Mine

Автор: Juxian Tang

Бета: Isis

Переводчик: Эстри

Бета: Катриона

Pairing: Снейп/Люпин

Рейтинг: NC-17

Жанр: romance, angst

Краткое содержание: Когда ты всю жизнь был один, бывает трудно представить, что может быть по-другому. Сиквел к Lukewarm.

Предупреждение: насилие

Дисклеймер: Персонажи и места событий принадлежат Дж. К. Роулинг. Я не извлекаю из этого никакой выгоды.

Размещение: с разрешения автора

Наступившее утро приносит с собой чувство неловкости. Проснувшись, я вижу на стенах яркие пятна света, означающие, что новый день уже начался. Тени в углах кажутся темнее и гуще, и этот резкий контраст говорит мне, что уже довольно поздно: семь часов или даже больше. Неудивительно, что я проспал, если вспомнить, что было ночью. Но как ни странно, я не чувствую усталости и отвращения к жизни, как я мог бы ожидать. Я всегда думал, что спать с кем-то в одной постели - сущий кошмар, и почитал за счастье быть избавленным от подобной участи.

Что ж, может быть, спать с Люпином было не так уж плохо. А вот просыпаться... Я просто не знаю, что мне делать. Это было бы смешно, если бы не было так досадно. Вот он лежит, справа от меня, на животе, уткнувшись в подушку и положив руку под голову. Золотисто-каштановые пряди почти полностью скрывают его лицо, - и на миг мое сердце замирает. Он может быть в моей постели, но это ничего не значит. Я отвожу взгляд и жду, пока эта мысль уляжется в голове.

Ну и что теперь я должен делать? Уже самое время вставать. Может, мне стоит пойти в ванную и оставаться там, пока он не проснется и не уйдет? Или мне следует потрясти его и... и что? Отослать обратно в его комнату? Черт, это все так сложно.

Я поворачиваюсь на спину и издаю беззвучный стон. Ну хорошо, на самом деле проблема в том, что я испуган. Или точнее будет сказать, я в панике. Конечно, это он вчера проявил желание занять мою кровать, причем был весьма настойчив. Но я... я ведь тоже не особенно сопротивлялся. На радостях согласился с ним, попался на удочку его бессвязных слов, туманных намеков и обещаний, - а что, если это ничего не значило? Что, если он... ходил во сне или... что-нибудь еще? А сейчас, утром, он будет в ужасе, когда поймет, где оказался?

Я в этом не виноват. Не виноват, ведь я говорил ему вчера ночью.

Он шевелится, и я инстинктивно закрываю глаза, стараясь дышать спокойно и размеренно. Пусть он думает, что я сплю. Я ведь могу спать, правда же?

Люпин снова принимается ворочаться. Мое внимание полностью поглощено его действиями. Нервы напряжены до предела: я чувствую колебания воздуха, когда он поворачивается и потягивается, чувствую тепло, исходящее от его сонного тела. Он лениво и, я бы сказал, удовлетворенно зевает.

Эй, не смей снова засыпать! Я мысленно стискиваю зубы. Я так взвинчен, что просто не смогу провести еще час в постели, притворяясь, будто сплю - и ради Мерлина, мне надо в туалет, - и мне нужно знать, что творится в его чертовой башке!

Но его дыхание не становится снова ровным и глубоким. Кажется, он приподнимается на локтях и смотрит на меня. Он смотрит на меня? Это почти невыносимо: мысль о том, что весь этот свет заливает мое лицо, безжалостно выставляя напоказ все недостатки, вызывает желание отвернуться, спрятавшись за завесой волос. Люпин вздыхает. "Вот видишь, видишь, - начинает противный тоненький голосок в моей голове, - он уже жалеет об этом".

Очень хорошо, тогда он просто уйдет, и все на этом закончится. Не ной, Северус, у тебя были ситуации и похуже. Но подумать только, что это моя вина, что я сам в это ввязался...

А затем, неожиданно, Люпин тянется через меня и берет что-то с тумбочки.

- Упс, - раздается тихий голос. Рука опускается на мое плечо и легонько встряхивает. - Северус. Вставай. Уже почти восемь. Пора идти завтракать.

Это так неожиданно, что я забываю притвориться спящим - открываю глаза и просто гляжу на него. Его волосы взъерошены, и он взлохмачивает их еще больше, зарываясь в них рукой. Глаза слегка припухшие. Он несколько раз моргает, разгоняя остатки сна. Счастливчик, ему это так легко удается. Это что, специальный гриффиндорский трюк?

Он снова ложится на живот, упершись подбородком в сложенные ладони, и смотрит на меня, словно увидел что-то занимательное. Я быстро наклоняю голову так, чтобы волосы скрывали лицо, и становится немного легче: может волосы у меня и сальные, но они, по крайней мере, отвлекают внимание от моего носа.

- Доброе утро, - говорит Люпин.

Точно.

- Доброе утро.

- Хорошо спал?

- Да, а ты?

Эй, а это легко! Я могу это делать! Просто разговаривать.

- Неплохо. Твоя кровать мне нравится больше.

- Понятно. Значит, это был всего лишь хитроумный план, как заполучить удобную койку.

- Именно. - Он хихикает. Я стискиваю кулаки под одеялом. Когда он так смеется, он выглядит, - не знаю, - на двадцать лет моложе, и от этого звука что-то тает у меня в груди. Через секунду его лицо снова становится серьезным. - Так мы встаем? Иначе пропустим завтрак, а я умираю с голоду.

Его желудок тут же отзывается на это голодным урчанием, и он снова улыбается, на этот раз, извиняясь.

Бывают моменты, когда мне хочется убить его за то, что он так чертовски обаятелен, что все, что его касается, становится привлекательным. И даже вещи, которые никому не прощаешь, ему сходят с рук. Иногда, мне кажется, это убивает меня.

- Конечно, - быстро говорю я и встаю с постели. - Будь осторожен, когда пойдешь к себе в комнату, тут никого не должно быть, но все-таки...

- Ага. Будет непростительно подвергать ничего не подозревающего домового эльфа опасности увидеть меня в неглиже.

Я закатываю глаза и прикусываю изнутри щеку, чтобы не рассмеяться.

Он выбирается из кровати, пытается что-то нащупать ногой на полу, потом вспоминает, что пришел без тапочек и направляется к двери, натыкаясь на все подряд. Я иду в ванную.

- Послушай, Северус. - Его голос настигает меня на пороге. - Сколько времени тебе нужно, чтобы собраться? Я могу зайти где-нибудь через полчаса?

Я поворачиваюсь к нему, нахмурившись.

- То есть?

Он нетерпеливо пожимает плечами.

- Завтрак. Помнишь? Большой Зал, кофе, тосты, всякие вкусности...

- И ты не можешь сам туда дойти?

- Могу. Но я бы хотел, чтобы мы пошли вместе.

Очень странное чувство - как будто пол уходит из-под ног. Это ощущение невесомости пугает, и я хватаюсь за дверной косяк. Затем собираюсь с силами и говорю:

- Почему?

Лицо Люпина принимает то упрямое и в то же время хитрое выражение, которое у него иногда бывает - такое, что отчетливо проступают все тени и морщины, и следы усталости тоже, и кажется, что в его волосах больше седины, чем обычно. Он глядит куда-то поверх моей головы.

- А почему нет? - ровно произносит он. Я прикусываю губу. - Конечно, если ты не хочешь запятнать репутацию тем фактом, что провел ночь с оборотнем...

Этот тон и это "конечно" звучат очень знакомо. Как будто он передразнивает меня.

- Спасибо, - произношу я, стараясь говорить с достоинством. - Но вряд ли моей репутации еще может что-то повредить. Это ты всегда обращал внимание на то, что думают другие.

Люпин выглядит усталым - и огорченным - и мне внезапно хочется, чтобы ничего этого не происходило. Это было хорошее утро, мы разговаривали, и он был счастливым и бодрым...

Черт, меня уже тошнит от собственной сентиментальности, и во мне начинает подниматься волна гнева. С какой стати меня должно волновать, что чувствует Люпин? Просто из-за того, что мы провели ночь в одной постели? Непохоже, чтобы он во мне нуждался, пока были живы его приятели, а теперь, оставшись в одиночестве, возможно, он просто ищет, к кому прилепиться. Ему нужна стая или что-нибудь в этом роде.

У него золотистые ресницы, они вспыхивают на свету, когда он опускает глаза.

- Я сделал свой выбор, - ровным голосом произносит он.

- И что? Хочешь за это медаль?

Скорее место в Св. Мунго, за выбор Северуса Снейпа вместо сексуальной, со всех сторон положительной, яркой ведьмочки. Если он на самом деле меня выбрал, напоминаю я себе. Лучше быть готовым к худшему, и тогда в тот момент, когда это случится, ты по крайней мере получишь удовлетворение от того, что это предвидел.

- Я просто хочу... - сердито начинает он, останавливается и терпеливо продолжает (хотя я не понимаю, почему нужно тратить столько усилий, чтобы быть со мной терпеливым), - Я просто подумал, что это по-детски - делать секрет из... наших отношений.

Браво, Ремус Люпин! Замечательно! Так значит, это я веду себя по-детски, это я настаиваю на том, чтобы все скрыть, я не могу вынести любопытных взглядов коллег...

- Наши отношения, - задумчиво повторяю я. - Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве между нами было не следующее: несколько ночей взаимной мастурбации, потом ты разорвал соглашение, а потом решил, что тебе слишком одиноко в твоей постели и пришел спать в моей. - Я презрительно усмехаюсь. - И ты называешь это "наши отношения"?

На его лице такое потерянное выражение. И можно без труда прочесть: "Что я здесь делаю?" или "Как мне только пришло в голову, что это может сработать?" Правильно, Люпин. Беги, пока можешь.

- Если ты хочешь по-прежнему заниматься сексом, что ж, я не возражаю, - продолжаю я. - Я нахожу это удобным и удовлетворительным - и ты, по-видимому, тоже. Но не стоит беспокоиться о...

- Я правильно понял? Ты боишься пойти со мной.

Я проглатываю остаток фразы и, несмотря на все усилия, ответ срывается с моих губ прежде, чем я успеваю остановиться.

- Я не боюсь!

- Боишься.

- Не боюсь.

- Боишься. Боишься. Боишься.

Как он смеет делать это со мной - как смеет показывать, каково это - когда он дразнит меня не с ненавистью, но с дружеской приязнью, как я слышал, он подтрунивал над Блэком, и Поттером, и Петтигрю. Я не могу этого вынести. Я делаю шаг назад, прижимаюсь спиной к дверному косяку, и качаю головой, не глядя на него.

Он просто жалкий бесхребетник, не способный высказать свое мнение. Почему я допускаю, чтобы он загонял меня в угол? Он не должен иметь надо мной такой власти - как ему это удается? Как я мог ему позволить?

- Хмм, Северус?

Я не собираюсь смотреть на него. В его голосе слышится что-то похожее на обеспокоенность.

- Ты в порядке?

- Да.

- Тогда я зайду за тобой через полчаса.

- Да, хорошо. Как скажешь.

Просто уйди, пожалуйста, просто уйди. Я чувствую, как силы быстро покидают меня, - это похоже на самую худшую встречу с Темным Лордом, когда он пытается пробраться в мое сознание, чтобы проверить мою преданность, - но наконец я слышу шаги, и дверь открывается, а затем осторожно закрывается.

Мне хочется сползти вниз по стене, но я заставляю себя пройти в ванную, включить воду и приняться за обычную утреннюю рутину.

Через полчаса раздается стук в дверь. Разумеется, это Люпин, в своей потрепанной, но аккуратной мантии, весь чистый и благоухающий. А я даже не вымыл голову. Потому что я не делаю этого по утрам, и черт меня подери, если я стану это делать только потому, что... в любом случае. Я не стал этого делать, но само намерение делает меня несчастным.

- Пошли, - говорит Люпин с легкой, немного натянутой улыбкой. Он выглядит так, словно ему не здоровится, и я спрашиваю себя, хочет ли он все еще есть.

Интересно, чувствует ли он себя неловко рядом со мной, потому что я не вымыл голову... и зачем он вообще это делает? Зачем с такой настойчивостью сжигать за собой мосты? Люпин всегда был самым нерешительным человеком на свете. Просто воплощение конформизма.

Похоже, он пытается изменить себя, и я ему сочувствую. Потому что знаю, как это больно.

Итак, мы идем к Большому Залу молча, думая каждый о своем, и когда мы входим - внимание! - ничего не происходит. Никто ничего не замечает. Не знаю, что там представлял себе Люпин. Ну хорошо - я представлял. Возможно, если бы мы впорхнули, держась за руки и нюхая букет маргариток, это произвело бы эффект. А так, все вероятно решили, что мы случайно столкнулись друг с другом у входа.

И я не знаю, что я чувствую: то ли облегчение, то ли разочарование.

Я бросаю взгляд на Люпина и вижу, что он слегка хмурится. Он чувствует мой взгляд и смотрит в ответ, прежде чем я успеваю отвести глаза. Как неловко.

- Давай сядем сюда, - говорит он, указывая на два свободных стула. У меня готов благоразумный и очень логичный ответ: почему я должен менять свое привычное место? Но что-то заставляет меня согласиться. Пусть это произойдет. Посмотрим, к чему он готов, насколько далеко он зайдет." В конце концов, что ты потеряешь? - говорю я себе. - С тобой такого раньше никогда не случалось - чтобы кто-то открыто признавал тебя своим любовником - вряд ли это так уж ужасно. Опыт тебя не убьет".

Но я знаю, это может быть ужасно, и мне есть что терять. Потому что границы контроля так призрачны. Ты не замечаешь, как он ускользает у тебя из-под носа, пока не становится поздно, и ты уже ничего не можешь изменить, потому что передал власть над ситуацией и над собой кому-то другому. Кому-то, кто может использовать это против тебя. Может, и сделает это.

Я так пристально гляжу в свою пустую тарелку, что ее контуры начинают размываться. Неожиданно на нее приземляется большая порция овсянки. Я подпрыгиваю и с ужасом смотрю на нее.

- Хочешь меда к каше, Северус? - мило осведомляется Люпин.

Ублюдок.

Я свирепо смотрю на него, пока неаппетитная масса в моей тарелке становится еще более неаппетитной, расплываясь в золотом озере меда. Люпин сосредоточенно берет ложку и вкладывает ее в мою руку.

Его пальцы тонкие и прохладные, и, несмотря на теплое утро, от этого глупого прикосновения мое тело неожиданно сотрясает дрожь. Я ненавижу себя за это, за такую уязвимость - и я не могу отвести взгляд от его руки, с выступающими суставами и розоватыми, обкусанными ногтями - не замечал, что он грызет ногти - он удерживает мою руку дольше, чем это необходимо, - и я хочу, чтобы это никогда не прекращалось...

- Вот так. А теперь ешь. - Он отпускает мою руку и выпрямляется.

