Возмездие
(Nemesis)
Автор: Juxian Tang
Переводчик: Dariana d'Ark
Оригинал: см. здесь
Бета-ридинг: Juxian Tang
Пейринг: Сириус Блэк/Люциус Малфой
Рейтинг: NC-17
Жанр: кромешный ангст
Предупреждение: осторожно - насилие!
Краткое содержание: Сириус сидит в Азкабане, а кое-кто наносит
ему ежегодный визит.
Дисклэймер: если б я была Джоан Роулинг, Люциус Малфой был бы в
каждой сцене книги. Голый. (с)
Размещение: с разрешения автора и переводчика.
Приближение этого дня было словно боль глубоко в костях. Все остальные
дни сливались в длинную цепь светло-голубого и темно-синего: в его камере
было крошечное окно, больше похожее на щель в потолке, и он видел через
него кусочек неба, светлый днем и темный ночью. Поэтому у него была возможность
считать. Но он этого не делал.
Ему не нужно было считать; единственный день, который имеет значение,
он бы никогда не пропустил. Были и другие знаки, свидетельствующие о его
приближении. Еду приносили реже, иногда ему казалось, что его желудок
превратился в жгучую черную дыру. Стража - человеческая стража - снова
проявляла к нему интерес. Иногда ему казалось, что все почти так, как
в начале, когда к нему приходили целыми толпами - пялились на него, проклинали
его; или заходили к нему - и тогда ему доставались бесчисленные удары
под ребра, в живот и головой об стену.
Позже они перестали приходить; им наскучило это развлечение, слишком мало
веселья он им доставлял. Может быть, они даже начали забывать, почему
он был здесь, и вспоминали об этом только раз в год.
Однако он никогда не забывал. У него очень мало осталось из того, чем
он обладал и чем был: раньше он был красивым, энергичным, остроумным и
желанным. Все это осталось далеко в прошлом - но память никогда не подводила
его. Он знал, что она будет последним, что его покинет. Даже с холодеющими
руками и останавливающимся сердцем, он по-прежнему будет помнить. Свою
вину. Свою ошибку. Свое преступление.
Потому что он был преступником - именно так его называют все эти люди,
которые оскорбляли его и били его. Но если он все еще жил, то совсем не
потому, что надеялся на искупление. Он жил потому, что единственное, что
ему оставалось - это месть. Именно она не давала ему уйти - даже когда
он сплевывал на пол кровь и выбитые зубы; даже когда зимой стены покрывались
тонкой корочкой скользкого льда; даже когда он сгорал в лихорадке и, казалось,
вот-вот выкашляет свои легкие; даже когда наступал этот день.
Он слышал их шаги по коридору, и его обострившийся от одиночества слух
безошибочно узнавал их. Шаги охранника были быстрыми и уверенными; эти
же шли куда осторожней: две грузные поступи и одна - легкая. Они остановились
у камеры, замок устало клацнул. Он не поднял головы с грязного матраца
у стены, который служил ему кроватью, когда охранник заглянул в камеру,
проверяя, все ли в порядке.
Сквозь грязные нечесаные колтуны, в которые превратились его волосы, он
наблюдал за ними, неподвижно, но все его тело трепетало от напряжения.
- Можете заходить, сэр. - Голос был заискивающим - как, впрочем, и всегда.
Очертания трех зашедших внутрь людей были размыты: две громоздких фигуры
и одна стройная, очень прямая, светлые волосы как ореол окружали голову.
- Я буду поблизости, сэр. На всякий случай.
- Это ни к чему.
Дверь, закрываясь, хлопнула, опять клацнул замок. Очень дорогие ботинки,
серебряные пряжки на которых притягивали к себе весь свет в камере, приблизились
к нему и остановились.
- Ну и ну! С каждым годом ты выглядишь все паршивее. Когда-нибудь ты вообще
угаснешь. Однажды я приду сюда, а тебя тут не будет. Ты просто исчезнешь.
Он оскалился, сдерживая тихое рычание, готовое вот-вот вырваться из горла.
Ботинки приблизились еще на один шаг - и тогда он вскочил. Разогнулся
пружиной, взвился вверх и трансформировался в воздухе - оскаленные собачьи
зубы, с которых капала слюна, сомкнулись в дюйме от горла над кружевным
воротником. Человек отшатнулся, в светлых глазах вспыхнули ярость и страх,
лицо с острыми чертами перекосилось.
- Animagum Restoro! Petrificus Totalus!
