Профессору Северусу Снейпу
Автор: Saint-Olga
Pairing: Гарри/Северус, Северус/Сириус
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance, angst
Краткое содержание: письмо подростка способно открыть глаза взрослому.
Disclaimer: ну, вы знаете…
Размещение: если вы хотите разместить этот рассказ на своем сайте, свяжитесь, пожалуйста, предварительно с автором.
"Профессору Северусу Снейпу" - было
выведено на свитке, покоившемся на небольшой горке подарков у кровати.
Почерк, неровный и все еще немного детский, был ему хорошо знаком - он
семь лет наблюдал за изменениями этого почерка, писавшего фут за футом
названий и свойств зелий и их компонентов. Почерк, который он меньше всего
ожидал увидеть - сегодня и когда бы то ни было.
Сургуч сухо хрустнул, ломаясь. Края свитка упрямо закручивались, как будто
пергамент довольно долго пролежал свернутым. "Самое меньшее месяц…"
- мельком подумал он, пробегая глазами первые строчки.
"Простите, что без обращения. Я так и не придумал, как к Вам
обратиться - так, как я называл Вас днем, или так, как мечтал называть,
глядя в темноту бессонными ночами".
Он оторвался от чтения, глубоко втянул воздух. "Кто бы мог подумать.
Я теперь Тот-Кого-Не-Знает-Как-Называть-Мальчик-Который-Выж…"
Fuck.
Он стиснул зубы, помотал головой и вернулся к письму.
"Можете начинать иронизировать, если еще не начали".
Ха.
На сердце было тепло и тяжело одновременно. Так бывает по утрам, когда,
не открывая глаз, ощущаешь сонную тяжесть того, кто спит у тебя на груди,
тепло его тела…
"Мерлин, я как будто вижу, как Вы читаете это письмо! Вижу
приподнятую бровь, насмешливо изогнутые губы… Все бы отдал, чтобы просто
молча сидеть рядом и смотреть на эту ироничную гримасу - всю жизнь…"
"Приятную же жизнь ты себе придумал" - не мог не хмыкнуть он.
"Не получится. Все, что у меня было (а было немного) - уже
отдано. И жизни мне осталось… не знаю точно, сколько, но мало".
Прозрачный ветер скользил над ноябрьской подмерзшей грязью, не касаясь
ее. Подушки гроба были слишком чистыми и белыми, незакрашенное пятно в
серой гризайли полуденного кладбищенского пейзажа.
Похороны всегда казались ему странным, неестественным ритуалом. Люди обращались
с мертвым телом, пустой оболочкой, как с живым. Целовали отмеченный шрамом
лоб, говорили бессмысленные однообразные слова. Те самые люди, которые
послали его на смерть.
Он незаметно усмехнулся. Они просили прощения. У трупа. Как, интересно,
он должен был им ответить?
Когда белое закрасили, опустив крышку, он отвернулся. Смотреть, как гроб
скрывается в яме, не хотелось. Сырой комок земли студил пальцы, и он поспешил
избавиться от него. Гулкий стук показался громом.
В отдалении замерла одинокая фигура. Черно-серая мантия цеплялась за прозрачный
ветер.
"Радует то, что Вас я буду видеть почти до конца. Спасибо Дамблдору
за дополнительные занятия. С Вами. Вы часто ругали меня за невнимательность
- но как я мог быть внимательным, когда Вы были так близко? Когда Вы брали
меня за руку, показывая, как правильно держать палочку, чтобы заклинание
подействовало… Это было почти счастье. Вы знаете, что кончики Ваших пальцев
- как бархат?"
В подземельях было холодно, как в замерзшем аду. Он предпочитал просыпаться
от холода, чем от звука собственного голоса, когда он, обманутый прокравшимся
в сон теплом, представлял, что не один в постели, когда имя того, кто
был рядом с ним во сне, отчаянной птицей срывалось с его губ и долго билось
о потолок, будто искало выход…
Его пальцы были холодны, как лед. Он не замечал этого, пока не прикасался
к теплой ладошке Гарри. Мальчик каждый раз вздрагивал от его прикосновения.
Он списывал это на холод.
"Возможно, те заклятья, которым Вы меня тогда научили, помогут
мне продержаться подольше. Минут на пять. После последней нашей встречи
Волдеморт больше не настроен играть с мышкой по имени Гарри Поттер. Хотя
минутой больше, минутой меньше… ерунда. Все равно, кто из нас двоих умрет
первым - второй последует за ним".
Гарри не должен был этого знать. Ему никто не говорил. Так скрывают диагноз
от смертельно больного.
Он всегда считал это глупым и жестоким. Но остальные были согласны. Блэка
на том совещании не было. Потом его, видимо, убедили.
"Да, я знаю, что умру. Кажется, такие письма положено начинать
словами "если Вы это читаете, значит, меня больше нет…" Звучит
ужасно глупо. Я не стал соблюдать это правило. Вы же знаете, я всегда
нарушал правила.
