Помнить о тебе
Автор: Alanis
Рейтинг: NC-17
Жанр: Angst/Romance
Саммари: не до конца продуманный рассказ, но в общих чертах можно сказать пару фактов: Драко живет в приюте, Вольдеморт мертв – причем не от руки Гарри а покончив с собой, Гарри вспоминает Тома (Вольдеморта), также как и Драко. А Снейп... при чем тут Снейп?
Пары: Гарри\Драко, Герм\Рон, Гарри\Симус, Драко\Алекс, Том\???
Глава X
Hard to explain
Гарри поднял глаза вверх, оглядывая сначала верхушки деревьев, спускаясь ниже по черным мокрым стволам, пока его взгляд вновь не уперся в середину поляны. Там снова появились две туманные фигуры. Они были гораздо четче предыдущих, и совсем другими, хотя Гарри не совсем понимал, почему.
Он все еще не мог прийти в себя от неожиданно пылкой стычки с Малфоем, в частности - обуздать свое возбуждение. Малфоя хотелось раздеть, прижать к ближайшему стволу и жестоко трахнуть. Овладеть им, сломить его, сделать своим, ручным. Малфой, по всей видимости, желал того же.
Черт побери. Каким образом он от понимания, охватившего их один-единственный раз, дошел до такого желания?
Две фигуры на поляне отвлекли его внимание и от Малфоевского ароматного свитера, и от не желающего отпускать возбуждения. Изображение, как при увеличении резкости кадра, стало еще более четким, словно туманная субстанция, из которой состояли фигуры, уплотнилась, и через них перестал быть виден окружающий лес.
Он вгляделся в фигуры, подбираясь к ближайшему кусту, не обращая внимания на мокрый снег под собой.
Теперь, по крайней мере, одну он мог опознать точно. Том. Том Риддл. Их возраста... а рядом с ним еще кто-то.
Том с короткими, слегка вьющимися над ушами темно-каштановыми (разве у *того* Тома Риддла они не были черными?.. как он мог забыть!) волосами, строгим лицом, с которого на мир смотрели узкие, пронзительные глаза. Невысокий и худой, под стать отцу, он стоял, выпрямив спину. Том держал за руку мальчика чуть выше него, чем-то похожего на Сириуса в молодости: иссиня-черные волосы до подбородка, пушистые и прямые, глаза чистого голубого оттенка, даже мантия, казалось, на нем сидела также. И, в довершение всего, конечно, аккуратно вышитый на груди Гриффиндорский значок. Сразу вспомнились фотографии Сириуса из альбома, так давно подаренного Хагридом. Молодой, привлекательный во всех отношениях юноша, ставший старым, измученным жизнью никчемным человеком.
"Деймон," прозвучал ледяной голос Тома, пресекая все дальнейшие мысли Гарри. "Я спрашиваю тебя в последний раз."
"Зачем? Зачем тебе все это нужно, Том?" высокий, мягкий голос - Гарри даже показалось, что его можно было потрогать, - ответил Слизеринскому префекту.
"Я продолжаю дело отца, Дейм."
"Твой отец умер, Том! Ты вовсе не обязан..."
"Я помню его как себя. Я помню все, чему он меня учил на протяжении лет до моего поступления в Хогвартс. Я помню каждое заклинание, каждую проповедь, каждую заповедь, я могу наизусть повторить все запрещенные министерством заклятия - и ты хочешь, чтобы я оставил эти знания нетронутыми, пока не забыл совсем?.. Я разделяю взгляды моего отца, Дейм, целиком и полностью. И не вижу другого способа использовать свое умение. Даже если бы видел, поступил бы также."
"Но при чем здесь я? Зачем ставить на *мою* кожу какую-то уродливую татуировку? Я не люблю ни черепа, ни змей, Том, это не мой стиль. И тебе не нужно использовать подобные методы, чтобы позвать меня, ты же знаешь. Том, опомнись. Все в Слизерине, начиная с первого курса, готовы идти за тобой куда угодно. Я тоже. Но каждый имеет право собственного выбора!"
"Ты, как всегда, рассудителен. Я уже слышал подобные слова от тебя миллионы раз. Не верю, что истинной причиной является твое всемирное благоразумие. Или ты боишься предать своих гриффиндорских "друзей"?.."
"Вовсе нет. Они меня не интересуют. Меня интересуешь ты."
"Тогда в чем же дело?"
"Я всегда сверху, Том, забыл?.. Во всех смыслах этого слова."
