Прорицатель
Автор: Bellatrisa
Pairing: Рон/Гарри, Драко/Гарри
Рейтинг: R.
Жанр: angst.
Краткое содержание: это вариант окончания "Draco Trilogy" Кассандры Клер. Вариант, который, надеюсь, очень далек от того, как закончит свою Трилогию Касси. Это то окончание, которого я не хочу.
Предупреждение: сцены насилия; смерть героя.
Правовая оговорка: все принадлежит JKR и ее издателям. Автор преклоняется перед талантами госпожи Роулинг и госпожи Кассандры Клер и ни на что не претендует.
Благодарность: моему терпеливому бета-редактору Allora.
Размещение: с разрешения автора
Посвящается кровожадным девушкам, считающим,
что единственный возможный вариант развития событий
после того, как герой выполнит свою миссию
- его смерть.
Этот ужасный турнир, начавшийся еще вчера днем, сразу же после обеда, все длится и длится, потому, что так хочет Темный Лорд. И не закончится никогда, потому, что этого не хочет Рон. А Рон не хочет этого, потому, что единственным возможным окончанием игры было бы очередное его впадение в пророческий транс. Рон боится этого намного больше, чем заклятия "круциатус", которое Волдеморт уже несколько раз в течение этой ночи накладывал на него.
Сколько партий было сыграно, Рон не знал. Он потерял им счет где-то на третьем десятке. Но тогда ночь еще только начиналась, а теперь небо за окном посерело, готовясь окраситься лучами начинающегося нового дня.
Но сколько бы партий сыграно ни было, Рон точно помнил, что во всех победа была на его стороне. Он так отчаянно старался сосредоточиться на игре, чтобы не поддаться накатывающим на него волнам усталости, готовым подхватить его и унести в жуткое море пророческих видений, что невольно ему удавалось разгадать все самые хитроумно закрученные возможные ходы его страшного противника. Эта лихорадочная ясность ума странно сочеталось в нем со смертельной усталостью, страхом, болью, ненавистью, вкусом собственной крови во рту, сочащейся из прокушенных во время действия круциатуса губ, и мертвящим чувством безысходности. Он понимал, что Темный Лорд все равно получит от него то, чего так хочет. Что его отчаянное сопротивление только на время отодвигает неизбежное. Что его упрямство даже забавляет его мучителя, что тот играет им, как кошка растерзанной, покалеченной, обреченной мышью.
- Сегодня ты увидишь конец света, - сказал ему Темный Лорд, когда их первая партия только еще начиналась. И сердце Рона сковал ужас. Он не хотел это видеть, не хотел ничего знать. Пока он этого не знал, в нем жила надежда. Надежда на то, что все еще сможет измениться. Что мир не обречен скорчиться и упасть к ногам Темного Лорда, как только что это было с ним самим, когда Волдеморт направил на него руку и шепнул "Круцио". Только эта надежда позволяла ему еще жить, дышать, чувствовать, видеть. Рон верил, что придет Гарри, его Гарри, и навсегда уничтожит эту тьму, эту боль, это отчаяние. Гарри спасет весь мир. И его, Рона. Он не задумывался над тем, как же это может произойти? Что может сделать Гарри - худой, усталый мальчишка, - с этим непобедимым всесильным монстром. Ведь Волдеморт - даже не человек, он не может чувствовать боли, отчаяния, страха - того, что бы могло сделать его уязвимым. Ни одно смертельное заклятие не может подействовать на него… Если бы Рон задумался над этим, если бы он мог признать очевидное, он бы давно уже умер, захлебнулся бы в этом море отчаяния. Но Рон страстно верил, что достаточно Гарри только придти сюда, и все произойдет само собой: Волдеморт будет повержен, мир спасен, а Рон опять обретет своего лучшего друга. Правда, его собственные пророчества говорили ему об обратном. Поэтому Рон так отчаянно сопротивлялся навязываемому ему Дару. Поэтому ему так не хотелось верить, что он и в самом деле - прорицатель. Он надеялся, что все его пророчества - это всего лишь бред, ответная реакция его организма на все те мучения, которые обрушились на него. Только с этой каплей надежды в сердце можно было продолжать жить, правда, тем самым, обрекая себя на дальнейшие страдания.
