Больше, чем друзья
Автор: Лукреция
Pairing: Оливер Вуд/ОМП
Рейтинг: R
Жанр: romance
Краткое содержание: заметив, что испытвает к капитану команды по квиддичу необъяснимое влечение, Джонатан Аккерли ещё пытался сопротивляться своему чувству, но вскоре…
Disclaimer: все права принадлежат тем, кому они принадлежат, никакой прибыли я не извлекаю.
Размещение: если появится желание разместить где-либо этот фанфик, не забудьте указать имя автора.
Джонатан Аккерли заканчивал последний год обучения в Хогвартсе. И это был не самый лёгкий год в его жизни. Дни тянулись бесконечной чередой, скучные и долгие, до боли похожие друг на друга. Дни, полные невыразимой муки, когда хочешь быть рядом с человеком, которого любишь, но не можешь позволить себе подобной роскоши. И подобной слабости. Отец, пожалуй, убил бы Джонатана, узнав о том, что девочкам сын предпочитает мальчиков, зельеварению – трансфигурацию, а домашнему уюту – стены Хогвартса. Филипп Аккерли был очень суровым человеком. И слишком целеустремлённым. Заранее обдумав и просчитав жизнь своего старшего сына, мистер Аккерли решил: всё будет так, и никак иначе. Джонатан будет учиться в Хогвартсе, успевать по таким-то и таким-то предметам, играть в квиддич ( и непременно станет капитаном команды! ) и рано или поздно займёт почётную должность в Министерстве, как и подобает сыну достопочтенного Филиппа Аккерли, одного из самых известных и уважаемых министерских чиновников. И Джонатан тяготился обществом отца, подсознательно стараясь избегать лишних встреч с человеком, продумавшим его жизнь задолго до её счастливого начала. Это было позорно. Это было низко. Рядом с отцом Джонатан чувствовал себя чем угодно – дорогой безделушкой, предметом обстановки – но не любимым сыном, не человеком. Но всё это никогда раньше не переходило в открытый конфликт. Отец говорил – Джонатан молчал, этим семейные встречи и ограничивались. Ни ласки, ни улыбки, ни доброго слова можно было не жидать. Это было не в отцовских правилах. Но в том году… Мать оттолкнула от себя Джонатана. Это было ужасно. Особенно учитывая последние события. Когда Джонатан вспоминал об этом, в висках начинало настойчиво стучать, кровь сама собой приливала к щекам, а жизнь казалась нескончаемой мукой. Мукой человека, который никогда раньше не получал того, что хотел, а получив, впервые – осознал тщету своей прошлой, безрадостной жизни. Время расставило всё по своим местам. И Оливер Вуд стал первым желанием Джонатана, которому суждено было осуществиться.
Седьмой курс начался неплохо. Особо отметить было нечего – проведя семь лет в стенах Хогвартса, Джонатан уже не чувствовал прежнего волнения, приходя на урок к Снейпу, подкармливая вербену профессора Спраут или спасаясь бегством от непривлекательного нечто, заботливо выращенного добросердечным Хагридом ( с нечтом предлагалось совершать длительный променад взад-вперёд по лужайке; оно угрожающе выставляло усы и плевалось огнём). Единственное, что по-прежнему держало Джонатана в радостном напряжении – квиддич. Чувство полёта, свободы и цели, острое, как никогда, вновь и вновь пронзало семикурсника Аккерли, стоило ему только ступить на поле для квиддича. И ещё: он испытывал непреодолимое влечение к капитану команды. Это было странно. Это было… ужасно. Но он ничего не мог с собой поделать. Особенно учитывая проклятую доброжелательность Вуда, помогавшему Аккерли во всём и всегда - для Вуда талантливый игрок в квиддич, к тому же приятный в общении, становился чуть ли не родным братом. Травма, полученная в ноябре во время матча со Слизерином (победил-таки Гриффиндор, что стоило Джонатану вывихнутой лодыжки), способствовала сумасшествию студента больше, чем ночи, исполненные ярких звёзд, или нежный аромат, исходящий от волос Оливера, склонившегося над конспектом Аккерли в приступе любознательности. Последним, что увидел Джонатан, прежде чем упасть с метлы, было испуганное лицо Вуда, уловившего коварный выпад коварного Флинта, догадавшегося сбить с мелы защитника. Потом была холодная земля, и вновь лицо Оливера, бережно переворачивающего однокурсника на спину. Боль в ноге была такой сильной, что Джонатан не удержался от тихого стона, с удивлением отметив, как расширились зрачки Вуда от самого, казалось бы, невинного звука. Но в следующую секунду Аккерли уже стоял на земле, неловко обхватив Оливера за талию, задыхаясь и краснея от неловкой близости. Сквозь плотную ткань его ладони чувствовали тепло столь желанного тела, рельеф рёбер и явно учащённый ритм дыхания. Вот тут-то Джонатан и попался. Потому что только этого человека он желал, это тело рождало в нём безумную жажду ласки и обладания. Только с Оливером он мог быть откровенен, и неважно, о чём они говорили: о квиддиче ли, об учёбе, о родителях… Рядом с Оливером всё было легко и просто, часы пролетали незаметно, а сердце, казалось, вот-вот готово было выскочить из груди…
Мадам Хуч внимательно обследовала ногу Джонатана и, к его радости, сообщила, что травма не очень серьёзна и носилки не потребуются – а это означало, что Оливер должен будет самолично препроводить пострадавшего игрока в больничное крыло. Так они и удалились: хромающий Аккерли, вцепившийся в Вуда, и Вуд, бережно поддерживающий Аккерли.
