако было что-то ужасно привлекательное в идее помыкать оборотнем. И министр согласился предоставить Рему должность младшего аврора. Это была очень мелкая должность, и каждый, вплоть до секретарши в магической канцелярии, мог отослать Люпина за бутылкой сливочного пива. Однако Рем не собирался всю жизнь выполнять мелкие поручения. Школа авроров, а потом несколько удачно выполненных заданий, подняли Люпина выше по иерархической лестнице колдовского мира. Теперь никто не мог сказать, что он остался мальчиком на побегушках. Через несколько лет ему предложили быть старшим в бригаде авроров-преследователей. Эта элитная бригада занималась поимкой самых опасных беглых преступников. И Рем, конечно, согласился.

Но сначала Рем сделал попытку навестить мать. Он приехал в маленький поселок, из
которого бежал двенадцать лет назад с твердым намерение не возвращаться никогда, ранним летним утром. Городок еще спал, укутанный нежным маревом. Ничего не изменилось в крохотном, оторванном от мира местечке. Бакалейная лавка на углу, аптека, в которой можно купить все, начиная от зубной щетки и заканчивая порно-журналами. Причем последние практически никто не рисковал приобретать, потому что хозяйка магазинчика слыла самой большой сплетницей в округе. На месте была и старая водонапорная башня, выкрашенная в нейтральный грязно-зеленый цвет. Рем усмехнулся - он вспомнил как в его прошлом, которое казалось принадлежало совсем другому человеку, несколько подростков, подхваченные волной сексуальной революции, чудом дошедшей до глубокой провинции, выкрасили башню в розовый цвет. Первая леди города, миссис Уитерсон, упала в обморок утром, когда выглянула в окно и увидела гордо устремленный в небо "фаллический символ".

Их с матерью дом всегда выглядел убогой лачугой, из последних сил пытающейся походить на более удачливых соседей. Все изменилось. Дом явно стал больше. Раньше он был одноэтажным, теперь же первый этаж стал шире, появился второй и даже небольшая уютная мансарда. Стены были недавно выкрашены, стекла сияли чистотой, яркие занавески бесстыдно демонстрировали счастье обитателей этого почти сказочного домика. Рем смотрел на все это и не верил, что этот милый веселый приют был когда-то его суровой тюрьмой. Дверь медленно отворилась, и Люпин увидел мальчишку, совсем маленького, не старше четырех лет. Его личико было очень сосредоточенным, он покидал дом явно для какого-то важного и серьезного дела. А что может быть серьезнее для четырехлетнего карапуза, чем пожелать доброго утра домашнему любимцу? И действительно, мальчик, быстро оглянувшись по сторонам и отметив, что за ним никто не наблюдает, рыбкой юркнул в собачью будку в углу двора, изгнав оттуда золотистого ретривера, который покинул собственный дом с явной неохотой. Это тоже было новшеством. Матери Рема, на плечах которой лежал уход за малолетним оборотнем, никогда бы не пришло в голову завести собаку.

- Реми, Реми, где ты? - от нахлынувшего острого ощущения дежавю Рему показалось, что он умирает. Ее голос ничуть не изменился. А вот она сама… Рем никогда не видел этой женщины - полноватая, уверенная в себе, спокойная. И красивая, бесконечно красивая какой-то уютной домашней красотой. Во внешности этой женщины не осталось ни следа ни от той свободной девушки, которой она была до несчастья с Ремом, ни от той потухшей измученной старухи, которой она стала потом. И она назвала сына Ремом, словно он сам уже давно умер, и его смерть вспоминалась лишь как смутное печальное прошлое. Она назвала сына Ремом, будто другого сына у нее не было никогда. Она назвала сына Ремом будто... Будто когда-то все-таки любила его.

Первым наблюдающего за домом мужчину заметил пес. Он поднял морду, принюхиваясь, и негромко предупреждающе гавкнул, потом всмотрелся повнимательней, повел влажным черным носом… и, поджав хвост, прижался к забору, безоговорочно смирившись с лидерством волка. Потом подняла глаза женщина, чтобы посмотреть, что же напугало собаку. И замерла. Рем смотрел в родные карие глаза, так похожие на его собственные, и видел, как постепенно появляется в них узнавание, как оно превращается в смертельный, невыносимый ужас, как белеет лицо... И еще он понял, что ее полнота объясняется очень просто. Его мать была беременна. Из дома вышел крепкий приземистый мужчина ничем не напоминающий Артура Люпина.

- Мелисса, дорогая, тебе нехорошо? - в его голосе было столько искренней тревоги.

- Нет, Джонни, нет, все в порядке, - спокойно ответила мать, справившись с собой.

Рем Люпин развернулся и пошел прочь от этого дома, в котором жило счастье. Счастье не для него. Ему не было там места. Где же его дом?

Рем не видел, что женщина в свободном платье долго смотрела ему вслед, а потом сделала порывистое движение, словно собиралась догнать, остановить. Но не побежала. Медленно повернулась и закрыла за собой дверь с изящным звонком, в виде стилизованного под старину медного молоточка. Ее глаза были совершенно сухими.

Когда Рем попрощался с прошлым, все пошло своим чередом. Работа, если не друзья, так хорошие приятели, теплый дом, полнолуния, на время которых Рема не нужно было запирать. Жизнь налаживалась. Единственным событием, нарушившим череду дней и взбаламутившим душу, была свадьба Джеймса Поттера. Рем всегда знал, что это произойдет. Но все же когда темный филин принес ему розовое, поющее веселую мелодию, приглашение на свадьбу, он напился до дурноты впервые в жизни. На торжество он не поехал, отделавшись богатым подарком. Лили восхищенно поохала, получив в подарок шикарный серебряный сервиз на шесть персон, но потом поставила его на самую дальнюю полку буфета и никогда оттуда не доставала. Подарок не вызывал у нее добрых чувств. Ее сердце и некое шестое чувство подсказывали ей, что подарок был сделан с недобрыми эмоциями. Сердце женщины иногда может о многом догадаться. А Рем продолжал размеренную и скучноватую жизнь.

Все разрушилось, как обычно - в один день. Люпин преследовал преступника во главе группы авроров. Он и молодой аврор Уилл Морган сильно опередили других членов команды. Уилл много времени проводил на спортивной площадке и был в великолепной форме, но его удивляла та точность, с которой Люпин восстанавливал картину передвижений преступника. Он не знал, что его напарник ориентируется по запаху, как полицейские собаки магглов. Морган не заметил, откуда появился волк. Просто на одном из поворотов узкой тропинки из кустов вышел крупный серый зверь. Он не нападал, только стоял и смотрел, даже с некоторым интересом. Волк не удостоил вниманием молодого напуганного аврора, его глаза были с любопытством устремлены на Рема Люпина. Уилл забыл о том, чему его учили в школе авроров, забыл о том, что он не один и у него в руках волшебная палочка. Он испугался, сфинктеры расслабились, и на брюках и мантии спереди расплылось позорное пятно. Морган быстро пришел в себя, преодолел первый ужас, но не простил животному пережитого унижения:
- Ступефай, - это заклинание человека только оглушило бы. Для гораздо более легкого,
чем человек, зверя оно стало фатальным.

Тело волка взлетело в воздух и перевернулось. Последовал тяжелый удар, короткий визг, жалобный и тонкий, несколько секунд агонии, когда судороги пробегали по худому телу животного. Рем Люпин сделал длинный шаг и медленно опустился на колени рядом с мертвым зверем.

- Зачем же ты? За что? Она ведь не нападала, - в тихом голосе Рема было столько горького недоумения, что Уиллу на секунду стало стыдно. Он смотрел на Люпина, который сидел рядом с волком, поглаживая холодеющий лоб и высокие уши мертвого животного.

- Она - мама, у нее где-то детеныши. Она же не нападала...

- Да что ты, в самом деле? - стыд Моргана улегся, и на смену пришло раздражение, вызванное странным поведение начальника. - Это же только животное, тварь...

- Тварь? - голос Люпина звучал спокойно, но когда он обернулся, Уилла поразили его глаза, мерцающие желтым призрачным светом. Моргану вновь стало страшно. Даже волку не удалось напугать его так, как удалось обычно кроткому и выдержанному напарнику. Рука сама собой потянулась к палочке, но Люпин ловким скользящим движением перехватил его пальцы и сжал кисть со страшной, дробящей кости силой. Морган закричал от боли и ужаса. В глазах Рема он увидел смерть.

Уиллу повезло. Другие авроры подбежали вовремя. Рем не сопротивлялся, когда подоспевшие товарищи при помощи заклинаний связали его руки. Он мог бы уйти: в состоянии эмоционального подъема его и так внушительная сила еще увеличивалась. Но что он будет делать? Вновь жить в лесу - без зелья, без людей? Рем не смог бы пойти на это - теперь, после стольких лет, проведенных среди людей, он просто не мог вернуться в лес, вновь испытать то страшное, нереальное одиночество. Он не мог поверить, что так глупо сорвался. Волчицу было жалко невыносимо, еще страшнее было видение беспомощных щенят где-то в логове, которые не дождутся возвращения матери и будут скулить от голода, долго, пока хватит сил, а потом просто подохнут, пополнив ряды таких же неудачников. Но ставить собственную жизнь в зависимость от глупых эмоций? Этого Люпин позволить себе не мог. Он беспрекословно дал опутать кисти заклинанием неподвижности и выслушал собственный приговор с кротким и спокойным выражением лица. Расследование в Министерстве магии. Удержание под стражей до окончания расследования или до тех пор, пока следователь не сочтет возможным изменить меру пресечения. Кто следователь? Один из работников отдела по надзору за магическими существами - Люциус Малфой. Рем Люпин даже не запомнил фамилию следователя. Не связал ее с хрупкими воспоминаниями о надменном слизеринце, который смотрел на него в Хогвартсе как на грязь. Люпину пришлось слишком много сил положить на то, чтобы сохранить невозмутимость при известии, что его дело будет рассматриваться не отделом внутренних расследований, а отделом, занимающимся магическими существами. Существовало ли более ясное доказательство, что он не человек?

А кто он?

Милорд Люциус Малфой стоял в центре огромного бального зала. Вокруг в традиционном первом вальсе кружились пары, а он оглядывал свои владения и своих гостей с улыбкой полной превосходства. Да, теперь он мог так улыбаться. Красавица жена, умный, здоровый сын, деньги, деньги, деньги. Сейчас кажется, что так было всегда. И весь высший свет магического мира пребывает в этом приятном заблуждении. Малфой мило улыбнулся проходящему мимо министру Фаджу и его жене. А память уже возвращала ему звуки и запахи его детства. Тогда этот старый замок выглядел по-иному.

Маленький Люциус проснулся с ощущением безграничного счастья. Еще бы: на улице лето, легкие солнечные лучики играют на подушке, из кухни, расположенной на нижнем этаже, доносятся аппетитные запахи. А после завтрака в распоряжении мальчика будет весь дом. Древний замок так неохотно расстается со своими тайнами, но если найдется человек, страстно желающий открыть все секреты, для него не будет ничего невозможного. Люци был таким человеком, все свободное время он проводил в исследованиях. Настоящие чудеса открывались глазам ребенка в каждой нише, за каждым поворотом коридора. Только вчера Люциус нашел в примыкающей к забору стене замка маленькую, почти заросшую мхом дверцу, за которой вился тайный ход, ведущий в восточное крыло имения. Как упоительно скрипели несмазанные петли, сопротивляясь слабым детским ручкам, стремясь помешать любопытным глазенкам увидеть еще одну загадку. По низкому коридорчику, должно быть, последний раз ходили столетия назад. Увитые вездесущим плющом стены, слабый свет, пробивающийся из небольших окошек под самым потолком, подставки для факелов и дверь - еще одна дверь, ведущая в неизвестность. Вчера Люци, несмотря на жгучее любопытство, не стал открывать вторую загадочную дверь. Словно лакомство, которое смакуешь, растягивая удовольствие, он оставил себе эту загадку "на потом". И "потом" наступило. Сегодня он откроет странную дверцу.

В воздухе просвистела скоростная метла. Вернулся Дерек Малфой, который не признавал иного способа передвижений. Уже утро, а папа только что появился. Мальчик знал, чем оборачивается такое поведение отца, но, захваченный чудесными планами на день, отодвинул тревогу вглубь сознания. Он наскоро позавтракал в одиночестве, спустился в вестибюль, как всегда скользя по перилам. И угодил прямо в крепкие объятия веселого отца. Дерек подхватил сына под мышки, закружил по воздуху, с удовольствием слушая, как эхо звонкого детского смеха раскатывается под мрачными высокими сводами. Люци так хохотал, что у него даже заболел живот, и началась икота. От отца пахло сигарами, чуть-чуть вином и еще чем-то цветочным, ужасно приятным. Люциус потерся лбом о шершавую, заросшую щетиной щеку.