"Я тоже. Ты знаешь." Они обменялись улыбками, словно не спорили горячо минуту назад. Гарри даже не успел проассоциировать эти слова с тем, что произошло между ним и Малфоем.
Настолько странно было видеть Тома, даже молодого, улыбающимся по-настоящему. "Вряд ли даже Малфой видел на нем такую улыбку," пронеслась мысль в голове Гарри, и он снова почувствовал опьяняющий запах, исходящий от свитера.
Гарри четко видел, что Вольдеморт в шестнадцать лет выглядел несколько по-другому. Определенно, сходство было налицо, но, тем не менее, они отличались внешне: разрезом глаз, цветом волос... Да и манера разговора отличалась, хотя холодный голос Тома был идентичен отцовскому.
Том взял лицо Деймона в руки и коснулся мизинцем его губ. Деймон в ответ обвил руки вокруг его талии и припал к губам.
"Я заставлю тебя передумать, Дейм," пару минут спустя пробормотал хриплым голосом Том.
"Не получится..."
***
Звук рвущейся бумаги. Он здесь, повсюду, преследует, разрывает сердце вместе со смятыми клочками... Молодой автор делает это так же, как и все остальное: прекрасно, завораживающе, с присущим ему во всем вдохновением, так, что невозможно отвести глаза ни на секунду. Настолько прекрасным казалось зрелище, несмотря на всю холодную решимость.
Он рвет плотно исписанные листы на мелкие кусочки, не оставляя ни единой возможности склеить все обратно. Он знает, почему. Его сердце раздирается на те же желтоватые кусочки линованной магловской бумаги, на которые он еще совсем недавно мелким, неровным почерком нетерпеливо наносил свою душу, они разлетались по всей комнате, ненавидя, проклиная своего создателя за такую расправу.
Зачем, за что? Они не могли понять.
Как запретный плод, тянуло к этим клочками, хотелось восстановить их, собрать воедино, но это было уже невозможно: как нельзя собрать отверженную, расколовшуюся душу, как нельзя починить стекло, разбитое вдребезги, как нельзя заглянуть в зеркало, покрытое трещинками, и увидеть там целое отражение.
Невозможность.
Безысходность.
За стеклянной дверью кабинета он сидел и ритмично разрывал рукописи, стоившие ему столько душевной боли, столько нервов, переживаний, оторванной страсти и безнадежной любви.
Он насиловал самого себя, но по-другому не мог: он чувствовал потребность своего ухода, чувствовал потребность в анестезии. Адреналин переполнял его кровь, она бурлила в нем с каждым новым звуком, вскипала с каждым новым листком, норовя выплеснуться наружу.
Как он оказался здесь, он не помнил. Все казалось до боли нереальным. Но он точно знал, что больше не может так жить. Как жить?.. Без того, что потерял безвозвратно, того, что не подлежит восстановлению. Теперь все должно было быть уничтожено. Все.
Угнетало больше всего то, что не он был виноват в этом разрушении. Насколько проще было бы винить самого себя, сокрушаться потерей, которую сам спровоцировал. Но то было не его решение. И теперь нужно было как-то компенсировать отсутствие собственной вины.
Словно сквозь непробиваемые стены, кто-то бился внутрь, пытаясь помешать. Кто-то столь же эгоистичный, что и он сам, кто-то, кто любил то, что он рвал, а не его самого. Посредственная любовь, так широко распространенная в этом мире.
Кто это был? Девушка.
Зачем она пытается проникнуть сюда, остановить его? Это его дело, его решение. Почему нельзя было оставить его наедине со своим злорадным одиночеством, его бумагой, с чувствами, которые он отрывал от собственного вскрытого сердца, теряя навсегда, с той же непоправимой решительностью, с той же страстью, что и писал все это.
Кровь лежала внутри этих листков вместо чернил, его кровь, попорченная преждевременным уходом того, кто был причиной слов...
Несколько последних фраз куплета и припев. Да, да. Ты должен. Жаль? Нисколечко. Будет жаль тому, из-за кого он уходит. И тем, кто поклоняется ему. И тому, *ради* кого он уходит?.. Ах да, его же больше нет.
"Прекрати! Остановись!" в один голос вопили стены; вопил голос, пробивающий его сознание с силой двух десятков атомных бомб.
Нельзя останавливаться. Нельзя остановиться теперь. Он всегда доводил дело до конца, и сейчас остановиться нельзя.
Элегантные пальцы плавными движениями подбирали со стола очередной листок, проводили по нему подушечками, словно прощаясь, ласково, как с родным человеком, которого собираешься убить. И вот - сначала на две половинки, потом на четыре. Восемь. Тридцать две...
