Клочок пергамента
(One Piece of Parchment)
Автор: Amanuensis
Оригинал: здесь
Переводчик: Branwen
Беты (в порядке подключения к работе): Сайлит, Рене и еще одна скромная бета из реала, которая тоже очень старалась.
Пейринг: Гарри/Драко, Гарри/Вольдеморт
Рейтинг: NC-17
Жанр: хоррор, романс, нон-кон
Краткое содержание: убойная доза ангста, мрака и насилия. Автор приносит свои извинения.
Предупреждение: насилие
Дисклэймер: герои чужие, денег не платят, судиться не будем.
Размещение: запрос отправлен
Клочок пергамента. Странно, что он попросил именно его.
А ведь мог попросить еду или исцеляющее зелье...
Или палочку.
Правда, исполнение первых двух желаний доставило бы ему облегчение столь кратковременное, что его впору измерять в отрицательных величинах. А третьего...
Не думать. Гарри и представить не мог, как Вольдеморт накажет его за столь дерзкую выходку, но теперешнее положение после этого наверняка покажется ему раем. Гарри казалось, что не осталось уже страданий, которых он бы не испытал… но сомнений в том, что Вольдеморт придумает что-то новое, не возникало.
Сама эта мысль вызывала у него тошноту, даже если не представлять подробностей.
Его не стошнило только потому, что желудок был пуст. Он не ел уже много дней – во всяком случае, не ел нормальной еды.
Гарри сосредоточился на гладкой прохладе зажатого в руке пергамента. Он и сам не мог понять, почему попросил именно его.
...Потому что знал, что ему отсюда не выбраться. И ничто не поможет.
Бессмысленна даже надежда.
Но все же – Вольдеморт, отказав ему даже в смерти, проглядел единственную лазейку. Гарри оставалось надеяться, что хоть это принесет ему покой, раз уж смерти не дождаться. Этот единственный выход, который ему удалось придумать…
- Хедвига!
Гарри так удивился, увидев за зарешеченным окном белую сову, - так изумился и обрадовался, что не сумел сдержать возгласа, сорвавшегося с его губ. К счастью, он так осип от долгого крика, что возглас был не громче шепота.
Будь на месте Гарри кто-то другой, он наверняка не узнал бы в этом тощем, облезшем существе ту красивую, ухоженную сову, которой он отдавал так много своей любви и внимания. Самое прекрасное существо, которое он когда-либо видел.
Хедвига попыталась протиснуть голову к нему, но решетка была слишком частой, поэтому он просунул пальцы сквозь железные прутья, и сова, расправив крылья на узком каменном подоконнике, нежно ущипнула его палец.
- Хедвига... - снова прошептал он, не без удивления отмечая, что по его щекам катятся слезы - не слезы радости, не слезы горя, а слезы чего-то, что больше этих крайностей. - Ты жива...
Она, наверное, тоже чувствовала опасность, и даже не ухнула. Просто щипала его пальцы, будто так же изголодалась по прикосновениям, как и он.
Но как бы велико ни было его счастье, Гарри не мог позволить этому продолжаться.
- Ты должна лететь, - хрипло шепнул он. - Они поймают тебя. Лети!
И тогда она ухнула, совсем тихо. Гарри слишком много времени проводил со своей любимицей, чтобы сейчас сделать вид, что не понял ее. Она ухнула "нет".
- Ты должна, - повторил он. - Я буду знать, что ты жива где-то там, и мне... Хедвига, мне этого хватит. Прошу, прошу - лети. - Слезы покатились быстрее.
Теперь тихое совиное уханье стало вопросительным - вопрос был в голосе, был и в том, как сова изогнула крылья. Гарри склонился к окну, которое никогда не приносило ему ничего хорошего; оно пропускало холод в его каменную темницу, с восходом солнца не без злорадства подтверждало, что пришел очередной день его неволи, и - он знал, что это факт не последней важности - оно гарантировало, что его крики разнесутся далеко по окрестностям.