- Ты колючий, - тихонько сказал он.

- Как ежик? - улыбаясь спросил отец.

- Нет, как кактус, - ответил сын.

Это была их игра, вопросы и ответы, бессмысленные и глупые для других, но полные нежности и глубокого тайного смысла для них двоих. Наверху скрипнула дверь. Отец вздрогнул и опустил Люциуса на пол. А мальчик сжался и почувствовал, как забилось собственное маленькое сердечко возле самого горла. Со второго этажа спускалась мать. Ее губы были плотно сжаты, а выражение лица было брезгливым и недовольным.

- Дерек, - произнесла она ледяным тоном.

- Миранда, - откликнулся отец не менее холодно.

- Не хочешь ли ты пройти во вторую гостиную?
- Да, дорогая, - коротко ответил Дерек и пошел за Мирандой. В дверях гостиной он обернулся, послал сыну шаловливую гримаску и подмигнул. Личико Люци сразу же расцвело, но улыбка вышла немного фальшивой. Он знал, чем заканчиваются такие разговоры в гостиной. Родители никогда не повышали голоса, никогда не обзывали друг друга. Но когда отец выходил из комнаты он, казалось, становился на двадцать лет старше, губы матери совершенно исчезали, вытянутые в невидимую нитку, а под глазами у нее залегали тени. Люциус не любил сидеть под дверью гостиной и прислушиваться к почти полной тишине за дверью. Он знал, что ничего не может изменить. Нужно было только переждать бурю. Зато после таких встрясок в доме начиналась светлая полоса. Отец и мать подолгу пропадали в спальне, взгляд Дерека светился синей нежностью, а Миранда смеялась как девчонка. Поэтому мальчик не стал дожидаться окончания разговора между родителями. И потом, у Люци на сегодня были запланированы такие важные дела. Его ждала таинственная дверь.

Мальчик долго возился в старом мрачном коридоре, прежде чем смог открыть дверь, и успел лишь одним глазком заглянуть в маленькую, озаренную светом, струящимся из узкой бойницы, комнату. Солнце светило прямо в крохотное окошко, и в его золотом луче танцевали пылинки. Странный оптический эффект заставил их сиять и искриться, словно бриллианты. Но, конечно, живые пылинки были гораздо красивее мертвых камней. Ведь они были невесомо-легкими и причудливо кружились в нежном свете, будто вальсируя. Люциус долго, словно загипнотизированный, смотрел на эту картину, лишь краем глаза отметив восхитительно-интригующую кучу оружия, сброшенного в углу. Там была даже старая кираса и шлем, и длинный меч, и еще множество замечательных вещей. Завтра. Нужно оставить на завтра кусочек тайны. Люциус отряхнул мантию и, высоко вскидывая длинные голенастые, как у олененка ноги, побежал в обжитую часть старого замка. Его уже давно искали.

Обозленный разговором с Мирандой, Дерек вылетел из имения на любимой гоночной "Чистой победе-123". Где-то очень высоко в небе его путь пересекся с воздушной дорогой маленькой частной сессны. В последние мгновения своей жизни пилот крошечного самолета еще успел удивиться тому, что в направлении лобового стекла несется мужчина на
метле. Потом высокая скала навсегда успокоила безрассудного Дерека Малфоя, чистокровного мага, сотрудника Министерства магии, отца Люциуса, и маггла Джерри Смита, бухгалтера по профессии и воздушного волка по состоянию души, отца маленькой русоволосой Бесси. Два таких разных человека мирно поделили одну могилу на крутом склоне. Никто не стал разбираться в мешанине останков и транспортировать их на место погребения, а скорбящие вдовы символически похоронили закрытые гробы.

Единственное, что помнил Люциус из трех дней после гибели отца: отвратительный глухой стук, с которым комья рыжей земли падали на гроб и каменное лицо матери. Она стояла очень прямо в белом платье, как и принято испокон веков в семействе Малфоев. Черное одеяние для повседневности. Белое - для скорби и траура. А потом… Вот то, что случилось потом, Люциус помнил хорошо. А так хотелось забыть.

Мать пригласила во вторую гостиную уже его. Там она тяжело опустилась на стул,
сгорбилась, превратившись из несгибаемой статуи в обычную женщину, и звенящим голосом сказала:

- Слава Мерлину, отмучились.

- Как ты можешь так думать? - закричал потрясенный Люциус.

Расслабленная фигура в кресле мгновенно выпрямилась и окаменела. Миранда Малфой начала говорить. Слова били, резали нежную незащищенную душу ребенка, словно отточенное лезвие вспарывает тонкую ткань. Или кожу. В тот день Люциус узнал множество страшных, взрослых слов. Шлюхи. Азартные игры. Долговые обязательства. Кредиторы. Опустевший сейф. И самое страшное, не поддающиеся никакому пониманию: полное банкротство, нищета.

Люциус бежал по проходу к своей недавно обнаруженной секретной комнате. На его щеках все еще виднелись светлые, влажные дорожки от слез. Он так хотел спрятать в маленькой волшебной комнате свое горе и свое новое знание. Хотел успокоить себя чудом чарующего танца пылинок. Хотел…

Дверь вновь поддалась с трудом... Маленькое, очень грязное, все припорошенное мерзкой серой пылью помещение. Груда старого ржавого хлама в углу. Паутина на окне-бойнице, сквозь которую трудно пробиться солнцу. Промозглая влажность и убогий полумрак. Никакого волшебства, никакого очарования. Все это дано было разглядеть лишь детским глазам, а Люциус Малфой ребенком уже не был. Он повзрослел сразу и необратимо. А еще утратил часть души, безнадежно искалеченную безжалостными, слишком рано услышанными и слишком хорошо понятыми словами.

С того дня Люциус по-другому увидел старый замок. Щели, избороздившие древние стены, ветшающая мебель, дыры в старинных гобеленах, потускневшие рамы портретов. Все то, что детство маскировало, покрывало вуалью романтики, мечты, теперь представало отвратительно реально и четко. Следующим утром в кровати Люциуса Малфоя, той самой, в которой девять лет подряд просыпался счастливый и мечтательный ребенок, проснулся циничный взрослый. И именно тогда, лежа в постели и глядя в испещренный трещинами потолок, Люциус дал себе слово стать богатым. Очень богатым. Любой ценой.

После смерти отца жизнь имения сильно изменилась к худшему. Мать, раньше бывшая слишком сдержанной, после смерти мужа, которого, несмотря на все ссоры и измены, отчаянно любила, превратилась в истеричку, закатывающую скандалы по каждому поводу. Отсутствие средств для поддержания достойной жизни, не придавало мягкости ее характеру. Кроме того, оказалось, что Дерек худо-бедно все же вел дела. Скорее плохо, чем хорошо, и вскоре даже эти ветхие деловые построения зашатались, словно карточный домик, и пришлось нанимать управляющего. Слащавый выродок Риккардо Оулс быстро нашел подход к Миранде. Через некоторое время она, словно завороженная, смотрела в рот проходимцу, который тянул из имения последние средства, оставляя самый минимум, чтобы не лишить себя хоть и небольшого, но стабильного дохода в будущем. Люциус, стиснув зубы, смотрел на то жалкое создание, в которое за несколько месяцев превратилась несгибаемая женщина, его мать и каждый вечер, ложась в постель, он упрямо повторял клятву, данную в день после похорон: "Любой ценой". И он платил эту цену каждый день. Своим молчанием, своей мнимой покорностью, своей неизменной вежливостью со слизняком-управляющим, не упускавшим ни единой возможности задеть мальчика, поиздеваться над памятью Дерека. Оулс испугался бы, если бы смог на секунду заглянуть в темную бездну, в которую превратилась душа подростка. Все свое свободное время Люци теперь проводил в библиотеке, изучая километры свитков, собранные многими поколения Малфоев. Через несколько месяцев Малфой-младший мог убить своего почти отчима в любую минуту, при чем так, что никто не заподозрил бы неладного. Дерек не был похож ни на кого из своих предков: слишком слабый, слишком зависимый, но при этом нежный и любящий. Остальные, более типичные представители династии, не любили никого: ни жен, ни сыновей, ни дочерей. Они любили убивать. И они любили в подробностях документировать новые экзотические способы убийств. Поэтому Люциус не испытывал недостатка в соответствующей информации. Его останавливал отнюдь не собственный юный возраст, а странное для Малфоя, глубокое уважение к человеческой жизни, унаследованное от отца. Но находиться в этом некогда обожаемом доме, с этими людьми, мальчик не мог. С каждым днем ему становилось все труднее сдерживать желание растворить в бокале бренди Риккардо Оулса несколько прозрачных капель одного интересного зелья. Утром Риккардо просто не проснулся бы. Быстрая, безболезненная смерть, наступающая после череды нежных, приятных снов. Искушение было почти неодолимым, но внутренний запрет оказывался все же сильнее. Смирившись с тем, что неприятный злобный тип будет и дальше тереться рядом с юбкой матери, Люциус с головой погрузился в учебу, покидая библиотеку Имения только на ночь. Когда до предела измотанная школьная сова принесла ему конверт, надписанный изумрудными чернилами, мальчик испытал облегчение от того, что может покинуть полумертвый дом, ставший таким чужим и людей, будящих в душе боль и ярость.

Оказавшись в Хогвартсе, Люциус решил было, что теперь семь лет он может заниматься
только учебой, чтобы со временем занять достойную Малфоя должность. Но надежда на спокойное сидение в библиотеке Хогвартса быстро растаяла. Люциус Малфой попал в Слизерин.

Слизерин - совершенно особенный факультет. Множество отпрысков высокородных семейств боролись за лидерство со всей изощренностью, на которую были способны, применяя сложные, многоходовые интриги и комбинации. Почти никто из слизеринцев в двенадцать лет уже не был ребенком. Все они проходили суровую домашнюю школу. Значение имела только родовая честь. Правда, это понятие каждый понимал по-своему, и далеко не у всех благородство было слагаемым родовой чести. Кроме призрачного чувства гордости за семью, вес в слизеринском обществе мог придать только вид золота. Множества круглых галлеончиков, которых у Люциуса Малфоя не было. Кроме того, по мнению родителей большинства из этих змеенышей, Дерек Малфой, на своем веку убивший только одного маггла, того самого, в самолет которого так неудачно врезался, ронял честь чистого рода. На первом и втором году обучения Люциус не обращал внимания на шутки и подколки, проводя время в библиотеке и на квиддичном поле, но даже статус весьма неплохого вратаря слизеринской команды, не принес ему уважения однокурсников.

Летом, во время каникул, произошла еще одна катастрофа. Его мать, здравомыслящая и сильная в прошлом женщина, совсем потерявшая голову от любви к альфонсу-управляющему, вышла за него замуж. Каникулы превратились в ад. Люциус нигде не мог укрыться от неприкрытых издевательств отчима, не спасала теперь даже библиотека. Это не добавило света его душе, и в Хогвартс вернулся совсем другой человек. Смерть отца заставила Люциуса слишком быстро и болезненно повзрослеть. Замужество матери убило еще часть души, и теперь не каждый решался сказать колкость подростку с ледяными глазами и каменным лицом. Но Эдвард Лестранг трусом никогда не был.

- Твой отец - просто шваль. Грязный карточный шулер, - эти слова догнали Люциуса в коридоре Хогвартса, наполненного студентами. Люциус Малфой никак не прореагировал на этот выпад.

- А ты еще и трус, - победно заорал Лестранг.

Ему ответило несколько смешков. И взгляд, единственный резкий, тяжелый, словно удар топора, взгляд через плечо, брошенный уходящим Малфоем. Просто трусливый мальчишка... Почему же у героя Слизерина Лестранга на лбу выступили капли холодного пота? На следующее утро Эдвард попал в больничное крыло. Молодая ведьма Поппи Помфри ничем не могла помочь корчащемуся от боли подростку. Ни одно заклинание не снимало спазма, который заставлял слизеринца изгибаться дугой. Услышать его вопли могли все, кто проходил мимо дверей палаты. Через неделю приступ прошел бесследно. Вот только всегда энергичный и решительный Лестранг совершенно изменился. Он превратился в подавленного мрачного подростка, ходящего, словно привязанный, за Люциусом Малфоем. Эдвард стал абсолютно преданным Люциусу и готов был отдать за него жизнь.