И так пока не останется практически пыль от той доли счастья, грусти, радости, боли, что он испытал когда-то, того, что испытал его лирический герой на пути к такой бесславной смерти от рук собственного создателя.
Медленно достал он из кармана рубашки сигареты и зажигалку, закурил и оставил огонь гореть, придерживая кремень большим пальцем. Недостаточно.
Груда бумажных кусочков занялась сразу. Сухой материал, глупый, скучный и бесчувственный, горел лучше костра из сосновых веток в летнем лесу.
Слова покинули их бренное пристанище и незаметно взлетели над огнем черными точками, наполняя воздух запахом чернил, сигаретного дыма, сгоревших слез и сбежавшего кофе. Слова заполонили весь потолок, то оседая на нем, то снова взмывая в спертый воздух комнаты; они носились, прощаясь, махая ручками и распевая на все лады, плача от одиночества не своего, а от бешеного одиночества своего хозяина и убийцы.
Они оплакивали его грядущее существование, жизнь без чувств, без любви, без вдохновения. Без всякого хрустального шара они предсказывали его невежественную судьбу, с каждым разом завывая все жалобнее, словно еще надеясь на прощение, на помилование.
Никаких поблажек, господа слова. Вы обречены.
Слова ни в чем не виноваты. Их используют для того, чтобы выразить боль. Тщеславие, ревность, любовь. Тон и тембр голоса, произносящего слова, определяет значение тех или иных выражений, и трудно передать на бумаге то, что вслух звучало бы куда выразительнее.
Но хозяин их, их бог, их создатель и повелитель мог сделать так, чтобы стройный ряд перемешался, чтобы простые, забитые фразы зазвучали значительно, чтобы прошлое превратилось в настоящее, а настоящее преобразилось чудесным образом в будущее...
А теперь все это медленно превращалось в горстку пепла.
Финиш. ***
Сириус лежал лицом вниз на кровати, покрытой красным покрывалом.
Уткнувшись носом в золотую подушку, он полудремал, полугрезил, в голове проносились бешеные картины.
Ему снилась полная чушь. Снейп в клетке и бальном платье, Джеймс, насилующий Лили в кабинете Дамблдора, крыса-Питер, сидящий на кошке Филча, которая с диким мяуканьем бегала по Большому Залу. А под конец, перед самым пробуждением, пригрезились Гарри и Драко на кентавре, голые, в лучах луны, а рядом шел на задних лапах Римус в образе волка и нес в зубах черную розу.
Разбудил его стук в окно.
Резко вскочив, он схватился за виски и хрипло прокашлялся. Ужасно, ужасно. Он подождал, пока тьма перед глазами рассеется, и огляделся, не понимая, где находится. Наконец, он осознал, что в окно уже несколько минут стучит сова, и стук исходит вовсе не из его головы. Держась за спинку рядом стоящего дивана, он подобрался к цели.
Благородная серая сова кинула ему на ладонь письмо и улетела, не ожидая оплаты.
Пожав плечами, Сириус откинул назад волосы, достал сигареты и только после пары хороших затяжек развернул письмо.
"Дорогой Сириус!
Северус сообщил мне вкратце о происходящем в школе, пока я был в отъезде. Надеюсь, ты хорошо устроился? Думаю, нам стоит встретиться и поговорить. Как только будешь в порядке, заходи на чашку чая, думаю, путь в мой кабинет ты знаешь. Пароль - лимонные вафли."
Никакой подписи, но этот почерк был хорошо известен любому ученику Хогвартса, от мала до велика. А уж бывшему мародеру тем более.
Следовало бы привести себя в порядок перед тем, как идти к директору. Этот инстинкт оставался с ним еще со времен учебы, когда вчетвером они судорожно вспоминали все известные мало-мальски отрезвляющие заклятия, прежде чем отправиться на заклание в круглый кабинет.
Сириус залез в душ, смывая с себя остатки вчерашнего позора со Снейпом. О да, он прекрасно все помнил. Было бы неплохо забыть, но он помнил все до мельчайших деталей, и это приводило его в полнейшее отвращение к самому себе. Если бы он напился, и то было бы легче.
То, что Снейп на самом деле вылечил его, не имело ровным счетом никакого значения. Сам виноват.
Выговориться кому-то... не Дамблдору же. И, конечно, не Гарри...
Гарри.
