Сицилианская защита
(Sicilian defence)
Автор: T. Celiano
Разрешение на перевод получено.
Перевод с итальянского на английский: Chester
Перевод с английского на русский: Will
Бета: Liz
Pairing: Cириус Блейк / Северус Снейп
Рейтинг: NC-17
Жанр: angst
Краткое содержание: один садист, другой мазохист. В общем, парни находят друг друга…
Предупреждение: изнасилование (ну, некоторым кажется, что это изнасилование).
Дисклеймер: все права принадлежат Дж.К Роулинг
Размещение: если хотите, но предупредите переводчика.
От переводчика: это все те двое, что были выше. Я даже не знаком с произведениями, послужившими поводом... Выполняю в меру художественный подстрочник по просьбе больной подружки. Liz, поскорее выздоравливай *)))
Земную жизнь пройдя наполовину,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины
Данте Алигьери
"Божественная комедия"
песнь первая
Боль возвращается. Вместе с темнотой и головокружением. Но это хорошо, потому что слова, что ранят, ударяясь в спину, почти растворяются в этой боли…
Не сейчас, Блейк.
- Что, спешишь поскорее лечь под Малфоя?
Просто оставь меня.
- Конечно, ведь его сиятельству, наверное, все равно, что за шлюха под ним, так что беги, а то опередят.
Только не сегодня. В подземелье, скорее. В прохладу, пустоту и одиночество, подальше из этого чужого, многолюдного, ранящего, черствого к нему своей теплотой и уютом дома.
Мерзкий, сальный, бледнее обычного. Но спина все такая же гордая, все такая же, чтоб ее, прямая… Так и хочется сломать.
Ублюдок. Лживый, лицемерный, почему я должен верить в то, что ты на нашей стороне? А ты на нашей стороне, как бы меня это ни бесило. Заявляешься сюда, как домой, и ведешь себя так, как будто имеешь на это право… как будто это само собой. Как будто ты особенный. Как будто ты исключительный. Как будто ты один из нас. И ты на нашей стороне? То есть с нами, то есть со мной! СО МНОЙ!!! Да мне от одной мысли тошно… И это после всего, что ты сделал? Что ты мне сделал?! Ха!
Грязному слайзеринцу не стать гриффиндорцем, да ты и не стараешься даже и притвориться, что хочешь. Жалкая, холодная, расчетливая гадюка, проскользнувшая в наши ряды.
И это ты, ты, а не я, должен был гнить в Азкабане, там тебе, извращенец, самое место… от рожденья, от первого твоего вздоха.
Что из этого я кричал вслух, когда он растворялся в темноте коридора? Не помню, потому что этот, этот…тогда я и слова не смог бы подобрать подходящего, так захлебывался собственной слюной от злости, что эта высокомерная высокородная выродина не считает нужным отвечать мне. Он замер на мгновенье, и я сглотнул. Вот сейчас, сейчас он обернется, и мы сцепимся, ия, наконец, получу разрядку, жаль, что теперь, когда прошло больше двадцати лет, как-то неуместно было бы подраться, а ведь хочется, очень хочется… Когда дело касается Снейпа, я никогда за словом в карман не лезу, но этого недостаточно, чтоб… А вот кулаками я всегда умел доходчиво объяснить ему, этому жалкому клоуну, как раздражает он меня одним фактом своего существования.
Он замер, затем очень медленно облокотился на стену, сполз по ней на пол и застыл.
Мое сердце как-то странно ухнуло, наверное, от разочарования… Я сделал несколько шагов в его сторону. Затем еще два, до малодушия каких-то медленных и коротких. Чертов ублюдок, чертов сукин сын, он, как всегда, сумел меня озадачить, выбить из колеи. Еще пара таких вот жалких моих шагов, и он доведет меня просто до бешенства.
Я что, боюсь подойти к нему? Боюсь его?! Или, еще лучше, боюсь за него !!!
М-да. Лежит вот эта жалкая куча черного тряпья, и белеет только кусок шеи, вывернутой упавшей головой. Даже лица не видно. А воображает из себя!
- Снейп, - позвал я, преодолевая желание пнуть его посильнее, чтоб прекратил выпендриваться и пришел в себя.
Ну что ж, вот и пригодятся старые навыки. Так, пульс очень слабый. А рука теплая. Живая. И абсолютно беспомощная.
Я ощупал его очень быстро. И поверхностного осмотра хватит, чтобы… Боже! Крусио… Три или четыре. Подряд. Как же он выдержал?! А потом еще и здесь, и я… Другие ломаются и после второго заклятья. А он, он такой хрупкий! "Хрупкий?! Наконец-то заметил!!!"