- Не больно?
- Да нет, всё нормально, Оливер. Спасибо.
- Ладно тебе.
Руки Оливера, сильные, но вместе с тем удивительно нежные, рождали приятное успокоение. Аккерли хотелось, чтобы это продолжалось вечно: пряный тёплый воздух, дерзкий, знакомый и невероятно притягательный запах, который Джонатан чувствовал, прижимаясь к капитану команды изнывающим от желания телом. Изнурительная близость хоть и была вынужденной, но Аккерли с удовольствием отметил, что Оливер не делал ни единой попытки отдалиться от него.
- Ещё совсем немного, потерпи. – выдохнул Вуд, почти волоча Джонатана по лестнице в больничное крыло. – Я бы помог тебе с помощью магии, но лучше не рисковать, верно ведь? – и он так хорошо улыбнулся, что Джонатан невольно расплылся в ответной улыбке. И только тогда понял, что их с Вудом разделяют в лучшем случае несколько сантиметров: его губы обожгло горячее дыхание Оливера, и он почти рухнул куда-то вниз то ли от удивления, то ли от смущения, невольно потянув за собой Вуда. С грохотом ударившиеся об пол, два молодых человека представили собой живописнейшее зрелище – с вытаращенными от удивления глазами они вцепились друг в друга, свалившись в кучу. К счастью, это было не так уж и болезненно. Первым подал голос Вуд.
- Ты ж-жив?
- Ага.
- Чего падаешь?
- Так получилось. Нога подогнулась. Случайно.
- А-а-а, тогда понятно… Ну что, попробуем встать? Это чья нога?
- Надо думать, моя, - с сомнением в голосе предположил Джонатан, - Погоди минутку.
Он попробовал встать на колени, чтобы окончательно решить вопрос с ногами, но догадался о двусмысленности своего теперешнего положения, обнаружив лицо Оливера прямо перед собой, глаза в глаза. И тут что-то случилось. Зрачки Вуда казались огромными на таком близком расстоянии, яркие влажные губы были так хороши, что от них невозможно было оторвать взгляд. И Аккерли не выдержал. Осторожно и нежно он прикоснулся губами к губам Оливера, ожидая знака: отпрянет он или нет. Оливер не сделал ни одного движения, его волнение выдавало только учащённое дыхание, для Джонатана звучавшее музыкой. Не встретив сопротивления, губы Аккерли стали чуть настойчивей, теперь он мог чувстововать вкус Оливера, такой пьянящий, дурманящий, и не смог бы остановиться, даже если б захотел. Но Оливер не сопротивлялся, даже наоборот. Они соприкасались языками, нежно и мягко, и Джонатан запустил похолодевшие пальцы в каштановые волосы Вуда, чувствуя, что партнёр получает от поцелуя столько же удовольствия, сколько и он сам. Когда они отстранились друг от друга, удивлённые и ещё не верящие в то, что с ними произошло, Вуд, чуть пошатываясь, поднялся на ноги и протянул руку Аккерли. Джонатан вновь вцепился в плотную ткань мантии и почувствовал те же руки, приятно сильные, такие знакомые, почти родные, на своей талии. Это было волшебно. Они не сказали друг другу ни слова, но один поцелуй значил гораздо больше тысячи слов. Оба пребывали в странном оцепенении. Отдав Джонатана на попечение мадам Помфри, Вуд исчез, бросив на Аккерли пристальный взгляд. А Джонатан не знал, что теперь делать. Пока мадам Помфри суетилась над безнадежно растянутой лодыжкой, Аккерли успел впасть в панику. Поцелуй был прекрасен, но вот что будет дальше? Как они с Оливером ( о, “мы с Оливером!” ) будут дружить, зная, что за дружбой, пусть всего на секунду, мелькнуло что-то большее? А Джонатану хотелось большего. Он прикоснулся к тому, что считал запретным, и получил невероятное удовольствие. А Оливер? Джонатан был так взолнован, что почти вырвался из палаты под недовольные возгласы мадам Помфри, посчитавшей молодого человека “абсолютно безответственным по отношению к вашему здоровью… Мистер Аккерли, осторожней на лестнице!”.