Сириус яростно подставил лицо горячей воде. Так не пойдет. Ему не привыкать терпеть одиночество, несмотря на глупое чувство надежды. Но ощущение того, что он все еще в Азкабане, не оставляло его смятенное сознание.
Никого рядом. Никого из друзей. Знакомых. Родственников.
Совсем-совсем никого. Даже вечных дементоров нет.
Выключив воду, Сириус высушил заклинанием волосы и облачился в джинсы и Хогвартскую мантию со значком Гриффиндора. В настенном шкафу было полно таких мантий, даже Слизеринских, но Сириус ни за что не надел бы мантию другого факультета.
Две минуты в таком виде перед зеркалом - и он снова вернулся мыслями к тому времени, когда его вызывали к директору не "поговорить о событиях в школе", а "побеседовать о поведении четырех проказников-гриффиндорцев".
Так уж повелось, что Сириус оказался среди них самым безбашенным, и его вызывали к директору не в пример чаще, чем Питера, Римуса и даже Джеймса, которого Филч десятки раз ловил по углам с Лили Эванс.
Около горгульи он столкнулся нос к носу с профессором МакГонагалл. Она приветливо улыбнулась ему, с легким оттенком подозрения - точь-в-точь как на студента; и точно - от мантии пахло табаком.
"Как в школьные годы," пробормотала она и пропустила взявшего
временный обет молчания Сириуса внутрь. Экс-мародер не обратил внимания
на слова своего бывшего декана и поднялся наверх к резной дверце в директорский
кабинет.
Дамблдор уже ждал его.
"Присаживайся, Сириус. Пирожное? Лимонную дольку? Сливы в шоколаде? Все свежее - я только из Лондона."
"Можно, я просто закурю?.."
Дамблдор, помедлив, кивнул.
"Но это первый и последний раз, когда я разрешаю курить у себя в кабинете. Просто я считаю, что тебе понадобится некоторый допинг. Учитывая... некоторые особенности предстоящего разговора."
Сириус нервно затянулся. Такие слова от Дамблдора не предвещали ровным счетом ничего хорошего. Если уж директор волнуется из-за того, что хочет ему рассказать...
Он чувствовал себя шестнадцатилетним придурком, которому собирались назначить взыскание с Филчем за серьезные проступок, типа намазывания стульев волшебным клеем или подвешивания за ошейник Миссис Норрис.
"Я слушаю вас, директор," выдавил он из себя.
"Итак, Сириус, приступим прямо к делу. Я попросил тебя поработать эту четверть помощником Мадам Хуч. Я вынужден отменить свою просьбу и попросить тебя уехать."
"Но... почему?"
"Погоди. Я не договорил. Помнится, ты учился на аврора-детектива после окончания школы. Долго ли ты работал по специальности?"
"Не больше года."
"Неплохо. Так вот: у меня к тебе дело. У тебя есть магловская работа или еще какие-либо обстоятельства, мешающие сразу взяться?"
В голове Сириуса пронеслось лишь одно имя.
"Гарри."
"Гарри? Я понимаю, что ты приехал сюда повидать его. Но Северус рассказал мне, как у вас обстоят дела. Я сомневаюсь, что могу помочь тебе наладить отношения с крестником, в семейных делах я ничего не понимаю. У Гарри сейчас свои трудности, свои отношения, своя жизнь. Он привык быть один и бороться с проблемами сам. Даже с подростковыми проблемами. У него начинается собственная жизнь - жизнь без Тома Риддла. Так уж получилось, что всегда его судьба так или иначе зависела от следующего шага этого человека, а теперь его нет. И Гарри изменился. Теперь он в корне другой человек, отличающийся от того, пропитанного духом войны героя, каким его считали все. Страх перед поражением, беспокойство за друзей - все это разом покинуло его и потеряло смысл."
Сириус слушал профессора с широко раскрытыми глазами. Воистину никто не знал Гарри лучше седовласого учителя. Но разве не мог и он ошибаться?
"Однако, если ты выполнишь мое поручение, ситуация может несколько проясниться. Сейчас я сам не понимаю Гарри. А он много значит для меня. И я знаю, что он очень много значит для тебя, Сириус."
Черноволосый Гриффиндорец снова положил ладони на виски. Чего бы Снейп не подмешал во вчерашнее зелье, последствия вполне могли поспорить с похмельем. Головная боль убивала его живьем.
Все сказанное Дамблдором висело на нем неподъемным грузом. Ему не очень нравилась идея какого-то задания, тем более что придется опять пройти бомбардировку воспоминаниями и сценами из прошлого, связанного с его давно забытой, но от этого не менее любимой профессией.