- Ты ничего не можешь сделать... ничем не можешь помочь. - Боже, сколько правды было в этих словах...
Нет. Вопрос.
- НЕКОМУ доставить письмо, понимаешь, Хедвига? Прошу, лети!
И снова - нет. Вопрос.
Ее поймают. Ее поймают и убьют, как и всех остальных, и он не сможет утешиться даже светлым воспоминанием. Гарри лицом прижался к решетке, вздрагивая от прикосновения холодного воздуха к обнаженной коже; Хедвига, оставив его пальцы, тут же принялась за губы. Вопросительное уханье стало еще настойчивее.
- Ты не уйдешь, - Гарри закрыл глаза, пытаясь сдержать напор слез. - Ты не улетишь, пока я не скажу, чем ты можешь помочь мне.
Самое решительное "да", какое человеку приходилось слышать от полярной совы.
Гарри не врал. Некому было нести письмо. То, что Хедвига осталась в живых, было величайшим чудом за последний... сколько же времени-то прошло? Год? Или больше?
Потому что больше никого не осталось. Никого из тех, кто был к нему хоть немного, хоть капельку добр. Не осталось даже тех, кто мог бы помочь ему из чувства долга.
Но если он даст ей задание, она улетит. Тогда она будет в безопасности. Он сможет держаться за эту мысль.
Держаться за нее каждый адский миг своей старательно охраняемой жизни.
Он должен попросить ее о чем-то, что она точно не сможет достать. Послание, исключающее ответ. Он даст ей что-то, что она должна унести и уже не вернуться.
Что же? Он мог бы выдумать что-то, дать ей клочок своих волос, сделать вид, что это часть какого-то плана.
Но куда он может попросить отнести это?
...Никуда. Неважно. Излишне даже вспоминать, кто бы мог ему помочь. Никто не может.
Никто не может изменить ни секунды в жизни Гарри Поттера.
Что-то в его голове замкнулось, наводя на эту мысль.
...Нет. Ничто не может помочь ему здесь и сейчас, это чистая правда.
Но если...
Это дурацкая мысль. Это даже не волшебство, это скорее...
...скорее мечта.
- Хедвига, - сказал он, облизывая пересохшие губы. - Ты можешь... не могла бы ты принести мне... клочок пергамента?
Он разглядывал чистую поверхность, и ее пустота была обещанием простирающихся перед ним возможностей.
Гарри оглянулся на полярную сову в окне.
- И мне нужно перо.
Он понимал, что это опасная просьба. Нужно быть крайне осторожным и успеть уничтожить перо прежде, чем его смогут найти.
Хедвига подставила ему крыло, и он как можно бережнее вырвал у нее перо.
- Это все, что ты можешь сделать для меня, Хедвига. Я не собираюсь посылать это. Прошу, ну пожалуйста - лети и не возвращайся. Я хочу быть уверен, что ты жива.
Она наградила его грустным взглядом огромных янтарных глаз.
Он снова прижался лицом к решетке.
- Умоляю, Хедвига!
И долго еще упрашивать ее?
Сова последний раз коснулась клювом его губ, распростерла крылья и тяжело взлетела, оставляя на подоконнике несколько белых пушинок. Он старательно смел их вниз.
И что же он собирается делать?
...Он пытается помочь себе. Самый простой ответ, если не самый четкий.
Он не знал, удастся ли таким образом изменить что-то в его мире. Разве что - он будет знать, что пытался.
Больше ему ничего не нужно.
Он не попросил у Хедвиги чернил. Они были ему не нужны. Для такого нужно что-то большее.
Рана на плече, там, где удар хлыста пришелся прямо по кости, все еще кровоточила; были и другие порезы, но к этому было легче всего дотянуться. Гарри откусил кончик пера и прикоснулся им к незажившей ранке.
Сегодня следы хлыста остались только на спине. Вольдеморт был на удивление благодушен.
