Дождь
Автор: Night Lady
Бета: BonBon
Пейринг: Гарри/Драко
Рейтинг: G
Жанр: аngst
Дисклеймер: все персонажи принадлежат Д.Роулинг.
Краткое содержание: тот, кого не любили никогда, любит слишком..
Условия размещения: пожалуйста, только сообщите, где это будет лежать.
Сегодня с утра идет дождь. Окна и двери моего дома открыты настежь. Капельки залетают за порог и, разбиваясь, тонут в мягком ковре, устилающем холодным мраморный пол. Я не зажигаю камин, не включаю свет, не делаю ничего, чтобы нарушить этот странный уют дождливого дня. Сегодня мне не хочется читать - не хочется думать ни о чем, кроме себя и своей жизни. Вчера прилетала очередная сова от Гермионы: она хочет приехать на пару дней. Без сожалений отказываю ей. Рука даже не дрогнула, выписывая полные сожаления и огорчения слова отказа. Причины были выдуманы идеальные, она никогда ни о чем не догадается.
Я давно не удивляюсь своей способности лгать настолько складно, что порой ложь, выглядит намного привлекательнее правды. Еще до каникул Рон как-то сказал мне, что меня как-будто исподволь меняют. Губы сами складываются в презрительную усмешку. Это тоже не мое, я никогда так не усмехаюсь, я - искренняя улыбка, чистосердечный смех, радужное веселье. Был, во всяком случае. Так было тогда, когда мне казалось, что мир волшебников - самое прекрасное место на земле, что Добро всегда безупречно, а Зло априори порочно, что моя мечта - творить Добро. Теперь я иногда с тоской вспоминаю те дни, те благословенные времена, когда дышалось так легко и жилось так просто. Есть черное, есть белое, есть друзья, есть враги. А еще был квиддитч, уроки и домашние задания, походы в Хогсмит и шоколадные лягушки из «Сладкого Королевства». Мое солнце было ярко-золотым, светившим мне с безоблачного неба. И даже мои опекуны не могли убить во мне эту радость жизни, эту страсть к миру, к свету.
Чувствую внезапный холод и встаю, чтобы надеть толстый зеленый свитер. Мысли - аналогии, мысли - ассоциации. Говорят, зеленый идет к моим глазам, подчеркивая их изумрудный оттенок. Невольно улыбаюсь, вспоминая лекцию Парвати о цветах и их значении. Раньше для меня зеленый был всего лишь зеленым, цветом лета и растений. После первого года в Хогвартсе, зеленый стал цветом холодных сырых подземелий, чешуйчатых змей, надменности и жестокости. Цветом Слизерина. Какой изощренной фантазией надо обладать, чтобы сделать комбинацию из цветов жизни и Добра символом им противоположного.
Сли-зе-рин. Мои мысли часто возвращались к этому факультету изгоев, превращавших свое существование в блестящую изоляцию, всегда вынужденных быть сами за себя, выдавая это своим главным принципом. Они были в чем-то лучше нас: по происхождению, по положению в обществе, по перспективам. Но всегда оставались худшими из всех, теми, чье общество считалось неприемлемым, чьи устои и традиции становились именами нарицательными. Нет, я не пытаюсь оправдать или защитить их. Многие из них, мои одногодки, не стоили даже взгляда, даже слова. Это жестокое чудовище, этот убийца, которому я рано или поздно отомщу, вышел из тех же холодных подземелий. Все они - дети подземелий. Но тогда почему они сияют ярче любых светил, заслоняя собой солнечный свет, впитывая его, поглощая как таинственные звезды в далеких галактиках? Почему их глаза так глубоки и прозрачны одновременно? Почему они появляются среди толпы только для того, чтобы она оттенила их, подчеркнула их появление? Отчего в них заключена такая пугающая, совершенная и завершенная красота?