Итак, вот оно. Заявление. Публичная декларация. Чтобы он об этом ни думал. Я твердо решаю не смотреть, заметил ли кто-нибудь, что произошло. Но моя решимость длится недолго, и я оглядываюсь, с трудом пытаясь изобразить привычный отталкивающий взгляд.

Флитвик и Спраут увлеченно беседуют, Хагрид усердно закидывает в еду себе в глотку, а вот у Альбуса такое восторженно-отстраненное выражение лица, что я не сомневаюсь, он все понял. Минерва застыла с поднесенной ко рту салфеткой и пораженно смотрит на нас.

Чудесно... чудесно, чудесно, чудесно, не правда ли? Мне вдруг становится очень плохо. Она думает... она думает, что я пристаю к ее гриффиндорцу, использую его в то время, когда Люпин так уязвим из-за потери друга, и разрушаю его будущее с этой назойливой девчонкой-метаморфом.

Я не могу этого вынести. Бросив ложку, срываюсь с места, пробормотав "Спасибо, это было восхитительно", и быстро направляюсь к выходу. Хорошо, что я ничего не ел, иначе меня, наверное, вырвало бы.

- Северус? - Люпин окликает меня. Раздается звук отодвигаемого стула и торопливые шаги. Но я иду быстрее и не собираюсь останавливаться.

Испуганный домовой эльф еле уворачивается у меня с дороги, и я раздраженно шиплю на нее. Она взвизгивает, и ее уши дрожат от страха. Я заворачиваю за угол, и шаги Люпина замедляются.

- Ремус?

Это голос МакГонагалл. Я чертыхаюсь про себя. Старая заботливая карга! Странно, как твой бывший учитель может заставить тебя чувствовать себя школьником, даже если тебе тридцать семь и ты ее коллега. Она, наверное, все еще чувствует себя в ответе за своих бывших студентов. Что ж, в любом случае, я никогда не был ее студентом.

Я знаю, что мне надо уйти - как я и собирался - уйти и не опускаться до подслушивания. Тем более, до выслушивания того, какая я неподходящая пара для ее драгоценного Ремуса.

- Да, профессор МакГонагалл? - говорит он.

Я прирос к полу. Любопытство сгубило кошку, но кого это волнует?

- Ремус, - повторяет она, немного запыхавшись, и неожиданно я понимаю, что ее голос полон сдерживаемой ярости. - Я не знаю, что за игру ты ведешь, но я этого не потерплю!

Хмм. Понятия не имею, о чем она говорит, - и, судя по невнятному бормотанию Люпина, он тоже.

- Я от тебя этого не ожидала, Ремус. Я знаю, ваша компания иногда заходила слишком далеко, но я всегда считала тебя добрым и сострадательным мальчиком. Это такое разочарование - узнать, что ты способен жестоко эксплуатировать чувства других людей!

Прекрасно, теперь Люпин получит нагоняй за пренебрежительное отношение к Тонкс. По крайней мере, достанется ему, а не мне.

- Профессор... - начинает он.

- Что ты думаешь, ты делал за столом? Это значит то, что я думаю?

Едва различимое "да" - и начинается:

- Не знаю, что ты задумал, Ремус, но я давно знаю Северуса и не позволю тебе играть его чувствами! Он заслуживает лучшего, чем быть запасным вариантом, или получать лишь часть твоего внимания. Да, он выглядит бесстрастным и холодным, но ты только представь, как его могут ранить твои игры!

О Мерлин! Хуже быть не может. Я не переживу этого. Минерва МакГонагалл защищает мое ранимое сердце от Люпина.

- Это нечестно и по отношению к Тонкс, и по отношению к Северусу, и я хочу, чтобы ты как следует все обдумал. - Ее голос не допускает никаких возражений. - Честность - лучшая политика, и я хочу снова гордиться тобой, Ремус. Я хочу, чтобы ты сам мог собой гордиться.

Интересно, все учителя постоянно разговаривают так, будто они в классе? Надеюсь, я - нет.

И хоть я и понимаю, что мне лучше не знать, я все же хочу услышать, что скажет Люпин.

- Это не то, что вы думаете, профессор, - говорит он. Мерлин, дай мне сил пережить это, пережить это унижение. Как я мог быть таким глупым, глупым, доверчивым идиотом. - Я знаю, что должен поговорить с Тонкс. Просто все произошло так неожиданно. Я не хотел причинить ей боль. Я постараюсь ей все объяснить...

Я чувствую головокружение. Значит, он правда имел это в виду? Но что, если я неправильно истолковал его слова?

- Ремус, - мягко говорит Минерва. - Ты хочешь сказать, ты и Северус...

Нет! Пожалуйста! Никаких "пара" или "вместе"!

Я слышу, как Люпин тяжело вздыхает; он всегда очень красноречиво вздыхает. А затем он бормочет почти неразборчиво:

- Янезнаюномыпытаемся...

Немая сцена. Северус падает в обморок. Занавес опускается.

Я смотрю на свой календарь. Огромные красные буквы кричат: "Пора варить Волчье зелье! Укроти волка!", но это больше не кажется мне таким уж смешным. Впрочем, я рад, что мне есть, чем заняться. Я иду в лабораторию, зажигаю огонь и начинаю подбирать ингредиенты. Это привычное занятие помогает мне успокоиться и прогнать ненужные мысли.

Я перехожу к второму этапу зельеварения, когда раздается стук в дверь. Еще три капли масла лотоса - и я иду открывать.

Как я и думал, это Люпин - он выглядит уставшим и расстроенным. Его глаза принимают тот больной, отсутствующий вид, который всегда вызывал у меня желание ударить его, и в то же время обнять его и не позволять никому больше притронуться к нему.

Он втягивает воздух и вымученно улыбается.

- Знакомый запах... как же я его люблю.

- Тебе не нужно его любить, достаточно лишь помнить о нем, - назидательно говорю я.

Он смотрит на меня, прищурив глаза, и печально качает головой.

- Ну и зануда же ты, Северус.

- Извини, что я не такой шутник, какими были твои друзья.

Невероятно! Ты можешь поставить рекорд, Северус, в-том-как-закончить-беседу-ссорой-в-кратчайший-срок. Люпин смотрит на меня так, словно у меня выросла вторая голова, затем я вовремя вспоминаю о Волчьем зелье и показываю жестами, что мне нужно поторопиться, иначе оно убежит. Я оставляю его в дверях, так, что он может уйти, и мне не придется этого видеть.

Я возвращаюсь к приготовлению зелья и слышу, как дверь захлопывается. И тут же слышу приближающиеся шаги.

- Ты не против, если я здесь побуду? - спрашивает Люпин.

- Нет, - коротко отвечаю я, искоса поглядывая, как он устраивается на мягком стуле у стены. В течение нескольких минут тишину нарушает лишь мирное бульканье зелья в котле и мерный стук ножа, нарезающего ингредиенты.

- Знаешь... - говорит Люпин.

- Да?

- Я поговорил с Тонкс.

Я хочу спросить, зачем мне это знать, но не спрашиваю. На самом деле, я догадался об этом, когда увидел его таким подавленным. И я хочу знать, потому что, если он это сделал...

Это странно, что его дела могут касаться и меня тоже. Я так привык быть один, что у меня просто не укладывается в голове, как это возможно - не быть одному.

Ох, Северус... не обманывай себя. Ты один. День, когда ты поверишь Ремусу Люпину, станет днем твоей гибели. Он лжец и по большей части даже не замечает этого. Как тогда в Визжащей Хижине, когда он рассказывал все эти вещи Поттеру и компании. Он - оборотень, скрывающийся всю свою жизнь, притворство стало его второй натурой.

Думаешь, он был бы здесь, если бы Сириус Блэк остался в живых?

Эта мысль так невыносима, что какое-то время я больше ни о чем не могу думать. Я просто стою и смотрю на нож в руке.

Он привык жить в стае. Теперь, когда его стаи больше нет, он ищет кого-то вместо них. Так случилось, что это ты.

Но он... "говорил с Тонкс", как он сказал.

- И к чему привел этот "разговор"? - спрашиваю я, не глядя на него.

Черт, я начинаю говорить, как ревнивая женщина. Я ненавижу себя.

- К чему привел? - повторяет он немного озадаченно. - Я не знаю. Она сказала: "Вряд ли я могу тебя остановить".

Нужно будет запомнить, никогда не знал, как реагировать на подобные сообщения, начинающиеся с "Дорогой Северус...", впрочем, я их никогда и не получал. Люпину представится возможность быть первым.

- Я чувствую себя полным ублюдком, - признается он.

- Новое чувство для тебя?

- Пожалуй, да. - Он недовольно морщится, но тут же усмехается, и каким-то образом это разряжает обстановку. - Но она на самом деле может найти кого-нибудь лучше, чем я, так что, может, это и к лучшему...

А я не могу найти никого лучше, чем ты, думаю я, глядя на него. И я на это согласен.

"Я согласен на это", - повторяю я, глядя, как кипит на медленном огне зелье, а Люпин устраивается на стуле с ногами, подтянув их к груди. Он смотрит, как я работаю, положив голову на ладони. Никогда не мог представить, что взрослый человек может занимать так мало места, но Люпин полон сюрпризов. Вскоре его веки тяжелеют, он сонно моргает и в следующий раз, когда я бросаю на него взгляд, он уже дремлет.

Я смотрю на него, и у меня перехватывает дыхание, а мое сердце будто сжимают железные обручи. Его ресницы неравномерно окрашены: темно-коричневые у основания и светлые, почти золотые, на кончиках, и седая прядь падает ему на глаза. Он хмурит брови и неосознанно шевелит рукой, будто пытаясь убрать ее.

Что же делать? Я испуган, почти в панике, и снова говорю себе, что я не должен забывать: это ничего не значит. Я ничему не должен верить. Нет ничего постоянного. Люпин просто не любит быть в одиночестве, а я - единственное звено, связывающее его с прошлым. Но это не делает его моим. Вовсе нет.

Я аккуратно, стараясь не шуметь, кладу черпак на стол и подхожу к стулу. Люпин не слышит; его глаза двигаются под веками во сне. Я протягиваю руку и убираю прядь волос с его лица.

Вот. Я сделал это. Коснулся его - и он ничего не знает об этом. Звучит забавно, учитывая, сколько мы касались друг друга по ночам. Но все же, в этом жесте есть что-то, заставляющее меня чувствовать себя смелым и безрассудным, как будто я ступил на тонкий лед над глубоким омутом.

В следующий миг острая боль, идущая от Метки, охватывает всю руку.

Я сжимаю ее, пытаясь унять боль, и от этого резкого движения Люпин просыпается и моргает. Я вижу, как его взгляд мгновенно становится серьезным. Он встает.

- Тебе надо идти.

- Да.

Уймись, чертова штука, я понял - я иду.

Я с удивлением вижу в его глазах странное, тревожное выражение, как будто его что-то беспокоит. Как будто он думает, сказать это или нет.

- На этой стадии зелье не требует моего внимания, - объясняю я. - Можешь остаться или уйти - как пожелаешь.

- Хорошо.

- В чем дело, Люпин? Ты знал, кто я такой - я не вчера стал Упивающимся Смертью, и все еще продолжаю играть эту роль, так что перестань на меня пялиться.

Он окидывает меня быстрым взглядом. Я презрительно поджимаю губы.

- Ради Мерлина! Если до тебя только что дошло, с кем ты встречаешься, то разумеется...

- Просто вернись, - быстро говорит он. - Просто вернись.

- Конечно, я вернусь... - начинаю я - и тут до меня доходит. Он... он что, волнуется?

Сегодня на повестке дня Люциус Малфой и как вытащить его из Азкабана, учитывая то, что сукин сын отказывается бежать. Организовать побег было бы сравнительно просто, ведь половина Дементоров под "нашим" контролем. Но нет, он не хочет быть беглецом, он хочет, чтобы его оправдали. А значит, придется действовать с помощью взяток и шантажа.

Пожалуй, я бы испытывал уважение к Люциусу, потому что оставаться в Азкабане, даже сейчас, когда там не так плохо, как раньше, требует известного мужества. Если бы это не означало, что Темный Лорд становится беспокойным и раздражительным, а это никогда не приводит к добру.

По крайней мере, на этот раз я остался невредим, возможно потому, что Нарцисса Малфой (с ног до головы в черном, что, вероятно, указывает на то, каким горем для нее является заключение мужа) берет меня под руку и выводит из зала. Темный Лорд снисходителен к ней, без сомнения, из сострадания к ее потере.

- Северус, я так рада тебя видеть. Драко передает тебе привет - мы только что получили результаты его С.О.В.ы - уверена, с такими оценками он на первом месте?

Мерлин, помоги мне! Я не могу сказать, что не помню, но сообщить ей правду будет не лучше.

- Среди слизеринцев - да.

- Что ты имеешь в виду, среди слизеринцев?

Вот теперь она прицепилась как пиявка и так просто не отпустит.

- Он второй в общем списке.

- А кто же первый? - Ее глаза угрожающе прищуриваются. - Кто-нибудь из Равенкло?

- Вообще-то из Гриффиндора. Гермиона Грейнджер.

- Эта магглокровка? Как такое возможно?

Как? О Боже, она ведь не глупа, да? Почему я должен объяснять ей? Что это возможно... вероятно потому, что Грейнджер умна и трудолюбива - а Драко следует меньше внимания уделять своим амбициям, и больше - своей учебе.

- Ты мог завалить ее на зельях, - говорит Нарцисса с очаровательной изобретательностью. - И она не была бы первой.

- Не я проверяю С.О.В.ы. Это делает комиссия из Министерства.

- О, ну все равно! Ты мог дать ей испорченные ингредиенты или еще что-нибудь.

Пожалуйста, можно я лучше получу Круцио от нашего Лорда? От Нарциссы у меня начинается дикая головная боль.

- Что ж, - говорит она под конец, - надеюсь, к тому времени, когда Драко будет сдавать П.А.У.К., в Хогвартсе вообще не останется магглокровок.

Чудесно, как хочешь. Но как только я начинаю надеяться, что беседа окончена, она еще сильнее вцепляется мне в руку и произносит медовым голоском:

- Кстати, тебя ведь можно поздравить, да, Северус? Желаю тебе удачи в твоем новом увлечении.

Мне с трудом удается заставить себя не отшатнуться. Я дышу очень тихо, даже мое сердце, кажется, бьется реже. Через пару мгновений я собираюсь с силами.

- Спасибо за заботу, Нарцисса.

- Странно, почему ты выбрал оборотня? Что скажет на это наш Лорд?

Как... как, черт ее задери, она узнала? Я уверен, что даже в Хогвартсе не все знают. Только сегодня это стало более-менее явным.

Неужели в Хогвартсе есть шпион? Другой шпион, кроме меня?

Я мысленно откладываю информацию для дальнейшего изучения и холодно смотрю на Нарциссу.

- С чего бы нашему Лорду интересоваться моими любовниками? Я не собираюсь жениться на Люпине и заводить с ним детей.