Во вспышке голубого цвета он упал на пол уже в облике человека, падение
отдалось в спине. Над ним был грязный, покрытый паутиной потолок. Он смотрел
туда и жалел, что был таким медленным, и пережидал боль.
Бледное лицо в окружении светлых волос появилось над ним. Наконечник трости,
дотрагивающийся до тела в прорехи изношенной одежды, был холодным и острым.
Он почувствовал, как человек налег на трость. Ребра тихо захрустели. Его
дыхание стало резким и частым, а давление еще увеличилось.
- Ты удивил меня, братец. Я думал, что твой боевой дух покинул тебя.
Ребро хрустнуло с коротким сухим звуком. Он с трудом дышал - боль охватила
всю левую половину груди.
- Я рад, что ты не разочаровываешь меня.
Его обездвиженное тело внутри все дрожало. Он хотел прыгнуть - укусить,
рвать когтями, содрать кожу с этого светлоглазого лица, перегрызть бледное
горло. Однако заклинание удерживало его, превратив мышцы в камень, а нервы
- во что-то чужеродное.
Трость, наконец, сдвинулась с его ребер, прошлась по грудине, затем отбросила
прядь волос с его лица. Серебристые глаза изучали его, потом встретились
с его глазами.
- Несмотря на то, что я очень люблю животных, ты мне больше нравишься
в человеческом облике. Немного больше.
Хриплый звук застрял у него в горле, когда он смотрел на это лицо, ненависть,
как обжигающая лава, струилась из глаз. Человек неодобрительно вздохнул
и отошел. Вместо него его окружили две грузные тени.
- Finite Incantatem. Держите его.
Он пытался сопротивляться, отчаяние сделало его опасным даже в его положении.
Но те двое были куда сильней, им ведь не приходилось голодать. Он больно
ударился коленями о каменный пол, руки были заломлены за спиной, плечи
почти вывихнуты. Он хрипло вскрикнул, чувствуя, что на лице выступает
пот. Чья-то рука схватила его за волосы, откидывая назад голову, и он
встретился взглядом с глазами улыбающегося мужчины.
- Да. Вот так мне нравится куда больше.
Он сопротивлялся, несмотря на нестерпимую боль в руках, пытался добраться
до врага. Пытался плюнуть в него, хотя, конечно, не достал, и его плевок
приземлился на грязный пол в паре дюймов от блестящих ботинок.
- Какая вульгарность! Неудивительно, что твоя семья отреклась от тебя.
- Пошел ты… будь ты проклят! - его голос был хриплым, потому что он давно
не разговаривал, а рассудок заволокло от ненависти. Он знает, что такая
реакция на руку этому ублюдку, но ничего не мог сделать.
- Какие грубые слова ты говоришь, братец. Я должен заставить тебя помыть
рот с мылом.
Одно движение волшебной палочки - и через секунду его рот был полон тошнотворной
на вкус мыльной воды. Он пытался выплюнуть ее, задыхался и кашлял, и слышал,
как они хохотали, и он чуть не вывихнул плечевые суставы, пытаясь вырваться.
Вода заполняла его горло и легкие, перед глазами почернело - и тогда все
закончилось.
Он упал, выплевывая остатки воды.
- Ты такой отвратительно грязный, что тебя нужно помыть всего изнутри,
- говорил муж его двоюродной сестры. - Но, может быть, мы займемся этим
в следующий раз.
Еще взмах палочки - из нее вырвались белые веревки и опутали его руки,
обвились петлей вокруг шеи. Он почувствовал головокружение и постарался
разорвать их - но веревки были слишком прочными. Двое головорезов отпустили
его, и он упал на бок.
- Замечательно. - Человек прохаживался перед ним, не обращая внимания
на ненавидящий взгляд. Он начал было ругаться, но тут же получил заклинение
Молчания. - Я хочу кое-что сказать тебе, а не слушать твой словесный понос.
К твоему сведению, по закону я единственный оставшийся у тебя родственник
по мужской линии, поэтому я должен преподать тебе урок.
И что, это он и есть? Урок? Он усмехнулся. И тут же получил удар в живот.
- Я что, говорю что-то забавное? Нет? Надеюсь. Знаешь, почему они разрешают
мне приходить каждый год? Потому что я - уважаемый член общества - и кто
не поймет мой гнев по поводу такой паршивой овцы, как ты, в моем семействе?
Предатель. Убийца. Чудовище.