С тех пор никто не смел громко сказать ни единого плохого слова о Малфое. По Хогвартсу ходило множество слухов о романах Люциуса, шептались о том, что он не пропускает ни одной мало-мальски симпатичной задницы, будь она обтянута юбкой или брюками. Но никто не знал ничего достоверно. Это, естественно, добавляло Малфою авторитета и уважения в среде подростков. Вскоре он стал единственным лидером своего факультета.

Люциус Малфой закончил Хогвартс блестяще. Лучший вратарь, староста, лучший ученик, самый сильный колдун курса, он стал вожделенной добычей для Министерства Магии, но должность следователя, хотя и почетная, приносила слишком маленький доход. Первой попыткой поправить денежные дела стало брачное предложение, сделанное наследнице одной из ветвей древнего рода Блэков. И унижение, бесконечное унижение, когда будущий тесть, выяснив материальное положение жениха, с позором изгнал его из дома. Малфою никогда не забыть этот день. Как снисходительно улыбался лакей, как издевательски кланялся привратник. И как истерически орал папаша Нарциссы, когда его дочь, не склонив головы и не попрощавшись, вышла из дома вслед за Люциусом с маленьким чемоданчиком в руках и стоящими в глазах слезами.

Должно быть, она сильно любила его тогда. Иначе почему, несмотря на то, что ее отец не дал им ни кната, Нарцисса все же вышла за Люциуса? Иначе как избалованная богатством наследница, выдержала бы последующие пять лет нищеты, бесконечно перешиваемых платьев, отсутствия минимального комфорта? Должно быть, и он очень любил ее тогда. Иначе почему он, начавший ухаживание только из-за денег, не отправил ее назад в дом отца, а крепко и бережно поцеловал влажные, трогательно дрогнувшие губы. Иначе почему за все долгие годы поисков более или менее доходного места он ни разу не опоздал к не слишком обильному ужину, и каждую ночь, вихрь восторга и нежности уносил к звездам их стоны. Да, они любили. Но ничто не длится вечно. Именно в это время молодого, перспективного и амбициозного работника Министерства нашел Томас Риддл, будущий Темный Лорд. Переговоры не доставили много хлопот. Некоторые услуги, необходимые Вольдеморту в обмен на звонкие галеончики, почувствовать вес которых жаждал Малфой. Взаимовыгодный обмен. Личные дела всяких оборотней, фурий, и других разумных, но не считавшихся людьми тварей в обмен на материальное вознаграждение...

Деньги у семейства стали появляться. И тут выяснилось, что в генах Малфоя хранится неизвестно от кого унаследованные прагматизм и деловая интуиция. Хватка. Люциус начал играть на маггловской бирже. Он очень тщательно скрывал этот позорный для магглоненавистника факт, но дело было в том, что в консервативном мире магов не было ничего, что могло обогатить столь быстро. Операции Гринготтса приносили прибыли, конечно, но что такое десять лет для гоблинов которые живут по пять-шесть столетий? Они никуда не торопились. А Люциус очень спешил. В чем только не вывалял он свои деньги. Если бы деньги пахли, его сейфы в магическом банке провоняли бы нефтью, углем, уносящим мысли дурманом героина. Впрочем, перечислять нет смысла. Люциус Малфой не брезговал ничем. В этом угаре роста капитала, исчезла нежность и любовь между супругами. Малфой перестал появляться дома ранними вечерами, приходя с каждым днем позже и позже. Он начал мелькать в свете с многочисленными любовницами. Любовников-мужчин Люциус не афишировал, но они были. Нарцисса сперва плакала, потом начала бешено тратить деньги. Сначала женщина стала покупать наряды, потом, словно стремясь разорить мужа, и вернуть блаженный "рай в шалаше", начала коллекционировать бриллианты. Но уже ничто не могло разорить Люциуса - капитал Малфоев только рос, а на драгоценности Нарциссы муж смотрел как на удачное вложение. Наконец женщина сдалась и завела массажиста и любовника по совместительству, который удовлетворял ее тело. А успокоить ее сердце теперь мог только вид сверкающих камней. Своим блеском драгоценности выжигали и душу Нарциссы Малфой, постепенно превращая ее в светскую даму, с пустотой в сердце и искрой богатства в глазах. Последней попыткой вернуть тепло в семью стало рождение сына. Но именно после родов миссис Малфой окончательно утратила интерес к мужу. Они пошли по жизни рядом, но не вместе.

После получения первого миллиона презренных маггловских фунтов и тайного обмена их на пристойные волшебные галлеоны, Люциус Малфой занялся восстановлением родового гнезда. Первое, что он сделал - это выбросил навсегда из своей жизни отчима. С циничным спокойствием он предложил Риккардо убираться вместе с женой, вот только Миранду любящий сын отправлял в странствие по жизни без единого кната. Отчим покинул дом ночью, тайком, прихватив кое-что из семейных драгоценностей. Его догнали, отобрали побрякушки и жестоко избили. Испачканные кровью безделушки Люциус небрежно бросил в шкатулку матери. Деньги и власть, которые приобрел Люциус, заставили высший колдовской свет быстро забыть даже о существовании Риккардо Оулса. Мать попыталась закатить скандал, но быстро поняла, что с этим странным чужим холодным человеком, который почему-то назывался ее сыном, этот номер не пройдет. Миранда закрылась в своей комнате и до самой смерти не выходила оттуда. Умерла она через год, очень тихо, во сне. Нарцисса видела, как Люциус вечером накануне похорон подошел к дверям комнаты, где стоял гроб. Он долго смотрел на лицо мертвой женщины. А потом коснулся пальцем ее щеки.

На похоронах его высокая фигура в белоснежном камзоле была неподвижна.

Люциус Малфой пришел на работу как всегда вовремя. Вчерашнее собрание Упивающихся Смертью больше походило на банальную оргию. Но Люциус никогда не высказывал своего отношения к вульгарным развлечениям соратников. В конце концов, что ему стоить трахнуть какую-то ведьмочку? Просто отключить чувства и мозги, и выполнить, как работу, а где при этом бродят мысли… Да кому какое дело? Вольдеморту почему-то стало нравиться наблюдать за такими грубыми и низменными развлечениями. Люциус замечал перемены в характере Темного Лорда. Эти изменения пугали. В душу Малфоя начали закрадываться смутные опасения. Внезапно он заподозрил, что поставил в большой жизненной игре не на ту лошадку. Впрочем, пока еще не горит, ситуация не критическая. Сменить хозяина он всегда успеет. Старый дурак Дамблдор всегда с распростертыми объятиями примет Люциуса на сторону светлых сил, если придется уносить ноги отсюда. Часть капитала надежно припрятана, и никакому Тому Риддлу до него не добраться. А Дамблдор поможет с защитой семьи.

Ну, насчет "с распростертыми объятиями" Люциус явно преувеличивал. Он знал, что старый хрыч будет долго и подозрительно рассматривать его сквозь эти свои очочки, словно желая заглянуть в душу. Поймет ли Дамблдор игру Малфоя? Без сомнения поймет, но отказывать в помощи не в принципах Альбуса, он же "благородный гриффиндорец". А Люциус Малфой постарается быть очень, очень убедительным в роли просителя. Но пока еще рано. На Темном Лорде еще можно подзаработать.

Сейчас нужно было сосредоточиться на выполнении своих служебных обязанностей. Работа обычно была необременительной и очень выгодной Вольдеморту. Все эти магические существа, которые, по мнению милых министерских чиновников и к людям-то не относились, были весьма полезны Лорду. Стоило только кому-то отнестись к ним словно к людям, как эти твари готовы были идти за таким хозяином в огонь и в воду. Преданнее всего служили оборотни. Не то чтобы их было очень много, но та пара десятков, которая уже прошла через руки Малфоя, теперь лизали туфли Темного Лорда, а тот обращался с ними как с любимыми комнатными собачками. Нельзя сказать, что оборотни не понимали унизительности такого обращения. Понимали, это точно, но после того, как с ними обходились в Министерстве и мире магов, снисходительная ласка Вольдеморта казалась раем. И они служили, готовые умереть за нежное похлопывание белой рукой по щеке. Люциус Малфой любил работать с оборотнями. Впечатлительные, агрессивные, эмоциональные, как правило, одиночки, вынужденные проводить жизнь в лесах, впроголодь, не умеющие себя вести в человеческом обществе, они навсегда оставались так и не повзрослевшими детьми. Самые цивилизованные из них жили в деревеньках, под бдительным присмотром родственников. Хотя ликантропное зелье и существовало, оно не получило особого распространения. Вероятно из-за того, что самого зелья было недостаточно - требовались сильная воля, железный характер и умение держать себя в руках. Оборотни же были существами слабыми и безвольными, полностью подчиненными циклам луны. Люциус, правда, слышал, что один оборотень служит аврором в Министерстве, но всегда считал это не более чем глупыми слухами.

Раздался стук в дверь кабинета. Фадж, чиновник из главной канцелярии, принес и положил на стол тоненькую папку с делом, которое предстояло разбирать несколько последующих дней. Люциус мягко улыбнулся маленькому человечку и спросил о здоровье жены. Он считал, что с мелочью, обслугой, нужно обращаться как можно любезнее. По крайней мере, пока в руках нет реальной большой власти. Ему ведь не сложно лишний раз обворожительно улыбнуться, а человеку приятно и по Министерству уже идут слухи о необыкновенной обходительности Люциуса Малфоя. Когда-нибудь он отыграется за эти мелкие унижения, но пока... Кто знает, какая услуга может понадобиться. Возможно, даже эта мелкая сошка Фадж на что-то сгодится, тем более, что Корнелиус поступил весьма мудро и дальновидно, женившись на Алисии Мердок, дочери одного из заместителей нынешнего министра магии.

Люциус открыл папку, раздался приятный женский голос, зачитывающий основные положения дела. Рем Люпин, аврор. Люциус удивленно поднял брови. Аврор? Наверное, ошиблись этажом. Отдел внутренних расследований выше. Малфой уже отбросил было документы, но решил полюбопытствовать, какое такое преступление совершил аврор Рем Люпин. Кстати, имя вызывало слабые ассоциации. Вспомнился Хогвартс, компания малолеток, которые изрядно попортили кровь Филчу. Забавные были детки, жаль, что гриффиндорцы. Неужели именно этот Люпин? Люциус пытался вспомнить лицо мальчишки, но неприметная внешность ускользала. Что-то очень среднее. Карие глаза, большие, словно у теленка, худощавый, но не мелкий. Пока работала память, глаза Малфоя пробежали по строчкам досье: аврор, прекрасный послужной список, преследователь, отличается огромной интуицией, оборотень, немотивированное нападение на напарника. Оборотень? Легкая усмешка тронула губы следователя. О, какой шикарный подарок для Лорда. Аврор-оборотень. Такого среди слуг Вольдеморта еще не было. Наверное, так приятно будет приручить его. Что ж, нужно готовится к спектаклю.

Все допросы в кабинете Люциуса Малфоя начинались примерно одинаково: загнанное существо, получеловека-полуживотное приводили в кабинет, где со всей тщательность была подготовлена сцена допроса, способная в кратчайшие сроки сломить сопротивление слабого разума, поразить воображение эмоционального преступника. Малфой устраивал первую встречу как можно более поздним вечером. К этому времени подозреваемые успевали множество раз прокрутить в голове картины будущего допроса и вызубрить свои ответы. Следовало сразу сбить их с толку, напугать и дезориентировать. Это было частью игры. Люциус гасил все светильники, ни одна свеча не рассеивала мрак, лишь в камине, загороженном красным шелковым экраном, метался огонь. Слабый треск поленьев - вот и все звуки. Алые блики на потолке, рисующие странную сюрреалистическую картину - вот и все освещение. Запаха горящих смолянистых поленьев было достаточно, чтобы отбить нюх, даже у трансформированного в волка оборотня. Впрочем, с такими Люциус никогда не работал: он очень дорожил своей жизнью.

Стол следователя находился в противоположном камину углу, в полной темноте. Но Люциус не сидел за столом. Он удобно располагался в широком кресле в расслабленной, свободной позе. Красные отсветы выхватывали из тьмы лишь его руки, его длинные белые пальцы, играющие тростью. Обычно преступники не могли оторвать глаза от этих пальцев, скользящих по серебряной голове змеи, служившей набалдашником. Но это чуть позже, а сначала Люциус замирал в кресле, словно паук в паутине, не выдавая своего присутствия ни единым движением. Странная обстановка комнаты сразу заставляла входящего насторожиться, кажущаяся пустота пугала, делала податливым и беззащитным.

