Немного солнца осенним днем
Автор: Branwen
Бета: Рене
Рейтинг: PG-13
Pairing: Драко/Рон, Драко/оригинальная героиня
Жанр: умеренно ангстовый глюк
Краткое содержание: см. жанр
Disclaimer: Герои, мир и копирайт принадлежат Роулинг. Я здесь, собственно, ни при чем - просто проходила мимо.
Примечание: Написано на задание Элары, предусматривающее пейринг Рон/Драко или уизлицест (без участия Артура и Молли) в любых его проявлениях (кроме педофилии), а также наличие "третьего лишнего". Изначально фик задумывался как совсем другая история - куда более мрачная и трагическая, чем эта - лишенная такого, светлого, в общем, финала - с колоссальной дозой насилия (психического, физического, сексуального). Но, к счастью или к сожалению, я все же сподобилась дочитать задание, где четко обусловлено отсутствие всех этих маленьких радостей жизни. Поэтому история получилась именно такой.
24.
Тихо. Через ткань легкой мантии камень холодит спину. Обхваченные руками колени под острым подбородком уже начинают ныть. Внизу на темной зелени леса золотом вспыхивает подкрашенная восходом роса.
Идет самый тихий час суток - тот, когда звуки ночи уж стихли, а звуки дня еще не родились - час ожидания и сна, час пробуждений под шорох кисточки неизвестного художника, раскрашивающего небо пронзительно-розовым. Час, удивительно и неуместно торжественный.
Запах въелся в его кожу, как одиночество. Может, так пахнет сон и рассвет, может - сизый туман с далеких гор, может - предутренняя мгла, порожденная озером.
Пахнет молоком и пылью забытых дорог. И осень, рыжая, как осенняя лиса, заметает последние тропки в уходящее лето.
Он уже почти рефлекторным жестом достает из кармана истертый свиток, разворачивает на колене и скользит взглядом по выученным на память словам:
"Мы начнем осаду восемнадцатого сентября.
Р.У.
P.S. Ты прав - мы верим, что победим".
Уже восемнадцатое, день его свадьбы - интересно, знали ли они об этом? - солце вот-вот поднимется и день окончательно вступит в свои права - а он так ничего и не понял.
Чего Рон хотел добиться этой запиской? Как же плохо надо знать Драко, чтобы надеяться, что он бросит все и сбежит... или, может, это все-таки утка, и Драко должен был послушно донести ее до Бэллы? Как же все запутано-то...
...Наше прошлое разобщенно, наше настоящее сгорает, наше будущее неопределенно. Ты - не такой, каким я мог бы тебя написать, да и я - не тот. Не было поцелуев над озером, луна не заглядывала в окна; если бы ты не нуждался так отчаянно в свободе, ты ни за что бы не пришел ко мне. А будь на моем месте кто-то другой - ты бы пошел к нему. Я не знаю, сделал ли я правильный выбор, и был ли у меня выбор вообще. Возможно, мне следовало тебя убить, и, возможно, представься мне сейчас такая возможность, я бы именно это и сделал. А когда прошло опьянение первых дней, в какие-то минуты мне казалось, что следует убить себя. Но почему же я тебя…
И вдруг - шаги за спиной, неожиданно отчетливые. Один шаг чуть тише другого. Еще один повев ветра - и накатывает волна пряного запаха волной неуместных воспоминаний.
Драко не оборачивается. Он почти уверен, что ему померещилось. Трое суток без сна - и вам почудится и не такое.
Замок обречен. У Рона не было причин сюда возвращаться. Уже шевелятся полчищами муравьев в лесу сотни фигурок.
Просто кто-то из гостей, не спящих в эту раннюю пору, вышел подышать воздухом и боится потревожить опального хозяина замка. И все же...
Тихо, чтобы стоящий у него за спиной не расслышал, он шепчет имя.
...А тогда солнце окончательно выползло, жарким краем оттолкнувшись от леса, и в ветвях оголтело заорали птицы.
16.
Крови отвратительно много. Драко стоит на балконе третьего этажа, облокотившись о перила, за его спиною курит свою длинную трубку Бэлла, а внизу весь помост из свежеобтесанных сосновых досок, масляной липкой пленкой покрывает кровь.
Роятся мухи. Сонные и осенние, злые жирные мухи. Палач переступает с ноги на ногу, носком одного сапога снимая что-то (что?) с пятки другого, и на тонко выделанной коже, сразу над каблуком, остается буроватое пятно. Драко знает, что палач - МакНейр, он сделал большую карьеру и устраняет уже не опасных животных, а упрямых людей, МакНейра можно узнать по пивному брюшку, заметному даже под коротким плащом палача, и шаткой походке бывшего моряка.