И только раз изнасиловал его. Сам, никаких Упивающихся. Возможно, Вольдеморт... берег его для каких-то целей. Поэтому ему следовало поспешить.
Он опустил зазубренный кончик пера на пергамент и вывел:
Всем и каждому.
Вы меня знаете. Наверное, все слышали о Гарри Поттере, Мальчике, Который Выжил. Не имеет значения, считаете вы меня погибшим или исчезнувшим без вести.
Я пишу это, чтобы просить о единственной возможной помощи.
Я не смогу отослать это ни одним из известных мне способов. Я не понимаю, почему я все еще верю, что это сработает. Но я пишу это своей кровью и сделаю все возможное, чтобы убедиться, что это сожгут.
Я знаю, что, когда пишем, мы поневоле творим волшебство – облекая в реальность слова, которые раньше были лишь мыслями... лучшего объяснения я не придумаю.
Поэтому я прошу о том, о чем прошу.
Пожалуйста. Вы, читающие эти слова.
Сделайте, чтобы то, что случилось - случилось иначе.
Измените это, представив его - иначе.
*Написав* его иначе.
Создайте для меня мир, в котором все было не так. Если писание подобно магии, этот мир будет существовать. Это не изменит того, что случилось со *мной*. Но где-то это все БУДЕТ.
Напишите мир, в котором родители мальчика не погибли. Мир, в котором они жили и любили друг друга, а мальчик рос в доме, где он был любим и нужен...
...и крики, такие громкие, они звучат в его голове каждый раз, когда к нему приближаются дементоры: "Не Гарри... умоляю, пожалейте его... умоляю!.." Последние слова его матери...
...и чулан, в котором он провел десять лет своей жизни, оставаясь без еды из-за каких-то несуществующих проказ, покорно принимая пинки и удары, которые всегда приносили меньше боли, чем понимание, что родственники ненавидят его только за то, что он не похож на них...
Мир, в котором у мальчика был второй отец, крестный, и он всегда был рядом, даже когда встретил свою любовь в лице лучшего друга. И у них была впереди целая жизнь, полная счастья...
Десять лет в Азкабане за преступление, которого Сириус не совершал. Долгие годы в бегах. А потом, когда его, наконец, оправдали и он узнал, что Ремус все это время продолжал любить его... сова, принесшая заклятье, постучала в их окно ночью, и, когда Ремус доверчиво открыл адресованный ему конверт, выпуская Проклятье Полной Луны... он не был готов. До полнолуния оставалась еще неделя, никакое зелье не охраняло его человеческий разум. И когда Проклятье превратило его в волка, он почувствовал только близость теплой человеческой плоти, которая могла удовлетворить его дикий звериный голод.
Ремусу было отпущено ровно столько времени, сколько понадобилось на то, чтобы понять, что он в звериной ярости убил Сириуса, а потом Вольдеморт поднял обычный маггловский револьвер и прошил его сердце серебряной пулей.
Мир, в котором мальчик встретил в школе своих лучших друзей, и они любили его, всегда любили, даже когда поняли, как сильно любят друг друга, и не просто оставили для него местечко в своих сердцах и жизнях, но приняли его в свою семью...
Рон и Гермиона. И его крестная дочь.
Они поженились сразу после школы, ведь они не видели причин ждать - не были ли они созданы друг для друга? - и уже через год у них родился ребенок. У Гарри случилась истерика, когда он узнал, что его друзья собираются назвать свою дочь дурацким именем Ангарадда только потому, что его можно было сократить к подобию имени крестного. Это был последний раз, когда они серьезно повздорили.
А Вольдеморт умел учиться на своих ошибках.
Когда он пришел, чтобы уничтожить всю семью, он не повторил старой ошибки. Он выждал, пока Рон и Гермиона не поняли, что он выследил их, выждал, пока они не приняли сознательного решения отдать свои жизни за жизнь ребенка...
И тогда он убил малютку Гари.