Такая же сцена была подготовлена и для Рема Люпина. Люциус с нетерпением ждал первого допроса. Он предвкушал интересную охоту за необычной тварью. Так в детстве он предвкушал знакомство с тайной. Дверь открылась. Следователь не заметил, как вошел Люпин. Тот просто в несколько скользящих, длинных шагов оказался в центре комнаты. Улыбка сошла с лица Малфоя. Рем не сразу заметил его - он, как и все, осторожно оглядывал обстановку кабинета. Свет камина отражался в глазах оборотня, придавая им оттенок свежепролитой крови, а быстрый взгляд пугал. Острый, резкий. Наткнувшись на этот взгляд можно поранить душу. Малфой видел перед собой хищника. Не простого бесхитростного зверя, а худшую разновидность: умного, расчетливого хищника-человека. Внезапно Люпин потянул носом и безошибочно обернулся в направлении кресла. Даже оборотни не видят в полной темноте, но Рем Люпин смотрел прямо в глаза Люциусу Малфою. Страх резанул по нервам Люциуса, пальцы, держащие трость, задрожали, и блики, отраженные от серебряного набалдашника, приняли участие в алом танце отблесков огня на потолке. Вместо кроткого, мягкого, несколько безвольного человека, каким Люпин запомнился по Хогвартсу, перед Малфоем предстал зверь. На краткое мгновение во взгляде Рема блеснули затаенный страх и злость, потом Люциус увидел, как на лицо Люпина опустилась непроницаемая маска. Но забыть тот момент, когда взгляд нового подозреваемого напугал его и заставил дрогнуть пальцы, Малфой не мог. Он быстро взял себя в руки, и допрос пошел своим ходом. Первый допрос был почти формальным. Вопросы и ответы чередовались, словно уколы рапирой. Люциус вновь ощутил охотничий азарт. Ему очень хотелось, загнать, сломать этого человека, проникнуть во все его тайны, заставить раствориться кроткую и спокойную маску, прячущую хищника. Ему это не удалось. Ни разу не удалось пробить совершенную защиту невозмутимости. Ни вопросы о родителях, ни выпытывание подробностей инициации, ни почти издевательское требование подробно описать трансформацию, не изменили ничего в лице оборотня. Была одна странность: за все время допроса Люциус Малфой ни разу не подумал о Реме Люпине как о "существе", как об оборотне. Только как о человеке. Эта мысль, неожиданно пришедшая в голову Малфоя, заставила его гладко текущий голос запнуться, и Рем поднял глаза, полные легкой насмешки. Во взгляде читалось понимание и уверенность в себе, и довольно опытный, хоть и молодой следователь внезапно осознал, что странный человек сидящий на стуле напротив него знает каждую его мысль.

Ночью Люциус Малфой долго не мог уснуть. Перед мысленным взором он видел фигуру Рема, замершую в настороженном ожидании, его глаза, словно зеркало отразившие танец огня в камине, легкую насмешку и интерес во взгляде. Это было странно, но после допроса Малфой вдруг пожалел о том, что отношения подозреваемого и следователя не давали им возможности поговорить. Обменятся фразами, словно попутчики в поезде, которые могут все, что угодно: открыть душу, поделиться воспоминаниями детства, разделить бутылочку огневиски и постель. Просто потому, что эта встреча будет единственной, просто потому, что на вокзале они разойдутся в разные стороны и не оглянутся. А мимолетность разговора и секса так и останется пикантным воспоминанием о человеке, помогшем скоротать длинную дорогу. С другой стороны, Люциуса терзало странное желание узнать о Реме больше, чем о неравнодушном, но призрачном попутчике. Хотелось узнать о детстве, юности не в тех
сухих коротких фразах, которыми оборотень описывал их на допросе. Хотелось заглянуть в тайну рождения загадочного и сильного характера этого человека. И хотелось прикоснуться к волосам. Легкие светлые волосы Рема выглядели такими мягкими. Люциус засмеялся вслух, заставив вздрогнуть лежащую рядом Нарциссу, которая листала Ведьмополитен.
Мерлин, да он же просто хочет этого оборотня! А если Люциус Малфой что-то хочет - он это берет. Даже если придется приложить для этого некоторые усилия. Мысль, что не все его желания сводятся к сексу, Люциус похоронил в глубине сознания.

Люциусу Малфою было тридцать два года, и он давно уже не верил в слова отличные от слова "хочу". И давно уже ни одно слово не доставляло ему такого удовлетворения, как короткое и всеобъемлющее слово "могу".

Рем сидел на полу, спиной опираясь на решетку большой клетки в подвале Министерства. Он нарушил данное себе обещание, он снова был заперт. Раньше Рем не задумывался, как содержатся попавшие в Министерство оборотни-преступники. Теперь он знал. Сталь решеток, тяжесть засова, ограничивающая передвижение магия. Знали бы они, какая мука для него это огражденное пространство. Ведь приближалось полнолуние. Тело требовало движения. Отчаянно. Хотелось бежать, ощущать наполняющую каждый мускул силу, хотелось совершать дикие прыжки, чтобы удовлетворить эту жажду деятельности. Сколько воли требовалось Рему, чтобы просто сидеть на полу, а не метаться по клетке. Как зверю. Как пойманному, запертому зверю. Поднять бы сейчас лицо к мрачному низкому потолку, увидеть вместо нависшего каменного свода небо и красавицу Луну в золотом наряде и завыть томительно долго, отдавая дрожащему воздуху отчаяние и тоску... Нельзя, нельзя, нужно держаться. Проклятое полнолуние. Он уже чувствовал, как быстрее бежит кровь в жилах, как странное чувство голода, которое не удовлетворишь завтраками обедами и ужинами, состоящими из овсянки и различных сандвичей, просыпается и терзает... Нет, не желудок. Мозг. Люпину хотелось загонять жертву, испытывать упоение от погони, сжимать зубы на шее. Белой, стройной шее, почти женской. О чем, черт побери, он думает! И тут же перед глазами возникали длинные белые пальцы, играющие с тростью. Люпин сжал кулаки, испытав совершенно собачье желание стиснуть эти пальцы зубами, не причиняя боли, просто забавляясь, дразня. Странный следователь Люциус Малфой. Он вспомнил его теперь. Вспомнил старшего на несколько лет, надменного слизеринца, у которого не было достаточно времени, чтобы второй раз посмотреть на маленького гриффиндорца. Внезапно Рем улыбнулся. Да он же просто хочет трахнуть эту надменную сволочь, которую боялись многие преступники! Что ж, завтра можно поиграть в охоту с господином следователем, вот только кто же будет жертвой, а кто преследователем? Люпин предпочел не отдавать себе отчета в том, что не все его желания связаны с близостью. Например, желание узнать как такой молодой еще человек превратился в расчетливого холодного мерзавца, ничего общего с сексом не имело. Как и странное сожаление о том, что они не встретились при других обстоятельствах.

Обстановка кабинета не изменилась: тот же запертый в камине огонь, те же блики на потолке, то же кресло в углу. Пустое. А хозяин кабинета стоял рядом со столом и ждал. Они сразу поняли друг друга - следователь и преступник, Упивающийся Смертью и оборотень, Люциус Малфой и Рем Люпин. Все пошло не так как они планировали вчера на сон грядущий. Не было расчета, не было ненужного многословного разговора, не было хождения вокруг да около, долгой словесной игры, призванной намекнуть и соблазнить. Словно пока хозяева спали, их души обо всем уже договорились. Люциус смотрел в глаза Рема и забывал обо всем. Он забыл, что недопустимо отдаваться страстям в кабинете Министерства, что любовная связь с подозреваемым была преступлением, забыл даже, что перед ним оборотень. Малфой уже много лет не жил эмоциями. Только расчет, только холод в каждом жесте, в каждой улыбке. Все человеческие чувства и желания были похоронены так глубоко, что иногда он забывал об их существовании. Сейчас Люциус видел лишь огонь в карих глазах, призыв. И он откликнулся на этот призыв, всем телом подавшись вперед, и снова замер в ожидании. Это было так не похоже на Малфоя. Он всегда начинал любовную игру сам. Как и на допросах, в сексе он любил ошеломлять партнера, подчинять его напором, страстью, точным знанием того, что он хочет. И так же как на допросе у Малфоя это не получилось с Люпином. Рем взял все на себя. Он повел игру, словно медленный танец. Несмотря на огонь, сжигающий его изнутри и побуждающий смять твердый рот Люциуса жестким сильным поцелуем, Рем, неожиданно даже для себя, притянул Люциуса к себе и нежно обнял, а потом легко, словно шелковым лоскутом провел губами по щеке Малфоя. Неторопливое, скорее дружеское, чем любовное касание, но тот вздрогнул, словно от самой откровенной ласки.

- У тебя кожа как у девчонки, слишком нежная, - чуть насмешливо прошептал Рем, голос звучал хрипло, словно издалека. Он и сам не понимал, что делает, почему ведет себя с
этим человеком, как неопытный мальчишка. Почему-то казалось важным не напирать. Какое-то глубинное древнее знание, возможно обостренный инстинкт, подсказывал Рему, что нельзя спешить сейчас. Что у них все еще будет, что будут еще бурные и грубые спаривания и нежные, неторопливые, томные занятия любовью. А сейчас главное не спешить. Губы легко скользнули к пахнущему кофе рту следователя.

- Такой горьковатый вкус, - в ласковом поддразнивании не было насмешки.

Рем просто касался лица Люциуса, шеи, осторожно расстегивал тугие пуговицы воротника, кончиком языка уколол ключицу. Слизеринец вздрагивал от каждого прикосновения и направлял все силы только на одно: удержать рвущееся наружу желание схватить Рема за волосы на затылке, запрокинуть его голову и целовать, целовать, манящие губы. Чей-то стон. Они не знали, кто их них не сдержался. Чей стон был выпит поцелуем, кто из них сдавленно ахнул, чьи руки лихорадочно скользили по телу. Люциус Малфой и Рем Люпин перестали существовать во вселенной, как отдельные личности. Было некое единое существо, наслаждающееся каждым кратким исчезающим мигом. Это был их стон, их руки, их губы, их тело. Одно на двоих. И к небесам они взлетели вместе. И не сразу смогли оторваться друг от друга после самого острого оргазма, который каждый их них когда-либо испытывал в жизни. Они почти уснули на полу кабинета Министерства магии, сжимая друг друга в объятиях. Это был даже не сон, а краткое забытье, которое лишало реальную жизнь привычных четких очертаний, заставляло испытывать неопределенные, но приятные ощущения, будило какие-то забытые или никогда ранее неузнанные чувства.

Когда Рем уходил из кабинета в сопровождении вызванного конвойного, у него на губах играла чуть растерянная мягкая улыбка. Оставшийся в кабинете Люциус сидел и смотрел в окно. Просто так. Он мечтал. Не рассчитывал, не строил планы, не анализировал произошедшее. Грезил наяву. Жизнь иногда подкидывает такие приятные сюрпризы. Завтра, ближе к вечеру, предстоит короткий визит к Лорду. А потом... Потом он вновь вызовет на допрос Люпина, снова испытает этот ураган, этот шквал эмоций и ощущений, который не опустошил его, а придал сил, подарил какое-то сладкое воспоминание и понимание чего-то неисследованного ранее. Его жизнь давно ставшая черно-белой теперь расцвечивалась правильными яркими красками.

Ах, как же любит сучка-судьба корректировать далекоидущие планы.

-Твоя работа, как всегда, безупречна, - довольным голосом сказал Вольдеморт, листая отчет Люциуса. На этой неделе Малфой предоставил Лорду данные на незарегистрированного анимага и оборотня. Можно было не сомневаться, что эти двое вольются в ряды Упивающихся. Причем Малфой предупредительно позаботился о том, чтобы они были только счастливы служить Лорду, да и кому угодно, лишь бы подальше от Министерства магии.

-Бе-зуп-реч-на, - по слогам повторил Господин, и Люциус согнулся в глубоком поклоне, стараясь предугадать какая награда ждет его сегодня. Но когда глаза Малфоя поднялись на Темного Лорда, во взгляде последнего было нечто такое, от чего холодная струйка пота потекла между лопатками следователя, впитываясь в тонкую ткань батистовой рубашки. Страх мгновенно начал сжимать сердце в кольцах, словно огромная змея.

- Но так ли ты мне предан? - от ласки в голосе Вольдеморта судорога свела пальцы рук Малфоя. Ах, он знал, как заканчивали те, кто слышал такой голос господина. Мерлин, а как же Нарцисса, Драко? Как же так?! И главное - за что? Люциус взял себя в руки и произнес, с удивлением слыша свой четкий и спокойный голос:

- Да, мой господин, я полностью предан Вам, - ноги Малфоя подгибались, и даже просто держаться прямо было почти невозможно.