Все эти слова - и даже некоторые похуже - он и сам повторял себе тысячу
раз в течение в тех бесконечных ночей, которые он провел без сна, и тех
бесконечных дней, когда ему казалось, что, кроме обжигающей агонии, у
него ничего не осталось, а вместо души теперь непрекращающийся холод.
Он знал, что все это он заслужил.
Этот человек думает, что может судить его; едва ли. Он сам судил себя
куда строже, чем кто бы то ни было.
- Зачем ты сделал это? Как ты мог предать своего друга и его прекрасную
жену? Как ты мог? Неужели ты не чувствуешь себя виноватым перед их ребенком?
Ребенок выжил… теперь он уже вырос, стал большим мальчиком. И впервые
он почувствовал некоторую радость, но она тут же была высосана из него.
Тон блондина был насмешлив; и он лгал каждым словом.
- Такая мразь, как ты, не заслуживает жизни. Но коли тебя оставили в живых
- кто сможет запретить мне немного поразвлечься?
Он поднял руку в перчатке и сделал знак. Обе туши снова подошли к нему
- и на этот раз он не смог даже сопротивляться. Он сжал зубы, чтобы не
застонать от боли, когда они начали бить его ногами. Они были в этом весьма
искусны - знали, куда бить.
Все закончилось тем, что он закричал и заплакал, почувствовав, как будто
в его теле не осталось ни одной целой кости. Конечно, это было не так,
не могли же они сломать абсолютно все. Его почки нестерпимо болели; они
повредили их много лет назад - и каждый год боль возвращалась. Он постарался
защитить живот и пах, но не смог - и вскрикнул, когда они ударили его
туда. Сгустки крови вылетали из его рта, когда он кашлял; его глаз опух
и кровоточил; губы треснули и тоже опухли.
Закончив, они перекатили его на спину, чья-то нога прижала его плечо к
полу. Перед глазами все окрасилось в кровавые тона - сосуды в белках глаз
лопнули, один глаз было невозможно открыть. Он увидел, как блондин приближается
к нему.
- Поубавилось заносчивости, братец? - Слова донеслись откуда-то издалека.
Он разлепил губы, пытаясь ответить, но не произнес ни слова - то ли все
еще действовало заклятие Молчания, то ли он потерял голос. - Таким ты
мне нравишься куда больше, маленькая дрянь. Если б ты только знал, как
долго я мечтал увидеть тебя таким. С тех пор, как впервые увидел тебя
в Хогвартсе. Такого самодовольного, что попал в Гриффиндор, и такого гордого
своими новыми друзьями.
Он взвыл, когда получил еще один удар под ребра.
- Ты был смазливым маленьким ублюдком, знаешь? И таким гордым из-за этого.
Но не сейчас, правда?
Еще один знак - он увидел его будто в тумане. И снова он почувствовал,
как чьи-то руки переворачивают его, ставят на колени, вжимая лбом в пол.
Он почувствовал, как сдернули его штаны, и знал, что сейчас произойдет
- не было никакого способа избежать этого. Сначала ему было очень холодно,
а потом он почувствовал жар чужого тела и чужие пальцы, раздвигающие его
ягодицы, и то, как в него насильно пытаются войти.
Он был не растянут - еще бы, прошел уже целый год с их последнего визита,
- поэтому разрывающее чувство было новым для него каждый раз. Он был не
в силах вырваться, вжат лицом в пол, и громила разрывал его, немилосердно
вколачиваясь и растягивая его. Он прокусил губу, чтобы не закричать, но
не смог сдержать хрипов, когда с всплеском обжигающей боли тот вошел в
него.
Он дышал широко раскрытым ртом, пытаясь делать это бесшумно, но зная,
что не получается. Громила входил в него все глубже и глубже, изо всех
сил, цепляясь ногтями за его бедра, подтаскивая его ближе. А потом выходил,
что было еще хуже, и снова входил, и было много крови. Он чувствовал головокружение,
однако не смог потерять сознание. Это все продолжалось и продолжалось,
и иногда он чувствовал, что его тело как будто ему больше не принадлежит,
будто он мог за всем наблюдать со стороны - грязное, тощее и жалкое нечто,
извивающееся на полу, в которое вколачивается огромная туша. Он знал,
что было больно, но боль приходила будто издалека. Однако иногда он осознавал
с пугающей ясностью, что это происходит с ним и он заслужил все это.