Осужденных выводят из подвалов - минутная остановка на пороге, чтобы глаза привыкли к свету, восемь шагов до ступенек, четыре шага наверх. На колени - прямо в лужу крови - устраивайтесь-устраивайтесь, ничего, что вы штаны замарали, главное, голову пристройте поудобнее - и короткий свист.
Даже тех, кто кичился своей невозмутимостью, на помосте начинает пробирать дрожь. Кто-то начинает вырываться, Драко поневоле вздрагивает, беспомощно оглядывается на Бэллу, и когда снова смотрит вниз, все уже кончено.
Остается последний осужденный. Драко вздыхает с облегчением, но облегчение кратковременно. Он узнает.
Он смотрит и не может отвернуться. Не может, потому что не имеет права, и это будет подозрительно, и просто потому, что не может оторвать глаз. Осужденный висит на руках своих стражей, слишком длинные ноги в неуместно элегантных здесь ботинках от Эрдеварда сорок шестого размера волочатся по земле, и голова забавно подпрыгивает в такт шагам конвоиров.
Судьба очень вольно интерпретировала небрежно брошенное "встретимся завтра".
Осужденный кричит. Тонко, на одной невероятно высокой ноте, Драко не понимает, как у него хватает воздуха, да что же это такое, прекратите, уймите его кто-нибудь - и он смотрит, смотрит, смотрит, с каждым шагом заключенного склоняясь все ниже. Сейчас меня вырвет, меня, я же привык, я и не такое видел... Крик, крик, крик, крик... Палач поднимает топор - и мир погружается в тишину.
22.
Отсутствие человека бывает куда ощутимее, чем его присутствие.
Проснулся оттого, что почувствовал дыхание на своей коже. До утра всматривался во тьму. Позже понял, что проснулся от холода. Он не вернется. В отличие от некоторых, у него есть мозги в голове и он знает, что ему нужно в этой жизни.
Драко даже не думал, что на месте ушедшего образуется такая страшная, гулкая пустота.
Лис уехала в Лондон, покупать какие-то мелочи и готовиться к свадьбе.
2.
Жутковатая, прямо скажем, получилась сказочка.
Рон Уизли, пригибаясь да еще чуть сутулясь, перемахнул через стену, привычно порадовавшись отсутствию наверху битого стекла, колючей проволоки с подведенным электричеством или еще какой маггловской пакости, и, приникнув к ней спиной, замер, пытаясь отдышаться. Сердце стучало в горле, глуша полуденный ор кузнечиков в пожухшей от июньской жары траве.
Этот отчаянный дерзкий скрип - как пиликанье тысяч смычков со стертым конским волосом по еле живым струнам старых скрипок - да Роново сиплое дыхание, да стук его сердца - были единственными звуками, оглашающими обычное маггловское предместье в этот сонный час. Предместье было пустым. Вымершим.
Юноша облизал сухое небо (вернее, просто скользнул по нему таким же сухим языком) (ну, блин, и жара, даже птицы не поют), и поднялся, пытаясь не ступать на ветки, сухие листья, гравий, стекло и прочие хрупкие или сыпучие предметы, наступание на которые потенциально нарушит тишину.
Дверь в дом была приоткрыта. Тревожно оглянувшись на пороге, вошел. По коридору - направо, кухня, первый шкафчик слева, открыть верхний шкафчик... есть! Рон жадно сорвал крышку красной баночки и подпрыгнул от резкого ощущения присутствия чужой магии. Подозрительного. Недоброго, чтобы не сказать - враждебного.
Он еще раз оглянулся. За окном маревом дрожал сонный полудень. Коридор, которым он пришел, был прохладен, тенист и пуст. Почудилось. Как фантомные боли. Кто бы решился использовать здесь магию, когда на каждом шагу стоят детекторы, а у стен есть уши?
Кто бы решился, спрашиваешь? - ухмыльнулся внутренний голос. Из наших - никто. А те, кто детекторы расставили... Но о такой перспективе лучше не думать.
Воздух ощутимо дрогнул. Драпай! - заорал внутренний голос, и, сопоставив происходящее с подозрительным молчанием птиц, смачно добавил, одновременно с появлением в узком коридорчике первой фигуры в капюшоне: - дерьмо.
3.
Драко Малфой был невероятно молод, потрясающе красив, баснословно богат, чуточку сумасброден, и (хотя Лис вспомнила об этом в последнюю очередь, для нее это был вопрос отнюдь не последней важности) - он был Малфоем. Восемнадцатым в роду, единственным живым на этот момент, единовластным владельцем сотен акров земли в Уэльсе, десятка домов по всему миру, лучших конюшен Англии и еще-много-чего.