Рон не заметил, что закончилась очередная партия. Закончилась очередной его победой. Измученное сознание Рона давно раздвоилось. Его логическая составляющая, независимо от него самого, анализировала игру, просчитывала ходы, сплетала многоходовые тончайшие комбинации, разгадывала манёвры соперника. А сам он полностью погрузился в свои чувства, главным из которых был страх перед тем, что с каждой новой сыгранной партией он, как бы ни сопротивлялся, неотвратимо приближается к страшной минуте краха всех своих надежд.
Между тем, Темный Лорд, похоже, начинал терять терпение. Как только стало очевидным, что очередная партия закончена, а упрямый мальчишка всё сидит перед ним и продолжает бороться за свое сознание, в нем, наряду с привычной яростью, шевельнулось вдруг неожиданное, невозможное, выводящее из равновесия, и тем еще больше увеличивающее ярость, чувство уважения. Совершенно невероятного уважения к этому измученному, тощему, длинному, по-мальчишески нескладному рыжеволосому подростку.
Волдеморт вскочил на ноги, переворачивая стол вместе с шахматной доской. Взлетевшие в воздух фигуры градом осыпали оцепеневшего Рона.
- Напрасно ты сопротивляешься мне, мальчик, - тихо проговорил Волдеморт, но Рон услышал в этом тихом шипении свой смертный приговор.
Волдеморт вскинул руку, из указательного пальца ударил луч света и Рон почувствовал, как будто его хватают за ворот рубашки и с размаху швыряют. Рон пролетел всю комнату, и с силой впечатался в противоположную стену. Перед тем как он потерял сознание, в голове еще успела мелькнуть мысль, что вот сейчас от этого удара по стене пойдут трещины и замок Волдеморта разрушится, погребая под своими обломками не только его, Рона, но и самого Темного Лорда вместе с его Пожирателями Смерти…
Возможно потому, что последняя, до потери сознания, мысль Рона была о замке, он увидел высокие стены какой то крепости, сложенные из огромных каменных глыб. Возвышаясь над ними, уходили высоко в небо башни старинного замка. Нежные лучи восходящего солнца уже добрались до них, окрашивая древнюю кладку, зубцы и крыши башен нежным розовато-золотистым цветом, заглянули в узкие щели бойниц, в то время как остальные части замка, крепостные стены и местность вокруг были еще укутаны полумраком нехотя отступающей ночи.
Местность, на которой был построен замок, выглядела одновременно прекрасной и пугающей своей мрачной, какой то потусторонней красотой. Главные ворота замка, отделенные от внешнего мира глубоким рвом, опоясывающим стену, смотрели на заброшенную дорогу, еле различимую на фоне пожухлого почерневшего зимнего поля, по которому ветер гнал, закручивая вихри, колючую поземку. На поле кое-где видны были немногочисленные не убранные скирды. Где-то, уже почти на горизонте, на краю этого черного бесконечного поля, мигали огоньки просыпающегося маленького селения. Еще дальше, докуда хватало глаз, простирался бескрайний темный лес, сливающийся на горизонте с небом. С другой стороны стены замка выходили на скалистый обрыв, уходящий вниз, в казавшуюся бездонной пропасть. Отвесная, гладкая, без выступов и трещин, стена обрыва делала замок с этой стороны настолько неприступным, что здесь не нужны были никакие крепостные стены, природа сама защищала замок от всех возможных врагов, если только они не умели летать. Но и эта опасность была маловероятной, потому что вряд ли кто-то отважился бы на штурм этой неприступной магической крепости, сидя на метле.
Внезапно, точка зрения резко переместилась так быстро, что у Рона на какое-то время все поплыло перед глазами. Теперь стены замка были на удалении от него, а сам он оказался посреди замерзшего, пронизываемого ледяным ветром поля, возле одной из небольших скирд, оставшихся здесь на зиму. Вдруг сердце Рона болезненно ёкнуло в груди, а то, что он увидел, заставило его забыть обо всем. Рон увидел Гарри.
Вернее - его лицо. И на этом лице Рон прочитал невыносимое страдание, заставившее его сердце еще раз болезненно сжаться и заныть. В том, что Гарри страдал, не было никакого сомнения: его губы были напряжены, рот был чуть приоткрыт, издавая, видимо, мучительный стон. Рон не мог слышать этот стон, сейчас ему был доступен только один орган чувств - зрение, но то, как распахнулись глаза Гарри, как расширились его зрачки, сделавшие зеленые глаза почти черными, то, как изогнулись его брови, как натянулась на скулах и побелела тонкая кожа, как конвульсивно изогнулось его тело, как была запрокинута его голова - все говорило об острейших переживаниях, захлестнувших Гарри. И у Рона не оставалось никаких сомнений в том, насколько эти переживания были мучительными.