Мне раньше и в голову не приходило, что природа способна создать столь совершенные формы. Что разрез глаз может быть таким неправильно правильным, что лоб может быть таким высокомерно высоким, что нос может быть таким угрожающе изящным и хищным одновременно, что губы могут быть такого оттенка кармина, а кожа так отливать перламутром. Это было настолько красиво, что не притягивало, но отталкивало, не радовало глаз, а пугало, влекло….Тонкие, высеченные из мрамора черты лица, словно написанные каким-нибудь итальянцем во времена расцвета Венецианской Республики. На лице все: родовая гордость, породистое высокомерие, рафинированное чувство собственного достоинства и превосходства. Если бы Давид Микеланджело ожил, он бы, наверное, померк рядом с этим нечеловечески красивым человеком. То, что он - человек можно понять, лишь увидев, как эти прозрачные глаза наполняются эмоциями, темнеют, как дамасская сталь или приобретают оттенок переливающегося под луной серебра. Когда эти совершенной формы брови взлетают вверх или изгибаются в идеальные ломаные линии. Когда эти красиво очерченные губы приоткрываются, отсвечивая свою нежно-коралловую глубину, или изгибаются, дразня изысканной прихотливостью рисунка. Это слишком красиво, неправильно, нереально, изощренно. Я помню, как притягивает, как приковывает взгляд это лицо. Как вечное стремление людей к красоте, к свету обманывается этими безупречными чертами. Зло не может быть более жестоким, более безжалостным, приобретая такую форму. Словно в насмешку над глупыми смертными, над нами, его демоны выглядят как ангелы, его пороки так неодолимо привлекательны.
Я знаю, как ранит эта красота в самое сердце, заставляя сделать все ради себя. До моего слуха доносились надрывные рыдания отвергнутых или оставленных позади, полные горечи и отчаяния, полные ужаса от осознания потери. Перед моим взором встают бесчисленные картины горячих схваток со своей природой, со своей сущностью. Они боролись и ломали себя ради эфемерной, недолговечной, мимолетной возможности прикоснуться к этой красоте, разделить пространство, окружавшее ее. Они всегда уступали, они всегда хотели уступить. Они подчинялись его силе. За изяществом всегда стоит сила, за красотой - власть. Я иногда гадаю, для чего эта красота была создана и зачем она в этом мире. Я знаю, что не найду ответа, просто потому что я не обладаю ей, как не обладал никто до меня и не будет обладать после.
Дождь медленно, но верно стихает, а мне совсем не хочется, чтобы он прекратился. Эти слезы неба очищают мою душу, они - та музыка, которая успокаивает мое воспаленное сознание, позволяет ему немного свежести, немного покоя. Дом полон тишины, звенящего одиночества, предчувствующей пустоты. Мне не хочется двигаться, я боюсь разбить это сладостное чувство предвкушения, внезапно охватившее меня. Мысли возвращают меня назад, тело наливается горячей истомой, в груди беззащитно трепещет сердце. Я не буду вспоминать все, что было, все, что слишком сладко и горько одновременно. Пусть мои глаза вспомнят, какого оттенка его ресницы, серебристо-графитовые, волшебные. Пусть мои губы вспомнят, каковы на вкус его губы, сладкие, как манго. Пусть мои руки вспомнят прикосновения его таких тонких, таких прохладных пальцев.
И я знаю, что сейчас мне будет плохо. Меня захлестнет волна тоски, горькой и невыносимой, настоящей. Потому что я не могу забыть, как плавилась моя кожа об его кожу, как горело мое тело от одного его взгляда, от одного звука его голоса. К горлу подступит комок, раздирающий его, готовый вплеснуться горячими слезами, которых не будет. Не ради него. Я криво усмехаюсь своим мыслям - не будет, потому что ему это не нравится, потому что он никогда не плачет. Хрустальные глаза не умеют плакать, серебряное сердце нельзя разбить.
Что он сделал со мной? Что со мной стало? Я борюсь с этой зависимостью, с этой слабостью, днем и ночью терзающей мой разум, мое тело, мою душу. С самого начала все должно было быть по-другому, мне так казалось, мне так хотелось. Должно было и не могло. Мне не хотелось верить, что я стану частью тех, кто медленно погибает, стараясь забыть то, что было утрачено, отобрано, что никогда им не принадлежало. Со мной все должно было быть иначе.
