Настоящая правда
Автор: Belegaer
Бета: Luna
Pairing: Драко/Гарри
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance
Краткое содержание: правда бывает разная.
Дисклеймер: автор данного произведения не преследует цели коммерческой выгоды, цели ущерба автор тоже не преследует. Ущерб нас сам найдет.
Предупреждение: идею я нагло свистнула из "Воспоминаний" Luna. Ей вроде бы не жалко. Надеюсь, что действительно так. В качестве частичной компенсации предлагаю посвящение. Итак...
...Для Luna, с благодарностью
Ой! Инстинктивно ладонь прикрыла глаза, которые больно уколол острый солнечный лучик. Взгляд пробрался сквозь неплотно сомкнутые пальцы, словно опасливый диковатый зверёк, оказавшийся в незнакомом месте. И… ничего. Пространство вокруг заполняли размытые светлые и тёмные пятна. Гм… что бы это значило?
Сознание не пожелало дать ответ на этот вопрос, но тело уже зажило своей совершенно независимой жизнью. Правая рука ушла в сторону и вернулась с каким-то предметом, который был ей хорошо знаком. Предмет оказался исключительно полезен, водруженный на нос, он позволил вернуть ориентацию в пространстве. Очки! Это что же, мои очки? Ладно, уже что-то.
Теперь следующий безумно интересный вопрос. Хороший такой вопрос, философский, можно сказать, один из тех, которыми человечество задается на протяжении веков, без всякой надежды получить ответ. А именно: "Где я?"
Тут спешить с выводами не стоит - с философскими вопросами спешка вообще не рекомендуется. Прежде всего, нужно внимательно оглядеться. Комната. Вообще-то она такая большая, что можно назвать даже залом. Сквозь высокие стрельчатые окна льётся поток света. Кроме этого света за окнами ничего не видно, как это понять? Солнышко, вот в чем суть, моя прелесть. Солнышко стоит низко, хотя, судя по внутренним ощущениям, уже близко к полудню. Зима, значит. В Шотландии летом солнце стояло бы выше. Гм… а откуда следует, что это место находится в Шотландии? Ниоткуда, из глубин подсознания, следовательно, какие-то воспоминания всё-таки имеются, надо только их разбудить…
Ладно, как уже было сказано, спешить некуда; что мы ещё знаем об этом месте? Ряды кроватей. Выгнутые блестящие металлические спинки, ослепительно белое, даже на вид отдающее неживым стерильным хрустом, белье. Как в больнице. Ага! В больнице, а может это и есть больница? Наша забастовавшая память не оказывает сопротивления этому выводу. Ладно, примем как рабочее предположение.
Точно, я уже видел эти ряды кроватей. Два ряда, если быть точным, длинные как отражения в двух зеркалах, поставленных друг против друга. Сколько их тут? Неизвестно. Никогда и не знал, а сейчас считать лень. Какая разница, сколько? Все равно заняты только две. Моя собственная и вторая рядом. Кем занята?
Ангелом. Бред. Точно бред. Откуда здесь взяться ангелу? Залетел поправить вывих правого крыла? Или невралгия нимба замучила? Чушь, крыльев у него нет, да и нимб с ним как-то не ассоциируется. Скорее уж рожки, маленькие такие, остренькие, их удобно прятать среди зачёсанных назад пепельно-русых прядей. Так что по головке этого ангела гладить не рекомендуется. Определённо. Он не оценит.
Знакомое лицо? Непонятно. И да, и нет. Знакомое, но не мне, знакомое, но другое. Лоб, гладкий, высокий. Наверное, поэтому он и носит волосы откинутыми назад. Ну и правильно носит, красивый лоб, даже, пожалуй, не лоб. Чело. Вот, точно. Лоб - это слишком просто. А это… нет, это другое, это как у мраморной статуи, даже не верится, что у человека может быть что-то столь совершенное. Даже хочется проверить - живой? Осторожно подойти, прикоснуться кончиками пальцев, а еще лучше губами, чтобы ощутить тепло и мерный ток крови под ослепительно белой кожей.