Рон ничем не мог помочь другу, ведь его собственное тело по-прежнему находилось в замке Волдеморта. Рону хотелось кричать, но Гарри все равно его бы не услышал. Ему хотелось подхватить друга на руки и утешить его, забрать его боль, но он мог только вот так стоять рядом и смотреть на отмеченное страданием лицо Гарри. В следующее мгновение глаза Гарри захлопнулись, отбрасывая на бледное лицо тень от длинных ресниц, он весь выгнулся навстречу чему-то, чего Рон видеть не мог, глубоко судорожно вздохнул и, из последних сил сдерживая рвущийся из горла крик, закусил нижнюю губу. Сердце Рона готово было разорваться от жалости и ощущения собственной беспомощности. Но… Рон не поверил своим глазам… На губах Гари вспыхнула немного обалделая и совершенно счастливая улыбка. Рон был так потрясен этой переменой, что не сразу понял даже, что теперь ему стал доступен более широкий обзор. Теперь Рон мог увидеть уже всего Гарри. Тот лежал на спине, прямо на мерзлой земле, подложив под себя только тонкий плащ. Но, по-видимому, ни холод, ни неудобства этого жесткого ложа совершенно не занимали его в эту минуту. Рядом, склонившись над ним, сидел какой-то светловолосый юноша. Кто это? Где они? Что они делают? - стучало в голове Рона, а его сердце заныло еще сильнее, потому, что смысл происходящего стал, наконец, доходить до него.
Ну, конечно же, светловолосый юноша - никто иной, как Малфой, чертов Драко Малфой, одной своей змеиной улыбкой сводящий с ума всех женщин и мужчин на пятьдесят миль в округе. И Гарри, его Гарри, тоже, видимо, не избежал этой участи. А чем еще, кроме сумасшествия, можно объяснить все то, что открывалось сейчас взгляду Рона? Гарри лежал, прикрывая глаза пушистыми ресницами, с этой своей глупой счастливой улыбкой на физиономии, не чувствуя ни ледяного ветра, ни уколов снежинок, таявших на его горячей коже. А этот чертов Малфой своими тонкими длинными пальцами расстегивал одну за другой пуговицы на его рубашке, нежно касаясь губами открывавшихся участков шеи, ключиц, груди, живота, которые освобождали от ткани его ловкие руки. Да, открывающееся ветру и снегу тело Гарри не успевало замерзнуть, потому что губы Малфоя обжигали его поцелуями, от которых, казалось, мог бы растаять ледник.
Совершенно неожиданно, Рон понял, почему он так ошибся, первоначально определяя состояние Гарри: как же, оказывается, бывают похожи страдание и любовь (а то, что видел сейчас Рон так близко от себя, без сомнения, была именно любовь) во внешних своих проявлениях!
Глаза Драко были широко открыты. Он впитывал в себя тело Гарри, он любовался, он восхищался им…И это бесило Рона еще больше, чем то, что Гарри позволял ему это делать с собой... Казалось, губы Драко целуют то, по чему только что скользнули его глаза, а руки стараются охватить ласками все остальное, чему еще губы не уделили достаточного внимания.
Вдруг Гарри открыл глаза и, взяв в свои ладони лицо Драко, посмотрел на него. И в этом взгляде было столько любви, столько нежности, столько счастья, что Рон взвыл, зарычал, заорал, что было сил, изрыгая проклятья, чувствуя своё бессилие, невозможность что-либо изменить… Они его не услышали, они просто не могли его слышать. Гарри потянул Драко к себе и тот подался вперед, ложась на него сверху, как будто стремясь закрыть его от ледяного ветра и снега. Он прикрыл глаза, его руки теребили растрепавшиеся волосы Гарри, а губы неуклюже тыкались в его щеки, лоб, глаза, нос, шею… Малфой мог делать что-то неуклюже? Этот утонченный, изящнейший Малфой, который, даже умирая, принял бы по-королевски грациозную позу, чтобы закоченеть в ней, тыкался сейчас своими губами в лицо Гарри как слепой котенок, ничуть этого не смущаясь… Если бы Рон был в состоянии анализировать, он понял бы, что сцена, разыгрывающаяся сейчас перед ним, была такой же неожиданностью для самих Гарри и Драко, как и для него. Что они явно делают это впервые, только-только, прямо у него на глазах, открывая для себя потаённые мечты своего сердца, своего тела… Так неумело двигались они, временами будто пугаясь той страсти, что бушевала сейчас в их душах, временами отдаваясь ей полностью, без остатка. Рон мог бы понять это, но это мало бы утешило его сейчас… Ему не нужны были компромиссы, он хотел чтобы этого не было вообще.