Почему я не позвал Молли или кого-нибудь еще? Почему, в конце концов, не применил Энервейт?!
Почему я, как вор добычу, волоку его в свою комнату? Ведь можно было бы просто левитировать тело, так почему же я держу его на руках, да еще так крепко прижимаю к себе?
Почему я так затравлено озираюсь? "Только б не увидели, только б не помешали, только б не отобрали!"
Наконец-то я добрался до тебя!
В висках стучит от одного бешеного желания: кинуть поперек кровати, связать, пока не очнулся, потом привести в себя, наложить немоту и брать его раз за разом, упиваясь его ненавистью, унижением и отчаяньем, немым отчаяньем.
"Нет, я не изверг. Я не Пожиратель. Я не могу воспользоваться… Я не могу…"
Последние мысли растворяются в его запахе, как только я наклоняюсь чуть ниже.
Прежде всего стащить с него эту чертову хламиду! Волосы с лица, с его лица, о существовании своей шевелюры я как-то и забыл. "Пряди мягкие, как хлопок. Надо же. - Что, разве забыл? - Думал, что показалось тогда. - А насчет губ тоже показалось, и дыхания, и скул, и языка?.. - Заткнись!"
Он так почти нелепо смотрится на простынях в мелкую, разноцветную маргаритку. Как выброшенное из океана на гальку сильным штормом мертвое диковинное существо. Но морские звезды высыхают и бледнеют, а ты, Северус? Ты ведь не растаешь, не исчезнешь совсем, если я поцелую тебя, всего лишь только… Черт! Сколько же пуговиц на твоей робе?
Бледный, истонченный, почти прозрачный. Ты ешь вообще, ну хоть иногда? И шрамы. Мне все не покрыть губами. Даже если поторопиться, я не справлюсь и… ну хотя бы, приведу тебя в чувство. Нет! Не надо… Еще немного.
Клеймо. А я ведь и забыл - ты же заклеймен. Это хорошо. Внутри у меня все поет - ты никогда не избавишься от подозрений, никогда не будешь оправдан по-настоящему. Отверженный, как и я. Видишь, мы повязаны. Ты заклеймен, ты - только мой!
Твой сосок не ожидал теплоты и оживает под моими губами - не так быстро! Укус - и он вздрагивает обиженно. Я не отпускаю твою руку, не могу свести глаз с клейма. Оно как будто мое. Моя метка, мой знак. Но рядом, на плече, где кожа всегда самая нежная, свежие порезы, нет, это чьи-то когти - мне ли не знать. Еще воспаленные, только-только затянулись.
- Чьи?!… это… не может быть, - я дрожу. - Нет!
- Следы от когтей оборотня не заживают. Ты не знал этого, Блейк?
Я не отстраняюсь, а наоборот вдавливаюсь в тебя еще сильнее, всем весом. Ты вот-вот не выдержишь, ты просто не сможешь. И медленно, очень медленно заглядываю в твои глаза.
Я просто боюсь не увидеть того, что хочу, того, что видел в них двадцать лет назад, того, что заставляло меня передергиваться и делать тебе больно снова и снова.
Но нет! Вот оно, это бесподобное, неповторимое, только твое смущение, робкое и такое сильное, льющее через край, через весь твой самоконтроль, который появился только теперь, которого не было в детстве. И румянца не было… Но все это великолепие покрывает, нет, не страх, не ненависть или злоба, а острая, всепоглощающая боль. Она обжигает даже мои внутренности. Ты весь горишь. Лоб, щеки, губы под моими пальцами. Как испуганный больной ребенок.
Неужели причина такой боли - я ?!
- Кто дал тебе право снова издеваться надо мной, Блейк?
- Ты, - шепчу я уже у самого твоего рта и безжалостно затыкаю его языком.
Ты успеваешь только испуганно вздохнуть. Но постепенно и я таю и смягчаюсь. А в голове только твой стон, - не этот, протестующий, который сейчас повис в воздухе, а тот, детский, отчаянный, от которого у всех, кто тогда его услышал, мороз прошел по спине. У всех, кроме зверя, разумеется. Ты был так влюблен, так верил, так надеялся, так наивно боялся опоздать, ты был так счастлив, что даже не смог закричать. Зверь вместо любимого - это оказалось слишком, и ты потерял голос на два месяца.
Да, ты имеешь право на эту боль. Я заслужил такой взгляд. После всего, что я тебе сделал.
Я стискиваю тебя еще сильнее и наслаждаюсь новым стоном.