- Ты безнравственен, Северус, - смеется она.

Из ее уст это звучит почти как комплимент. Я вспоминаю, какой она была в школе. Длинные золотые локоны, уложенные в безупречную прическу, маленькая ручка в белой перчатке лежит на руке Люциуса, как сейчас на моей. Они оба были пугающе совершенны, когда начали встречаться на седьмом курсе: ослепительно великолепны, как принц и принцесса. Или мне так казалось, когда мне было двенадцать.

В то время я бы сделал для Люциуса все, что угодно, все, что бы он ни пожелал - просто ради его одобрительного похлопывания по плечу.

Позже сияние померкло, но иногда мне все еще бывает жаль, что я не могу смотреть на Люциуса с прежним восхищением. Возможно, лучше если бы он остался в Азкабане, и нам больше не пришлось бы видеться друг с другом.

- Он хорош в постели? - спрашивает она.

- О да, - усмехаюсь я. - Я бы не согласился на что-то меньшее.

Наконец я могу уйти. В Хогвартсе я прежде всего отправляюсь к Альбусу и рассказываю о беседе с Нарциссой. Я чувствую, как горят мои щеки, когда я передаю ее точные слова, но к счастью, Альбус воспринимает это спокойно. Уже поздно, и у меня нет желания отвечать на вопросы обо мне и Люпине.

- Шпион, - повторяет он, покачивая головой, и мне остается лишь догадываться, что это значит. Возможно, он знал об этом. Или напротив, он озадачен. Или что-нибудь еще. - Хорошо, Северус, ты можешь идти.

Я спускаюсь к себе и тихо произношу:

- Перья гриффона.

- Так вот какой новый пароль.

Дверь в комнату Люпина приоткрыта, и я вижу его в проеме. Он стоит, прислонившись в косяку, удивительно расслабленный.

- Я почувствовал твой запах, когда ты пришел, - говорит он. - Надеялся, что ты не задержишься у Альбуса надолго.

Почему?.. Я не хочу походить на попугая, все время повторяя одно и то же, но я не могу сказать ничего другого, поэтому решаю не говорить вообще ничего и просто продолжаю стоять на пороге своей комнаты.

- Ты сменил пароль и я не мог войти, поэтому мне пришлось ждать, чтобы не пропустить момент, когда ты придешь.

Он словно ходит по кругу, объясняя свои действия. Меня же как будто парализовало: я не могу двигаться, не могу говорить. Он выходит в коридор и приближается ко мне.

- Можно войти?

Сглотнув, я киваю и замираю, когда он подходит ближе и протискивается мимо меня в комнату. Его тело такое горячее под этой тонкой летней одеждой, но я все еще чувствую себя так, будто упал в ледяную прорубь. И кажется невозможным оттаять и зайти в комнату.

- Северус?

Нет, не произноси мое имя таким голосом, как будто тебе не все равно. Потому что это не так. Я не хочу испытывать боль потом, когда это выяснится, а это случится, я знаю. Обаятельному, остроумному, приветливому Ремусу Люпину были небезразличны только три человека во всем мире - двое из них умерли, а третий оказался предателем - и я не из их числа, и никогда не был.

Мне уже больно.

Я качаю головой и вхожу вслед за ним. Когда дверь закрывается, отрезая свет из коридора, я понимаю, что мы оказались почти в полной темноте.

- Люмос... - начинаю я, и вдруг ладонь накрывает моой рот, разрушая заклинание, оставляя темноту нетронутой. Тонкие, прохладные пальцы исчезают с моих губ, и другая рука осторожно прикасается к моему лицу, скользя по щеке кончиками пальцев.

Я невольно вздрагиваю, когда легкое прикосновение отзывается во всем теле, - и его рука обнимает меня за талию, поддерживая. Она теплая, тонкая, сильная, а тело, что прижимается ко мне - горячее, твердое, дурманящее. Как могут его руки быть такими холодными, а его тело - таким горячим? Я не могу сообразить, но если честно, я сейчас не в лучшей форме.

- Северус, - мягкий голос возле моего уха. Он снова прикасается к моему лицу, моему носу, моим волосам. - Ты устал?

Дурацкий вопрос, если вдуматься, - но почему-то он таким не кажется. Я спрашиваю себя, чувствует ли он, что я слегка подаюсь навстречу его пальцам, пытаясь поймать их прикосновение. Надеюсь, что нет.

- Нет. А ты?

Мы никогда не обсуждали нашу готовность. Всегда использовали невербальные способы. Но теперь нам приходится, и мы нашли этот путь.

- Я тоже, - говорит он.

И затем что-то теплое и влажное касается моего рта - о, Мерлин, это его губы, - и он целует меня, проводя языком по моим губам, раздвигая их, позволяя своему языку скользнуть внутрь. Я не могу дышать - не могу поверить, что это происходит, что это может быть так... так... На его губах вкус кофе с молоком и орехов, и я целую его как сумасшедший, и я надеюсь, он не хочет останавливаться, потому что я не отпущу его.

Его вьющиеся волосы немного спутаны, и я пропускаю их сквозь пальцы - они такие мягкие - и его скулы такие твердые, а кожа горячая. Он прижимает меня крепче, и я не могу выразить, как я рад, потому что теперь я знаю, что он хочет этого, что это не я удерживаю его силой. Он обнимает меня, прижимается своим возбужденным членом к моему. Я слышу, как он стонет, и это значит, что мне тоже можно не стыдиться своих стонов.

- Люпин... - выдыхаю я, когда наши губы отрываются друг от друга. - Пожалуйста.

Я сам не знаю, о чем прошу, но он, кажется, понимает. Он берет меня за руку и ведет за собой. Вероятно, он неплохо видит в темноте, и мы умудряемся добраться до кровати, почти не натыкаясь на мебель. Его руки расстегивают мой воротник, оторвав несколько пуговиц - впрочем, какая разница? Горячие пальцы сражаются с моей рубашкой, и наконец распахивают ее, он наклоняется, и его рот накрывает мой сосок.

Черт... черт, черт, черт... Забыв о достоинстве, я издаю громкий стон - но к черту достоинство. Кажется, я отключился на мгновение, потому что в следующий момент я уже лежу на спине в постели, и Люпин склоняется надо мной, его губы вытворяют эту болезненную, мучительно-божественную пытку с моими сосками, с одним и с другим - и я думаю, что закричу, если он не остановится... пожалуйста, пожалуйста, не останавливайся...

И он не останавливается, а я вскрикиваю, и впиваюсь зубами в свою ладонь, чтобы заглушить крик, хотя мое тело выгибается дугой навстречу его прикосновениям. Он поднимает глаза, - и отводит мою руку в сторону.

- Все равно никто не услышит... - говорит он хриплым голосом.

И это значит, что я могу кричать, как мартовская кошка? Что ж, это именно то, что мне хочется сделать. Мои глаза уже немного привыкли к темноте, и теперь я могу видеть, как его глаза мерцают за длинными ресницами. Он снова целует меня в губы, - один короткий поцелуй - и затем его зубы опять смыкаются на моем соске.

Мерлин, я хочу, чтобы он никогда не останавливался. Как мог я жить без этого... как я смогу без этого жить? Его член упирается в мою ногу, а потом он пробирается под одеждой к моему паху - и в голове у меня взрывается фейерверк. Кажется, весь мой мир заключен в его ладони на моем члене и его губах на моих сосках.

А потом он останавливается и передвигается ниже, и не успеваю я подумать, что это значит, как он берет мой член в рот.

Мерлин всемогущий! Разве человек может испытывать такое блаженство? Или я умираю? Мне кажется, я кончаю почти сразу же, как только оказываюсь у него во рту, но оргазм длится и длится, и, наконец я чувствую, как все во мне переворачивается. Я постанываю, и извиваюсь, и дрожу, и продолжаю кончать, - и только когда я, опустошенный, обессилено падаю на кровать, я чувствую, что Люпин все еще облизывает головку моего члена.

Черт. Я кончил ему в рот. Я... что ж, для меня это впервые. Впрочем, ему не стоит об этом знать. Не то, чтобы я мог об этом забыть..

Он выпускает мой член изо рта, и я ощущаю приятную прохладу от высыхающей слюны. Он все еще лениво облизывает головку, и я напрягаюсь. Неужели ему это нравится? Он ведет себя так, будто ему нравится, но... я не знаю, мы никогда не делали ничего подобного раньше, и я не уверен. Что если для него это было так ужасно, что я буду не в состоянии это компенсировать?

- Люпин? - я осторожно протягиваю руку и дотрагиваюсь до его головы. Он слегка трется о мою ладонь. - Что ты хочешь, чтобы я сделал?

- Не зови меня по фамилии, - говорит он. - По крайней мере, не в постели.

- Замечательно. - Я не позволяю себя отвлечь. - Я имею в виду... в ответ.

- Хмм... как насчет фистинга? - И прежде чем я успеваю ответить, добавляет. - Ты иногда такой ребенок, Северус.

Он поднимается выше и вытягивается на животе рядом со мной, частично улегшись мне на грудь. Я с огорчением замечаю, что он все еще одет. Как и я - за исключением определенных мест. Люпин приподнимается, опираясь на руки по обе стороны от моей головы и прижимается губами к моему рту.

У его поцелуя немного горький и солоноватый привкус, и неожиданно я отчетливо понимаю, что именно я хочу с ним сделать. Я хочу взять его член в рот, хочу, чтобы он вцепился в простыню, извиваясь и дрожа. Хочу, чтобы его сперма наполнила мой рот.

- Ремус, - говорю я, осторожно касаясь его лица.

Он лежит неподвижно, позволяя моей руке коснуться его, но я чувствую, как его тело, прижавшееся ко мне, сотрясает еле уловимая дрожь. Я чувствую бедром его горячий и твердый член. Какое-то время я смотрю на него и думаю, что буду помнить это бледное лицо, виднеющееся в полумраке, линию скул под моими пальцами, мягкую прядь волос, которая падает на мою руку, лучше, чем всю мою жизнь до сегодняшнего дня.

Я даже не знал, что это может быть так; я не был готов. Да и как бы я мог быть... все было намного проще, когда он был просто Ремусом Люпином, которого я ненавидел, чужим, посторонним человеком. Я знаю, что уже никогда не будет как прежде. Все изменилось - и это меня не радует - но я не могу ничего с этим поделать. Это словно принятие Темной метки - когда она у тебя на руке, уже нельзя ничего переиграть. Я не могу повернуть вспять то, что происходит сейчас.

Я спрашиваю себя, знает ли Люпин, что он со мной сделал.

- Что? - спрашивает он и слегка поворачивает голову, касаясь губами моей ладони. Я переворачиваюсь так, чтобы оказаться сверху, и целую его, и он начинает издавать эти забавные жалобные стоны, которые отзываются у меня во всем теле, заставляя сердце замирать от восторга.

Он с готовностью раздвигает ноги, когда я берусь за молнию его брюк, и вот наконец я держу его горячий и гладкий член в руке, и он слегка подрагивает. Я столько раз держал его в руках, сжимал его, проводил по нему ладонью - но я не помню, чтобы он так... восхищал меня. Я наклоняю голову и горячая, округлая головка оказывается возле моих губ. Она покрыта горьковатой на вкус жидкостью, и я заглатываю, так глубоко, как только могу. Он поднимает навстречу бедра, и ловит ртом воздух, и да, - его кулаки отчаянно сжимают простыни.

- Да, - выдыхает он. - О да, пожалуйста...

И сделав несколько движений я чувствую, как поток жидкости хлынул мне в рот, она густая, и горьковатая, и горячая, и я глотаю ее, и вкус кажется мне странно приятным... но удивительнее всего то, что происходит с Люпином. Он привстает в постели, его веки трепещут и он застывает, словно пораженный судорогой. Затем он падает на спину и жалобно стонет, задыхаясь.

Волосы у него на лобке каштановые и кудрявые - того же цвета, что и самые темные пряди на голове. Я осторожно перебираю их пальцами, пока его член становится мягким.

- Северус. - Он тянет меня наверх и слегка обнимает. - Честно говоря, я не думаю, что в состоянии сам раздеться. Ты знаешь какое-нибудь заклинание?

- Только если ты не хочешь больше увидеть свою одежду.

- Ладно, - бормочет он и утыкается лицом мне в шеею.

Через секунду он уже спит. Я решаю побыть с ним недолго, потом встать, раздеть его, но самому не ложиться, так как день уже почти начался.

Это весьма неразумно, потому что как только я закрываю глаза, реальность начинает ускользать от меня, и я с трудом понимаю, что вряд ли смогу сделать все эти нужные, полезные вещи. И меня это совершенно не волнует.

Он присутствует почти при всем процессе приготовления Волчьего зелья, и когда он наконец берет кубок, у него хватает вежливости выпить не поморщившись.

- Кажется, я начинаю привыкать к этому вкусу.

- Рад это слышать. В таком случае, ты, возможно, перестанешь ныть по этому поводу.

- Я не ною! - он с оскорбленным видом выпрямляется, а затем фыркает. Я прикусываю губу, чтобы не думать о том, как заразителен его смех, как я хочу слышать его снова и снова.

Мы проводим почти каждую ночь в моей постели; кажется, я недооценивал свои возможности. Все эти годы, я считал секс приятным, но малозначащим времяпрепровождением. Снова ошибался, Северус, как всегда.

Наши руки переплетаются в темноте, и его горячий жадный рот накрывает мой, его зубы не слишком нежно прикусывают мою нижнюю губу. Это неожиданно приятно - чувствовать, что она всегда немного припухшая, дотрагиваться до нее языком в течение дня и вспоминать требовательные, обжигающие поцелуи Люпина. Разве мог я когда-нибудь представить себе, что буду находить нечто соблазнительное в том, чтобы иметь на себе его отметки?

Откатившись друг от друга, мы лежим рядом, я слушаю, как выравнивается его дыхание, и иногда мы разговариваем. Удивительно, как много можно сказать в темноте.

Днем он также торчит в моих комнатах или в лаборатории. Я всегда думал, что это должно раздражать. Мне не нравится, когда мне мешают, а Люпин, - хоть и ведет себя тихо, - не из тех, кого можно игнорировать. Я не знаю, почему меня не раздражает его присутствие. По крайней мере, не слишком. Не настолько, чтобы я мог пожелать его ухода, вовсе нет.

Я неожиданно понимаю, что действительно не хочу, чтобы он уходил. Я не хочу расставаться с ним на эти три ночи в полнолуние. Это кажется несправедливым и будит во мне необъяснимую злость. Почему он должен уйти? Почему он не может остаться в моей постели, как всегда... даже если это "всегда" длилось всего лишь десять дней.

Близость полнолуния сказывается на Люпине. Он становится беспокойным, и выглядит нездоровым, с фиолетовыми тенями под глазами и тонкой жилкой, пульсирующей на виске. Это особенно заметно в его глазах - больных, усталых, страдающих глазах обреченного.