Как бы Рон был рад не видеть всего этого! У него было такое чувство, будто его насилуют. Но он ничего не мог сделать, это было не в его силах. Как он хотел бы закрыть глаза! Но это было не возможно, ведь его глаза уже были закрыты там, где находилось сейчас его тело, в замке Волдеморта; он не мог даже отвернуться, чтобы не видеть счастливое лицо Гарри, которое Рону сейчас больше всего хотелось бы превратить в кровавую кашу. Хотя, нет. Нет, Рон не тронет Гарри. Гарри просто сошел с ума, он ослеплен, он пожалеет об этом, как только придет в себя. Во всем виноват этот Малфой, чертов Малфой - заноза, липучка, пиявка, присосавшаяся к его другу. Наверняка он околдовал Гарри. Может, он наложил на него заклятие Империус? Или опять применил любовное зелье?
Ненависть вдруг захлестнула Рона с такой силой, что ему стало трудно дышать. Жажда мести, проснувшаяся в нем, подобно урагану, подхватила его своим потоком и понесла его мысли, не давая ни на секунду расслабиться, заставляя по своему реагировать на все, что происходило сейчас перед его глазами. Рон мысленно убивал Малфоя, убивал каждую секунду, испытывая странное наслаждение, придумывая все новые, все более изощренные варианты его предсмертных страданий. Рон с наслаждением представлял, как он своими руками выцарапывает эти серые глаза, закрытые сейчас полупрозрачными голубоватыми веками, которые так нежно целовал Гарри. Он сжигал кислотой это ненавистное прекрасное лицо Малфоя, светящееся сейчас такой любовью. Он ломал эти тонкие пальцы, теребящие темную прядь Гарриных волос. Он сдирал кожу с этих ладоней, которые бесстыдно гладили грудь, живот и бедра его друга, снимая с него остатки одежды. Он ломал этот хребет, вдоль которого, лаская, скользили Гаррины руки. Он выдирал вместе с кожей эту мишуру серебристых волос, которые щекотали сейчас Гарри лицо. Он сворачивал эту длинную шею с пульсирующей венкой, по которой блуждал язык Гарри. Он взрезал этот плоский живот, который так подрагивал и напрягался от легкого прикосновения Гарриных пальцев. Он отрывал… О-о-о! Это невыносимо! Да, да, он отрывал это и засовывал его Малфою в глотку, чтобы он подавился собственной плотью!
В этот момент ярость, ненависть, боль и отчаяние, достигли такой невероятной силы, что, казалось, они сейчас взорвут тело Рона и разнесут его, вместе с замком, в котором он находится, вместе с Волдемортом и его Стервятниками, оставляя на месте взрыва только бездонную воронку. Сжатое тисками боли сердце Рона больше не могло стучать, но, понимая что умирает, он все-таки был рад окончанию этой утонченной, самой красивой, но самой невыносимой пытки, какую только можно было бы вообразить.
Уже проваливаясь в полную темноту, он еще раз услышал в своём мозгу слова Темного Лорда: "Сегодня ты увидишь конец света"…
- Рон! Ро-о-он! Что с тобой? Что он сделал с тобой?! Рон!
Какой родной, какой любимый голос!
Ощущения постепенно возвращались к Рону: он чувствовал, что кто-то трясет его за плечи, гладит его голову; он уже не только стал слышать, что кто-то кричит ему прямо в ухо, до него даже стал доходить смысл слов.
Рон открыл глаза и увидел над собой склонившееся взволнованное лицо Гарри.
Гарри? Откуда он здесь? Он пришел спасти его? Как ему удалось пройти мимо Пожирателей Смерти? А Волдеморт? Битва с Волдемортом уже состоялась? Или им это еще предстоит?