А потом соскользнуть ниже - туда, где изгибаются математически правильные дуги бровей. Тёмных. Тёмно-русые брови при очень светлых, почти платиновых волосах, большая редкость. Впрочем, он и сам редкостный… кто? Непонятно, память охотно подсовывает картинки и недружелюбно замыкается в себе, когда от нее требуются факты. Ладно, пойдём в обход. Нормальные герои всегда идут в обход. Герои? Пусть будут герои, потом разберемся. А сейчас единственная ниточка к прошлому - это лицо. Значит, остаётся смотреть на него.
А ресницы у него тоже тёмные. И длинные. Очень длинные, когда опущены (совсем как сейчас), кажется, что они ложатся прямо на щеки. "И на садик роз упала тень от хижины ресниц". Гм… хорошо, конечно, но розами тут и не пахнет (дурацкий каламбур). Белокожий он слишком для розы. Вот если садик зимний, заснеженный, тогда да. Пожалуй, похоже. Кожа у него, наверное, свежая и прохладная, впадинка под изгибом скулы создана, чтобы собирать в себя поцелуи, как снеговую воду. И оттуда ручейком - к губам.
Губы тоже бледные. Нет, не бледные. Бледный это когда не хватает цвета. А у него губы светлые, светло-розовые. Цвет такой, такой… живой? Да, живой, ни прибавить, ни убавить. У него рот как цветок на снегу. Тоненькие, почти невидимые морщинки, как жилки на лепестках. Их сейчас почти не видно. Когда он складывает губы для поцелуя, они, наверное, становятся заметнее. А когда он улыбается…
Вот как он выглядит, когда улыбается, неизвестно. Память отказывается отвечать. Почему? Ведь не бывает людей, которые не улыбаются? Или бывают? Нет, вспомнить не удается. Но можно представить, как скользят в стороны уголки рта, как появляются маленькие ямочки, а между розовых губ блестят как влажный жемчуг зубы. И глаза мягко сияют, ясные, светлые-светлые. Прозрачные, как апрельский дождь, блестящие, как полированный метал, яркие, как солнечный свет.
Сияют. Вот так, как они сияют сейчас.
- Привет…
Взгляд цвета весеннего дождя и снеговой воды прошелся по лицу, просканировал каждый дюйм. Снизу вверх. Зацепился на мгновение за губы и крепко впился в глаза.
- Привет. А ты кто?
Ммм… Кто я? А Бог его знает!
- Я… не помню… не знаю, что случилось, но я не помню. Почти ничего.
В серой пелене глаз, словно что-то вспыхнуло. Как будто за завесой дождя на мгновение открыли дверь. И выпустили немного света. Чуть-чуть, ровно столько, чтобы указать дорогу тому, кто заблудился.
- Да? Странно. Я тоже ничего не помню.
Блондин сел, взбил подушку, и прислонился к ней спиной. Потом подтянул, согнув в коленях, ноги и опёрся на них локтями. Он сразу стал похожим на Демона. На какого ещё демона? На картину, есть такая странная картина, там печальный, сине-чёрный демон сидит в такой же позе и смотрит на закат. Так же грустно, как он смотрит на меня.
- Знаешь, мне почему-то знакомо твое лицо. Я тебя определёно знал раньше.
Вот! Вот сейчас, произнося эти слова, он чуть-чуть улыбнулся. Хорошая у него улыбка. Как такую улыбку можно забыть? Хорошая, несмотря на то, что грустная. И ни на какого демона он не похож. Он похож на ангела, ангела, который вышел из рая. Погулять вышел. А дорогу назад забыл.
- Мне тоже так кажется. Ммм… а может, попробуем вспомнить вместе? Может, так будет легче?
Разговаривать через довольно широкий проход неудобно. Блондин, слегка хлопает ладонью по простыне рядом с собой. Приглашение безмолвное, но совершенно понятное. Нужно только встать, пройти эти десять футов. Оп-па! Бледные щеки розовеют, хрустальный взгляд смущенно уходит в сторону. Черт, ну кто бы мог подумать, что под одеялом нет ничего, кроме меня самого. Ладно, не страшно, простыня прекрасно может заменить в данных обстоятельствах одежду. На мгновение мелькает предательская мысль: а интересно, у нашего ангела-демона дело обстоит так же? Что там есть под его одеялом, кроме него самого?
- У тебя глаза зелёные, - сообщает он.