Когда я вижу в его глазах это выражение, мне хочется изгнать его поцелуями, но это невозможно. И тогда у меня появляется желание что-нибудь ударить, садануть кулаком по стене, но и это не поможет. Меня бесит, что я ничего не могу сделать. Что ж, по крайней мере, с Волчьим зельем он не повредит себе. Не прибавится новых шрамов к тем, что уже покрывают его тело.

Он выпивает последнюю порцию и кивает мне.

- Увидимся утром, Северус.

Я чувствую, как мое сердце начинает бешено биться в груди. Мне кажется, я знаю, что я должен сделать. Блэк, и Поттер, и Петтигрю были с ним в это время. Блэк был с ним в прошлом году. А я...

Я не могу. Просто не могу.

Я думаю, Люпин и не ждет этого от меня, ему это просто не приходит в голову, в то время как я борюсь со слепым страхом, охватившим меня.

Я не могу. Я видел его в этом облике, двадцать лет назад... но это был не он... а если я увижу его сейчас, я не смогу думать, что это был не он. Если поразмыслить как следует, отрицать эту его часть примерно то же самое, что отрицать, что у меня есть Темная метка.

Но я не могу остаться с ним.

Пусть так, я не гриффиндолрец. Я покину Люпина в эти ночи.

- Увидимся, - тихо отвечаю я, и дверь за ним закрываается.

И словно по команде, метка начинает жечь и пульсировать, и я думаю, что вот оно - меня лишили права выбора, - но это слабое оправдание, потому что знаю - я сделал выбор раньше. Я выхожу за пределы Хогвартса и аппарирую.

Вернувшись через несколько часов, я словно на автопилоте поднимаюсь к Альбусу в кабинет. Я всегда иду к нему с докладом сразу же после возвращения, неважно в котором часу, и это настолько вошло у меня в привычку, что я могу делать это, даже если мое тело кажется неподвластным разуму.

Директор, в своей ослепительно алой мантии, расшитой улыбающимися лунами, заставляет мне сесть и взять чашку чая. Я делаю глоток, едва не поперхнувшись, и морщусь, потому что горячая жидкость обжигает небо. Но, в конце концов, это помогает мне прийти в себя.

- Каркаров мертв.

Альбус продолжает внимательно и терпеливо смотреть на меня, и я начинаю рассказывать. Объясняю ему, что причиной сегодняшнего собрания была демонстрация нам мертвого тела беглеца.

Он уже мертв, и мы толпимся вокруг него: к счастью, Темный Лорд не потребовал от нас участия в казни. На бледном лице Каркарова застыла уродливая гримаса агонии. Я перевожу взгляд на его тело.

- Знаешь, что его убило, Северус? - словно между прочим интересуется Темный Лорд. Я сглатываю и киваю. Голос возвращается ко мне лишь через несколько секунд.

- Инкумболис.

Зелье, вызывающее рост органов. Оно может быть направлено на любой орган, заставляя его увеличиваться в размерах, одновременно укрепляя верхние слои клеток.

Печень и легкие Каркарова выпирают из его тела, вперемешку со сломанными ребрами, порванной в клочья кожей и мышцами - словно ему пересадили внутренности гиганта. Слышно, как чуть поодаль какую-то Упивающуюся смертью выворачивает наизнанку.

- Спасибо за зелье, Северус, - говорит Темный Лорд. - Да, это одно из тех, что ты сделал пятнадцать лет назад. Разве не приятно видеть, что некоторые вещи никогда не теряют своих свойств?

Я снова смотрю на Каркарова. Он всегда был в теле, но теперь его лицо выглядит похудевшим, щеки впали, как будто он голодал. Его ногти длинные и грязные. Похоже, что прежде, чем убить, его какое-то время держали в плену.

Я не знал об этом. Темный Лорд не мог сделать это один, кто-то помогал ему. Кто теперь его доверенные слуги?

И чего еще я не знаю?

- Игорь думал, что может убежать от меня, - нравоучительно продолжает Темный Лорд. - Он думал, что сможет спрятаться, и я забуду про его проступок. Но я ничего не забываю. Ни тех, кто предал меня, ни тех, кто мне верно служит. Нарцисса...

Он предлагает ей руку, которую она принимает, и начинает рассказывать ей что-то, возможно о Люциусе.

- Итак, - говорит Альбус. - существует круг Упивающихся, приближенный к Темному Лорду, - и ты не входишь в него, так, Северус?

По правде говоря, в какой-то степени я даже рад, что не вхожу в него - иначе мне, вероятно, пришлось бы участвовать в поимке и казни Каркарова. Но я тут же одергиваю себя. Не принадлежать к "ближнему кругу" значит приносить меньше информации, чем я мог бы.

- Хорошо, Северус, - устало говорит Альбус и проводит рукой по лицу. - Мы обсудим все это на собрании. А теперь, давай постараемся поспать, пока есть время.

Не думаю, что я смогу уснуть. Действие Инкумболиса действительно ужасно. А Каркаров... Он был исключительным мерзавцем, и даже не очень приятным в общении, но я помню, как мы провели пару недель в его поместье в России зимой 1979-го: я, Люциус, Розье и кто-то еще, Эйвери, кажется. Было чертовски холодно и никто ничего не подстрелил на охоте, кроме самого Каркарова. И он так гордился этим, все хвастался своими трофеями, показывая их снова и снова... словно дрессированный медведь, выпрашивающий угощение... И эта его привычка рассказывать пошлые анекдоты, когда выпьет - и чем больше он пил, тем более пошлые шутки рассказывал... но иногда среди них попадались смешные...

Я помню его испуганный, неверящий взгляд, когда он показывал мне свою горящую метку - словно просил разуверить его.

Странно, мне он даже не нравился. Но теперь я ощущаю потерю. Я чувствую... как будто у нас было что-то общее, может быть, даже больше, чем с теми, кто сидит рядом со мной на собраниях Ордена. Он был частью моего прошлого, - как Люциус, как Эван Розье - и я чувствую, словно от него отрывают по куску с каждой смертью.

Он мне даже не нравился... Я неожиданно задумываюсь, в первый раз за все это время, каково должно было быть Люпину, когда умерли его друзья.

Люпин. Этой ночью ему тоже не придется спать.

Я спускаюсь в подземелья, прохожу мимо своей двери и подхожу к комнате Люпина. За дверью темно и тихо, Заглушающие чары, без сомнения. Я никогда не слышал ни звука из его комнат во время превращений.

Я поднимаю руку, но понимаю, что это глупо, и не стучу. Вместо этого я опускаюсь на пол и прислоняюсь спиной к двери. Где-то за ней, хоть я и не могу его слышать, лежит Люпин, заключенный в теле волка, и ждет, пока закончится ночь. Каменный пол подо мной ледяной, даже летом, но это кажется неважным. Пожалуй, даже приятным. Я опускаю голову на скрещенные руки и жду.

Я не знаю, как долго я так сижу: по освещению коридора невозможно определить время суток. Но неожиданно, я слышу за спиной мягкий щелчок открывающейся двери. Я неловко встаю и гляжу на дверь. Я плохо соображаю, мои мозги напоминают желе. Инстинктивный страх пронизывает меня до костей, но я все равно знаю, что войду, несмотря ни на что. Я хочу войти, разве не для этого я провел здесь ночь?

Я толкаю дверь, и она медленно открывается. В комнате Люпина царит полумрак, и я щурюсь, стараясь различить что-нибудь в тусклом свете. Он лежит поперек кровати, поверх одеяла, похожий на кузнечика с вытянутыми длинными ногами, и руками, прижатыми к груди. С видимым усилием он приподнимает голову, но тут же роняет ее обратно. Затем он моргает и на его губах появляется слабая улыбка.

- Я чувствовал, что ты тут сидишь, - говорит он, и палочка выскальзывает из его руки.

Я прохожу к кровати, вытягиваю из-под него одеяло и укрываю его. А потом, поразмыслив секунду, тоже проскальзываю под одеяло. Люпин прижимается ко мне, неразборчиво шепчет: "Угу, холодно", и тут же засыпает.

Его руки и плечи покрыты липким потом, волосы тоже влажные, и я прижимаюсь губами к его голове. Он в моих руках - худой, измученный, уставший. Во сне он пытается прижаться ко мне еще крепче, и в этом есть что-то такое доверчивое, что сокрушает все мои барьеры и бьет прямо в сердце.

Он не мой и никогда им не будет, - но в такие минуты я хочу сделать все, чтобы защитить его... и в какой-то мере, это делает его моим.

Я просыпаюсь от того, что его губы касаются моих. Не прижимаются, просто слегка касаются, еле ощутимо - снова и снова: поцелуи, похожие на прикосновение крыльев бабочки, скорее намек на поцелуй. Я думаю, он знает, что я уже не сплю - судя по сбившемуся дыханию - но я продолжаю притворяться, а он продолжает делать вид, что не замечает этого. Затем он легко дует на мои губы, я невольно улыбаюсь, и Люпин, сразу отбросив всю деликатность, набрасывается на меня, запускает пальцы мне в волосы и поднимает мне веки большими пальцами.

Я фыркаю, и он снова целует меня.

- Приятно видеть, что тебе стало лучше.

- Намного лучше, - соглашается он и прихватывает зубами мою нижнюю губу. Я обнимаю его руками за талию, и мы катимся по кровати, пока я не оказываюсь сверху.

Он выглядит бледным и взъерошенным, когда я смотрю на него сверху вниз, его волосы спутались, а вокруг рта пролегли глубокие морщины. Но его бедра настойчиво трутся о мои.

А затем с шумом оживает камин.

- Ремус?

Мы отскакиваем друг от друга, как студенты, застуканные в разгар любовной встречи, и глядим в серьезное лицо Альбуса. Судя по выражению его лица, он не шокирован и даже не удивлен.

- Извини, что побеспокоил, Ремус. Ты не поднимешься ко мне в кабинет? Есть срочное дело.

- Конечно, господин директор.

Он встает, накладывает на себя Очищающее заклинание и одевается. Его взгляд сосредоточен: Альбус не стал бы так говорить, если бы дело не было действительно серьезным.

Люпин наклоняется ко мне для довольно неуклюжего поцелуя.

- Надеюсь, я скоро вернусь.

- Хорошо. - Я вздыхаю. Мне не хочется, чтобы он уходил.

Он возвращается примерно через полчаса. Я уже у себя, просматриваю список зелий, которые нужны Помфри для больничного крыла. Я поднимаю голову, когда он заходит.

Его глаза покраснели и припухли, - и он выглядит, как будто... да, как будто он плакал. Я быстро встаю, онемев от удивления. Что-что, а самообладание у него всегда было такое, что даже я мог позавидовать, - он не позволяет ничему затронуть его столь глубоко.

Он смотрит на меня так, будто не совсем понимает, что делать. Потом неловко поднимает руку и машинально перебрасывает вперед несколько прядей, словно пытаясь спрятаться. Я хотел бы... хотел бы, чтобы я был другим, чтобы мог подойти к нему, обнять и спросить, что случилось - так, чтобы он ответил. Но вместо этого, я просто стою и смотрю на него. Волосы все больше закрывают его лицо.

- Ремус?

- Они нашли завещание Сириуса, - говорит он. - Оказалось, что он составил его. Этой зимой.

Его голос переходит во что-то отдаленно напоминающее смех, и от этого звука меня бросает в холод. Он продолжает, не глядя на меня:

- Он передал его своему поверенному в Гринготтсе, а тот связался с Альбусом, потому что не знал, где найти меня и... Он оставил все мне и Гарри... все... дом, деньги.

Я не знаю, что сказать. "Это замечательные новости" было бы чудовищно неуместно, даже если это на самом деле так, учитывая финансовое положение Люпина. Вряд ли ему было бы куда поехать, когда закончатся каникулы в Хогвартсе. Меня так и подмывает сказать: "Хоть раз в жизни Блэк сделал что-то полезное", и я прикусываю язык, чтобы удержаться.

- Он всегда говорил, что мне больше не нужно беспокоиться о том, куда пойти. Я думал, что он имел в виду, что всегда будет рад видеть меня в своем доме. Но почему он написал завещание? Он думал, что может умереть или еще что-нибудь? Нет, он не мог, я хочу сказать, он не хотел умирать, просто так случилось...

Он начинает запинаться, и это заставляет меня сделать то, что я никогда до этого не умел делать. Я подхожу и обнимаю его.

Мне это кажется ужасно жалким, и я боюсь, что Люпину это не понравится, но его руки хватаются за мою мантию и притягивают меня ближе. Он утыкается пылающим лбом в мое плечо и даже сквозь несколько слоев одежды я чувствую, какой он горячий.

- Почему он сделал это? - бормочет он. - Я так по нему скучаю... так скучаю... у нас было так мало времени.

Я напрягаюсь и ничего не могу с этим поделать - ненависть к Блэку слишком глубоко засела у меня в подсознании - но, к счастью, Люпин этого не замечает. Он хватается за меня и продолжает бормотать что-то так тихо, что я не могу разобрать, - вероятно, какую-то чепуху насчет Блэка.

Мерлин! Всего полтора часа назад все было так хорошо. А теперь Люпину плохо, а я чувствую себя ублюдком, пытаясь подавить ярость, вместо того, чтобы радоваться, что он наконец-то поправит свои дела. Это эгоистично с моей стороны, но мне хочется, чтобы Альбус никогда не появлялся в том камине.

Замечательно, ты был бы счастлив, Северус, если бы Люпин провел еще один год в нищете... просто чтобы все оставалось как прежде.

Но он ведь тоже несчастен, разве нет?

Через какое-то время он собирается с силами, выпрямляется и говорит вполне нормальным, лишь слегка глухим голосом:

- Конечно, мы не сможем использовать его собственность в открытую, пока Сириус все еще считается беглым преступником, и даже не признан мертвым. Но Альбус уже начал процесс, чтобы оправдать его имя посмертно... и он говорит, что раз есть завещание, мы с Гарри можем жить в этом доме.

Я киваю, все верно. Теперь, когда есть завещание, дом впустит их, раз они законные наследники. Я помню, какой был шум после смерти Блэка, когда дом заблокировал двери и не позволял никому войти, чтобы забрать гиппогрифа, Клювокрыла. Только Альбусу удалось это, и только однажды.

- Альбус сказал, что я должен пойти туда, - продолжает Люпин и его голос постепенно возвращается в норму. - Чтобы осмотреться. Может, ты пойдешь со мной?

- Нет! - тут же отвечаю я, в ужасе от подобной перспективы. Люпин качает головой.

- Я так и думал. Извини, что спросил.

Если бы только он сказал что-нибудь другое, чуть другим тоном, не так спокойно... Верно, он не ожидал, что я помогу ему в этом. Он справится сам, один. Как он привык справляться со всем остальным,

Меня охватывает стыд, я не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. Чувствуя, будто падаю в пропасть, я, наконец, заставляю себя произнести:

- Хорошо. Я пойду с тобой.