Разыскивать людей.
Беглых преступников, пожирателей смерти, вести расследования тех или иных последствий рейдов Вольдеморта... жизнь на дороге, полная опасностей и приключений, бок о бок с верными друзьями. Вот что было его мечтой.
"В детстве детективов насмотрелся," подначивал его Джеймс, прекрасно зная, как бессмысленно звучала эта фраза: Сириус лет до двадцати не подозревал о существовании телевизора.
Сириусу было тогда наплевать, и он выбрал свой путь.
"Что нужно сделать, профессор Дамблдор?" наконец спросил он.
"Найти человека по имени Деймон Поттер и привести его в Хогвартс."
***
Драко больше всего на свете хотелось аппарировать домой.
Домой, домой в Малфоевское имение, и наплевать на то, что он больше не Малфой. Пусть раньше у него был отец-садист, нервная мать и убийца-крестный. Он хотел быть кем-то снова.
Глядя в зеркало, он попробовал представить, каким будет через десять лет. Таким же, как Люциус и Нарцисса? Изящным, холеным, в дорогой мантии и с тростью, в которую запрятана волшебная палочка?
Нет, никогда.
Ни за что он таким не будет. Во-первых, он не будет отращивать волосы до "аристократической длины" Люциуса. Хватит ему и так - чуть ниже подбородка. Срочно в Лондон, в парикмахерскую. А еще он будет носить потертые джинсы и после окончания Хогвартса выбросит подальше мантии, особенно черного цвета.
Черный цвет... о нет. Опять в голову лезет Поттер. И забытый свитер, и странные призраки, и Том Риддл, сын Тома Риддла. И его взгляд, пробуждающий к жизни воспоминания.
Драко закрыл лицо руками.
Все еще возбужден. Почему Поттер, мать вашу так? Ответ нарисовался сам собой: а кто еще? В Слизерине не было никого, кто бы без вопросов отдался Драко Малфою. Слишком яркой и холодной была его бравада, слишком монолитными маски. На других факультетах его попросту боялись.
А Поттер... как ни крути, Поттер был его поля ягодой. Во всех смыслах этого слова. Но дать себя трахнуть ради Поттера?.. Этот момент требовал серьезных размышлений. Почему-то эта мысль показалась Драко смешной.
Драко опустился на кровать, задернул занавески, игнорируя окружающий храп соседей по комнате, и провалился в сон.
***
Гарри снова почувствовал головокружение, но вместе с тем еще и тошноту. За эту ночь слишком много он узнал, а тело просилось в сладкие объятия Драко Малфоя.
Бессознательно он следил за исчезающими фигурами Тома Риддла и таинственного Деймона, и где-то в тумане мыслей проникло последнее осознание: Деймон - третье имя на папке, оставленной им Томом. Видимо, крестный Малфоя весьма дорожил этими отношениями.
Гарри никогда бы не применил к нему слово "любовь", он вообще сомневался, что Риддлы способны были на подобные чувства. Даже ненавидеть толком они не умеют.
Гарри, лежа под деревом, постепенно чувствовал, что его одолевает сон. Неестественный сон. Хотя, в последнее время он не помнил, чтобы вообще мог спать так, как обычно. Везде колдовство, и весьма неприятное. Однако сейчас в нем не было сил противиться. Поляна была околдована слишком сильно, чтобы пытаться уйти сейчас.
Гарри пробормотал очередное согревающее заклинание, снег вокруг перестал казаться таким мокрым, и Гриффиндорец сомкнул веки. Сон без сновидений.
Когда он очнулся, первым, что он ощутил в руках, была знакомая прохлада кожаной папки, рельефные замки которой образовывали три имени, и он теперь точно знал, чьи. Он вспомнил свои прежние мысли о том, что насколько они с Драко были противоположны друг другу, Деймон был третьей гранью, третьей стороной, и он был еще более другим, хотя в то же время что-то связывало всех троих, что-то кроме человека, которого они все любили.
Любили?
Гарри автоматически прижал папку к себе. Пора было разделаться с этим.
Однако сколько же он проспал? Постепенно до Гарри начало доходить место его сна, время (около полудня), тот факт, что он пропустил половину учебного дня и что мантия, джинсы и Малфоевский свитер насквозь пропитаны водой от талого снега.
Заклинание добросовестно отслужило свои пять часов, и теперь Гарри сотрясала холодная дрожь. Одежда была тяжелее свинца, и даже палочка разбухла от обильного количества влаги.