Он заслужил это; когда-то было время, ему даже нравилось это - нравился
жесткий секс, нравилось, когда его берут в этой позе. И каждый раз, когда
он делал это, он всегда думал об одном и том же человеке, об одном и том
же лице - всклоченные темные волосы спадают на близорукие глаза за круглыми
очками, мальчишеская улыбка. Он знал, что этот человек никогда не будет
принадлежать ему, знал, что рассказать ему о своих чувствах - значит,
потерять его, и поэтому он готов был молчать об этом всю свою жизнь.
Только бы остаться с ним, в его жизни, даже когда он женился.
Он стоял рядом, когда тот целовал свою прекрасную невесту. Он стал крестным
отцом их маленького сына, держал его на коленях, а ребенок смеялся и весело
лепетал, когда он подбрасывал его - а мать мальчика смотрела на него смеющимися
зелеными глазами.
Иногда он желал ей смерти; но эта глупая дикая мысль ничего бы не изменила.
И он не хотел, чтобы так случилось, только не так.
И все же это была его вина, что теперь они мертвы, его друг и его милая
жена, а ребенок осиротел - и он никогда не увидит их больше. Только в
своих снах, после которых он просыпался с мокрым лицом и нестерпимым желанием
умереть.
Если б только он мог умереть.
Он почувствовал, что громила кончил и вытащил из него свой член, и через
несколько секунд все началось заново. Член второго громилы был настолько
огромным, что, казалось, вот-вот разорвет его, разрывает его внутренности
в окровавленные клочья. Он знал, что идет кровь, но им было все равно.
Ему тоже было все равно, потому что он знал: он это заслужил.
- Получаешь удовольствие, а, маленькая дрянь? Сучонок на четвереньках,
насаживающийся поглубже. Думаю, в следующий раз я сфотографирую тебя.
О, вспомнил: чего-то не хватает, а?
Он увидел еще один взмах палочки и сжал зубы, зная, чего ожидать. Он вовсе
не получал удовольствия, но так казалось со стороны - потому что он получил
эрекцию - без возбуждения и без возможности кончить.
- Крэбб, позаботься о своем партнере, чего ж ты ждешь?
Жирная рука сграбастала и сжала его член. Было больно, а не приятно, но
ему было все равно. Он знал, что ему нужно вытерпеть это, до конца. И
это закончится, через несколько минут, как всегда.
Наконец громила, пыхтя, кончил - и поднялся.
Он лежал на боку, пытаясь сжать ноги. Казалось, что в нем теперь есть
зияющая дыра, что у него что-то разорвано. Горячая кровь сочилась по ногам
и стекала на пол.
- Ну и как ты, братец? - Ботинки с серебряными пряжками снова приблизились
к нему, а голос звучал почти заботливо. - Должен сказать тебе кое-что:
ты выглядишь невероятно дерьмово.
- Почему ты… - начал он, когда эрекция прошла - видимо, было использовано
Finite Incantatem. Он попытался оторвать голову от пола. - Почему ты не
сделаешь это сам? Не можешь?
Блестящий наконечник трости - змеиная голова - резко ударил его в челюсть,
расколов пару зубов - изо рта потекла кровь. Он закашлялся - изо рта вылетали
осколки зубов вместе с кровью.
- Поговори мне еще так, - холодно сказал блондин. - Ты что, забыл, кто
ты теперь? Никто! Хуже, чем никто! Преступник и шлюха. Ты получаешь то,
что заслужил. А твой друг мертв.
Он вздрогнул, наконец, осознав, как было холодно.
- Из-за тебя, - припечатал голос. Сквозь спутанные волосы он увидел презрительное
лицо, слегка наклонившееся к нему, сжатый рот, собирающий слюну. - Я-то
не промахнусь, - сказал блондин и плюнул ему в лицо.
Ботинки развернулись и прошли к двери - а он лежал, пытаясь выпутаться
из веревок. Дверь открылась и закрылась снова, и он остался один. И только
тогда веревки исчезли с его рук и шеи. Этот человек всегда безукоризненно
рассчитывал время действия заклинаний.
Он смог только сесть; голые ноги были в крови и сперме, и он обхватил
себя руками. Его тело не переставало трястись, яростно стучали зубы -
и с его окровавленных губ срывалось одно дрожащее слово, снова и снова:
-
Джеймс. Джеймс.
Он поднес онемевшую руку ко рту и стер кровь, а потом дотянулся до стены
и написал под остальными, едва видными пометками на темном камне: "31
октября 1991 года".
Кусочек неба за окном был бархатно-черным, с маленькой точкой единственной
видимой отсюда звезды.
Через две недели начнется его одиннадцатый год в Азкабане.