Вы - Орден Феникса - зря скрывали это от меня. Многозначительные взгляды,
оборванные на полуслове фразы, своевременное покашливание Дамблдора… Даже
Гойл сложил бы два и два. А я не Гойл, хотя на Зельеварении Вы сняли с
меня куда больше баллов за "бестолковость".
Вы знаете, это не так уж страшно, если привыкнуть. В конце концов, раньше
ли, позже - все мы умрем…"
Близился ранний весенний вечер, лучи солнца, прорываясь сквозь бойницы
окон, полотнищами перегораживали коридоры, и ему неожиданно отчаянно захотелось
увидеть небо, открытое и просторное, вместо низкого свода подземелий.
Он не сразу заметил фигурку, замершую у одного из зубцов Восточной башни.
Подошел, встал за спиной. Гарри даже не обернулся. Ветер по-отечески трепал
его непослушные волосы. Он почти чувствовал, как жестко они пружинят под
его собственной ладонью.
Он посмотрел вдаль поверх темноволосой головы. Была весна, и поля, раскинувшиеся
на восток от замка, сияли искренней изумрудной зеленью травы. От этого
обычного, непримечательного, по-английски строгого вида веяло удивительным
покоем, новорожденной безмятежностью.
- Хорошо, правда?
Он вздрогнул. Оказалось, что Гарри повернулся и смотрит ему в лицо, будто
хочет прочесть ответ - не на этот вопрос, на какой-то другой, незаданный.
Но он не успел задуматься, на какой именно. Он внезапно обнаружил, что
глаза Гарри такого же влажно-зеленого цвета, что и поля внизу, и в них
- тот же глубокий, уверенный, вечный покой.
"Я говорю, как старушка на похоронах. Но надеюсь, что к Вам относится
скорее "позже".
Строки отчего-то начали расплываться перед глазами. Он поморгал, и черные
поблескивающие в свете Люмоса буквы снова стали четкими.
"Я, наверное, мог бы воспользоваться близостью смерти. Прийти
к Вам, сказать, что хочу умереть, зная вкус Ваших губ… Вряд ли Вы смогли
бы мне отказать".
Он не знал, что сделать - возразить или согласиться. Но был рад, что Гарри
не стал проверять.
"Я умею быть очень убедительным, если надо. Заставить Волдеморта
присоединиться ко мне в смерти - для этого нужен сильный дар убеждения,
не правда ли?
Но это было бы нечестно. И неправильно. Не только потому, что с Вашей
стороны не было бы любви, одно сочувствие да жалость - а я устал от жалости,
плохо скрываемой в неловких улыбках и так ясно сквозящей во взглядах.
Вы никогда не жалели меня - по крайней мере, не показывали этого - и за
это я Вам благодарен".
Усмехнувшись, он отложил письмо. Потер виски, провел пальцами от переносицы
вниз. Кто бы мог подумать. Кто бы мог подумать…
"Но дело не только в том, что Вы не любите меня. Дело в том,
что Вы любите его".
Пальцы смяли бумагу. Взгляд впился в строчки.
"Да, да, не удивляйтесь. И не волнуйтесь - кроме меня да, наверное,
Дамблдора, Вас никто не раскусил. Вам хорошо удается изображать презрение
и ненависть. Просто я очень внимательно наблюдал за Вами - по очевидным
причинам…
Ах, да. Оказывается, я забыл написать то, из-за чего взялся за это письмо.
Я люблю Вас.
А Вы любите его. Я не мог этого не заметить. Эти бесконечные совещания
Ордена… прекрасное время и место для наблюдений. Вы всегда садились как
можно дальше от него. Вы старались не смотреть в его сторону. Вы не могли
не смотреть в его сторону. Ваш взгляд, непроницаемо-холодный, раз за разом
останавливался на его профиле, и я видел, каких усилий Вам стоило отвернуться.
Примерно таких же, каких мне - отвести взгляд от Вас".
Стареющий сентябрь раскрасил Запретный лес в гриффиндорские цвета.
Опавшие листья, еще влажные, сочные, упруго прогибались под ногами, сыро
шуршали от прикосновения подола мантии.
Крестный и крестник сидели на корнях старого клена. Молчали. Гарри машинально
подбирал пестрые листья, складывал в букет - один к одному, длинные багряные
стебли и разноцветные "ладошки". Мальчик не поднимал головы
от букета, уйдя в свои мысли. Отрешенное выражение лица делало его похожим
на умершего во сне. Блэк смотрел вверх, где полуоблетевшие кроны просеивали
через сито веток и листвы синеву неба. Накручивал на палец прядь длинных
волос, иногда косился на крестника. Тогда пальцы сжимались и резко натягивали
черную шелково блестящую прядку.