Все эти вопросы мигом нахлынули в прояснившееся сознание Рона такой лавиной, что он только раскрыл рот, пытаясь сообразить - на какой из них он хотел бы услышать ответ первым.
Увидев, что друг пришел в себя, Гарри улыбнулся, и эта радостная улыбка заставила Рона вспомнить все, что он видел до того, как потерял сознание. И все вопросы, волновавшие его секунду назад, потеряли для него всякий смысл.
Буря пережитых чувств поднялась в нем с новой силой. Он вскочил, чуть не сбив Гарри с ног. Мысли лихорадочно заработали. Так, так… То, что он видел - было пророчество. А пророчество, рассуждал Рон - это информация о том, что еще только должно случиться… Если событие еще не случилось, его можно предотвратить… Значит, он должен как-то предотвратить исполнение этого пророчества. Если потребуется, он привяжет Гарри к себе веревками, пусть Малфой только попробует подойти… Он не даст сбыться этому видению. Нет. Никогда. Он спасет Гарри от него самого.
Рон, полный решимости, взглянул другу в лицо… И в этот момент он понял, что спасение Гарри уже опоздало. Губы Гарри припухли. На шее и ключице, виднеющейся из небрежно застёгнутой рубашки, расплылись красные пятна. Волосы его, и так обычно взъерошенные, напоминали сейчас воронье гнездо, и в них запутались сухие травинки и листики…
Сердце Рона охватила невыносимая боль; он закричал, не узнавая собственного голоса:
- Что он со мной сделал?! Нет, это ты со мной сделал! ТЫ!
От неожиданности, Гарри отшатнулся от него, как от ненормального, на его лице отразились изумление и тревога. Гарри боялся за Рона. Гарри боялся, что плен у Волдеморта повредил разум его друга. Но остановиться Рон уже не мог. И не хотел. Надо было сказать все и покончить с этим раз и навсегда…
- Ты переспал с ним, Гарри! Я видел это. Ты трахался с этим грязным ублюдком Малфоем!
Озабоченное выражение на лице Гарри сменилось изумлением. Потом - потрясением, смущением и растерянностью. Он опустил глаза. Видно было, что он хочет, но не решается что-то сказать. Потом, видимо, набравшись смелости, он посмотрел Рону прямо в глаза с такой мольбой о понимании, что в другой ситуации у того выскочило бы сердце. Но сейчас сердце Рона разрывалось от другого…
- Рон, ты должен меня понять, ты же мой лучший друг. Рон, я его люблю…
- Нет, ты не можешь говорить это МНЕ! Заткнись, Поттер, заткнись, слышишь! Пока я не разбил твою мерзкую слащавую физиономию, всю в засосах. Меня от неё тошнит…
На лице Гарри, только что умолявшем о понимании, появилось упрямое выражение, с детских лет такое знакомое Рону. В его зеленых потемневших глазах нельзя теперь было прочитать никаких чувств, голос стал тихим и ровным
- Объясни, Уизли, почему это так волнует ТЕБЯ? Тебя это вообще не касается…
Голос Рона сорвался, он то яростно шептал, то переходил на визг, но он уже не мог остановиться. Он говорил, кричал, он должен был объяснить Гарри, чтобы он понял, что ЭТО касается его, Рона, больше, чем кого бы то ни было.
- Ведь это же Я - твой друг, Гарри! Я был им всегда! Вспомни, сколько мы всего пережили вместе! Вспомни, ведь это было НАШЕ детство! Наше общее! Вспомни, как мы были нужны друг другу! Когда мы ссорились, ведь не хотелось жить, Гарри, ты помнишь это? Мы с тобой всегда любили друг друга! Сколько раз я успокаивал тебя, когда ОН, как бритвой, резал своим сраным языком по твоим ранам, Гарри! Он всегда был твоим врагом, Гарри! Как ты, Гарри, чертов ублюдок, как ты мог это забыть?! И вот теперь он победил, сломал тебя. И меня. Ты должен был быть только моим! Да, я отошел в сторону, я не мешал, когда понял, что ты хочешь быть с Гермионой. Но я готов был делить тебя только с ней! Я не отдам тебя ЕМУ. Я не дам ему пачкать тебя своими грязными лапами. Я убью его, пусть только еще раз попробует подойти к тебе! Я его убью! Я его убью...