А Рон и Гермиона после этого не успели сделать ничего - только умереть.
Мир, в котором его школьные годы прошли совершенно спокойно, и смерть никогда не навещала тех мест, а те, кто были мальчику дороги...
Седрик Диггори - убит только потому, что оказался на пути Вольдеморта... возможно, ему повезло больше всех, ведь его смерть не была частью кровавой мести, постигшей всех, кто был Гарри дорог или просто по долгу службы к нему близок.
Дамблдор, который, поднимаясь к своему кабинету, шепнул обычное жизнерадостное "Молочная шоколадка" охраняющей проход каменной горгулье, - а горгулья соскочила со своего постамента и перегрызла ему горло...
Хагрид, который не вздрогнул бы перед яростнейшим из зверей, убит коварнейшим, хитрейшим образом: в шерсти подосланного ему белого кролика был яд, который передавался через поглаживание...
Профессор МакГонагалл, которую убили, насколько Гарри знал, только потому, что она была главой его факультета, – ее заклятьем заморозили в анимагической форме. К возвращенным в замок останкам прилагалась написанная рукой Вольдеморта записка: "Я хотел узнать, сколько существует способов освежевать кошку. Увы, только один".
Снейп... он мог сколько угодно третировать Гарри, но всегда считал своим долгом защищать его. К своему бывшему слуге Вольдеморт был беспощаден. Лорд с десятком Упивающихся забаррикадировался в кабинете Зелий, прихватив с собой профессора; когда чары были взломаны, они были уже далеко, а следы их работы были налицо. Они связали Снейпа, смешали все зелья и компоненты, какие только нашли в кабинете, в одном большом котле, получившееся варево залили профессору куда смогли, а фантазия у Лорда всегда была богатой. В общем, его смерть должна была быть быстрой - желудок сожгло уже на первой минуте, но, как обнаружили проводившие расследование волшебники, зелье имело кое-какие воскрешающие свойства, и некоторое время Снейп все же помучился.
Если бы Дамблдор был жив, он позаботился бы о том, чтобы Гарри не узнал этих подробностей.
Напишите мир, в котором людей не убивали бы только за то, что они могли что-то значить для Гарри Поттера.
Все Уизли. Вольдеморт сравнял Нору с землей, когда семья собралась в ней после похорон Рона, Гермионы и Гари Уизли.
Неизвестно, откуда Вольдеморт узнал, что первой Гарриной партнершей на Святочном Балу была Парвати Патил. Он убил ее. Он также узнал, что прежде чем пригласить Парвати, Гарри пытался пригласить Чо Чанг. Вольдеморт и ее убил.
На следующие балы Гарри приглашал Гермиону и Джинни Уизли, но убить их дважды не смог бы даже Вольдеморт.
А в последний год...
Боже.
Он не сможет написать этого.
Он должен. Это важнее всего.
Напишите мир, в котором у мальчика был соперник.
Но все было не так и просто, не так ли? Это можно было бы назвать соперничеством, если бы конфликт ограничивался межфакультетскими трениями, или борьбой за Квиддичный Кубок, или за Факультетский Кубок.
Такое соперничество никто не принимал близко к сердцу.
И можно было бы тихо проклинать его - каждый раз, когда Гермиона вздрагивала от презрительного "грязнокровка", когда Рон переживал из-за того, что единственным богатством его семьи оставалась неизменная верность промаггловским идеалам, когда Бакбик чуть не погиб из-за глупости одного злого мальчишки...
Это не должно было задевать Гарри, не так ли? Оскорбления, дуэли, квиддичные матчи... в конце концов, это было только школьное соперничество, так ведь?
Драко мог бы вовсе не проявить своей одержимости.
Итак, такого соперника он не мог ненавидеть, как не мог и мечтать, чтобы соперничество прекратилось.
И это соперничество было таким сильным, что его могло заменить только другое, не менее сильное чувство.