- А вот сейчас мы и проверим, - Вольдеморт зашелся смехом, как ребенок в предвкушении шалости.

Страх, страх, страх. Люциус не мог сосредоточиться, мысли метались, к горлу подкатывал тугой ком тошноты. От страха было физически больно. Лорд с каждым днем становился все неуравновешеннее, идея собственного бессмертия, захватившая его настолько сильно, высасывала его разум, лишала логики. В таком настроении Вольдеморт убивал сторонников, не считаясь с их ценностью.

- Как проверим? - голос больше не слушался. Люциус прошептал вопрос. Его самообладание было растоптано почти полностью. Еще несколько минут неизвестности и гордый, высокомерный Малфой рухнет на колени и прижмется лицом к щегольским туфлям повелителя.

- Просто, Люци, просто, - голос Вольдеморта внезапно стал спокойным и чуть насмешливым. По неуловимому знаку Лорда, двое Упивающихся ввели в зал девчонку-магглу. Ничего особенного, просто малолетняя шлюшка, каких сотни на улицах Лондона. Видимо, первая, которая попалась под руку. Лет пятнадцати, намазанные яркой помадой губы, искусственная отработанная улыбка, сильно подведенные глаза опущены в деланной скромности. Малфой почувствовал брезгливость: что, если Лорд заставит его трахнуть… это?

- Убей ее, - равнодушно бросил Вольдеморт.

Девочка вздрогнула, и ее взгляд испуганно метнулся по лицам окружающих. Потом она посмотрела прямо на Малфоя, и он увидел какого цвета ее глаза. Серые. Такие же, как глаза полугодовалого Драко. Такие же огромные и невинные. Ребенок. Драко тоже плакал так. В распахнутых доверчивых глазенках закипали горькие слезы, соленые капли повисали на длинных ресницах, искрами катились по щекам.

- А...- незаданный вопрос замер на губах Люциуса.

- Нет, если ты откажешься, я тебя не убью. Ты сам сдохнешь под забором, лишенный того, к чему привык. Ты думаешь, что так уж хорошо припрятал свои денежки? Не обольщайся. Эта… все равно сейчас умрет. А ее место на улице будет ждать твоего сыночка, твоего обожаемого Драко, всегда найдутся извращенцы, готовые заняться маленьким мальчиком. О, конечно, не таким маленьким, но лет с шести…

Нарисованная Вольдемортом картина встала перед глазами, от чего горло свело судорогой. Малфой все еще смотрел в серые глаза проститутки, но видел перед собой лишь страдание в другом взгляде серых глаз.

-Дяденька, не надо, дяденька... - внезапно тоненько прохныкала девочка. Она еще не
понимала своей обреченности, не принимала ее, она еще верила, что стоит сказать несколько слов, стоит попросить и этот кошмар закончится, но черные дорожки уже легли на щеки. Слезы. Драко. Люциус закрыл глаза.

-Авада Кедавра, - четко и громко сказал он. Зеленая вспышка резанула зрачки даже сквозь смеженные веки, рассекая черноту острым клинком.

Малфой открыл глаза. Слишком рано. Она еще не умерла. Она еще успела растерянно и жалко улыбнуться ему.

Люциус Малфой вошел в свой кабинет в министерстве. Он не помнил, как покинул пристанище Вольдеморта, как добрался до здания Министерства, как предъявлял пропуск на входе. Тело совершало все автоматически без участия сознания. Сознание было девственно-чистым, словно белый лист бумаги. Ни одного образа не проносилось перед мысленным взором. Было покойно и пусто. Люциус зашел в ванную, долго мыл руки под краном, будто струя воды способна была смыть с них преступление. Смыть кровь. Но ведь крови не было? Смерть от Авады - чистая смерть. Потом Малфой посмотрел на себя в зеркало. Долго и пристально, словно занимаясь важным делом, он разглядывал свое лицо, точно такое же, как утром; свои глаза, ничуть не изменившиеся. Он должен что-то чувствовать? Ведь теперь он - убийца. Чувств не было. Первые связные мысли: "Интересно, ей было больно? Интересно, что она думала? Интересно, у нее есть отец". И главное: "Чему она улыбалась?"

Малфой бросился к унитазу. Его рвало немилосердно долго и сильно, выворачивая наизнанку внутренности и душу. Потом он неторопливо встал, прополоскал рот над раковиной и опустился на холодный белый кафельный пол. Люциус Малфой наконец смог заплакать. Было ли ей больно? Мерлин, хоть бы нет...После опустошающего урагана эмоций Люциус впал в странное, почти приятное оцепенение. Малфой не слышал ничего - ни того, как открылась и вновь закрылась дверь, ни шагов по кабинету. Рем всегда передвигался совершенно бесшумно. Теплая рука легла на затылок Люциуса, потрепала волосы.

- Ну, что случилось? - снисходительно спросил знакомый голос Люпина. "Малыш", - чуть не закончил вопрос Рем. Этот человек, сидящий в скованной позе на полу ванной, ничем не напоминал ни его вчерашнего страстного любовника, ни позавчерашнего строгого следователя. Этот Люциус вызывал странные чувства, потребность защитить, приласкать. Малфой поднял глаза, и Рем поразился пустоте взгляда и спокойному расслабленному лицу.

- Тебе приходилось убивать? - внезапно холодно спросил Люциус, глядя мимо Рема.

- Ах, вот оно что, - голос Рема был насмешлив, ситуация его немного развлекала: надо же этот ледяной человек, который вызывал его опасения, которого боялись и уважали за беспощадность, еще никогда не убивал. Странная штука репутация. Надо бы узнать подробнее. Такой туз в рукаве, такой козырь в игре против Малфоя, такой шанс для Рема вернуть свободу.

- Конечно, я же аврор. Преследование преступников не всегда заканчивается арестом, господин следователь, - в голосе Рема теперь была почти издевка. Однако его ладонь продолжала мягко поглаживать волосы Люциуса.

- Я - аврор, я должен остаться в живых, преступник - не обязательно.

- Это не то, - Люциус даже не шептал, Рему приходилось почти читать по губам страшные слова, которые не хотели облекаться в звуки, - беззащитность…

Внезапно Рем положил пальцы на губы Люциуса:

- Тише, я не хочу ничего знать.

"Чертов сентиментальный придурок. Я снова дал эмоциям перевесить доводы рассудка. Ведь это можно было использовать. Но я не могу, просто не могу воспользоваться сейчас его открытостью", - раздраженно думал Рем. Люпин уже все решил, он останется здесь, сколько можно и поможет Малфою пережить этот вечер. "Ладно, будем считать, что на небесах мне это зачтется как добрый поступок", - мелькнула циничная мысль. Оборотень даже не стал разбираться, что же двигало им в тот момент, просто душу вдруг окутала глухая и снисходительная нежность. Рем коснулся губами светловолосой макушки, ощущая, как Люциус внезапно всем телом сильно прижался к нему.

После этого вечера Люциус Малфой перестал смотреть в глаза своего сына. И он больше не прикасался к Драко. Никогда.

Рем был уверен, что в ту ночь Люциус не сомкнул глаз. Да и ему самому приходилось несладко. У него тоже были воспоминания, которые он старался загнать как можно глубже в память. Однако не раз бывало, что глухими темными ночами яркие картинки вырывались из под контроля воли и приходили, чтобы терзать болью душу. Рем хорошо помнил, как убил первого преступника. Просто сногсшибатель, брошенный в запале погони, был слишком силен, и парень упал, напоровшись на острые штыри ограды парка. Мгновенная смерть, надо сказать, не такое уж страшное наказание для монстра, который перед этим убил свою мать и маленькую сестренку непростительным проклятием. Рем не испытал ни малейших сомнений и угрызений совести, когда осознал, что убил человека. Странное сосущее чувство настигло сердце позже, когда Люпин увидел молодое безусое лицо, расслабленное, после смерти утратившее черты фанатичной ненависти. Мальчишка, глупый мальчишка. Несколько дней Рем чувствовал дискомфорт, потом наступило время трансформации, пришла пора пить зелье. И воспоминание об открытых глазах, невидяще устремленных в небо, стерлось, почти полностью стушевавшись перед яростной атакой эмоций полнолуния. Но даже сейчас, через много лет, после многих других смертей, Рему иногда снились капли крови, стекающие по отточенной стали и сочная весенняя зелень деревьев за роковой оградой.

На следующий день Рем шел на допрос с некоторым опасением. Люциус вчера открылся, был таким беззащитным и откровенным, и Люпин опасался, что Малфой, опомнившись, решит убрать оборотня, как слишком много видевшего свидетеля.

Он зашел в кабинет и замигал от неожиданно яркого освещения. Рем уже привык к постоянному полумраку в этом помещении. Теперь кабинет производил совершенно иное впечатление, чем ранее. Большой, просторный, полный воздуха. Камин не горел, плотные гардины, еще вчера заграждавшие окна, были раздвинуты и впускали волны солнечного света. Свет, воздух, все освещено и открыто. Вот только душа человека, сидящего за столом заперта на сто замков. Или ее просто больше нет. Раньше, несмотря на угнетающую обстановку кабинета и умение его хозяина держать себя в руках, Рем почти шутя читал его мысли и угадывал чувства. Раньше Рем был сильнее, опытнее и полностью контролировал ситуацию. Раньше Люциус Малфой почему-то не мог обмануть Рема Люпина. Теперь соотношение сил поменялось. Пожалуй, впервые, Рем видел то же, что и остальные преступники, побывавшие в этом кабинете. Аристократа в двадцатом поколении, высокомерную ледяную холодность. От одного взгляда в ничего не выражающие синие глаза по спине идет невольная дрожь, и в животной реакции становятся дыбом волоски на руках. И Люпин понял смысл внезапных перемен в помещении - такому человеку, каким за одну ночь стал следователь министерства Люциус Малфой, не было необходимости прятаться среди алых бликов, чтобы напугать подследственного. Такому человеку нужно было лишь бросить на преступника полный смерти взгляд. Впервые после ареста Люпин испугался. До сих пор в нем жила надежда, что он выпутается из передряги. Теперь же темные стены Азкабана были близки как никогда.

- Ты свободен, - равнодушно произнес незнакомый человек за столом, выдержав мучительную паузу.

- Ты… Ты меня отпускаешь? - Рем не верил своим ушам.

- Да. С тебя сняты все обвинения, но, естественно, ты больше никогда не сможешь работать аврором.

Люциус коснулся палочкой пропуска Рема. Теперь Люпин мог покинуть Министерство магии, подвал, клетку, мог выйти из кабинета в одиночестве без обязательной охраны за спиной. Начать новую жизнь. Какую? Он еще не знал. Но в ней не будет клеток, не будет стальных прутьев.

- Правда, боюсь, теперь твоя жизнь тебе не слишком понравится. Без министерского оклада, без работы, - спокойно говорил Малфой.

- Свобода,- прошептал Рем, поднимая глаза. - Свобода - это все.

Внезапно ему в голову пришла странная мысль, которая ставила под сомнение неограниченность его свободы:

- Ведь ты отпускаешь меня не потому, что хочешь оставить своим… любовником?

В глазах Люциуса последней вспышкой эмоций полыхнула ярость, словно раскрошились две гранитные глыбы, но голос был невозмутим.

- Нет, - коротко и небрежно ответил Малфой, - ты переоцениваешь свои прелести.

Рем не стал анализировать ответ и вышел из кабинета, ни разу не оглянувшись. Жизнь научила его, что оглядываться нельзя, а сожалеть об утраченных возможностях глупо. Для того чтобы что-то получить, нужно что-то потерять. Он обрел свободу.
Свобода - это все.
Свобода - это все?

Люциус Малфой успел. Он всегда успевал вовремя. Ровно за три дня до исторического падения Темного Лорда он пришел к Альбусу Дамблдору. Нет, директор Хогвартса не слишком поверил в искренность его раскаяния, но какая, в сущности, разница? Вера - категория неизмеримая. Все равно одним сильным сторонником у Лорда стало меньше. А Малфой за полгода прошедшие со дня страшного испытания верности стал сильным сторонником. Вольдеморт сам не представлял, какого монстра выпускает на свободу, когда заставил Люциуса впервые убить. Теперь у следователя Министерства были деньги, сильная поддержка и не было принципов. Единственным, чего ему не хватало, была власть.