Ужин в Большом зале был захватывающим во всех смыслах этого слова. Во-первых, Оливер довольно сильно прикусил губу Джонатана во время того поцелуя на лестнице, во-вторых, Оливер сидел вот тут, рядом ( чему Аккерли немного удивился ), и Джонатан вновь мог чувствовать соприкосновение их тел, тепло, исходящее от Оливера и оставшееся прежним расположение между ними. Это было небольшим, но всё-таки шоком. Приятным, обжигающим и распаляющим воображение.
- У тебя губа прикушена. – сказал вдруг Оливер, и Джонатан поперхнулся тыквенным соком, не успев понять, шутка это или упрёк. Похоже, шутка. Или нет?
- А-а… да, немного. – протянул он, удивлённо и испуганно поглядывая на Вуда, невозмутимо-спокойного, каким и должен быть первоклассный капитан квиддичной команды.
- Болит?
- Нет. – и вдруг добавил, - Это даже приятно.
- Правда? – похоже, Оливер не собирался останавливаться, - И что же, ты бы хотел это… продолжить?
Тут Джонатан не выдержал. Издав неразборчивый полувсхлип-полустон и расплескав по скатерти остатки сока, он почти вылетел из Большого Зала, затылком чувствуя взгляд Вуда, умирая от сладостного чувства в груди и от… испуга. Он не понял, о чём именно говорил Оливер. Что это, упрёк? Всё было не так? Неправильно? От волнения перехватило дыхание. Никогда ещё путь до комнаты факультета не казался ему таким длинным. Ужасно. Он всё испортил. Мог бы и не делать этого. Сейчас бы сидел рядом с ним, невзначай прижавшись боком к его горячей спине, наслаждаясь невинной близостью, зная, что, что бы ни случилось, они останутся друзьями, будут так же разговаривать о том, что важно для них обоих, обсуждать последние события, матчи… А он всё разрушил. Идиот. Тупая идиотина… Шаги. Торопливые. Его шаги. О нет, не может быть, невозможно, неправда, нет-нет-нет. Но это был он, Вуд. Немного запыхавшийся, но такой же милый, как обычно: те же невероятные глаза, невинно приоткрытые губы… Какое искушение. Подойдя к Джонатану, Оливер положил руку ему на плечо.
- Джонатан?
- Что?
- Мы не могли бы поговорить?
- Это не самое подходящее место для разговора, Оливер и я не думаю, что…
- Я знаю! Пойдём!
О нет. Комната старост. Происходящее всё больше и больше напоминало изощрённую пытку.
- Садись, Джонатан.
Начало казалось настолько серьёзным, что Аккерли как прорвало.
- Оливер, прости меня за то, что случилось сегодня днём. Если тебе это было неприятно, если ты не хотел этого, прости вдвойне. Прости за то, что не удержался. Прости за то, что не жалею. Прости, что…
- Джонатан! Мне не за что тебя прощать.
Аккерли почувствовал себя так, будто должен был вот-вот бухнуться в обморок. Воздух словно наэлектризовался, каждое слово обретало тяжесть, похожую на тяжесть котёнка на ладони: мягкую, легкую, но всё же ощутимую. Всё было похоже на сон. Губы Оливера, нежные и податливые, на его губах; его сильные руки; уверенное “мне не за что тебя прощать” – всё было похоже на лихорадочный бред. Миллионы раз Джонатан мечтал об этом мгновении, грезил о нём, представлял его и так, и эдак. Но реальность выходила куда лучше мечты, потому что человек, произносящий желанные слова, был реален. И испытывал чувства. Пока, правда, не совсем понятно, какие именно.