Да? Понятия не имел. Зеркал тут нет. Это очень хорошо, когда рядом есть человек, который может подсказать, какого цвета у тебя глаза. Просто здорово. А ещё лучше то, что он говорит дальше.
- Я твои глаза помню лучше всего… По-моему, с того момента, как мы познакомились.
А мы знакомились когда-нибудь? У меня такое чувство, что я знал его всю жизнь. Вся моя жизнь была окрашена в прозрачно-серый цвет его глаз. Но раз он говорит "познакомились", значит, познакомились. Если напрячься, я почти могу вспомнить. Но странно, у меня словно накладываются одно на другое два воспоминания. Как будто мы знакомились дважды. Одно из них мирное, но какое-то незавершенное.
Темноватая комната, сумрак, как возможность, которой никто не воспользовался. Мы стоим друг напротив друга, вещи вокруг такие большие, слишком большие. Почему? Память не отвечает, но я и так знаю - потому, что мы маленькие. Но неважно, мы, одинаково маленькие, стоим и смотрим друг на друга.
Голос, глаза, вопрос. Кто из нас спросил? И каким был ответ? Не помню. Но, наверное, это был необходимый вопрос и правильный ответ. Как же иначе, если тогда мы впервые встретились? Сейчас я в этом уверен, тогда мы встретились впервые. И сразу поняли… Что? Не знаю… Но тогда знал. Если мы поговорили, не мог не знать. Или мы все-таки не поговорили? Кто-то помешал? Кто-то заглянул в окно и не дал нам поговорить? Наверное, так.
Потому что серые глаза тянут из меня другую картинку. Свет и звук. Свет - это солнце за окном. Звук; это стук колес. Это я помню. Я стою в купе поезда. Там есть кто-то ещё? Вот уж не знаю. Помню только изящную руку, повисшую в воздухе. Взгляд, в котором просьба: прими меня. В котором обещание: я буду с тобой. Рука, протянутая мне, взгляд, устремленный на меня. Я принял руку, я ответил на этот взгляд? Я не помню… Да, наверное, я же не мог оттолкнуть его, просто не мог… Я не помню, но это невозможно. И все-таки я хочу получить подтверждение из этих мерцающих глаз.
- Знаешь… мне кажется мы вместе учились… Причем довольно долго. Может быть, с первого класса.
Он молча смотрит на меня, он тоже силится расшифровать ребусы, которые подсовывает ему его память, такая же упрямая, как моя. И он тоже силится найти ответ на загадки, которые ему загадывает собственное прошлое. Интересно, это те же самые загадки, что и у меня?
Когда вопрос слишком труден, мой ангел любит проводить рукой по своим светлым волосам, от высокого чистого лба к вороху пепельных прядей на затылке. Я знаю этот жест, я видел его много раз, тайком наблюдая за ним. Память охотно отзывается картинкой. Пёстрое море склоненных к пергаменту голов. Но среди них всех я всегда вижу это серебряный отблеск. И другая картинка. Яркое солнце, ощущение полета, и фигурка, подобная блику на клинке.
И всегда этот жест. Когда ему трудно, когда он растерян, он всегда тянется к своим волосам. Словно рассчитывая в прикосновении к ним найти силу, как средневековые рыцари касались фамильного меча, как аристократы всех времен клялись своим родовым именем. Почему-то меня это немного злит. Как будто он, таким образом, подчёркивает различие между нами. Нет, не злит, злило раньше. А сейчас - нет, потому что сейчас это что-то не стоит между нами, скрытое пеленой моей упрямой памяти. Сейчас есть только он и я, сидящие на одной кровати, так близко, что я мог бы коснуться бледного шрама на светлой коже.
Шрам. Теперь, когда он поднял правую руку, я вижу шрам. Белое на белом, серебро на мраморе. Почти не видно, надо смотреть очень внимательно, чтобы увидеть. От локтя к кисти. У него такие красивые руки, что их не может испортить даже этот тонкий как ниточка серебряный рубец. Наоборот, он придает изящному предплечью некую завершенность, как инкрустация.