Он долго наблюдал за ними сквозь желто-зеленую завесу кустов, подрагивающую
под едва протиснувшимся вглубь леса, уставшим и ослабевшим ветром. Небо
стало краснеть, когда Гарри вдруг поднял голову и посмотрел на него -
уверенно, будто не было густых веток, только начавших облетать. И безмятежность
его словно на мгновение сдуло в сторону порывом ветра. Он улыбнулся -
немного поднялись вверх уголки губ - и снова вернулся к своему занятию.
Букет уже не умещался у него в руках.
"Я открою Вам одну тайну. Не мою, и я, наверное, не имею права,
но что возьмешь с мертвеца? Так вот, он тоже любит Вас".
По камням на стенах бежали трещины. Одна из них была похожа на хребет
вставшего на дыбы дракона. Она была здесь, когда он впервые внес в эту
комнату свой сундук.
Хорошо, когда есть что-то, что не меняется.
Сердце стало биться ровнее. Прыгающие буквы снова замерли, складываясь
в слова.
"Ох. Как легко. Оказывается, это все было таким грузом у меня
на сердце - а теперь мне легко и хорошо от мысли, что Вы узнаете. Когда-нибудь.
Уже скоро, видимо".
Он оказался возле него вторым. Первой была Грейнджер. Она стояла на
коленях около него и всхлипывала, размазывая по лицу мокрую грязь. Он
с трудом подавил желание снять с нее баллы и отправить подальше отсюда.
Ее всхлипывания действовали ему на нервы.
Гарри лежал на спине, одна рука закинута за голову, как будто он валялся
на пляже. В открытых глазах зеленел вечный покой весенних полей, и по
ним бежали отражения облаков. Словно небо, только зеленое.
"Знаете, Вы с ним похожи. Два упрямых гордых идиота. Можете
снять баллы с Гриффиндора за то, что я назвал преподавателя идиотом. Не
забудьте вернуть их обратно за то, что я сказал правду. Впрочем, Вы же
уже не мой преподаватель…никак не привыкну.
Вы двое считаете себя взрослыми, вы три чертовых года провели бок о бок,
зная, что завтра можете оба погибнуть - и так и не набрались сил и смелости
засунуть свою проклятую гордость и детские обиды куда подальше и признаться!"
Он никогда не бывал в Хогвартсе летом. На каникулы здесь обычно оставались
только Филч с Хагридом и домовые.
Но то лето было необычным.
За толстыми стенами замка время текло медленно и как будто рывками. Во
время учебного года его наполняло эхо детских голосов, постоянный едва
заметный гул, не смолкавший даже ночью. Но дети разъехались, и гул умер
или заснул. Оказалось, что ему его не хватает.
Он любил тишину своих подземелий, шероховатость пергаментных страниц под
пальцами, мягкое кресло. Но тревожное ожидание звенело перетянутой струной,
невыносимо, и он спешил заглушить его звуком шагов по камням. Это хоть
немного разгоняло ставшую вдруг неприятной и даже враждебной тишину. Коридоры
были пусты, и даже портреты разговаривали шепотом. Но иногда в них гулял
сквозняк, прокравшийся в приоткрытые окна, и его гудение под потолком
чем-то напоминало отзвуки школьного гула.
Гостей в замке было немного - он, оборотень, Блэк и Мальчик-Который… Мальчик-Который-Тогда-Еще-Жил.
Как бы ни была мучительна тишина, он старался не встречаться с ними. Безделье
и беззвучие действовали странно. Слова, которые никогда не были бы сказаны,
грозили сорваться с губ.
Он не хотел ни говорить, не слышать такие слова.
"Надеюсь, хоть теперь сумеете. И не пытайтесь отвертеться, иначе
мой дух будет преследовать вас обоих до конца ваших дней.
Искренне Ваш (зачеркнуто)
С любовью (зачеркнуто жирно)
Гарри Поттер
P.S. Можете считать это моим рождественским подарком. Вам обоим".
Он с минуту смотрел на подпись. Потом аккуратно свернул свиток. Зачем-то
попытался сложить вместе половинки сломанной печати.
Снег похрустывал битым стеклом под ботинками. Он выпал ночью
и лежал ровным чистым ковром. Белое мраморное надгробие казалось на нем
грязным пятном.
Ветер, сонный и ленивый, неторопливо здоровался с перламутрово-серым утренним
небом, черными кляксами деревьев. Он хотел поздороваться и с человеком,
стоящим у могилы, но заглянул ему в глаза и раздумал.
Блэк был неподвижен. Он походил на надгробие больше, чем кусок мрамора,
возле которого он стоял.
Он подошел, стараясь ступать в припорошенные снегом следы. Блэк повернулся,
тускло сверкнули глаза сквозь растрепанные длинные пряди. Он протянул
свиток. Блэк долго не мог развернуть его - руки замерзли и не слушались.
Прочитав, Блэк долго молчал, глядя на белый ровный снег за могильным камнем.
Он молчал тоже, смотрел - на этот раз не скрываясь - на четкий профиль,
темный на фоне матово-жемчужного неба. Наконец вынул из покрасневших пальцев
письмо и вложил вместо него свою руку