- Я должен сказать тебе, что мне не за что тебя прощать, потому что, - он помедлил, - мне это понравилось. Да, - подтвердил он, поймав удивлённый взгляд Джонатана, - мне это очень понравилось.
А дальше не было уже ничего. Потому что Оливер вдруг оказался прямо перед Джонатаном, проворный, как кошка. И всё началось снова – те же жаркие губы, нежное сплетение языков, прикосновения, становящиеся всё более смелыми… Аккерли потерял голову. Это было слишком. Слишком прекрасно, чтобы быть реальностью. И слишком прекрасно, чтобы быть сном. Каким-то чудом они оказались на полу, как в тот, первый раз, и прикосновения стали смелее. Изнывая от желания под умелыми ( как неожиданно! но всё же вполне предсказуемо…) руками Вуда, он выгибался, обхватывая его за шею, двигался навстречу дерзкому языку и потерял остатки разума. Стягивая с Вуда последнюю одежду, он ощутил запоздалый укол стыда, осознавая и собственную наготу, но это тоже было довольно приятно. То, что происходило дальше, осталось в его памяти смесью образов и ощущений: тело Вуда, аромат его кожи, желание и невероятное наслаждение, испытанное ими одновременно. Пьяняще. И когда они, утомлённые, упали друг на друга, всё встало на свои места – так всё и должно быть. Вместе. Вдвоём. Снова и снова испытывая это наслаждение. Только их наслаждение.
Должно быть, они поняли это оба. Встречи в комнате для старост, краденые поцелуи в темноте узких коридоров Хогвартса, тайное пожатие руки – всё стало постоянным, незыблемым. Жизнью, а не мечтой о ней. И только в объятьях Оливера Джонатан чувствовал, как разлетается на мелкие кусочки, растворяется в этом человеке… Снова и снова. И это была любовь. Не простое физическое влечение, а чувство. Потребность одного человека в другом. Прошло уже больше полугода, а удовольствие оставалось таким же первозданным, неизведанным. Казалось, этой любовью невозможно насытиться. Невозможно было оторваться друг от друга. Они могли говорить часами, не испытывая никакого стеснения, говорить о чём угодно. Нежно ласкать друг друга, доверчиво, наивно. И это тоже была жизнь. И они не хотели, чтобы это кончалось.
- Оливер, скажи мне, - однажды попросил Джонатан, - это серьёзно? То, что между нами? Ты хочешь продолжать?
- Да. Я хочу продолжать. А что ты чувствуешь?
- То же самое, - ответил Джонатан, - То же, что и ты.
На следущий день он поехал домой, в поместье. Седьмой курс заканчивался. Заканчивалась школа, должна была начаться новая жизнь, работа. Новая жизнь не с родителями. С другим человеком. Всё было решено. И всё было серьёзно. Он специально приехал днём, зная, что отец в Министерстве. Ему нужно было поговорить с матерью.
- Мама. Что ты скажешь?
- Что я скажу?! Делай, что хочешь. Но учти: у нас больше нет сына, только Стюарт. Потому что то, что ты сделал… как поступил с нами…
- А как я поступил с вами? Я лез в вашу жизнь? Я указывал вам, с кем жить и кого любить? Я планировал ваше будущее на десять лет вперёд?
- Ты – дерзкий, неблагодарный мальчишка. Твой отец всегда был прав насчёт тебя.
- Мама, мне надоело. Я не нуждаюсь в вашем благословении. В твоём благословении. Об отце я даже не говорю. Я уйду в любом случае, я просто не хотел, чтобы это было похоже на побег. Я ни в чём не раскаиваюсь и не собираюсь перед тобой оправдываться. Просто ухаживайте за Стюартом. Это всё, о чём я прошу. Дайте ему то, чего не дали мне.
Во всех домах Годриковой Лощины уже давно не горели огни. Только один маленький домик, окружённый небольшим садом, красил ночь уютным светом ночника, струившегося из окна второго этажа. Обнявшись, прильнув друг к другу, они были счастливы, как никогда.
- Завтра мне в Министерство, - гордо пробурчал Джонатан, уткнувшись лицом в грудь Оливера.
- Ага, - довольно ответил тот, - спи уже!
И выключил ночник.