Это красиво, но я чувствую гнев. Этот гнев тоже пришёл из прошлого. И я вижу не этот серебряный призрак, змеящийся по белой коже, а кровоточащую, рваную рану. Кто сказал, что на черном крови не видно? Я вижу, вижу каждую каплю на черной шелковой мантии. Я вижу бледное, напряженное и испуганное лицо. Я знаю, что ему больно и страшно. Его ранил… его ранил гиппогриф! Этот идиот полез зачем-то к гиппогрифу и получил свое! Как он мог? Какого черта он пытался мне доказать? Зачем ему это понадобилось? Я не знаю, тогда, возможно, знал, а сейчас нет. Зато я знаю, что хочу подбежать к нему, подхватить лёгкое тело, сползающее на землю, покрытую подмороженной листвой. Заглянуть в глаза, убедиться, что опасности нет. Тряхнуть за плечи и выяснить, наконец, почему он такой идиот.
Я это сделал? Я не помню. Но, наверное, сделал, что могло мне помешать?
- Да, может быть, мы были… друзьями?
Он произносит это так неуверенно. Друзьями? Возможно, память молчит. Я перебираю свои отрывочные воспоминания, как патологически скупой ростовщик перебирает оставленные ему залоги. Смогу ли я получить за эти красивые сверкающие безделушки мое прошлое? Полновесные монетки прошедших дней. Золотые монетки лета и серебряные - зимы? Или моя должница, моя память, разорилась вконец и объявит себя банкротом?
Спроси еще раз, мой ангел, мы были друзьями? Может быть, моя память даст тебе то, в чем отказывает мне? Ведь я никогда не мог отказать тебе ни в чём. Или мог? Почему ты так злился на меня тогда? Почему в твоих глазах плясало это холодное ртутное пламя? Что я сделал, чтобы заслужить твой гнев? Или это был не гнев? Это был страх?
Снова стук колес, как удары огромного загнанного сердца. Мы снова стоим в дверях купе, мы не одни, но я не вижу больше никого, кроме тебя. Твой голос дрожит от бешенства. На этот раз я даже слышу слова, мотив твоей страсти так болезненно звонок, что прорывает пелену забвения, укрывшую мое прошлое. Турнир… Тёмный Лорд… Они умрут… Диггори… От шёпота до крика. Ты сыпешь проклятьями и оскорблениями, но я вижу правду за этим потоком ярости. Ты испугался. Так? Ты думал, что больше меня не увидишь. Правильно? Ты хотел сказать мне, что любишь меня и не сможешь без меня жить. Это правда?
Скажи мне, мой ангел, ЭТО правда?
Как я поступил тогда? Я подошёл к тебе, я сказал то, что хотел сказать? Я сказал, что люблю тебя? Что никогда не оставлю и тебе незачем злиться и бояться? Ведь я это сделал? Скажи мне, мой ангел, если ты помнишь… Скажи…
Твоя память тоже молчит, но это неважно. Нам не нужны воспоминания. Я знаю правильный ответ и без них. Я знаю правду. Нет, мы не друзья. Моими друзьями были другие люди. Ты не был моим другом, а я не был твоим. Ты был моей жизнью, а я твоей судьбой. Ты был моей грёзой, а я тебе снился каждую ночь. Я хотел бы подарить тебе весь мир за один поцелуй. А ты? Какую цену готов заплатить ты? Сейчас я это узнаю…
Твои глаза близко, как небо за окном, небо на исходе зимы. Мне страшно коснуться тебя, моя снеговая статуя, поэтому я закрываю глаза. Твой поцелуй как пригоршня снега у губ, запретный вкус снега, расходящегося талой водой на языке. Запретный вкус, слаще которого нет.
Погрузить руки в твои волосы, что окунуться в весенний ручей; пряди ласкают пальцы, как струи воды. Целовать твою шею, что пить ледяную воду, нескончаемое, болезненное удовольствие. Прикасаться к тебе, будто вернуть свою потерянную душу. Я нахожу тебя как украденное сокровище, как заметённую снегом драгоценность, что выступает на свет весной.
Мои руки ныряют в сугроб постели, обжигаясь морозной белизной твоей кожи. Твои плечи, грудь и бедра покорно ложатся под мои ладони. Но этого мало. Нужно больше. Коснуться всем телом каждого дюйма. Плотью к плоти. Прижаться, приникнуть, слиться. Познать. Запомнить, так, чтобы не было ни единого шанса вновь забыть, вновь потереть тебя в буране прошедшего. Взять твое тело, взять не колеблясь, взять навсегда. Тело, которое раскрывается мне навстречу. Позволяя всё. Соглашаясь со всем. Принимая во всём…
Что?