Дом Блэка темный и холодный внутри - почти шокирующий контраст с теплым солнечным днем снаружи. Запах грязи и запустения, и вихри пыли в лучах, пробивающихся сквозь щели в заколоченных окнах, похожи на призрачные пальцы, тянущиеся к нам.

- Люмос, - говорит Люпин.

Так немного лучше. И тут же портрет матери Блэка принимается кричать. У нее такой пронзительный голос, что ушам становится больно, а ее вопли - проклятия, перемежающиеся жалобами на то, что "оскверняют ее наследство" - довольно жуткие. Когда она узнает нас и принимается нас поносить - начиная с оборотней, и заканчивая "грязными отбросами, которым следует запретить появляться в уважаемых домах", а Люпин просто стоит и слушает ее, я подхожу и задергиваю занавеску, наложив липнущие чары, чтобы удержать ее на месте. По опыту я знаю, что это не поможет надолго, но я надеюсь, этого хватит, пока мы не уйдем.

- Тебе придется сделать с ней что-нибудь, - говорю я. - Она может свести с ума любого.

- Да, - говорит он, и странно улыбается.

Эта мечтательная улыбка не сходит с его лица все то время, что мы бродим по дому, и хотя это выглядит странно, похоже, я понимаю, что происходит у него в голове. Он пытается припомнить все хорошее, что здесь было - может то, как они с Блэком разговаривали по вечерам, или сидели за бутылкой огневиски. Это его защитный механизм, он помогает ему выжить.

Мы начинаем подниматься по лестнице, когда камин с треском выплевывает одну за другой три тонких фигурки и одну большую и пухлую. Люпин замирает на мгновение, а затем устремляется вниз.

- Гарри! Гермиона! Рон! Молли!

О, радость.

Да, это они - отряхивают одежду от сажи, и Молли по-матерински похлопывает Люпина по спине. Люпин смотрит на Гарри и делает небольшое движение, словно хочет обнять его и не решается, а затем Гарри бросается ему на шею.

И мне хочется быть где угодно, только не здесь.

От них столько шума, когда они начинают говорить все вместе. Кажется, что их не пятеро, а намного больше. Я стараюсь справиться с подступающей мигренью и надеюсь, что, возможно, мне удастся слиться с мебелью, так что они не заметят меня.

Напрасно.

Молли Уизли поднимает глаза и в изумлении открывает рот. На ее лице смешались осуждение, удивление и горькое недоверие, я видел это выражение несколько раз на собраниях Ордена. В такие моменты она обычно держит руку Тонкс - как будто метаморф больна.

В конце концов, воспитанность берет свое, и она говорит:

- Добрый день, профессор.

Это в свою очередь заставляет несносных детей посмотреть на меня, и я отчетливо вижу, как побелел Поттер даже под слоем сажи. Они невнятно бормочут что-то, похожее на приветствие, и я отвечаю им тем же. Замечание юного Уизли "Какого хрена он здесь делает?" звучит намного отчетливее.

Действительно! Хорошие дела наказуемы, думаю я, пока Люпин ведет их вниз, продолжая беседовать. Я предпочитаю держаться от них подальше и притворяюсь, что мое внимание поглощено орнаментом на стене.

Мне не следовало сюда приходить. Лучшее, что я могу сейчас сделать - это уйти. Но упрямый внутренний голос говорит мне, что это будет трусостью, что я не могу позволить кучке детей выгнать меня отсюда.

Грейнджер и Уизли скоро теряют ко мне интерес, но Поттер иногда поворачивается и сверлит меня глазами. Его враждебность почти осязаема. Я злобно смотрю в ответ, неужели он думает, что я не смогу вынести парочку ненавидящих взглядов?

Ну и благодарные взгляды, которые бросает на меня Люпин, тоже положительно действуют на мое самоуважение.

Они спускаются в подвал, а я решаю остаться. Впрочем, услышав крики и шум, я несусь вниз, забыв про все благие намерения.

Они столпились перед маленькой комнатой, которая снизу доверху забита чем-то, больше всего напоминающим мусор, а Поттер трясет старого потрепанного домового эльфа и бессвязно орет.

- Он... здесь... он должен был сдохнуть... этот хренов... хренова тварь должна была сдохнуть... сгнить в Азкабане... почему они его отпустили...

- Гарри, Гарри, пожалуйста, - расстроенная Грейнджер тянет его за руку. Конечно, Поттер не обращает никакого внимания. Кричер болтается в его руках, как сломанная кукла.

- Он убил Сириуса! Это он виноват! Я убью его!

- Нет, не убьешь, - говорит Люпин. - Ты не убийца.

На секунду Поттер перестает трясти эльфа и смотрит на Люпина.

- Правда? Ты так думаешь? А по-моему, мне уже пора начинать тренироваться.

Но его приступ ярости, кажется, утих. Он бросает Кричера на пол, и домовой эльф, вместо того, чтобы исчезнуть, выпрямляется и глядит на него с ненавистью. Поттер запускает руку в волосы, на мгновение открывая шрам, и произносит слабым голосом:

- Пусть он уйдет. Я не могу его видеть.

- Он принадлежит этому дому, - тихо говорит Грейнджер, и Поттер вскидывается:

- Правда? - Его движения лихорадочны: он скидывает ботинок и снимает носок, прыгая на одной ноге. - Больше нет! Забирай! Бери, ты, мразь! - он кидает носок в лицо Кричеру. - Убирайся, теперь это мой дом!

Домовой эльф кажется ошарашенным, его костлявые пальцы сжимают носок, и ему словно не хватает воздуха. Затем, не говоря ни слова, он исчезает.

Грейнджер успокаивающе пожимает Поттеру руку, и все молчат. Мне кажется, я начинаю испытывать невольное уважение к мальчишке. А затем Поттер делает резкий вздох, похожий на всхлип, и его взгляд падает на меня.

И он снова орет:

- И вы тоже! Убирайтесь! Как вы посмели прийти сюда?! Вы ненавидели Сириуса, что вы делаете в его доме?!

- Гарри, - расстроено начинает Люпин, но его голоос настолько тих, что я не думаю, что Поттер его слышит, - я...

Уизли толкает Поттера в бок локтем, а Грейнджер тянет его за руку и громко шепчет ему что-то на ухо. Можно разобрать слова "П.А.У.К.", "зелья" и "авроры".

- А МНЕ ПЛЕВАТЬ! - кричит Поттер. - Я не хочу быть аврором! Ноги моей не будет в его классе! Если бы он помог нам, Сириус был бы жив! Это он виноват, что Сириус погиб!

Я не могу сдержаться, слова слетают с моих губ прежде, чем я успеваю подумать.

- Конечно, Поттер. Всегда виноват кто-то другой. Повторяйте это почаще, и возможно, это поможет Вам забыть, кто в действительности виноват.

Мальчишка словно поперхнулся, вся кровь отливает от его лица, и неожиданно он выглядит очень юным, даже моложе, чем на самом деле. Его глаза беззащитно моргают за стеклами уродливых круглых очков.

Я не могу поверить... неужели никто не говорил ему этого?

Вероятно, нет. Все они старались утешить его, говорили, напротив, что он не должен винить себя... Почему все так носятся с ним, защищают от любых последствий его поступков?

Я чувствую, что все пять пар глаз уставились на меня. Воцаряется такая тишина, что я слышу, как вода капает на кухне.

- Что? - огрызаюсь я.

Но я знаю, в чем дело, и гнев заполняет меня, приводя в бешенство. Я не хочу слышать ничего из того, что они скажут, - о том, какой я злодей и чудовище, и как я могу быть таким бесчувственным. Я поворачиваюсь, иду наверх к камину, беру горсть кружаной муки и говорю:

- Подземелья Хогвартса.

За час до заката я слышу стук в дверь лаборатории. Я открываю. Люпин задумчиво смотрит на меня перед тем, как пройти в комнату.

- Твое зелье, - я сую кубок ему в руку.

- Да, спасибо. - Он пьет, и я не могу оторвать взгляд от его бледного горла, виднеющегося в расстегнутом вороте рубашки. Он ставит кубок на край стола и вытирает рот ладонью.

Похоже, он хочет мне что-то сказать, и я отчетливо понимаю, что не хочу этого слышать.

- Я не жалею, что сказал это, Люпин.

Он вздыхает и смотрит на меня, как будто надеялся, что я скажу что-нибудь другое. Но как он мог так думать - разве он не знает меня? Разве ему неизвестно, что я из себя представляю? Я знаю, мне не следует больше ничего говорить, я все делаю неправильно, но что-то подталкивает меня, заставляя продолжать:

- Мальчишке нужно время от времени слышать правду, чтобы избавиться от иллюзии своей непогрешимости.

- Северус, - мягко говорит Люпин, как будто я ребеннок, которому нужно объяснять простейшие вещи. - Иногда правда может причинить слишком сильную боль... это несправедливо.

Разве то, что я сказал, было несправедливо? Внутри меня вновь вспыхивает гнев и перед глазами начинают плыть красные пятна. Значит, он может орать на меня и бросать мне в лицо, что я убил Блэка, а я не могу даже...

- Он еще ребенок, Северус. Ему только шестнадцать.

Это последняя капля.

- Еще ребенок? Только шестнадцать? Разве не то же самое сказал Дамблдор, когда твои драгоценные друзья пытались меня убить, Люпин? Никто не защищал меня, когда я был ребенком! А теперь все носятся с Поттером, как носились с его отцом и Блэком! Не правда ли, это очень удобно - иметь двойной стандарт. Один для тебя и твоих друзей, а другой для тех, кто не принадлежит к кругу избранных!

Прекрасно, Северус, ты визжишь и плюешься как истеричка. Неудивительно, что Люпин смотрит на меня так, будто я веду себя неприлично.

Это ужасно. Но я не могу остановиться.

- Вот твое настоящее лицо, Люпин! Тебя не волнует, что происходит с другими - пока это не касается твоих любимых друзей! А прочих, вроде меня можно оскорблять, задирать и запугивать - и почему бы вообще не убить меня? Так было бы легче для всех - и твои друзья и знакомые перестали бы ворчать на тебя!

Теперь даже я сам не могу найти смысла в своих словах. Но что хуже всего, намного хуже, - что-то исчезает из взгляда Люпина.

- Ты никогда ничего не оставляешь просто так, Северус, - говорит он. - Я думал, мы уже прошли то, что Сириус сделал двадцать лет назад. Ради Мерлина, ведь он уже мертв!

- Судя по всему, Поттер его с успехом заменит, - холодно говорю я. Карие глаза Люпина вспыхивают - и становятся желтыми от ярости, когда он отвечает, тщательно выговаривая слова:

- Никто не заменит Сириуса. Он был моим лучшим другом.

Ну конечно. Уж точно не Северус Снейп.

Как будто я когда-то этого хотел.

- Тогда почему бы тебе не пойти наслаждаться плодами его последней щедрости, - язвительно говорю я. Я знаю, это мерзко, и я не должен был говорить этого... я действительно не знаю, где остановиться.

Он смотрит на меня так, будто я ударил его. Потом мне кажется, что он хочет ударить меня. Но он не делает этого. Через некоторое время красные пятна на его скулах исчезают. Его голос снова спокоен и холоден:

- Я ошибался, когда думал, что это может сработать. - И, спустя пару секунд, добавляет. - Я ошибался, когда думал, что знаю тебя, Северус.

- Может, назовешь меня Сопливусом? - кидаю я ему. - Ну же, сделай это, пусть дух Блэка порадуется.

Он не отвечает, просто поворачивается и уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь. И я знаю, что легкий щелчок замка означает конец наших отношений.

Отлично, Северус. Никто не умеет прогнать от себя человека так, как ты. Потрясающая способность! Рекордное время - и стопроцентный успех. Ты можешь написать руководство: "Как прогнать единственного человека, который мог с тобой ладить, и провести всю свою жизнь в одиночестве". Я надеюсь, теперь ты счастлив. Что, нет? Почему же? Ты ведь определенно очень старался.

Я прикусываю губу, чтобы приглушить резкий и крайне неуместный смех - и делаю это так сильно, что она начинает кровоточить. Я вытираю подбородок рукой и молча смотрю на пустой кубок на столе.

Итак... мы вернулись к тому, с чего начали. Только теперь я знаю вкус его губ после того, как он выпьет Волчье зелье.

Я знаю, что просто так не засну, поэтому я выпиваю Зелье без сновидений. Мне оно не нравится, утром я буду чувствовать себя так, будто вообще не спал. Но иначе я буду всю ночь ворочаться в постели, вспоминая наш разговор, а мне этого не хочется. Я не хочу брать на себя вину, когда я не сделал ничего дурного.

На следующий день я закрываюсь в лаборатории и решаю никому не отпирать. Вот только никто не приходит. Люпин говорил серьезно, не так ли? Он порвал со мной.

Я ненавижу Гарри Поттера.

За сорок минут до заката мое терпение кончается. Сегодня третья ночь полнолуния, и ему нужно зелье. В какую игру он играет?

Если он настолько гордый, что не хочет прийти - я сделаю это сам. Я беру кубок и стучусь в его дверь.

- Входите. - Его голос абсолютно спокоен - и мне кажется, словно на меня вылили ведро ледяной воды. Меня передергивает, потом бросает в жар и снова в холод... и я ненавижу себя за это. Взгляни на Люпина - вот как ты должен себя чувствовать, Северус. То есть ничего вообще не чувствовать.

Смирись с этим. Все кончено. Так будет легче.

Я вхожу и вижу его сидящим в кресле с огромным томом на коленях. Его рука, переворачивающая страницу, замирает, и он смотрит на меня.

Его я тоже ненавижу.

И это такое опустошающее чувство, что я проглатываю свою тираду о его пренебрежении безопасностью окружающих. Его глаза так безмятежны, его не волнует, что я скажу. А когда его волновало? Когда его волновало, что происходит со мной, жив я или умер? Я всегда был для него чужим, кем-то совершенно незначащим.

Я думаю, было бы лучше, если бы он ненавидел меня в открытую, как Блэк и Поттер. Но он просто... не замечает.

- Волчье зелье, Люпин. - Я ставлю его на стол.

- Спасибо, - он коротко кивает и снова утыкается в книгу. Тихо шуршит переворачиваемая страница.

Не стой там, не жди, - просто иди, Северус, пожалуйста, иди... Но прежде чем я собираюсь с силами, чтобы выйти, я успеваю заметить раскрытый потертый чемодан на полу и уложенные туда скудные пожитки Люпина.

Ну да, все верно. Теперь, когда у него есть дом, ему не нужно злоупотреблять Альбусовым гостеприимством. Чего еще я ожидал?

Я знал, что он уедет, раньше или позже - и лето подходит к концу. Но я не знал, что это будет так скоро! Я не готов к этому.

Что ж. Готовься сейчас, Северус.

Я ухожу не оглядываясь.

Люпин переезжает в дом Блэка на следующий день - и из разговоров за едой в Большом Зале я узнаю, что Поттер и его друзья тоже собираются провести там последние две недели летних каникул. Надеюсь, Поттер упадет с лестницы и сломает шею. Или что-нибудь еще.