Следующим открытием для сонного мозга было наличие *уничтоженного* три дня назад артефакта.
"Какой же ты тугодум, Поттер," почему-то прозвучал в голове саркастичный голос Малфоя.
Чертыхаясь, Гарри поднялся с места, стащил с себя мантию и обновил согревающее заклинание, тем же способом высушил одежду и только тогда почувствовал себя более-менее готовым действовать.
Можно было, наконец, заняться делом.
Странное желание что-то делать наполнило все его тело. Ему хотелось двигаться, бежать, прекратить, наконец, неизвестность. Необходимо было разыскать этого Деймона, во что бы то ни стало.
А пока... Гарри решительно стиснул палочку в руке и коснулся ей замка в форме его имени. Раздался легкий скрип, папка распахнулась, и на ладонь Гарри выпали три фотографии и два распечатанных конверта с эмблемами Хогвартса и указанными адресатами.
Гарри схватился за фотографии. На одной из них стояло, по всей видимости, волшебное семейство.
Два мальчика, сжимающие в руках "Книги Заклинаний: 1 курс", позади них стояли родители - мужчина средних лет и женщина, держащая на руках ребенка с огромными голубыми глазами и копной черных волос.
Мальчики выглядели угрюмо, и все время отворачивались друг от друга. Гарри вгляделся в лица. Где-то он их уже видел. Оба худые и невысокие, в черных Хогвартских мантиях с эмблемами Гриффиндора и Слизерина. Первокурсник-Гриффиндорец с мягкими чертами лица, загорелый и кареглазый, все время приглаживал свободной рукой то растрепанные черные волосы, то поправлял очки, сползающие на нос. Блондин-Слизеринец стоял, косясь в его сторону, с чувством собственного достоинства одергивая рукав мантии. Голубовато-серые глаза смотрели с неприязнью на весь окружающий мир.
Это же... мы? Я и Малфой? Какая глупость. Мы никогда не снимались вместе. Тогда кто?.. Джеймс и... Джеймс и Люциус?!
Гарри судорожно сжал снимок и перевел глаза на родителей ребят. На плече Джеймса (Гарри уже не мог называть его по-другому) лежала рука отца - в точности. Он видел его в Зеркале Еиналеж на первом курсе. Его дед - Кевин Поттер. А кто тогда эта светловолосая женщина со строгими чертами лица? Нужно ли полагать, что ее фамилия - Малфой?
Гарри был слишком утомлен, чтобы думать. Вообще было бы неплохо найти путь назад из леса. Малфой же вчера нашел. Надо выбираться.
Он положил папку в карман мантии и побрел в первую попавшуюся сторону.
***
Рона все еще долбила странная дрожь. Несколько дней спустя их свидания с Гермионой, а он все еще ощущал это. С тех пор, как услышал то имя за соседним столиком.
Деймон. Деймон Поттер.
Рон судорожно пытался вспомнить, где же слышал это имя. Деймон. Само по себе редкое, в школе не было никого, кто бы носил имя "Деймон". И почему фамилия "Поттер" вызывала такие резкие ассоциации?
Сейчас он играл с Симусом в шахматы, не задумываясь передвигая фигуры, погруженный в свои собственные мысли. Гарри он не видел уже несколько дней. Было бы ложью утверждать, что ему было все равно. Но он попросту не знал, что ему сказать.
Неделями Гарри игнорировал его, до того самого момента, как они подрались в ванной. После этого он вообще пропал из виду. Ну где же его носит? Рон подпер кулаком подбородок и поставил Симусу шах.
Бедный Симус. Вопреки всему, Рону было его жалко. Гарри ясно дал ему понять, что ни во что его не ставит. Все равно, что в глаза выпалить слова "ты ни на что не годишься в постели". Собственно, на свой лад Гарри так и поступил.
Симус дулся на Гарри, а по совместительству на всех окружающих. Гермиона дулась из-за неудавшегося свидания, просиживая все время в гостиной Гриффиндора за очередным домашним заданием. Дин всюду разгуливал с Парвати, которая в данный момент щебетала что-то у него на коленях. Невилл ухаживал за Лавандой, а она от него отворачивалась и пыталась заговорить с Джинни, которая ходила по комнате как неприкаянная - опять же из-за Гарри. Куда катится мир!
И вдруг все прервал громкий хлопок портрета.
Вся комната уставилась на вошедших, и посмотреть действительно было на что. Взмыленный Драко Малфой и не менее ошалевший Гарри Поттер, вся шея которого была в крупных красных засосах.