И Люциус Малфой шел к власти, не размениваясь теперь на всякие мелочи вроде нежных чувств, преданности или уважения к жизни. Он шел буквально по трупам. Неожиданно и как-то слишком скоропостижно умер начальник отдела, в котором служил Малфой, а заместитель начальника робко и смятенно отказался от законного повышения. У него тряслись губы и дрожали коротенькие толстые пальцы, когда он уведомлял министра о том, что не чувствует себя уверенно и не сможет занять вакантную должность. На пост теперь претендовали только двое. Люциус Малфой и некий Грегори Мильтон из магглорожденных. Еще в прошлом году вопрос о Мильтоне даже не стоял бы. Ранее Министерство магии не слишком охотно допускало до высоких постов нечистокровных магов, но новый, недавно приступивший к работе министр, заигрывал с грязнокровками. Однако Грегори оказался умным человеком. Очень умным. Он сумел тактично и почтительно отказаться от поста, лишь в темных омутах глаз мелькало отчаянное неудовлетворенное тщеславие, ярость и бесконечный страх. Но Мильтон все сделал правильно. И остался жив. Люциус поднялся на предпоследнюю ступень. Еще несколько рокировок в высшем руководстве и должность министра, самого молодого министра в истории магического мира, была бы у него руках. У Малфоя даже пальцы сжимались от предвкушения сосредоточенной в них большой власти. О, он смог бы ею распорядиться. Министру Люциусу Малфою не смогли бы диктовать условия ни старикашка Альбус, ни совершенно свихнувшийся Вольдеморт. У Малфоя было столько планов, он собирался так твердо вписать свое имя во всемирную историю, но…

Один день, как всегда, решил все. Какое-то почти звериное чутье вовремя подсказало Люциусу мудрую мысль покинуть тонущий корабль. Он успел сохранить свою жизнь, свободу, деньги... Но не власть. Впрочем, жизнь и деньги тоже ведь немало. Тем более что сладить с Темным Лордом становилось почти невозможно. Тот день, когда на пути Вольдеморта попался мальчишка Поттер, стал освобождением для Люциуса Малфоя. Как многие Упивающиеся Смертью, Малфой вслух проклинал, а мысленно благословлял удачливого ребенка. Выходки Лорда заставляли Люциуса всерьез бояться за свою жизнь. События того сумасшедшего дня не раз виделись Малфою в кошмарах. Его арестовали сразу после исчезновения Вольдеморта. Его и почти всех Упивающихся Смертью. Даже Снейпа, о котором Люциус точно знал, что тот шпион Дамблдора. Ни Малфоя, ни Снейпа долго в Азкабане не продержали, но впечатлений обоим хватило на всю жизнь.

Тюрьма была переполнена, и профессора зельеварения посадили в одну камеру с бывшим следователем Министерства. Люциус никогда особо не любил Северуса, а после совместного пребывания в душном каменном мешке просто возненавидел. Возненавидел за то, что в один из страшных, ломающих сознание и крушащих разум часов, Люциус, не выдержавший страшного давления, захлебываясь слезами, рассказал все о некоторых неприятных эпизодах своей биографии. Возненавидел за то почти дружеское участие и понимание, которые Снейп проявил, когда услышал отчаянную исповедь. Возненавидел за то, что слабак Снейп дольше выдерживал бешенную атаку дементоров на сознание и сломался на несколько часов позже. Правда, Северус на всю жизнь остался человеком, которому Люциус мог полностью доверять. Не из каких-то призрачных дружеских, теплых чувств. Просто Снейпу, так же как и ему самому, было что прятать в тайных закоулках памяти, и даже часть этих страшных картинок, развернутых перед посторонним, могла надолго лишить сна. И надолго запереть профессора зельеварения в Азкабане. Их выпустили через несколько дней. Не просто так. Несмотря на негласную поддержку Дамблдора, которому Малфой успел выдать немало секретов Темного Лорда и немало имен, Люциусу пришлось оправдываться. Это было худшее унижение в его жизни. Многие маги на суде не были даже чистокровными. Но Люциус прошел через это. Он стоял в центре круглого зала и сжимал трость так, что на мягком серебре набалдашника остались четкие следы от ногтей. Ничего, у него есть деньги, он уже знает дорогу, путь наверх во второй раз будет легче. И тогда… О, тогда он покажет этим милым магам, как он относится к их снисходительному прощению. Малфой не видел, как оправдывался Снейп, но их вскоре выпустили.

Последними словами, которые Северус процедил не оборачиваясь были:
- Ты бы проверил, никто ли не знает о твоих похождениях.
Потом Снейп все же бросил через плечо злой взгляд, и Малфой с чувством тайного удовольствия увидел в черных глазах отражение собственной ненависти и зависимости. Они были обречены на это - ненавидеть и хранить тайны друг друга. Но слова Северуса запали в сознание и поселили там тревогу, перерастающую в панику. Его первое убийство. Парочка последующих не в счет, там он был бдительным и предусмотрительно позаботился о том, чтобы свидетелей не осталось. Но то, первое… Тщательно проанализировав неприятные воспоминания, Люциус почти успокоился. Вольдеморт сгинул, оба Упивающихся, которые привели магглу в зал, погибли при аресте. Вот только Рем. Рем Люпин, которому Люциус в шоковом состоянии растрепал почти все. Люпин умен, если он начнет копать…Малфою ничего не стоило узнать, где живет оборотень. Министерство магии не выпускало его из виду.

Чтобы Люциус Малфой мог быть спокоен за свои деньги, Рем Люпин должен умереть.
Богатство - это все.
Богатство - это все?

Развернув "Дейли пророк" Рем Люпин понял, каково это: чувствовать, что умираешь. "Вольдеморт сгинул!" - эти слова просто бросались в глаза, кричали с первой страницы газеты. Прекрасная новость, обрадоваться которой Рем не успел. Мелкий шрифт чуть ниже: "Джеймс и Лили Поттер погибли".

Рем остался один на один с этими словами, которые невозможно было сознать и принять. Джеймс Поттер не так уж часто появлялся в маленьком домике Рема. Между ними никогда ничего не было. Поттер был женат на бесцветной сучке Лили и никогда не воспринимал Люпина иначе, чем своего друга. Джеймсу и не нужно было быть иным, ему нужно было просто быть, существовать где-то под лунным небом, приходить домой с работы, участвовать в различных задания министерства, улыбаться, есть, стонать, лаская Лили, ворковать с сыном. Просто быть. Этого Рему было достаточно, если не для счастья, так для покоя.

Теперь Джеймса не было, он никогда не улыбнется, никогда не ступит на порог дома Рема. Никогда. Это было непонятно. Резервы человеческого организма невероятны. Милосердный шок на время отключил чувства, заглушил эмоции, не дал боли прорваться и уничтожить душу, погрузил мозг странное полузабытье, почти беспамятство. Дальнейшие воспоминания были просто набором разрозненных, оборванных моментов, словно память Рема была разбита как хрупкое зеркало. И невозможно было рассмотреть в рассыпавшихся осколках цельную картину страшного вечера и последовавшей за ним недели.

Один осколок - развалины дома в Годриковой лощине. Рем не бегает по развалинам, не пытается раскопать завалы. Знает, что опоздал, безнадежно опоздал.

Другой острый ранящий осколок - огромная фигура Хагрида, исчезающая в тумане. Гигант прижимает к груди попискивающий сверток. Рема не интересует, что там с мальчишкой. Ребенок Лили никогда не волновал его.

Потом еще одно воспоминание, важное, отчего-то важное. Темная фигура, мечущаяся вокруг кирпичного крошева. Сириус, который пытается что-то сказать Люпину, но повинуясь страшному взгляду Рема, растерянно умолкает. Что пытался сказать Сириус? Потом Рем пытался вспомнить поточнее. Что значит: не виноват? Они виноваты все. Ведь они живы, а Джеймс умер и больше не вернется.

Потом в памяти глубокий, непроницаемо темный провал. Эту неделю Рем так никогда и не смог вспомнить. Множество лет полетов на качелях эмоций и внешнего полного спокойствия дали себя знать - впервые способность контролировать чувства изменила оборотню. Страшная новость сломала Люпина. Поставила его перед призрачной границей отделяющей разум от безумия, память от амнезии, жизнь от существования. Потом ему сказали, что он был на похоронах Джеймса и Лили. Он не плакал.

Способность воспринимать окружающее вернулась в страшный момент окончательного
осознания трагедии. Понимание обрушилось на Рема, словно груда битого кирпича, такая же какая похоронила под собой Джеймса. Джеймса нет и никогда не будет. В одно мгновение Люпин увидел это слово - никогда. Дни. Месяцы. Годы. Бесконечность. А Джеймса не будет. Рем физически ощутил давление череды пустого времени. Под этой невыносимой тяжестью он рухнул в кресло. Хотелось закричать, завыть на луну, встать на колени перед богом и тихо прошептать: "Не надо". Люпин успел закрыть глаза, чтобы запереть слезы под опущенными веками и вцепиться зубами в собственную руку, чтобы сдержать утробный страшный вой, который просился наружу. Некому было напомнить оборотню о приближающимся полнолунии, трансформации и о невыпитом зелье.

Так и нашел его через несколько часов Люциус Малфой. Люпин скорчился в кресле. Из довольно серьезной раны на запястье ползли неторопливые капли, бесшумно стекая на пол, но Рем не видел этого - его глаза были плотно закрыты. Люциус коснулся плеча оборотня, и тот поднял веки. Трансформация уже начиналась, радужка была прочерчена вертикальной нечеловеческой щелью зрачка. Во внезапной вспышке озарения Малфой увидел, что будет потом. Ему вовсе не нужно мараться самому. Люпин не принял зелье, через час этот человек будет просто громадным зверем. Малфой будет в это время уже далеко, а так долго ожидавшее свободы чудовище свободно побежит по городу. На нескольких нежных шеях сомкнутся сегодня острые зубы. Несколько человек больше не увидят рассвета. Те же, кому судьба отсыпала поменьше везения, будут всю жизнь с ужасом ждать наступления полнолуния, а когда желтый диск озарит ночь призрачным светом, подарят светилу свои тоскливые песни и новых рабов. Но Рем Люпин об этом уже не узнает. В Министерстве магии есть специальная бригада. И может быть именно Люциусу через несколько часов придется дать приказ о поимке бесконтрольного оборотня. О поимке или уничтожении. Впрочем, он может и не уточнять. Как правило, бригада предпочитает не брать живьем этих существ. Гораздо проще выстрелить на бегу серебряной пулей в сердце из обычного маггловского оружия. Проще и, как ни странно, милосерднее. Люпин... Люпин вероятно тоже предпочел бы такой вариант. Слишком уж безрадостная альтернатива. Пожизненный Азкабан. Все это мгновенно промелькнуло в мозгу Малфоя. Он решительно отвернулся от поникшей фигуры в кресле и направился к двери. Потом так же решительно развернулся, мысленно проклиная себя, подошел к полке с зельями и взял нужный пузырек. Он колебался еще мгновение, а потом подошел к креслу, словно эпилептику разжал Люпину стиснутые зубы, влил в рот остро пахнущее волчье зелье и нажал на нужные точки на горле, что бы вызвать глотательный рефлекс. Морщась, Люциус наложил заживляющее заклятие на глубокую рану на руке и, взвалив на себя грузного оборотня, поволок его в постель. По телу Люпина прошла первая судорога, а руки с лихорадочной силой вцепились в полы плаща Малфоя. Люциусу ничего не стоило разжать цепляющиеся за него пальцы, но почему-то он не стал этого делать. Как был, одетый, он лег рядом с Ремом и положил голову оборотня к себе на плечо, поглаживая ладонью влажный лоб. Люпин лежал тихо, плотно прижимаясь к нему, и Люциус неожиданно почувствовал огромную усталость. Сон накрыл его, словно волна. И он отдался усталости, не разжимая, однако, крепких объятий.

Малфой проснулся глубокой ночью, когда почувствовал движение рядом с собой. Рем сидел на постели с закрытыми глазами, находясь во власти сновидений и Луны. Его губы просительно и жалко улыбались, а вытянутые руки неуверенно манили кого-то, кого дано было видеть только ему. Пальцы шевельнулись в отчаянном желании дотянуться, коснуться последний раз, удержать. Кого? Того, кто теперь мог приходить только в снах. Люциус мягко взял руку Рема и губами ласково тронул ладонь. Малфой сознавал, что Рем зовет не его, не его ласка нужна сейчас оборотню. От этого было неожиданно горько.

Люпин еще спал, когда Малфой покинул его убогий домишко. Почему-то Люциус был уверен, что ему не грозит опасность разоблачения со стороны Рема.