Альбус сообщает нам, что поскольку Люпин предложил вновь использовать дом номер 12 на Гриммаулд Плейс как штаб-квартиру, следующее собрание Ордена будет проводиться там.

Я могу это вынести. Что здесь такого? Мы просто сидим за столом, как и год назад, и обсуждаем разные дела. Я не смотрю на Люпина; точнее, смотрю - мой мрачный взгляд отточен годами тренировок и теперь выходит автоматически. Но я не вижу его. Я не хочу знать, сошелся ли он уже с малышкой Тонкс и выглядит ли счастливым. Мне с лихвой хватает его голоса, когда он беспечно рассказывает, что у миссис Блэк появилась привычка навещать портреты в его спальне по ночам и использовать эту возможность, чтобы сообщать ему свое мнение о его происхождении, внешности и манерах.

Я не хочу знать, смотрит ли он на меня иногда; думает ли обо мне. Мне все равно. Все кончено.

Я должен жить дальше своей жизнью.

Жизнью, которая совершает неожиданный поворот, когда одним поздним августовским вечером Аластор Хмури появляется в зале, где мы сидим и разговариваем, вместе с двумя неприветливыми аврорами. Они держат палочки наготове, как будто ожидают нападения.

- Господа, - говорит Альбус, поднимаясь.

- Вот о чем я говорил тебе, Альбус, - хмуро говорит Хмури. - Три моих человека мертвы - и я не намерен это больше терпеть.

Сюрприз! - их палочки взлетают вверх, и на кого вы думаете они направлены? Правильно, на меня. Меня охватывает неодолимое желание вскочить и увидеть, кто из нас лучше знает заклятья, - но Альбус кидает на меня взгляд и отрывисто говорит, как будто зная, о чем я думаю:

- Сиди, Северус. Это недоразумение. Сядьте все.

В его голосе слышится сталь: и шум, поднявшийся было минуту назад, утихает. Но я чувствую взгляды, направленные на меня.

- Недоразумение, мать вашу, - горько бросает Хмури. - Он предатель, и ты это знаешь.

Странно... Я так часто представлял себе эту сцену - только это всегда происходило на той стороне, перед Темным Лордом, и Долохов или МакНейр бросали мне обвинения. Мне кажется, что я сплю - таким нереальным кажется все происходящее.

- У вас нет доказательств, - говорит Альбус.

Что вы? Кому нужны доказательства, когда речь идет о Северусе Снейпе.

- Я собираюсь доказать это. Поэтому я забираю его с собой.

Меня пробирает дрожь, как будто кто-то проводит холодными пальцами по спине, и я не могу отрицать, что это страх. Вернее, леденящий ужас. Я не хочу идти с Хмури, я не хочу отправляться в Азкабан. Я не уверен, что смогу оттуда выбраться. Альбус однажды вытащил меня оттуда, что, если на этот раз он не сможет?

- Не думаю, что вы куда-то заберете Северуса, - невозмутимо говорит Альбус. - И я бы попросил твоих товарищей покинуть нас. Если уж ты так озабочен сохранностью информации, то не следовало брать их с собой.

- Я верю им как себе, - ворчит Хмури. - Они со мной долгие годы.

Это так. Я знаю по крайней мере одного из них, высокого, с короткой стрижкой и изуродованным лицом. Пятнадцать лет назад на его лице было меньше шрамов. Думаю, он тоже меня узнал.

И тогда паника захлестывает меня с головой. Мать их! Я не собираюсь проходить через все это снова. Веритасерум, чертов стул и чертовы цепи, которые ломают тебе запястья после порции Круциатуса, потому, что ты вырываешься, а они не пускают тебя... "Что значит, ты хочешь спать? Мы тоже не спали целую ночь". Да, вот только они сменяются через день.

Я не хочу этого! За свою жизнь я достаточно натерпелся - и не позволю им забрать меня, решаю я. Они могут заавадить меня прямо здесь - или я сделаю это с ними.

- Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? - спрашивает Тонкс своим высоким голосом, и, как ни странно, Хмури отвечает.

- Чего здесь объяснять? Все и так ясно. Наш шпион на самом деле был не нашим шпионом - а шпионом Сами-Знаете-Кого.

Немного запутанно, не правда ли? Мне стоит записывать, чтобы не забыть, на кого я сейчас шпионю.

- В июне мы заметили, - продолжает Хмури, - что информация утекает. Я говорил тебе об этом, Альбус, я говорил тебе, что это он! А теперь трое моих людей мертвы - помните, какую операцию мы обсуждали две недели назад? Они попали в засаду - а кто мог знать, что они там будут?

- Пожалуйста, Аластор, успокойся, - вздыхает Альбус, и я отчетливо вижу, что он выглядит уставшим и постаревшим - Ты не знаешь наверняка, что Северус в этом замешан. Я доверяю ему.

- Тем хуже для тебя! А я нет.

- Он предупреждал нас, что у Вольдеморта, по-видимому, есть другой шпион в Хогвартсе.

- Как умно! Кричи громче всех, что есть другой шпион - и тебя никто не заподозрит, когда на голову свалится дерьмо!

- Следи за языком, Аластор, здесь дамы.

Дамы - Молли и Тонкс - таращатся на меня, я кожей чувствую на себе их взгляды. Что ж, думаю им Хмури не обязательно доказывать, что я предатель. Им я кажусь именно таким.

Мне становится плохо. И страшно. Это правда: я всегда был для них Упивающимся Смертью, неважно, что я сделал, что еще сделаю. Как там говорил Блэк? "Меня не волнует, что Дамблдор считает, что ты изменился. Я лучше знаю". Все они не упустят шанса доказать, что они знают меня лучше.

И я не думаю, что Альбус так уж уверен во мне, после всего произошедшего.

- Если Снейп не предатель, - выдвигает свой коронный аргумент Хмури, - то кто тогда, Альбус? Может, ты? Или ты, Молли? - он смотрит на нее. - Или ты, Люпин? Или ты, Тонкс? Или я?

Действительно. Я чувствую как еще одна волна дрожи накатывает на меня и пытаюсь подавить ее, сжимаю зубы, чувствуя как течет кровь из прокушенной губы.

- Кто-то выдает наши секреты Сам-Знаешь-Кому, и объясни мне, Альбус, кто может сделать это лучше, чем тот, у кого каждую неделю встречи с его "Темным Лордом", а я тебя послушаю.

Это плохо. Когда Хмури поворачивает дело таким образом, это означает, что Альбус должен назвать кого-то другого предателем вместо меня. А кому это понравится?

Что ж, Северус, похоже тебе придется испить свою чашу до дна.

- Если тебе нечего сказать, Альбус, тогда дай моим людям сделать свою работу.

Я инстинктивно тянусь за палочкой.

- Экспеллиарм... - начинают авроры.

- Импедимента! - гремит Альбус, но - невероятно! - заклинание направлено не на меня. Моя палочка остается у меня в руке. - Я сказал тебе не вставать, Северус.

Авроры неуклюже поднимаются с пола. Хмури с его вращающимся волшебным глазом напоминает мне большую рассерженную птицу, марабу, готовую клюнуть Альбуса в голову.

- Что ты делаешь?

- Я думаю, нам следует обсудить все спокойно, Аластор, - дружелюбно произносит Альбус. - Я признаю, что ты прав, здесь не может быть ошибки - кто-то передает секреты Ордена Вольдеморту. Но я также настаиваю, что Северус не мог предать нас.

- Возможно, - говорит Флетчер, - он действует под Иммпериусом.

Я чувствую, как беспомощная ярость поднимается во мне. Они даже не сомневаются, что это я; не "кто-то действует под Империусом", - а я. Я должен быть счастлив, что хотя бы Альбус доверяет мне, - но я не счастлив.

Я ужасно устал и хочу, чтобы это закончилось; чтобы все закончилось: война, мои обязанности, необходимость сотрудничать с людьми, которые меня ненавидят, и лгать тем, кто считает, что мы на одной стороне.

Я так устал и просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

- Или, может быть, - подает голос Люпин, - я слышал о таких устройствах - жучки. Их можно прикрепить на одежду, и они передают все, что происходит.

Я сердито смотрю на него. Спасибо. Теперь, благодаря ему, я чувствую, как будто по мне ползают насекомые. И вообще, я все-таки меняю одежду время от времени.

- Северус, - участливо говорит Альбус, подходя ко мне. - Ты не возражаешь, если я проверю, какие заклинания применялись к тебе в последнее время?

- Возражаю! - вырывается у меня, прежде чем я успеваю понять, прежде чем я успеваю приказать себе вести себя более благоразумно. Нет, я не могу, я не могу позволить ему это - так унизить меня. Почему он не спрашивает Люпина или Флетчера, может ли он проверить заклинания, применявшиеся к ним?

Он тоже верит, что это я. И эта мысль настолько всепоглощающа, что несколько секунд я чувствую, будто повис в воздухе, и под моими ногами ничего нет.

- Вот видишь! - злорадствует Хмури.

- Северус, - терпеливо повторяет Альбус.

- Хорошо, - я качаю головой. - Делайте, что хотите.

- Приори Инкантатем, - произносит он, и вытягивает из меня одну за другой тонкие струйки сероватого дыма. Он бормочет себе под нос: - Чистящие чары, Чистящие чары, Чистящие чары... - Я и в самом деле недавно злоупотреблял этим заклинанием... мне не для кого особенно стараться. Что ж, теперь все об этом знают. - Круцио, Легилименс, Легилименс... Чистящие чары, Восстанавливающие чары, Чистящие чары, Круцио...

Никакого разнообразия, собрание откровенно скучает.

- Это то, что было с начала мая, - говорит Альбус. - Я полагаю, этого достаточно, Аластор?

- Собираетесь обыскать меня на предмет подслушивающих устройств? - любезно предлагаю я, бросив на Люпина еще один злобный взгляд.

- Хмм... - Альбус быстро проводит палочкой. - Ничего.

По крайней мере, это было быстро.

- Это ничего не значит, - говорит Хмури. - Вернее, это значит, что он передает информацию сознательно и намеренно.

Не могу сказать, что вижу какие-то изъяны в его логике. Я даже удивлен, что Альбус все еще не согласился с ним.

- Он не пойдет с тобой, Аластор, - говорит Дамблдор - Я не отказываюсь от своих друзей. Твоим людям придется сначала иметь дело со мной, прежде чем ты сможешь его увести.

Воцаряется тишина - и мне приходится несколько раз повторить его слова про себя, чтобы поверить, что Альбус действительно их сказал. "Я не отказываюсь от своих друзей".

Он никогда раньше не называл меня своим другом. Я знаю, он не сказал бы этого, если бы действительно не имел этого в виду.

Я не знаю, слышали ли это другие, и значит ли это что-нибудь для них... неважно. Я слышал, и это кое-что значит для меня. Это... что ж, если Альбус доверяет мне, все остальное я могу выдержать.

Но почему? Как он может верить мне? Что, если что-нибудь случится и он получит доказательства обратного?

Наконец Хмури соглашается, что я могу остаться. До тех пор, пока он не найдет против меня других доказательств.

- Но я хочу, чтобы он оставался в своей комнате в Хогвартсе до специального распоряжения, - говорит он, - и ты за него отвечаешь, Альбус.

- Я надеюсь, это специальное распоряжение не заставит себя долго ждать, - мрачно говорит Альбус.

Они еще немного спорят: Хмури хочет наложить на меня заклинание забвения, чтобы предотвратить "утечку прочих секретов", а Альбус говорит "ни в коем случае", и у меня возникает ощущение дежа вю - все как и пятнадцать лет назад, когда Альбус спасал меня от суда.

Пятнадцать лет - и я снова в той же ситуации. Стоило ли пытаться?

- И пусть отдаст свою палочку, - говорит Хмури.

- Нет, - отвечает Альбус.

- А как он будет посещать собрания Упивающихся, если вы настаиваете на его домашнем аресте? - задумчиво спрашивает Люпин.

Спасибо, оборотень. Конечно, не стоит забывать, кто я такой, правда?

- О, да, он же будет скучать по своим маленьким упивающимся друзьям, - ворчит Хмури.

- Его могут призвать, - ровным голосом произносит Альбус.

- Тогда он не пойдет.

- Он должен. Если он не появится - и если твои подозрения против Северуса беспочвенны - тогда мы потеряем нашего шпиона.

- Он ни черта не стоит как шпион!

- Тогда почему он продолжает рисковать жизнью, возвращаясь к Вольдеморту? - холодно говорит Альбус, и спор разгорается с новой силой. - Ты сможешь какое-то время игнорировать вызов, Северус? - спрашивает он, в конце концов.

Я киваю. Я надеюсь, по крайней мере. Если только это будет продолжаться не очень долго. Несколько вызовов, хоть и неприятных, не сведет меня с ума.

- Меня не волнует, сможет он или нет! - взрывается Хмури. - Либо он останется в своих комнатах, либо в камере в Азкабане. Ясно, Снейп?

- Абсолютно.

- И если еще что-то произойдет, ты так легко не отделаешься.

Да, учитывая все обстоятельства, я еще легко отделался. Впрочем, нельзя сказать, что у меня была репутация, за которую стоило бояться.

Я напоминаю себе, что раньше мне никогда не нравилось покидать свои комнаты. Хотя я надеялся, что лабораторию сюда тоже включат, но, по-видимому, Хмури посчитал, что это будет чересчур. Итак, у меня есть только мои комнаты, мои книги и домовые эльфы, которые приносят мне еду каждый час. Благодаря Альбусу, не иначе. Он думает, что нет ничего, что нельзя было бы вылечить куском шоколадного торта.

Однако сам он не пришел. Прошло уже три дня, а я даже не получил от него весточки. Мой "другой" хозяин, напротив, похоже, не забывает меня: метка периодически принимается жечь и пульсировать. Пока я могу это выдержать.

Я начинаю писать записку Альбусу, чтобы выяснить, смогу ли я пополнить свои запасы ингредиентов перед началом учебного года. Но выходит настолько плаксиво, что я обрушиваю на нее Инсендио.

Если я хочу выбраться из этих комнат и не отправиться прямиком в Азкабан, жалобы и ругань мне не помогут. Как и перечитывание старых книг по Защите от темных сил весь день напролет, или изучение трещин в потолке. Я не могу рассчитывать, что Альбус докажет мою невиновность - у него и без этого забот хватает, и мне не стоит надеяться, что Хмури найдет настоящего предателя. Мне придется вычислить шпиона самому.

Итак, что у нас есть? Я составляю список всех членов Ордена - поскольку Хмури настаивает, что только мы располагали информацией - и начинаю вычеркивать тех, кто не мог этого сделать. Я знаю, что я этого не делал, даже случайно. Мы всегда очень тщательно обсуждаем, какую информацию я должен передавать Темному Лорду - чтобы не подвергнуть Орден опасности, и вместе с тем, доказать свою пригодность, как шпиона.