Я поднимаю голову и вижу расширенные от изумления карие глаза. Я не помню имя моего ангела, я не помню свое имя, но имя обладательницы этих глаз я вспоминаю мгновенно. Гермиона. Гермиона Грейнджер. Это имя я никогда и не забывал.
Я сижу на кровати, закутавшись в одеяло. Мне холодно. Я слушаю ее голос и не могу отделаться от ощущения, что тону. Кажется, что в мире стремительно иссякает свет. Тысячи тонн воды давят на меня со всех сторон, не хватает воздуха и мучительно шумит в ушах. Каждым словом она топит меня, и я опускаюсь все ниже и ниже.
- Нет. Это ложная память, при магической амнезии так бывает. Когда очень хочешь вспомнить что-то, а заклятие не позволяет, сознание подменяет настоящие воспоминания вымышленными.
Я еще спорю, еще сопротивляюсь.
- Это не так, ты не понимаешь, мы же оба вспомнили! Мы оба помним, как впервые встретились, а потом познакомились в поезде. Познакомились и сразу… подружились, а потом… Мы познакомились в Хогвартс-экспрессе.
Цепляюсь за название как за спасательный круг. Потому, что тону. Тону в море правды, которая не может быть правдой.
- Нет, вы действительно познакомились в Хогвартс-экспрессе, но вы вовсе не подружились. Вы с самого начала были друг другу просто отвратительны.
Правда льется как река, как селевой поток, она сметает на своем пути весь тот иллюзорный мир, который я успел выстроить на песке моих неверных воспоминаний. Но я все ещё пытаюсь зацепиться, хоть за что-нибудь настоящее, что не расплывается в руках серебристой мутью самоутешения.
- Этого не может быть, я же помню, мы встречались. Каждый день… Мы разговаривали, мы… Я помню! На нас же наложили одинаковое заклятие! Так ведь? Значит, мы были вместе.
- Да, уж конечно, он ни единого дня не упускал, чтобы не сказать или сделать нам какую-нибудь гадость. Он шесть лет творил всякие мерзкие проделки, доставал нас, как только умел. Но последняя его выходка хуже всего. Он хотел наложить на тебя заклятие, стирающее память. Тебе очень повезло, что самомнения у него больше, чем способностей, заклинание срикошетило и попало в вас обоих. Слава Мерлину, в результате оно оказалось слабее, чем должно было быть, так что ты скоро все вспомнишь…
Нет, они не дадут мне выплыть, мои друзья радостно и с чувством выполненного долга утопят меня в ледяном океане правды. Гермиона произносит последнюю фразу с нажимом, как будто выбивает эпитафию на могиле.
- Ты - Гарри Поттер. А он - Драко Малфой. Вы всю жизнь ненавидели друг друга.
Вот. Вот эти слова не оставляют никаких сомнений. Все что она говорит, правда. Подлинная правда. Знаете, откуда взялось это выражение? Нет? А я знаю. Вспомнил. Длинник - это такой узкий кожаный кнут, или бич, неважно. Подлинная правда это то, что говорит человек, вздёрнутый на дыбе, когда его кожу полосуют длинником. Моя память корчится сейчас под пыткой и выдает мне - по капле, по слову, - эту подлинную правду. А еще есть правда подноготная, это когда человеку загоняют булавки под ногти. Эту правду я тоже знаю.
Мой ангел (Драко Малфой, его зовут Драко Малфой) лежит, скорчившись, подтянув колени к груди, словно пытается спрятаться в самом себе. Спрятаться от этой безжалостной правды. Я знаю, его она тоже жжет и ранит, как меня. Мне не видно лица, только согнутую беззащитную спину и белокурый затылок. Мне хочется подойти и заглянуть в глаза, но сейчас уже слишком поздно. Я уже почти все вспомнил.
Я - Гарри Поттер, он - Драко Малфой. Этого достаточно, чтобы все наши "наверное" стали "никогда". Я уже почти вспомнил, а скоро вспомнит и он.
Но мы будем помнить и то, что вспомнили здесь, вдвоем. Наши общие воспоминания о том, чего не было. Не истинную правду. Не подлинную. Не подноготную.
Но все равно - правду.