С того дня Малфой и Люпин начали изредка встречаться. Маленькие интимные свидания, необременительные и ни к чему не обязывающие. Рем объяснял себе свое стремление видеть Люциуса банальной благодарностью, за так вовремя данное зелье. Малфой же оправдывал перед собой свои поступки желанием всегда держать Люпина в поле зрения, контролировать все, что тот говорит. Первые несколько лет встречи были настолько редкими, что эти оправдания для совести вполне подходили. Но постепенно рандеву становились все более частыми и продолжительными. Это уже не походило на быстрый спонтанный секс в наскоро снятых номерах маггловских мотелей. Вскоре Люциус арендовал небольшой домик на окраине маггловской части Лондона.

Крохотный домишко, стоявший на отшибе, внешне не производил особого впечатления, но внутри он был оборудован с большим вкусом и удобством. Эти свидания были словно игрой на двоих. Странной, завлекающей игрой с четкими определенными раз и навсегда правилами, которые игроки не преступали. И главное правило: никаких вопросов. Рем всегда приходил первым и ждал Малфоя в удобном кресле возле камина. Люциус являлся только через полчаса, минута в минуту. Люпин наливал бренди в предусмотрительно приготовленный второй бокал, и слизеринец уютно располагался с другой стороны камина. Далее следовали несколько десятков минут обязательного разговора. Несколько десятков призрачных, уносящихся мгновений, потраченных на бесполезную болтовню. Наверное, из этих напрасно пролетевших минут можно было сложить короткую, но яркую жизнь, а они обсуждали пустые, не интересующие ни одного из них темы - погода, природа, глобальное потепление, предстоящие в маггловском мире выборы в парламент. Минуты разделенного непонимания.

Впрочем, они понимали все. Оба знали, зачем нужны многословные и бессмысленные беседы у камина. Отрезок быстролетящего времени, необходимый для того, чтобы привыкнуть к переменам во внешности, новым морщинкам на лицах, новым тревожным интонациям в голосах. Время, нужное чтобы освоиться заново с уютом комнаты, теплом камина, разделенным одиночеством.

Ни один из них никогда не задал даже банального, предусмотренного этикетом вопроса: "Как дела?" Оба боялись. Боялись не выдержать искушения и засыпать собеседника лавиной личных вопросов, боялись продемонстрировать свой интерес, свое болезненное желание знать все о жизни другого. После разговора был секс. Просто секс. Каждый из них десяток раз за вечер повторял эту фразу мысленно или вслух. "Просто секс"

Так просто. Если все было так просто, почему же Люциус иногда просыпался ночью и, опираясь на локоть, рассматривал Рема в неверном свете Луны, трепетно ласкающей
призрачными лучами лицо своего сына? Почему каждый год, отметившийся на лбу оборотня игрой прихотливых линий, заставлял сжиматься и тихонько ныть сердце Малфоя? Ведь Люциус Малфой давно разучился любить.

Так просто. Иногда, когда слишком утомленный сексом Люц спал, Рем, так и не нашедший покоя, вставал и лихорадочно бродил по комнате. Если все было так просто, почему же он так тщательно контролировал каждое свое движение, чтобы даже скрип половицы не мог нарушить отдых любовника, почему изредка подходил к постели и бережно оправлял сбившееся одеяло? Зачем он берег сон Люциуса, ведь он сжег свое сердце там, в Годриковой Лощине, глядя на жалкие развалины того, что было домом, в котором жило чужое счастье?

Люциус разрушил эти сложные и почти болезненные отношения одним ударом.

Они лежали все еще тяжело дыша, все еще переплетенные в тесном объятии. Внезапно Рем поднялся и, опираясь на руки, навис над Малфоем, пристально разглядывая лицо любовника. Губы Люциуса разомкнулись, и он проговорил, не открывая глаз:

- Это был наш последний раз. Я больше не приду.

Слова отозвались в сердце Рема тупой болью. Несколько месяцев назад он вдруг обнаружил, что эти отношения начали значить для него слишком много. Он начинал готовиться к встречам с Люциусом дня за три. Приезжал в маленький домик, который мысленно называл "наш дом", проверял запасы виски, дрова в камине, с помощью бытовых заклинаний убирал пыль, лежащую на мебели тонким слоем. Решение Малфоя прекратить встречи было неожиданным и ошеломляющим. Рем даже не вспомнил о неписанном правиле не задавать вопросов, когда спросил:
- Почему? - это был крик. Не важно, что из горла вырвался почти беззвучный шепот.

Люциус усмехнулся обычной холодной полуулыбкой.

- Так. Это мое решение.

После минутной паузы, Рем поднялся и начал лихорадочно быстро одеваться. Он хотел сохранить остатки достоинства и уйти из этого дома первым. Люпин был уже в дверях, когда его настиг холодный вопрос:

- Многие во время оргазма выдают свои секреты. Знаешь, что кричишь ты, когда кончаешь?

Рем медленно обернулся. Глаза Люциуса были открыты. Он смотрел на оборотня со злостью и затаенной тоской:

- Ты кричишь: "Джейми". Всегда.

Рем на мгновение опустил веки, а потом резко развернулся и вышел за порог. Очередной дом, в котором так и не смогло поселиться его счастье. Он не обернулся, никогда не имел такой привычки. Поэтому не видел, как лежащий мужчина порывисто протянул руку, словно пытаясь остановить. А губы Люциуса беззвучно шевельнулись:

-Не уходи…

Их следующая встреча произошла лишь после череды долгих, словно бесконечных, лет. Однообразные годы, среди которых чем-то выделялся только год, проведенный Ремом Люпином в качестве преподавателя защиты от темных сил в Хогвартсе. Главное чувство, которое испытывал Рем все это время - спокойствие, почти равнодушие. Эмоций не было. Спокойно и бестрепетно он смотрел в глаза Гарри, сыну Джеймса. Зеленый ищущий взгляд не будил никаких чувств. Люпин был удивлен бурной реакцией Снейпа на этого мальчишку. Северус слишком сильно ассоциировал Гарри с его отцом. Но разве Снейп не видел, что они вовсе не похожи? Разве слизеринец не понимал, что ничего общего нет между этим не слишком счастливым пареньком, чья судьба была еще неопределенна и блестящим Джеймсом Поттером? Впрочем, Рем и сам стал забывать лицо и голос Джеймса. Единственным шоком за все это время стало первое знакомство с той формой, которую принимал патронус Гарри. Слишком уж было похоже на воскрешение из мертвых, на встречу с прошлым. Слишком хотелось протянуть руку и провести пальцами по лоснящейся спине оленя. Рем удержался.

Люпин кротко пил зелье, которое приносил мастер зельеварения. Иногда он почти надеялся, что Снейп не выдержит и что-то подольет в кубок. И тогда Рем просто уснет навсегда. Северус не любит шума и крови, поэтому смерть будет легкой и безболезненной. Все равно жизнь без любимого дела, без азарта охоты, под постоянным наблюдением Министерства было только отражением настоящей яркой и полной жизни. И еще Рему не хватало… Но даже про себя он не произносил этого имени.

Потом объявился Сириус со своей невероятной историей. Рем, конечно, качал головой, вставлял необходимые междометия в нужных местах рассказа, но глубоко в душе знал, что все эти страсти ничем не нарушили его покой. А сцена в Шумном Шалмане, когда Снейп
приперся спасать Гарри, так и просто позабавила. Надо же трусишка Снейпи, которого они так ловко травили в школе, проявил незаурядное мужество. Странно, что даже воскрешение Темного Лорда не произвело особого впечатления на оборотня, только родилось глухое беспокойство глубоко в душе. Надо же, после стольких лет первой мыслью стало: "как это все отразится на Люциусе?"

Возня с Орденом Феникса внесла разнообразие в жизнь Люпина. Иногда он ловил себя на мысли, что сидит как зритель в первом ряду и созерцает отличную пьесу с великолепными актерами. Этим ограничивалось его участие в жизни. Рем не лишком переживал смерть Сириуса. Для него Сириус Блэк, когда-то бывший другом не столько его, сколько Джеймса Поттера, умер уже давно. Умер в тех развалинах, которые похоронили под собой Джейми и все прошлое Рема Люпина. Чужой истощенный человек вызывал в сердце не слишком сильное сочувствие и полное понимание, не более того. Стремление к свободе - это все, что осталось в жизни у Блэка. Поэтому Рем и не сердился никогда, когда Сириус, тихонько минуя ограничительные заклятия на дверях дома, сбегал. Однажды Блэк не вернулся. Люпин воспринял это очень просто, словно он давно похоронил Сириуса, и теперь в этой затянувшейся, печальной церемонии наконец была поставлена точка. Потом события завертелись каруселью. Официальное признание Вольдеморта живым, начало арестов упивающихся, поиски Люциуса.

Рем Люпин был восстановлен в должности аврора. Дамблдор вновь превратился из "старого маразматика", как на протяжении всего этого года называли его в кулуарах Министерства Магии, в "спасителя магического мира". Фадж был готов пойти на любые уступки директору Хогвартса, лишь бы его собственное позорное поведение было забыто. И, желая во что бы то ни стало подлизаться к "дорогому Альбусу", реабилитировал почти всех преступников, расследование дел которых вел Люциус Малфой на протяжении всей своей карьеры в Министерстве. На волне реабилитаций Рем был восстановлен на прежней должности. Потом, кто-то разумно порекомендовал Фаджу, прекратить выпускать на свободу различных неопределенных тварей, характер которых пребывание в тюрьме ничуть не улучшило. Но Люпину повезло, и он остался аврором в Министерстве и даже получил некоторую денежную компенсацию. Жизнь начинала вновь играть яркими красками. Должность, интересная работа и перспектива тяжелой, но небезнадежной борьбы с Темным Лордом, пьянили Люпина, будущее манило. Но настоящее пробуждение мыслям и чувствам принесло первое же задание на новой службе. Арест Люциуса Малфоя.

Рем Люпин и не предполагал, что маленький клочок пергамента с изложенным заданием вызовет такую лавину эмоций. Отторжение, растерянность, почти радость от возможности отомстить. И еще одно - то, в чем Рем не признался даже самому себе. Надежда. Надежда на призрачный второй шанс. Впрочем, ураган ощущений бушевал недолго. Душа очистилась. Осталось только одно - азарт. Извечное волнующее чувство охотника, начинающего загонять дичь. Зачем называть жертву по имени? Просто добыча, просто преступник, который должен быть пойман. Аврор Рем Люпин взял след.

Люциус Малфой бежал. Он знал, что не спасется, что тот, кто идет по следу, не отступит. Люциус уже давно обезопасил свою семью, перевел все средства на имя Драко, оставив себе необходимый минимум. Несколько месяцев назад извечное предчувствие и дьявольская интуиция подсказали Малфою, что для него игра во власть заканчивается. Странно, он думал, что это чувство будет болезненным, но, как оказалось, в перегоревшей нервной системе не осталось ничего, что могло бы болеть.

Последние месяцы были настоящим адом. Возродившийся Вольдеморт не был даже тенью того Темного Лорда, который сплотил вокруг себя армии. Одержимое желание узнать предсказание, постоянная, тщательно скрываемая боязнь лишиться этого тела, добытого после стольких невыносимых лет нежизни, сделали Вольдеморта невменяемым. Он убивал своих врагов, он убивал своих сторонников. И следил. Люциус, казалось, не мог сделать ни одного движения без ощущения следящего взгляда страшных глаз. В этот раз идти к Дамблдору было слишком опасно. Очень быстро Люциус Малфой понял, что обрывается не только его дорога к власти. Его жизнь тоже. И это ощущение он тоже принял до странности спокойно. Да, ему в любом случае не спастись. Но если он предаст Вольдеморта, эта тварь не остановится перед убийством его семьи. У светлых сил было одно существенное преимущество - они не уничтожали семьи предателей, только их самих. И Люциус Малфой до последнего оставался с Темным Лордом, выполнял его бредовые приказы, даже принимал участие в подготовке побега из Азкабана. Речь не шла о преданности Господину или о любви к семье, в этом был только трезвый, не замутненный эмоциями расчет. Одна жизнь или три жизни? Всегда выгоднее сохранить хоть кого-нибудь. Да и род Малфоев будет продолжаться. Люциус усмехнулся уголками губ, когда поймал себя на этой мысли. Мать все же сумела вдолбить ему в голову эту чушь. Именно об этом и о справедливости Люциус думал в подвале Министерства магии, когда пытался контролировать совершенно сумасшедшую Беллатрикс. Она подчинялась просто по инерции, потому что помнила, как когда-то Малфою подчинялся ее муж. Сама она шла за мужем безоговорочно. Но теперь Эдвард был все равно что мертвый. Его, конечно, вытащили из Азкабана за компанию со всеми, но вернуть ему рассудок было невозможно. Глядя в пустые глаза, на струйку слюны, которая текла из уголка когда-то твердых губ, Люциус впервые задумался о высшей справедливости. Беллатрикс тоже была не слишком далека от потери разума, и единственный, кто мог к ней пробиться был Вольдеморт, которого она фанатично обожала. Лонгботтомы - Лестранги. Рассудок за рассудок, разум за разум, око за око... Что приготовила высшая справедливость для него, Люциуса Малфоя? Он догадывался. Он, охотник, должен превратиться в жертву. Привыкший загонять, ощутит сам трепет ужаса от безвыходности положения, от дыхания преследователя за спиной.