Альбус тоже этого не делал, его тоже можно вычеркнуть. Люпин... я не знаю, делал ли он это, но я просто не могу себе этого представить. Он потерял двоих друзей по вине Темного Лорда, - троих, если считать Петтигрю. А жить в доме Блэка и стучать Темному Лорду... для этого нужно быть совершенно законченным подлецом.

Может я и ненавижу сукиного сына, но я действительно не могу представить его, делающим это.

А кого могу? Что ж, попробуем по-другому. Я понял, что существует другой шпион, когда Нарцисса поинтересовалась моим "романом" - и это было в тот же день, когда все узнали об этом. Я записываю всех, кто тогда был в Большом Зале. Хагрид? Минерва?

В тот же день позже Люпин встретился с Тонкс и сказал ей, что все кончено. Может, это была она? Судя по тому, насколько они близкие подруги с Молли, она, возможно, могла рассказать ей все... а это значит, что любой Уизли мог знать...

Я чувствую странный привкус во рту. Здорово: я прокусил кончик пера и теперь мне в рот попали чернила. В последний раз когда это случилось, я еще учился в Хогвартсе. Я отбрасываю перо. Если это не сам Хмури, тогда я не знаю кто.

Да, а почему не он? Шизоглаз был достаточно глуп, чтобы позволить Барти Краучу держать его в ящике целый год. Кто знает, что с ним произошло теперь? Может, у него раздвоение личности.

Я хрипло смеюсь, не над самим предположением, но над своей глупостью. Неужели это лучшее, что я могу придумать? Не очень-то впечатляет, Северус.

Стук в дверь прерывает мои истеричные мысли, и я замираю на минуту, уставившись на дверь. Хмури определенно вошел бы без стука. Я иду к двери, открываю - и мое сердце внезапно пропускает удар, а затем принимается судорожно колотиться где-то в районе желудка. Я знаю, что это глупо и унизительно, я должен собраться с силами и сказать с обычной издевкой: "Что тебе надо, Люпин?" - но я не могу.

Поэтому я просто стою и смотрю, даже не злобно, и он молча смотрит на меня, а затем он бросает быстрый взгляд на мои руки, и только тогда я понимаю, что судорожно их сжимаю. Я торопливо убираю руки за спину и делю глубокий вдох, чтобы выдать заготовленную фразу, - когда он тихо говорит:

- У тебя чернила на лице, Северус.

Я не успеваю никак отреагировать, когда он делает шаг мне навстречу и подносит руку к моим губам. Его большой палец вытирает чернила в уголке рта и остается там.

В его глазах отражается неяркий свет моей комнаты, превращаясь в бронзовые и желтые искры в глубине его зрачков. Я чувствую, что мне не хватает воздуха. Что-то поднимается во мне, и кажется, я сойду с ума, если не сделаю этого прямо сейчас.

Я вскидываю руки и обнимаю его - и в тот же миг он притягивает меня к себе, его рука резко оттягивает мою голову назад, его губы с силой прижимаются к моим, его язык проникает в мой рот, и я отчаянно пытаюсь коснуться его своим. Он задевает мои губы зубами, и это невероятно хорошо, это снова и снова доказывает, что это правда, - он тут, со мной. Я пытаюсь прижаться еще ближе к нему, вплавить свое тело в его - а он только притягивает меня еще крепче, и его рука лежит на моем лице, его член наталкивается на мой.

Я не могу отпустить его, не могу выпустить даже ткань его рубашки - так что я кое-как умудряюсь захлопнуть локтем дверь, и Люпин увлекает меня в комнату так быстро, что я задеваю бедром стол. Чернильница и бумаги рассыпаются по полу, мы наступаем на них.

Люпин непослушными пальцами начинает расстегивать пуговицы на моем воротнике, издавая при этом нетерпеливые звуки. Я пытаюсь стянуть с него рубашку, но забываю о запонках, и он запутывается в рукавах. Мы останавливаемся, тяжело дыша, и начинаем снова.

Наконец, одежда нам больше не мешает: мы добираемся до постели и падаем на смятые простыни: он на мне. Он неторопливо и основательно облизывает два пальца, глядя мне в глаза, а затем одним сильным движением вставляет их в меня. Я издаю стон и подаюсь навстречу, чтобы они вошли как можно глубже.

- Пожалуйста, - говорю я.

Он отрывается от меня и роется в ящиках прикроватной тумбочки. А затем изменившимся голосом спрашивает:

- Где оно?

Я вкладываю флакон с маслом в его руку, он смазывает свой член одним движением, и в следующее мгновение уже входит в меня. Я чувствую себя открытым и растянутым, когда он погружается - сначала медленно, затем неожиданно он уже целиком внутри и его зубы смыкаются на моем плече, и я подаюсь навстречу, еще глубже - и он начинает двигаться. Наверное я кричу с каждым его толчком, и мне все равно, даже если это звучит жалко - я просто не смогу становиться.

Его челка падает мне на лицо, его глаза полузакрыты, и он так жалобно стонет, что я обхватываю его еще крепче и притягиваю ближе. И вдруг слышу, как бьется его сердце, быстро и громко, глухо стуча в грудную клетку. И это настолько непривычное, странное, невероятное ощущение, что я кончаю почти в ту же секунду - и чувствую, как Люпин делает еще несколько толчков и замирает, крепко обняв меня.

Он лежит, положив на меня руку. Светло-каштановые пряди вперемешку с седыми падают ему на лицо, его глаза блестят за спутанной челкой.

- Почему ты пришел? - спрашиваю я.

Я думаю, даже если он ответит: "Я хотел трахнуть тебя напоследок, прежде чем ты отправишься в Азкабан", - мне будет все равно. Потому, что сейчас он со мной, мое тело все еще ощущает приятую боль от его недавнего присутствия... и это значит, что он мой, хотя бы сейчас.

- Я не думаю, что ты предатель.

- Почему? - я поворачиваюсь и приподнимаюсь на локте, глядя на него. Его глаза задумчивы и немного печальны, когда он говорит, не встречаясь с моим взглядом:

- Конечно, я не могу сказать наверняка. Но я решил верить, что ты не предатель. То, что говорит Хмури, правдоподобно. Но ты... он даже не дал тебе сказать что-нибудь. Как будто ему все равно, виновен ты на самом деле или нет.

Что же здесь нового? Конечно, Хмури все равно.

- И каким же образом недостаток улик заставил тебя поверить в мою невиновность? - в моем вопросе нет обычной насмешки. Я нахожу его слова довольно забавными, даже, несмотря на то, что все еще не понимаю, что он хочет мне сказать. Мне кажется, я просто не могу быть язвительным сейчас, я не могу быть несчастным. Я слишком хорошо знаю, что такое быть по-настоящему несчастным, знаю, каково быть в этой постели без него.

Он резко поворачивается, повалив меня на спину, прижав к кровати - и его светлые глаза серьезно и настойчиво смотрят на меня.

- Помнишь, Северус... помнишь, четырнадцать лет назад, когда Сириуса арестовали? Я не поверил ему тогда. Все было против него, все улики, и я поверил, что он виновен, как и все остальные, я поверил, что он мог это сделать. Хотя я знал, что он любил Джеймса, что он заботился о Лили, что он отдал бы за них жизнь... Но все твердили, что Сириус виновен - и я не стал сомневаться, не стал задавать вопросы, не попытался встретиться с ним. Я просто поверил... и отвернулся от него. Я знаю, это ничего бы не изменило, даже если бы я попытался что-то сделать - но я не сделал... и я никогда не прощу себя за это - хоть он и простил меня. Я не хочу, чтобы это случилось снова. Я думаю, что буду верить тебе, пока не услышу от тебя "Авада Кедавра" - нужно тебе мое доверие или нет, - обрывает он свою речь.

Я даже не знаю, что сказать. Наверное, я должен быть уязвлен тем, что Люпин решил верить мне из-за того, что четырнадцать лет назад он не поверил Блэку - и в любое другое время так бы и было. Но сейчас я не могу. Пусть будет так как есть, пусть Блэк хотя бы раз изменит в моей жизни что-то к лучшему.

Я медленно поднимаю руку и дотрагиваюсь до его лица. Этот жест все еще кажется мне непривычным. Его отчаянный взгляд смягчается, и он легонько трется о мою ладонь.

- Но вообще-то я имел в виду, почему ты пришел... ну... - я прихожу в отчаяние не находя слов, но оказывается, он понял.

- Мне не стоило приходить?

- Нет! То есть стоило...

Он вздыхает и скатывается с меня. Я думаю, он сейчас скажет "Я не знаю" так, словно подразумевая "Я не знаю, почему мне это пришло в голову".

- Знаешь... - говорит он. - Когда ты не пришел ко мнне, в то утро, я был так зол. Я ждал тебя.

Я с усилием вспоминаю, какое утро он имеет в виду: после второй ночи полнолуния. Он ждал меня. Неожиданно мне становится плохо - это бывает очень не часто, я тщательно избегаю чувства стыда - но сейчас что-то болезненно сжимается внутри, кровь приливает к щекам. Я помню, каким он бывает, после такой ночи: обессиленный, измученный, сонный. Он ждал меня.

- Но мы... мы поссорились... ты сказал, что не хочешь иметь со мной ничего общего!

- Я так сказал.

- И я пришел к тебе - позже - и ты читал!

- Ты не пришел. Ты просто сунул зелье мне под нос.

- Я не... я поставил его на стол.

- Ты даже ничего не сказал.

- Как и ты.

- А почему это всегда должен быть я? Мне всегда приходится что-то предпринимать: делать первый шаг, приходить к тебе - а ты никогда ничего не делаешь! Я подумал, что ты мог бы хотя бы раз что-то сделать, связаться со мной или что-нибудь еще.

Я делаю глубокий вдох, чтобы рассказать ему все, что я думаю о его "первых шагах" и о его ожиданиях - и тихо выдыхаю. Наши глаза встречаются, и Люпин тихо говорит.

- А потом так получилось, что ты не мог прийти. И я подумал, что должен сделать это сам - иначе ничего не получится. Вот я и пришел.

Я протягиваю неожиданно повлажневшую ладонь и нахожу его руку, и он сжимает мою в ответ - это так успокаивает, и на какое-то мгновение мне кажется, что лучше просто не может быть.

Около шести Люпин встает. Он застегивает рубашку, когда его взгляд натыкается на забрызганные чернилами листы пергамента, разбросанные по полу. Он поднимает их. Я вспыхиваю. Он смотрит на меня.

- Так ты тоже пытался его вычислить. Мы с Альбусом работаем над этим. Пришел к какому-нибудь выводу?

Я с отвращением качаю головой. Мне бы хотелось на кого-нибудь указать, но не думаю, что от этого стало бы лучше.

- Любопытно, - продолжает Люпин. - Я взял у Хмури перречень украденной информации, и выяснилось, что вся она обсуждалась на собраниях, проводившихся в Хогвартсе. Ни до того, как мы сюда переехали, ни после.

- Значит, это должен быть кто-то из тех, кто живет здесь? Преподаватель? - Кто-то, кто мог знать о нас.

- Думаю, нам надо тщательно проверить охранные заклинания на комнате совещаний, - говорит он. - Я не знаю... даже портреты умеют говорить. Мне нужно переговорить с директором.

- Хорошо, - напряженно говорю я. Он понимает.

- Я вернусь как можно быстрее. Можешь пока вздремнуть.

- Я не хочу спать.

- Тогда поешь. - Он посылает мне ослепительную улыбку. - Мне не нравится, когда в меня упираются твои кости.

- Кто бы говорил, - бормочу я.

Он уходит, а я еще некоторое время остаюсь в постели, просто сижу, уставившись в стену, и накручиваю прядь волос на пальцы, и могу поклясться, что на моих губах блуждает идиотская счастливая улыбка.

В дверь снова стучат, но весьма нерешительно. Это не может быть Люпин, он ушел всего пару минут назад. Я накидываю халат и иду открывать.

Домовой эльф сует мне в руки поднос, уставленный всякой всячиной.

- Мистер Ремус Люпин посылает вам это! Он говорит, что господину нужно поесть! - оглушительно пищит она и смотрит на меня своими круглыми глазами.

- Чудесно, - ворчу я, беру поднос и захлопываю дверрь. Домовые эльфы! Видеть их больше не могу с этой едой: и о чем только Альбус и Люпин думают? Я что - ребенок, которого нужно кормить семь раз на дню?!

Я ставлю поднос на стол и хмурю брови, размышляя, то ли использовать "Эванеско", то ли "Инсендио". Затем вздыхаю и решаю, что немного кофе не повредит.

Я беру высокий сияющий кофейник, и тут же появляется знакомое и невероятное ощущение, как будто чья-то рука цепляется за мои внутренности и тянет меня... куда-то.

Я приземляюсь на четвереньки в лужу горячего кофе. Кофейник-портключ вертится на полу, тихо позвякивая. Какое-то время я не могу ничего делать: только смотреть, как он вращается, затем я замечаю остроносые, очень дорогие ботинки, медленно приближающиеся ко мне. Что-то металлическое вспыхивает на солнце и затем - словно весь мир обрушивается на меня.

Удар отбрасывает меня к стене, и я сползаю по ней, не делая попытки подняться. Мой нос определенно сломан: он кажется огромным и горячим, и я чувствую, как струйки крови быстро наполняют мой рот. Я осторожно поднимаю руку, вытираю кровь с подбородка и говорю:

- Здравствуй, Люциус.

Ему повезло: Азкабан не оказал на него своего обычного разрушительного воздействия. У него все та же гордая осанка и шикарный вид, его светлые волосы, в которых даже седые пряди кажутся серебряными, безупречно уложены, единственные следы, которые можно заметить - это чуть более глубокие морщинки возле рта.

Когда я учился в школе, то проводил невероятное количество времени перед зеркалом, скорбя, что мне не досталась такая внешность.

Он вертит трость в руках и улыбается мне по-мальчишески. Мерлин! Даже Драко никогда не сможет сравниться с этим человеком.

- Очень любезно с твоей стороны наконец почтить нас своим присутствием, малыш Снейпи.

Я закатываю глаза. Это обращение вызывало у меня гордость и радость, когда он использовал его... двадцать пять лет назад.

Горячие капли крови падают мне на грудь, и я плотнее запахиваю халат. Теперь кровь впитывается в бархат, оставляя на ткани несмываемые пятна.

- Я не очень... одет для визита, - говорю я.

- Мы понимаем, Северус. - Нарцисса подходит к Люциусу и берет его под руку. Она больше не в черном. Она знает все о том, какой наряд подходит к тому или иному случаю. Ее мантия цвета бургундского вина, очень красивый цвет. - Ты был так занят со своим оборотнем, что понятно, почему ты слегка пренебрег приличиями.

Я чувствую головокружение. Домовой эльф, поднос... что, если там были еще портключи... ведь, в самом деле, не могли же они знать, чего именно я коснусь. И если Люпин придет и дотронется до чего-нибудь...