Ухмыляющийся Драко называет его зарвавшимся золотым гриффиндорчиком в очередной, на этот раз явно лишний раз, и сейчас Гарри уже плевать, что именно этого тот и добивался - вывести его из себя, спровоцировать, втянуть в неприятности, и они дерутся, сперва на палочках, потом - кулаками, но Драко все равно не затыкается, и Гарри наконец придумывает, как можно прекратить поток оскорблений, льющихся изо рта блондина.
Зажимает рот Драко своим ртом.
Только чтобы поразить его и заткнуть, и это ему удается.
Но Драко поражает его еще больше, ведь не отстраняется, отплевываясь, а целует в ответ.
Они были одни в квиддичной раздевалке и могли не переживать, что об этом узнает кто-то, кроме них самих, и прежде чем они поняли, что это уже не просто поцелуй, руки уже шарили под влажной от пота одеждой, нетерпеливо стягивая рукава, жадно дергая пуговицы, а слившиеся рты все еще пили друг друга. Кажется, это Гарри первым потянулся к ремню Драко, пока тот руками изучал изгибы его плеч и груди, первым снял с него всю одежду, пока тот тонкими пальцами перебирал его волосы, первым повалил его на пол, пока Драко все не мог оторвать взгляда от зеленых глаз Гарри. Да, это Гарри перехватил инициативу и захватил в рот его член, и это Драко извивался на полу, как от разрядов электрического тока, выкрикивая имя Гарри - имя "Гарри" - будто они давно уже были любовниками.
Но Драко ответил ему, ответил ему так, что оставалось только радоваться, что они в раздевалке - ведь душ понадобился обоим. Гарри помнил тот день полностью, мельчайшие подробности так же четко, как важнейшие события: как они не могли оторваться друг от друга даже для того, чтобы захлопнуть дверь, и как они свалили на пол сброшенную одежду в жалкое подобие матраса, и как они в конце концов решили использовать в качестве любриканта чей-то душистый бальзам для волос, ведь это был единственный подручный продукт, который не вызвал бы раздражения.
Лучше всего Гарри помнил тот миг, когда он лежал на животе - черт его знает, как бы они решили, кто кого поимеет первым, если бы Гарри не подумал, что более опытный Драко должен показать ему, как это делается, - итак, он лежал на животе, а Драко, прижавшись грудью к его спине, тщетно пытался (не такой уж и хороший любрикант - этот бальзам для волос) войти в него безболезненно… Гарри понял, что сделал слишком далекоидущие выводы, когда слизеринец вдруг прошептал: "Ну как - правильно я это делаю?", и ему оставалось только шепнуть в ответ: "Ты что... тоже не делал этого раньше?"
Вторым по яркости воспоминанием было - как они чуть не вышли из раздевалки вместе, все еще в блаженном тумане от нескольких сокрушающих оргазмов, причем последние настигли их в душевой, и они, расплескав всю теплую воду, должны были домываться последними прохладными каплями.
В последний миг Драко схватил его за руку и сказал, что им стоит или подождать и выйти отдельно, или придумать какое-то оправдание - что они делали в душевой все это время. Даже вместе у них не наскреблось бы достаточно здравых мыслей, поэтому Гарри согласился пять минут подождать, прежде чем выйти за ним.
Но вышли они все равно вместе.
Держась за руки.
Раздевалка была удобным местом, но они решили, для пущей безопасности, найти и другие места для своих грешков: Астрономическая Башня, класс Предсказаний, туннели к Хогсмиду… Плащ-невидимка был только у Гарри, и это была его привилегия - приглашать под плащ заждавшегося Драко перед совместным побегом.
Гермиона и Рон заметили, что Гарри непривычно счастлив - счастлив настолько, что даже не пытается скрыть идиотскую улыбку - но они ничего не поняли. Никто ничего не понял. Соперничество юношей в классах и на квиддичном поле продолжалось, и хотя Малфой, по требованию Гарри, перестал наконец третировать его друзей, и они не могли этого не заметить... они так и не додумались связать это с настроением Гарри.