Когда-то, в жаркую летнюю ночь, когда мои губы, наконец, почувствовали сладкую патоку его губ, когда мое естество загорелось от темного взгляда его холодных глаз, мною было дано обещание, гарантия, уверение, что я буду сильнее. Тогда мне казалось, что иначе и быть не может. Сила и твердость, искренняя вера в себя всегда были моими козырями. В своих безумных мечтах мне даже хотелось подчинить себе эту своенравную, независимую, отстраненную красоту. Хотелось сделать ее своей, хотелось расплавить серебряное сердце своим телом, своими горячими губами, своими пылающими желаниями, своим жарким дыханием.
Сейчас мне это кажется смешным. Это было глупо, наивно, уязвимо. Только теперь, когда мое сердце разорвано на тысячи перепутанных между собой лоскутков, когда первое в моей жизни, пульсирующее чувство вырвано с мясом, с кровью, безжалостно высечено из моей груди, я вижу всю предопределенность происшедшего.
Ничего не могло быть иначе, я не мог стать одним из них, я смог стать хуже них. Их слезы полны обиды, мои - горя, их глаза горят отчаянием, мои - пусты, их души онемели, моя кричит в агонии. Им было больно, наверное, дико больно. Я корчился в муках не в силах дышать, я метался в лихорадке, я кусал губы и глотал свою кровь, пытаясь остановить то, что так яростно разрывало мое сердце, на кусочки, наживо.
До сих пор я не знаю, что мне делать, до сих пор я не уверен, что смогу жить дальше. Мир вокруг меня мутен и нечеток. Когда я мог думать об этом, не хватаясь за голову, не царапая свою кожу, я пытался понять. Единственное, что мне открылось, это причина моей медленного угасания. Я изначально был более слаб, я должен был понять это.
Он - был самым красивым существом в моей жизни, его близость была самым прекрасным, что случилось со мной, то, что было между нами, было моей самой большой иллюзией. Это было слишком сладким, чтобы я не мог не вкушать это вновь и вновь, это было слишком горячим, чтобы я был в состоянии не загореться, мне было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Я не мог насытиться его глазами, тем, что они смотрят на меня, как они смотрят на меня. Мое тело жаждало его прикосновений, всего, что он хотел дать. Нежности и неистовости, ласки и грубости. Моя душа не могла не видеть огонь в его глазах и ликовать: это все из-за меня, ради меня, для меня! Мое сердце не могло не слышать, как билось его и не биться в унисон.
Теперь я сижу, почти до боли сжимая руки в кулаки, дрожа, борясь с туманом в голове, которая раскалывается от одной только мысли, от одной истины. Это все было сказкой. Это было ложью. Это было не со мной. Я должен был понять сразу, что он не мог быть моим, потому что мне никогда не достанется что-нибудь подобное, потому что я никогда не смогу быть нужным ему так же, как он был нужен мне, никогда не буду для него тем, чем он был для меня. Недостижимый. Невозможная иллюзия.
Еще чуть-чуть, еще немного, подожди сердце, я знаю, что потом будет нестерпимо больно, но позволь мне вспомнить его шепот, позволь услышать вновь, как звучит мое имя. Оно звучит только на его губах, только с его дыханием, только его голосом. Еще, прошу тебя, только его ресницы на моей щеке, только его волосы на моей шее..
Словно почувствовав мое настроение, дождь начинается с новой силой, заливая мягкий ковер, бросая отчаянно злые, несчастные капли в мои окна, рыдая и беснуясь, как мое больное, скорбящее сознание.
Поцелуй дождь, когда я тебе нужен,
Поцелуй его, когда меня нет слишком долго,
Небо одно на двоих,
Моя ночь так же пуста, как твоя,
Поцелуй дождь, и представь ненадолго,
Что я снова целую тебя.