Теперь Люциус знал, что ему не уйти. Он догадывался, кому поручен его арест. Он знал, что это сделает преследование только более ожесточенным. Но в его сердце, где не было веры, любви, нежности, привязанности, слабым теплом горела надежда. Малфой использовал оставшиеся у него наличные полностью. Он не сдавался так просто, хотя сознавал, сколь мало у него шансов на спасение. Все, что можно было получить за деньги, было куплено, каждая лазейка, каждая призрачная возможность была использована. Маскировка, грим, маггловские документы, путешествия маггловскими видами транспорта, неожиданные срывы из гостиниц по ночам через черный ход.

Но все когда-нибудь заканчивается. Последние галлеоны, последние фунты, последняя безликая комната в маггловском мотеле, не оставившем в памяти своего названия. Черный ход и приступ отчаяния, который погнал Малфоя в лес. Можно было только посмеяться над собой: он пытался укрыться от Рема в месте, которое было для оборотня вторым домом. Но инстинкт самосохранения заставлял Люциуса бежать, пока легкие не отказались качать казавшийся раскаленным воздух. Малфой остановился и прижался спиной к дереву, смирившись наконец с судьбой, не прячась более, просто отдыхая после бешенной гонки.

Люциус в темном плаще с надвинутым почти на глаза капюшоном был практически неразличим на фоне дерева, к которому он прижимался, но даже если бы Рем его не увидел, он бы услышал звук тяжелого хриплого дыхания. Рем усмехнулся: сам он почти не запыхался. Он подошел и произнес традиционную формулу ареста. Азарт охоты пропадал, оставляя душу пустой и странно саднящей. Люпин шагнул ближе, начиная испытывать сосущее чувство вины при виде выражения безнадежности так не свойственного лицу Люциуса. Какой-то непривычный порыв, отзвук полузабытого чувства заставил Рема поднять руку и легко коснуться кончиками пальцев впалой щеки Малфоя.

- Люци, - в голосе звучала просьба. "Прости меня". Было выше сил Люпина сказать это
вслух, но Люциус понял недоговоренное. Он усмехнулся. Слабо, чуть насмешливо и простым движением протянул вперед руки, скрещенные в запястьях, так чтобы удобнее было
накладывать связывающее заклинание. Рем даже закрыл глаза, но опущенные веки не смогли отогнать страшного воспоминания детства. Собственные детские ручонки, протянутые
матери, на запястьях которых сжимается веревочная петля. Теперь... Теперь пришло его время становиться тюремщиком. Оборотень решительно отогнал воспоминания и плотно сковал руки Люциуса.

У высшей справедливости странное чувство юмора.

На допросах Люциус Малфой молчал. Следователи бились с ним, угрожали и обещали, но ни единого слова не было произнесено Люциусом с момента ареста. Наконец Министерство сдалось. Преступника даже не собирались держать в Министерстве до суда. Отправляли в Азкабан. Сомнительная честь провести последний допрос досталась Рему Люпину.

Они вновь находились в том же самом кабинете, в котором встретились много лет назад. Тот же камин, тот же массивный дубовый стол, разделяющий их словно баррикада. Вот только теперь они поменялись местами.

- Люц, - голос Рема полон показного равнодушия, точно так же как карие глаза полны фальшивой насмешкой и настоящим смятением, которое не удается полностью скрыть под маской самоуверенности.

- Рем, - еще одна маска бесстрастия.

Малфою лучше удается маскировать свои чувства, но через какое-то время сдается и он. Бесстрастные выражения стираются с лиц, обнажая страх, неуверенность, бесконечную усталость. И нежность. Глубоко, так глубоко и в синих, и в карих глазах теплится крохотная неугасимая искра тепла. Они притворялись друг перед другом всегда, но сейчас актерские способности неожиданно покинули обоих. Остался усталый Люциус, мечтающий лишь об одном - чтобы все это поскорее закончилось. И Рем, сомневающийся в правильности того, что делает, лелеющий в сердце слабую надежду.

Рему хотелось сделать хоть что-то, что смогло бы зажечь искру эмоций в мертвых глазах. Импульсивно он сжал руку арестованного и поднес к губам. Язык Рема проплясал по запястью Люциуса, прямо в том месте, где под тонкой белой кожей ровно билась жилка. У Люциуса еле заметно дрогнули ресницы, но ничем иным он не выдал, что ощутил нежное прикосновении. Несколько секунд Люпин вглядывался в потерянное, словно запорошенное пеплом лицо. А потом проговорил:

- Знаешь, скоро полнолуние. Я выпил зелье, я не превращусь в зверя. Зелье оставляет мне разум и возможность контролировать инстинкты. Возможность сейчас противостоять этому дикому желанию попробовать твою кровь на вкус. Сейчас мне хочется просто сжать зубы на твоих пальцах...

Белые крепкие зубы Рема прикусили кожу Люциуса, а потом оборотень резко отстранился.

- А знаешь ли ты, - с какой-то странной просительной интонацией произнес Рем, - что мой укус в полнолуние сделает тебя оборотнем? Зелье просто подавляет трансформацию. Убрать эту дрянь из крови, из слюны оно не может.

Люциус не вздрогнул и не вырвал руку.
- Ты просто утратишь все человеческое.

Малфой не смотрел на любовника, он смотрел сквозь него:

- А ты думаешь во мне осталось что-то человеческое? - размеренный голос. И убийственная насмешка.

Люпин и не подозревал, что можно радоваться насмешке. Хоть какое-то чувство. Рем заговорил, горячо и быстро, проглатывая слова, давясь звуками, сознавая, что уходят драгоценные минуты:
- Если ты хочешь…Я могу попытаться... Но твои показания нужны. Ты отделаешься мягким наказанием, почти формальным.

- Да, и как только я освобожусь от этого мягкого наказания, я - труп. А так же Драко и Нарцисса. Этого ты хочешь? - с горечью спросил Люциус.

- Я могу придумать что-нибудь. Ты только должен…

Рем не мог произнести свое желание вслух. Он мог спасти бывшего любовника, но хотел, чтобы тот попросил, чтобы гордый, несмотря ни на что, Люциус Малфой признал, что нуждается в нем. Никакого альтруизма. Рему были нужны эти слова. И хотя бы подобие унижения. Люциус легко и понимающе усмехнулся. Круг замыкался, теперь пришла пора преступника Люциуса Малфоя читать мысли следователя Рема Люпина.

Рем ждал, чувствуя как бешено бьется сердце. Какое-то мгновение казалось, что Малфой не сломается и выйдет из этой комнаты, так и не произнеся ни слова. Потом Люциус вскинул глаза и с трудом, словно преодолевая сопротивление воздуха, сказал:

- Я предавал Вольдеморта, я предавал Дамблдора, светлых и темных, каждого. Я не предал тебя, хотя мог. Ты... Ты тоже мог. И тоже не предал,- Люциус мягко и растерянно улыбнулся. - Я хочу жить.

Арестованный давно исчез за дверью, когда Рем тяжело опустился в кресло - ноги внезапно ослабели и отказались его держать. Он испытывал облегчение.

Небольшая заметка в "Дейли пророк" была до странности лаконична.

"Похороны главного помощника Темного Лорда, Люциуса Малфоя, погибшего во время попытки бегства, состоялись в Имении Малфоев. На церемонии присутствовали только члены семьи.
Эксклюзивные фотографии!!!!
Нашему фотографу удалось запечатлеть скорбящее семейство!!!
Спешите видеть!!
Только в нашей газете!"

Фотографии помещались на этом же листке, чуть ниже. Многочисленные читатели были сильно разочарованы: две высокие фигуры в белом, были настолько неподвижны, что фотографии производили впечатления маггловских. Нарцисса Малфой держалась прямо и спокойно, гордо вскинув упрямый подбородок. Лишь ее руки судорожно цеплялись за рукав камзола стоящего рядом Драко. А тот поверх головы матери смотрел на облака, вальяжно плывущие по небу, синему, словно глаза отца.

Как и Дерека Малфоя, Люциуса хоронили в закрытом гробу.

Мистер Райс всегда хотел жить в Корнуолле на берегу моря. В молодости он отчаянно мечтал о том, как будет выходить из дома ранним утром, бросаться в бирюзовую, пронизанную солнечными лучами, воду, плавать, нырять, касаясь ладонями каменистого дна.

Теперь его мечта сбылась. Вот только много ли радости от плещущихся почти у самого порога дома волн, если тебе восемьдесят пять лет и ты почти парализован? Теперь веселые солнечные блики, отраженные от воды, резвящиеся по утрам на потолке, навевали только глухую тоску. Единственным развлечением для старика был большой армейский бинокль, в который он подглядывал за соседями. Только это могло дать ему ощущение, что он еще не призрак, только так он мог прикоснуться к чужой жизни. Патронажная сестра, которая его обслуживала, была на редкость молчаливой особой, но мистер Райс не унывал. Ведь при помощи отменнейшей цейсовской оптики можно было узнать так много интересного.

Вот только новые соседи справа принесли разочарование. Сначала мистер Райс чуть не подпрыгивал от возбуждения. Двое мужчин, живущие вместе, это было так... пикантно. Это обещало чудесное развлечение, но первое что, сотворили эти негодяи на новом месте - повесили на окна непроницаемо плотные шторы, сквозь которые по вечерам не пробивалось ни единого лучика. Парочка жила рядом уже несколько месяцев, а мистер Райс еще не видел их лиц.

Сегодня по местному радио и телевидению целый день передавали штормовое предупреждение. Мистер Райс радовался как ребенок, получивший неожиданный подарок. Он любил шторм и никогда не закрывал окна ставнями в непогоду. Не только потому, что был слишком слаб физически, ведь в конце концов он мог попросить медсестру или любезную соседку, занимающую коттедж слева. Но ему просто нравилось смотреть на буйство стихии за окном. Что может быть прекраснее: наблюдать как ветер гнет к земле толстые деревья, видеть, как постепенно море меняет свой бирюзовый цвет на серо-стальной, слышать рев тонн воды, обрушивающихся на гранитный берег. В такие дни высокие волны, казалось, стремились поглотить маленький домик, отважившийся стоять слишком близко к воде. Райс жадно вбирал и фиксировал в памяти неистовство бури за окном, понимая, что каждый шторм может оказаться для него последним.

Вот и сейчас пронзительный вой ветра и хлынувший ливень предупредили о начале бури. Мистер Райс замер перед окном, судорожно вцепившись руками в подлокотники инвалидной коляски. Плотная пелена из мелких капель, висящая в воздухе, размывала силуэты домов и деревьев, но все же можно было разглядеть в дальнем конце пирса, прямо над бушующим морем, высокую фигуру, полностью скрытую темным плащом. Райс узнал одного из полоумных соседей - того, который редко куда-то выходил. Теперь он стоял там, над ревущей водой, окутанный облаком брызг, а неистовое море яростно кидало на берег волну за волной, словно пытаясь утащить с собой смельчака. Ветер рвал черный плащ, но мужчина не шевелился, неподвижный, будто статуя черного мрамора. По пирсу почти бежал второй сосед. Он был без плаща, только в брюках и тонкой, уже сплошь мокрой белой рубашке, прилипшей к телу. Мужчина добежал, обхватил за плечи стоящего друга и всем телом прижался к его прямой спине. Столько странной нежности было в этом объятии, столько отчаянной страсти...

Мистер Райс потянулся за биноклем, но замер, не смея отвести глаза от сцены на пирсе. Один особенно яростный и страстный порыв бури резко откинул с головы мужчины в плаще капюшон, но старик так и не увидел его лица. Только длинные светлые волосы, которые вплелись в ветер.

И это было так красиво...

Послесловие, от автора:

Вам кажется, что это хеппи-энд?
А теперь подумайте:
Люциус Малфой отнюдь не богат.
Рем Люпин не так уж свободен.

На главную   Фанфики    Обсудить на форуме

Фики по автору Фики по названию Фики по жанру