Гарри не помнит, чья это была идея - стать парой на Святочном Балу. Все, что он помнит, - это как Драко выдохнул между поцелуями: "Это просто замечательная идея. Дамблдор поседеет, когда увидит нас... ой, он и так седой. Тогда - Снейп поседеет".
Это стало неожиданностью, хотя они и не скрывали своих намерений. Когда их спрашивали, кого они пригласили, Гарри отвечал: "Малфоя", а Драко отвечал: "Поттера". Конечно, их друзья не восприняли этих заявлений всерьез - все решили, что это просто шутка, призванная прекратить расспросы.
Как это ни странно, единственным, кто на балу остался невозмутимым, был Снейп.
Напишите, как они не могли поверить своему счастью...
И это была чистая правда...
И как они преодолели недоверие и препятствия...
Тоже правда. Родители Малфоя, общественное мнение, даже Сириус, который тоже жил с мужчиной... но они не отказались друг от друга.
К счастью, Рон и Гермиона не оставили Гарри. Рону было сложнее, но он тоже понял (да, при содействии Гермионы, а что в этом такого?), что Гарри нуждается в нем не меньше, а даже больше, чем обычно.
И
Нет.
И
Он молча смотрит на пергамент. Он не сможет написать это, не сможет написать даже отрицание...
И они
Возвращается в их квартиру. А там - кровь. Записка.
Слепая готовность покорно исполнить все, что в ней требуется.
Вольдеморт мог бы убить его тогда. Он был беззащитен.
Но если бы он убил его там, над изуродованным телом Драко, страдания Гарри не были бы долгими. Они бы вмиг прекратились.
А Вольдеморт хотел, чтобы он помучился.
И они
Он позволил Гарри стать свидетелем череды убийств. У него не было времени даже на то, чтобы послать предупреждение, ведь он - они - недооценивали скорость Вольдеморта и масштабы его вендетты.
Даже родители Малфоя, которые никогда не были дороги Гарри и всегда были преданными слугами Темного Лорда, были занесены в смертный список, когда посмели подать голос против убийства своего сына.
Вольдеморт знал Гарри слишком хорошо. Потеряв смысл жизни со смертью Драко, с целой вереницей других смертей, своей целью он наметил бы - убить Вольдеморта, даже ценой собственной жизни.
И они
Он проиграл.
Он не смог сделать этого.
А сейчас... сейчас он не может даже убить себя. Чары Вольдеморта не оставляли ему даже этого выхода, потому что Гарри был ему нужен живым.
Потому что душевные страдания - отнюдь не все, что было уготовано Мальчику, Который Выжил.
И они
Десятки орудий пыток.
Инструменты, которые заставили бы позеленеть от зависти любого инквизитора.
Старые добрые хлыст и побои.
Страдания, приносимые голодом и перепадами температур.
Столь любимые Вольдемортом унижение и ужас насилия.
Поэтому Гарри они не миновали.
И они
Он так сильно нажал на пергамент, что перо треснуло.
И они жили долго и счастливо.
Он больше ничего не мог добавить.
Он подошел к окну и старательно покрошил перо на маленькие кусочки, прежде
чем выбросить. Оставалось только стереть написанное.
Кровь, к счастью, еще не высохла. Главное, что он это сделал – остальное
уже не важно.
Пергамент должен быть найден, и Вольдеморт не должен разобрать слов.
По его щекам все еще катились слезы. Для начала этого хватит. Он размазывал ровные строки при помощи этой жидкости. Когда понадобилось больше - он облизал пергамент. Кровь, слезы и слюна... и, если все пойдет, как он задумал, огонь. Если это не превратится в магию, ему больше не на что надеяться.
Вот и все. Еще можно было разобрать, что на пергаменте был текст, но буквы стали загадочнее клинописи.