Нет, пожалуйста, нет, шепчу я себе. Портключи не так легко изготовить, тем более в таком количестве. И им ведь не нужен Люпин, правда?

Я загоняю панику поглубже и поднимаю голову.

- По твоей вине у нас появилась небольшая проблема, - произносит Люциус. - Ты не отвечал на вызовы.

- Я бы ответил, если бы мог, - говорю я, пытаясь опереться на стену поудобнее. Каждое движение отдается болью в сломанном носу и вызывает новый поток крови. - Не знаю, чьей гениальной идеей было подослать в Хогвартс другого шпиона, но Дамблдор начал подозревать меня.

- Да-да-да. Бедный Северус, - Нарцисса обезоруживающе улыбается. - Но нам не понадобился бы другой шпион, если бы ты сообщал правду нашему Лорду.

- А разве я этого не делал? - холодно говорю я. - Ты не думаешь, что если бы я этого не делал, наш Лорд смог бы легко выяснить это с помощью Легилименс?

Если это только их подозрения, я смогу выкрутиться. И может быть даже узнать, что за чертовщина здесь происходит.

- Что мне всегда не нравилось в тебе, Снейпи, так это то, что ты вечно считаешь остальных глупее себя.

У меня появляется самоубийственное желание сказать "Не всех, только тебя", но я прикусываю язык.

- Наш Лорд выяснил это, - укоризненно говорит Нарцисса. - Он сделал это. Ты можешь обмануть нас, но ты не можешь лгать ему.

"Я никогда ничего не забываю, - вспоминаю я шелестящий голос. - Ни тех, кто предал меня, ни тех, кто мне верно служит".

- Я не знаю, как во имя Мерлина, ты оказался на службе у Дамблдора, - нахмурился Люциус, - но я надеюсь, ты получал от этого удовольствие. Потому что вряд ли тебе еще когда-нибудь придется получать удовольствие.

- И теперь Дамблдор будет думать, что ты предатель, - вздыхает Нарцисса. - Как печально.

Очень умно. Двойное наказание. Только Альбус на самом деле не считает меня предателем, и Люпин тоже... О, черт. А теперь они придут в мою комнату и увидят, что меня нет... и подумают, что я отправился к Темному Лорду, вопреки запрету, и...

Мне нужно выбираться отсюда сейчас же.

- Круцио, - говорит Нарцисса.

- Северус, Северус, тебе не следовало ко мне возвращаться. - Рука берет меня за подбородок и заставляет посмотреть вверх, прямо в красные глаза. - Как ты мог подумать, что сможешь снова предать меня, предать дважды?

- И что бы это изменило?

Во рту у меня столько крови, что слова звучат невнятно. Мои губы и язык превратились в сплошную кровоточащую рану, из-за бесчисленного количества раз, когда я прикусывал их, пытаясь сдержать крики. И все равно я охрип.

- Ты мог попытаться сбежать от меня. Спрятаться и надеяться, что я забуду о тебе.

- Каркарову это так помогло.

- Не пытайся казаться умнее, чем ты есть. Я не собираюсь больше с тобой разговаривать. В следующий раз, когда я приду взглянуть на тебя, я буду любоваться твоим бездыханным телом. Но я надеюсь, мои слуги будут осторожны и не допустят, чтобы это произошло слишком скоро. Так что... прощай, Северус.

Его уродливое лицо приближается - и неожиданно его белый рот касается моих губ.

- Думаешь, нам стоит сообщить Дамблдору, что ты не был предателем, а, Снейпи? Позже, конечно, когда мы пошлем ему твое тело. Только представь, как будет мучиться старый святоша из-за того, что не поверил тебе.

- А твой оборотень будет рыдать? - спрашивает Нарцисса. - Или он не из тех, кто плачет?

Еще один порез ощущается на так ужасно, как когда тонкую полоску кожи начинают отрывать - и даже это лучше, чем жгучая жидкость, капающая на рану. Это то самое Кислотное зелье, что я когда-то приготовил? Черт, черт бы вас побрал, я не могу этого вынести, отпустите меня...

- Не ругайся так, Северус, это невежливо.

Как она может слышать? Ведь я уже не слышу собственного голоса, мне кажется, я просто шевелю губами. Снова нож-боль-кислота и еще одна жгуче-огненная полоса на животе. Я вырываюсь и бьюсь головой о стену. Хорошо: все темнеет и боль утихает.

- Кристиан, друг мой, ты не мог бы держать его покрепче? Я не хочу, чтобы он отключился так быстро.

Значит здесь Краббе. Знакомые лица повсюду. Разве это не прекрасно, быть окруженным друзьями?

Нарцисса в темно-синей мантии... уже другой день? Третий? Я не помню.

- Кажется, ты говорила, что он любит заниматься сексом с не-людями. По крайней мере, с полукровками. Может, нам стоит найти ему оборотня, вместо... этого. Эйвери, что ты там делаешь, блюешь?

- Иногда у тебя такие безвкусные идеи, Люциус. И ты еще предлагал привести сюда Драко! Я не хочу, чтобы он видел подобные вещи.

- Ты всегда драматизируешь, дорогая. Мы можем показать ему что-нибудь менее... неприятное.

- Меррик, прекрати немедленно, идиот! Ты же его убьешь! Что ты сделал?

Что бы он ни сделал, это здорово. Меррик Гойл - ангел. Я падаю, падаю...и мое несчастное истерзанное тело, которое в последнее время не чувствовало ничего кроме боли, остается где-то позади.

Их крики постепенно отдаляются, замолкают, и я больше их не слышу.

Я попал куда-то, где все серое. Не на что смотреть, нечего видеть, но быть здесь - такое облегчение. Меня в принципе ничего больше не интересует. И я знаю, что это не надолго. За этим что-то есть: что-то, где есть цвета и звуки, и где меня ждет мир и покой. Там, куда все уходят... Мне нужно только немного подождать.

Неожиданно серый туман немного проясняется, и я вижу чью-то фигуру, другого человека, и я знаю, кто это: разве я мог не узнать эти неровные пряди, обрамляющие его лицо, ярко-синие глаза, тени под глазами...

- Блэк, - говорю я.

Он молча смотрит на меня, - и неожиданно мне передается его тоска - невыразимая, всепоглощающая тоска, стоящая в его глазах. И я знаю, что не будет ни мира, ни покоя - только эта серость. Навсегда. Серый туман, через который он не может пробиться.

Моя душа разрывается на части от горя. Это ужасно. Никто не может так страдать... никто не должен. Неважно, как я ненавижу его, неважно, что он мне сделал, я просто обязан что-то предпринять, потому, что я не могу этого вынести.

- Блэк. - Я протягиваю ему руку. Я не знаю, что делать, это просто инстинктивный поступок. Его рука очень медленно поднимается, и его пальцы слегка касаются моих.

А затем я снова падаю, его пальцы выдернуты из моей руки - и я не вижу его больше, нет серого тумана, есть только... гулкие удары моего бьющегося сердца. И так больно.

- Ревивало! Ревивало!

Я вздрагиваю при звуке голоса Люциуса, он снова и снова направляет на меня свою палочку, а потом руки Нарциссы, такие нежные и беспощадные, приставляют флакон и моим губам, заставляя меня глотать.

- Вот так лучше, - говорит она.

- Блэк, - шепчу я. - Блэк.

Он остался там.

- Темно? (Прим. переводчика: в английском имя Блэк и "черный, темный" пишутся и произносятся одинаково) - озадаченно переспрашивает она. - Так светлее?

Перед глазами вспыхивает ослепительный белый свет - и все начинается сначала.

Я думаю, я бы даже почувствовал этого, если бы они не сожгли там все. Член скользит по моей израненной коже, словно наждачная бумага - и это заставляет меня "отзываться", как они это называют. Я не вижу его лица, и честно говоря, мне все равно.

Могу я уже, наконец, умереть?

Рука тянется к моему животу и ниже и хватает меня за половые органы. Эти самые органы, распухшие, покрытые синяками, не ценят такого отношения. Я издаю хриплый свистящий звук. Это был бы вой, если бы у меня был голос.

Умру я, наконец, когда-нибудь?

Он что-то говорит мне - нескончаемый поток слов, которые вполне могли бы быть на китайском, потому, что я все равно ничего не понимаю. Я был бы бесконечно признателен ему, если бы он оказался у меня последним, если бы все было кончено.

Но меня так просто не отпустят, и я могу только постепенно, мало-помалу впадать в бессознательное состояние. Пусть это не смерть, но хоть что-то.

А затем раздается ужасный грохот; и там, где еще недавно была запертая дверь, сквозь пыль и щепки, летящие во все стороны, я различаю прямоугольный проем, в который льется свет. Я щурюсь, и вижу чей-то силуэт в дверях, два, три... Человек скатывается с меня и бросается прочь. Кто-то кричит:

- Экспеллиармус!

Я пытаюсь пошевелиться: подтягиваю ноги к груди, сворачиваясь клубком, насколько позволяет цепь, ведущая от стены к моему правому запястью, и смотрю, как все новые и новые люди врываются в комнату - а затем один из них бросается ко мне, падает на колени, и его пальцы торопливо и неуклюже отводят волосы, упавшие мне на лицо.

Это ты, хочу я сказать. Ты всегда приходишь ко мне.

- Северус, - голос Люпина срывается, выдавая паникуу. - Северус, ты меня слышишь?

Конечно, слышу. Я не могу протянуть руку - наручник не пускает - и я не чувствую другую, так что я не могу его коснуться.

Он похож на привидение: белый, как смерть, дрожащие губы искривлены в гримасе отчаяния. Он бормочет:

- Держись, мы тебя вытащим, ... уже скоро, только, пожалуйста, держись...

Я постараюсь, не надо так переживать. Я улыбаюсь ему, и его лицо искажается как от боли.

- Ты должен держаться...

Еще чей-то голос - и палочка - и, наконец, я чувствую, что наручник, врезавшийся в руку почти до кости, исчез.

Люпин неуверенно протягивает руку, словно не зная, как до меня дотронуться.

- Лучше не надо, - говорит кто-то, - судя по мантии, колдомедик, - и мягко отводит его руку. Палочка снова поднимается, но я не слышу заклинания, проваливаясь в целительную темноту.

Он сидит в мягком кресле и читает лежащую на коленях книгу. Косые лучи, проникающие через высокие узкие окна больничного крыла, падают на его щеку и на открытые страницы. Его тонкая рука рассеянно играет кисточками покрывала.

- Эй, - пробую сказать я. Это звучит не громчее, чем дуновение ветерка, но он тут же подскакивает, едва не смахнув книгу на пол.

Я почти забыл его щенячий взгляд.

Он выглядит уставшим и постаревшим, как обычно бывает после полнолуния. Должно быть, как раз самое время. Интересно, кто варит для него Волчье зелье? Он улыбается мне уголками губ.

- Домовой эльф, - говорю я. Он задумывается и через секунду кивает.

- Да. Мы нашли ее. Она вообще-то не домовой эльф, она Метаморф. Тонкс вычислила ее.

Хорошо. Я устало облизываю губы: произнести даже два слова оказалось слишком утомительно.

Люпин встает и подходит ближе.

- Хочешь воды?

Я киваю. Стакан, который он подносит к моим губам, восхитительно прохладен, а вода - истинное блаженство. Он терпеливо держит стакан, пока я неуклюже отхлебываю - такое странное чувство, будто мое горло мне не принадлежит. Он пристально смотрит на меня, а затем осторожно спрашивает:

- Как ты себя чувствуешь?

Я пытаюсь пожать плечами.

- Не знаю. Нормально. Ничего... не чувствую.

- Не удивительно, - фыркает он. - В тебя влили целое ведро болеутоляющего.

Я не помню этого.

Вообще, это сбивает с толку. Я думаю, мне следует проверить, все ли у меня цело. Мне нужно зеркало.

Потом я пытаюсь подумать о более важных вещах.

- Какой сейчас месяц?

- Октябрь. Первое октября.

- Кто меня замещает?

- Дамблдор нашел одну женщину. Этерна Джиллиан, кажется.

- Черт.

Он садится на мою постель, и я вижу в его глазах что-то такое, от чего у меня внутри все сжимается. Жалость? Я не нуждаюсь ни в чьей жалости.

- Можешь не волноваться. Обо всем позаботились.

Неожиданно меня охватывает паника.

- Ты же не хочешь сказать... Альбус уволил меня?

Я знаю, я пропустил целый месяц, но теперь я почти в порядке, я могу приступить, как только будет нужно, хоть завтра. Мои зелья, мои подземелья, мои слизеринцы...

- Нет, - беспечно говорит Люпин. - Даже у Альбууса не хватит смелости освободить тебя от твоей должности.

- Хм... Я в любой день соглашусь на ЗОТС взамен Зелий.

- Я в этом уверен, Северус. Но если ты думаешь, что ты вернешься к работе завтра же, ты очень ошибаешься. Ты останешься в постели до тех пор... до тех пор, пока все не решат, что ты в порядке.

- Это звучит ужасно... угнетающе.

- Извини, но так и будет.

Я сердито смотрю на него, но он спокойно встречает мой взгляд. Я не хочу, чтобы он уходил. Я хочу, чтобы он сидел на моей постели так, чтобы я мог чувствовать его. Я хочу, чтобы он говорил со мной так, как будто ничего не произошло.

Я знаю, что ничего не может быть как раньше. Я имею в виду между нами. Не думаю, что он захочет меня после всех остальных, и, наверное, я ужасно выгляжу. Мне никогда не было чем хвастаться, но теперь я даже не уверен, что хочу знать, как выглядит мое лицо.

Но по крайней мере, сейчас он здесь, со мной.

- Все будет хорошо, - тихо говорит он. Его голос убаюкивает, и я поддаюсь ему. - Все будет нормально. Не торопись, тебе нужно отдохнуть. Ты со всем справишься... ты выжил, и это самое важное... если бы ты только знал, как хорошо, что ты выжил.

Я недоверчиво фыркаю и закрываю глаза. Может это и в самом деле хорошо, я еще не знаю. После того, как я так долго хотел умереть, довольно сложно совершить поворот на 180 градусов.

- Если бы ты умер... - говорит он. - Я не знаю, смог бы я жить дальше. Я... не захотел бы.

Это ложь? Почему он лжет? Чтобы я чувствовал себя лучше? Я могу обойтись без этого, большое спасибо. Но я не открываю глаз и ничего не говорю, притворяясь, что сплю.

Он вздыхает и замолкает. Я чувствую, как он шевелится и думаю, что он собирается встать и уйти. Но он не уходит. Вместо этого я чувствую, как кончики его пальцев осторожно касаются моих губ. Они мягкие, и теплые, и почти невесомые. Они задерживаются всего лишь на мгновение. Затем он убирает руку.

- Я не хотел бы жить без тебя, - повторяет он.

Сиквел: "Из тьмы"

На главную   Фанфики    Обсудить на форуме

Фики по автору Фики по названию Фики по жанру