От ярости, охватившей его, он не видел ничего вокруг. С таким трудом до сих пор сдерживаемые слёзы застилали глаза. Лицо Гарри, как мутное белое пятно, плыло перед ним. Из появившейся откуда-то палочки в руке, направленной в сторону Гарри, сыпались разноцветные искры. Рон уже не соображал, что повторяет и повторяет одну и ту же фразу, пока не почувствовал как рука Гарри с силой сжимает его плечо.
Рон был уверен, что уже знает ответ друга. Сейчас Гарри прогонит его. Рон понял, что, угрожая Малфою, он только отталкивает от себя Гарри. Что они, Малфой и Гарри, они теперь вместе, и Рон не в силах этого изменить. Гарри скажет сейчас, чтобы Рон убирался от них подальше. Что если только что-нибудь случится с Драко, он…
Но Рон не желал этого слушать. Он ничего больше не хотел знать про это "они", про Гарри и Драко. Ничего. Надо было как-то заставить Гарри молчать. Он направил свою палочку прямо в сердце Гарри… Я не отдам тебя ему!... Я не отдам тебя ему!...
Он, как будто издалека, услышал свой голос, по-детски звенящий, так не вяжущийся с произнесенными словами:
- Авада Кедавра!
…Разве я это умею???!!!...
За секунду до своего падения, Гарри был уже мертв, но его юное сильное тело еще не знало об этом. Он неуверенно сделал шаг в сторону Рона, его глаза распахнулись, зрачки расширились настолько, что трудно было бы поверить, что эти черные глаза когда-то были зелеными… В них Рон увидел свое отражение. Губы Гарри чуть приоткрылись, словно для поцелуя, руки протянулись вперёд, будто он хотел обнять своего убийцу. Одно мгновение он выглядел точно таким, каким Рон, вопреки своему желанию, видел его…вместе с Малфоем.
Где-то глубоко в сознании Рона еще раз мелькнула мысль о том, как все-таки близки любовь и страдание во внешних своих проявлениях.
А потом Гарри качнулся назад и рухнул на пол, ни разу больше не шевельнувшись. Он лежал, раскинувшись - одна рука около лица, другая отброшена в сторону. Рон отстраненно подумал, что вот так Гарри всегда и спал, весь разметавшись по постели, будто его швырнули на неё. Только теперь глаза Гарри были широко открыты и, не мигая, смотрели в потолок. Рон стоял и смотрел на это самое любимое на свете лицо, которое никогда больше не озарится улыбкой. Он понимал, что вот сейчас, как ему и было обещано, он увидел конец света. Конец света в своем сердце. Бури чувств, переживаний, потрясений, разрывавшие его душу минуту назад, внезапно утихли. Казалось, все его чувства и мысли умерли вместе с Гарри.
Гарри… Рон любил его с первой минуты, как только впервые увидел его на платформе 9 и 3/4… Конечно, тогда он не понимал этого в полной мере, понадобилось немало времени, чтобы Рон смог разобраться в своих чувствах и, самое главное, принять их. Насколько правильнее было бы любить Гермиону. Гермиона… Да, конечно Рон любил её. Это был союз трех сердец, и только находясь рядом с ними обоими, Рон был счастлив полностью. Он не мог бы выбрать, от кого из них он был бы готов отказаться ради другого. Гермиона была для него идеалом, образцом всего самого правильного, чем-то не достижимым… Когда они, еще на пятом курсе, пытались встречаться, Рон, целуя Гермиону, не мог отделаться от ощущения, что он целует профессора Макгонагал, что вот сейчас она выставит ему оценку и выдаст список замечаний, над чем нужно поработать в дальнейшем… Этой осенью, когда Гарри и Гермиона были вместе… Рон не ревновал, нет. Он был бы счастлив, если бы были счастливы они! Но им было плохо друг с другом, и это разрывало его сердце. А когда она, такая печальная, сама пришла к нему за поддержкой… Ему так нравилось видеть, что она опять улыбается, ему было так легко, так хорошо с ней! Хотя… это была даже и не она!
При этой мысли его сердце снова сжала ставшая уже привычной тоска.