Почему он не может просто порвать пергамент и выбросить его в окно? Так он избегнул бы наказания, а ведь дополнительные пытки сделают его обычное теперь существование, само по себе ужасное, почти невыносимым. Он заметит... но это того стоит. Должно стоить.
Он смял пергамент в комок и уронил его на пол.
Не сразу после этого, но очень скоро, дверь его камеры отворилась.
На этот раз Темный Лорд пришел с четырьмя Упивающимися Смертью.
Гарри попятился.
Просить пощады не имело смысла. Правда, не имело смысла и скрывать свой страх. Вольдеморт не нуждался в его послушании - Вольдеморт просто хотел заставить его страдать.
Один из Упивающихся взмахнул палочкой, и посреди комнаты появилось избранное Вольдемортом на этот раз орудие пыток.
Конечно, Гарри сразу же его узнал. Вообще-то, оно было предназначено для того, чтобы удержать пленника, а не причинить ему боль.
Но от этого Гарри было не легче. Мысль о пытках, которые он перенесет, пока приспособление будет удерживать его, привела его в ужас.
Двое Упивающихся схватили его и подтащили к устройству. Тщательно привязали.
Сердце комком трепыхнулось в горле, но Гарри все же расслышал голос:
- Мой Лорд, это было... здесь?
Тихое шуршание разворачиваемого пергамента.
Шипение.
- Давай сюда.
Гарри краем глаза увидел, как Вольдеморт взял пергамент.
- Похоже на письмо, мой Лорд, но ни строчки не разберешь.
Вольдеморт рассматривал пергамент достаточно долго, чтобы удостовериться, что буквы совершенно неразборчивы, и несколько раз перевернул клочок в руках.
- Так-так... это многое объясняет.
Гарри, который думал, что не сможет испугаться сильнее, понял, что ошибался. Объясняет что?
Но он не мог ничего сказать. Один из Упивающихся заткнул ему рот особым кляпом, который в то же время удерживал нижнюю челюсть опущенной. Это предполагало множество возможностей, от безобидных - Вольдеморт устал слушать его крики, до худших - что Темный Лорд хочет изнасиловать его в рот, или колоть его язык иголками, или лить ему в горло воду, пока его не начнет рвать.
Вольдеморт вернул пергамент своему слуге.
- Сожги это.
Гарри с облегчением закрыл глаза. Получилось.
Сегодня был его день, и кляп предназначался только для того, чтобы заткнуть ему рот.
Они по очереди насиловали его, использую ровно столько любриканта, сколько было нужно, чтобы сокращение мышц не причиняло боли им самим, и пока один силой входил в него, второй хлестал его по обнаженной спине. Это было чертовски неприятно, хотя… на самом деле, это было не так ужасно, как могло бы показаться.
Это было все, что они сделали. Гарри очень удивился, почему издевательств сегодня было так мало.
Когда его, наконец, отвязали и он упал на пол, не решаясь даже застонать, Вольдеморт сказал:
- Цени мою доброту, Гарри. Сегодня я покормлю тебя.
Один из Упивающихся тут же вышел из комнаты, чтобы принести то, о чем говорил Вольдеморт.
О, нет, это не к добру. Он наедался досыта только в те дни, когда пытки были особо жестокими.
- Я даже дам тебе мяса. И пока ты не съешь его, не получишь ничего другого. Представляешь, как человек может изголодаться, прежде чем умрет, да, Гарри?
Гарри даже не поднял голову, когда услышал звук падения маленького тельца на пол. Он и так знал, что это было.
Как и знал, что Вольдеморт прав: он съест это.
Когда дверь за Вольдемортом и его спутниками закрылась, он приподнялся и прижал к себе тело полярной совы, будто не замечая крови на перьях; начал баюкать Хедвигу, чего при жизни она никогда бы не позволила.
- Все будет хорошо, Хедвига, - прошептал он. - Получилось, понимаешь... где-то они будут жить долго и счастливо.
На полу тихо дотлевал, медленно превращаясь в горстку пепла, клочок пергамента.