- Северус…
Как только я ослабляю хватку и начинаю гладить тебя, как только мои руки становятся нежными, ты пытаешься сопротивляться. Угольный блеск глаз становится влажным. Моя нежность - твоя новая боль, теперь она может быть только болью. И только ее теперь ты не можешь стерпеть. Ты готов к чему угодно: к новым пыткам, насилию, насмешкам но только не к нежности. Не теперь…
Просто оставь меня, Блейк. Просто оставь. Дай мне умереть. Дай завершиться тому, что ты начал двадцать лет назад.
Сопротивляться бесполезно, разве ты не знаешь? После стольких пыток ни у кого не осталось бы сил. Тем более у тебя. Эта внезапная боль и слабость - самое досадное последствие Крусио, а то, что я сейчас с тобой сделаю - единственное лекарство.
-Ты ведь сам хочешь этого, - шепчу я и в подтверждение обхватываю твой уже возбужденный член, - не так ли? - и глажу его по всей длине.
Ты только вздрагиваешь и пытаешься отвернуть хотя бы голову.
- Нет, Северус! - я не даю тебе и этого. - Ты будешь смотреть на меня, я хочу тебя целиком.
Я начинаю двигаться быстрее и наслаждаюсь тем, как расширяются твои глаза, а дыхание прерывается.
- Нет, нет, нет... - еле слышно, из последних сил твердишь ты, как молитву.
- Лубрикус! - звучит как приговор. Ты замираешь, и первая капля давно переполняющей тебя влаги огибает скулу.
Я раздвигаю твои колени и провожу языком по твоей эрекции. Ты готов, но нет, еще не время. И я останавливаюсь, давая тебе чуть остыть.
- Не все так просто, - один палец таранит тебя сзади. Резко, настырно, не принимая возражений твоих испуганных мышц.
Ты подаешься чуть вверх, пытаясь спастись, избежать неизбежного:
- Нет, нет… - почти одними губами, почти беззвучно.
Я только смеюсь:
- Но я ведь хочу, что тебе было хорошо, глупый!
Я усиливаю вторжение еще одним пальцем. Я уже почти до предела в тебе и начинаю двигать рукой назад - вперед, назад - вперед.
Хватит игрушек. Я не хочу взорваться, не достигнув главного. Сгибаю твои колени, подталкивая ноги чуть вверх, и вот я уже у твоего ануса.
Вперед. А ты уже так ослаб, что не можешь противиться, почти… Но я разрываю остатки твоих жалкий усилий и погружаюсь в тебя до основания. Боже!
Тебе больно, и я замираю. И наслаждаюсь тем, как колотится бешено, обреченно твое сердце. Я ложусь на тебя, каждой своей складкой, каждым бугорком, каждой выемкой. Отстраняюсь и медленно толкаю в самое тебя. Еще и еще. Твердо, уверенно, беспощадно.
Твои пальцы конвульсивно сминают простыню в последней попытке не поддаться, не двинуться мне навстречу. Но ты и здесь проигрываешь - и я принимаю твой слабый толчок. Ты беззвучно плачешь, и я пью твои слезы прямо со щек, скул, век и никак не могу напиться ими. Еще, еще… И ты чуть вздрагиваешь - ты побежден. Окончательно. Ты со мной.
- Сириус…
Я кончаю в тебя. Изливаюсь и заставляю принять все до капли. Размазываю твою влагу, втираю ее тебе в живот ладонью. Глажу все без разбора, все, что попадается под руку, так гладят котенка или любимого щенка…
Ты потерял слишком много сил. Настолько, что даже непонятно, спишь или впал в беспамятство. Обнимаешь меня так, как ребенок обнимает во сне долгожданную, слишком дорогую игрушку, которую уже и не надеялся когда-нибудь получить.
Твои ноги сплелись с моими. Я не могу смотреть на тебя без слез. Как же я мог… как же я... Столько лет. Единственное, что подарено мне судьбой, такое бесценное, такое чудесное, такое хрупкое. Так бесстыже, безмозгло и безжалостно отбросить, затоптать и почти убить?!
Я никогда больше не разомкну рук вокруг тебя. Я никогда больше не сделаю тебе больно…
Ты опять сделал мне больно, Блейк. И, черт тебя возьми, потому что когда ты прикоснулся ко мне, я понял - я всегда, всегда буду таять в твоих руках. Это мой приговор. До слез, до отчаянья. Даже зная, как ты меня презираешь, даже зная, что это для того, чтобы опять позабавиться надо мной, даже зная, что эти руки опять с удовольствием швырнут меня в ближайшую пропасть поглубже.
Ты опять воспользовался мной.
Будь ты проклят, Блейк!
Из-за тебя я никогда не получу философского камня.
Примечание:
1. Сицилианская защита - шахматный термин, означает защиту нападением.
2. Получение философского камня - для этого алхимику необходимо достичь определенного духовного состояния, своего рода нирваны, то есть, в первую очередь, душевного равновесия.