Рон никогда не мог быть уверен, что понимает, что Гермиона чувствует в ту или иную минуту. Чтобы облегчить себе задачу, он приписывал это непонимание наличию особой женской логики, в которой мужчине даже нет смысла пытаться что-то понять. А вот Гарри Рон понимал без слов, достаточно ему было только взглянуть на него. Мельчайшая смена настроения, любая мысль, пришедшая в голову Гарри, все отражалось на его лице, и Рон мог читать по этому лицу, как по книге. Ему не нужно было влезать в голову Гарри, ему не нужна была никакая телепатическая связь, которую получил в подарок от небес Малфой, Рон просто чувствовал Гарри… Гарри был частью его самого… Пока не появился Малфой, который вытеснил Рона из жизни Гарри, вытеснил и Гермиону, единовластно завладел Гарри, его мыслями и его душой.
- Гарри… - Рон не знал, говорит он это вслух, или эти слова звучат только в его голове. - Я так надеялся, что ты поймешь, как я нужен тебе… что ты будешь моим… совсем… весь… Гарри, я так люблю тебя, как я буду без тебя жить?... Жить без Гарри… без Гарри…- эти два слова еще и еще раз эхом отозвались в его мозгу, еще, еще… И Рон понял, что теперь они будут звучать в нем всегда, в унисон с ударами сердца. Они будут постоянным фоном для всех его мыслей, о чем бы он теперь ни думал, все будет восприниматься через эту константу:
…без Гарри…
…без Гарри…
…без Гарри…
…не будет больше ни любви, ни света, ни радости…
…без Гарри…
…этот мир станет зияющей черной дырой…
…без Гарри…
…навсегда уйдут музыка смеха, радость сопричастности, волнение случайных прикосновений…
…без Гарри…
…жизнь утратит смысл, как после поцелуя дементора…
…без Гарри…
…этот мир не должен существовать…
Рон не мог думать о том, что это он убил Гарри, что это сделал он сам, своими собственными руками. Он гнал от себя очевидное, просто потому, что осознание происшедшего разрушило бы его душу - то, что от нее еще оставалось. Рон не выдержал бы мысли, что он - убийца. Убийца Гарри. Он был уверен, что во всем виноват Малфой. Да, да! Как этот жалкий подлый ублюдок мог надеяться, что Гарри будет любить его? Он не смог получить любовь Гарри и убил его… Это он убил Гарри! И Рон должен отомстить… Нахлынувшая на Рона сразу после смерти Гарри апатия сменилась жаждой деятельности. Месть заняла все его мысли, подчинила себе его сознание. А перед его внутренним взором сами собой стали вставать картины его собственных пророчеств. Теперь Рон понимал, что каждое из них имеет смысл и будущее.
…без Гарри…
…без Гарри…
Бездыханное тело Джинни… Кажется, Гермиона сказала, что это была другая девушка… Нет, она ошибалась. Это пророчество еще не сбылось… Но оно обязательно сбудется, Джинни не сможет жить без Гарри…
…без Гарри…
…без Гарри…
Министерство, охваченное огнем… И не только министерство! Все, все будет пылать; огонь будет уничтожать все, потому что ничто теперь не нужно, не имеет больше смысла, без Гарри…
…без Гарри…
…без Гарри…
Знак мрака в небе над Хогвартсом… Рон сам сотворит его. Теперь, он это чувствовал, любая, даже самая темная магия была ему по плечу. Он сделает это, чтобы они знали; чтобы все эти тупицы не надеялись, что смогут жить безмятежно в мире, в котором нет больше Гарри.
…без Гарри…
…без Гарри…
Кровь младенцев… Зачем им жить, когда у них нет никакой надежды на счастье…
…без Гарри…
…без Гарри…
Рыдающий Люциус Малфой… Да, и не только он; будет рыдать и сам Волдеморт! Чего он добивался? Власти над миром? Какая пошлость! Что ж, он будет рыдать, потому что скоро властвовать ему будет не над чем…
Страшные видения из его пророчеств проплывали перед ним… А Рон еще надеялся, что все это ошибка. Что он просто плохой прорицатель. Что этого всего просто не может произойти в мире, где есть Гарри…
…без Гарри…
…без Гарри…
Вдруг он вспомнил еще об одном своем пророчестве. Лицо Рона дрогнуло и внезапно озарилось страшной, удовлетворенной, злорадной улыбкой. Он вдруг понял, что месть, которой так жаждало его сердце, уже свершилась. Свершилась в ту минуту, когда мертвое тело Гарри рухнуло на пол:
…без Гарри…
…без Гарри…
…без Гарри…
…без Гарри…
…у Драко Малфоя нет будущего.