И ее ребенок - их ребенок - маленький человек, который будет красив, как отец, и умен, как мать - получит все это. Если она, Лис, получит Драко, в чем она ни на минуту не усомнилась. Даже без этого ребенка, козыря в ее рукаве, о котором Драко пока и не догадывается. Как не догадывается наверняка и о том, что козырь этот - не самый крупный.
Она потянулась к стоящей на столике у кровати серебряной вазе и тонкими ухоженными пальцами отщипнула от тяжелой грозди светлую виноградину. Сладкий, с оттенком сенной осенней горечи сок обволакивал язык. Она зажмурилась, еле удержавшись, чтобы не мурлыкнуть - благоприобретенная еще в ранней юности привычка, невесть почему Драко невероятно раздражавшая. Чтобы не сказать - бесившая.
Возвращение к реальности было болезненным. Одно дело - выйти замуж за самого завидного жениха Англии, гарантировать безбедное существование своему ребенку и себе, помочь сестре выбраться наконец из ее дыры, и совсем другое - просыпаться с этим самым женихом в одной постели.
Лис встряхнула медной шевелюрой и опустила глаза. Объект ее матримониальных планов безмятежно спал, разметавшись на багровых с золотой вышивкой по краям простынях (ручная голкондская работа, не менее двухсот галлеонов за метр - на глаз определила она) и уткнувшись носом в пышную подушку.
"Барин", - презрительно скривилась она, и пока одна часть ее мозга, наверняка, более альтруистическая и куда более порядочная, чем вторая, пыталась ее убедить, что это хорошо, что как раз барскую-то натуру она и сможет захомутать и удовлетворить, другая в который раз безнадежно махнула рукой. Будь он просто разбалованым ребенком - Лис могла бы быть совершенно спокойна. Но Малфеныш (кроме того очевидного факта, что был разбалован колоссально) был еще идеалистом, поэтом и романтиком с садистскими наклонностями.
Конечно, это все могло бы быть очень миленько, Лис слушала его стишки с интересом (иногда даже искренним), с ним можна было просто молчать, поскольку юноша обладал эрудицией Оксфордского большого энциклопедического словаря в двадцати двух томах и рвался эту эрудицию демонстрировать... Но Лис была женщиной, да еще женщиной, привыкшей к определенному уровню... а уровень Драко, хотя и диктовался отчасти его достатком, эмоционально находился ниже нулевой отметки.
Нет, он отмечал изменения в ее гардеробе (так, как, выходя на прогулку, отмечал погоду), говорил изысканные комплименты (стараясь покорить ее своим остроумием) и дарил роскошные подарки (безликие и сияющие, неизменно пахнущие дорогим отелем). И во всех его безупречных галантных манерах скользило еле скрываемое, щедро приправленное тоской равнодушие.
Лис долго пыталась понять, в чем дело. Лежит ли вина на ней, или у нее есть соперница (в чем она, впрочем, небезосновательно сомневалась - Малфой вряд ли стал бы довольствоваться малым), или на душе избранника лежит какое-то бремя... ("Бремя на душе Малфоя? Хмм... Только если допустить наличие таковой", - поневоле ухмыльнулась она).
Лис была наблюдательна (как бы она иначе смогла вырасти в своре охотничьих псов?), и она наблюдала за ним очень долго. Слушала его сонное бормотание; пыталась читать по остекленевшим глазам. И когда она поняла наконец, в чем дело - ее первой реакцией была дикая, неудержимая ярость.
...Она потянулась, обнаженной ногой случайно коснувшись свесившейся с кровати пятки Драко - холодной и бледной, как жабье брюхо. "Дрыхнет, - с неожиданным раздражением подумала она. Отключается, на меня и не взглянув. Ему глубоко плевать на всех, кроме себя и...". И - неожиданная жалость. До слез. Жалость, смешанная с пренебрежением. Капризное, балованное, жестокое... дитя. Не знает жизни и вряд ли ее узнает. Голова забита фантазиями и идеальными образами. Не особо интересуещееся теми, кто имеет свою собственную волю. Просто - не замечает и замечать не желает.
И - да - соперник у нее был. Правда, относительно его реальности у Лис не было ни малейших сомнений. Будь на месте Малфоя кто-то другой - соперничество это вполне можно было бы сбросить со счетов.
...Посмотрим, что ты запоешь, когда поймешь, что меня не отложишь в сторонку, как ставшую ненужной мечту. Посмотрим, что ты запоешь, когда увидишь, что я реальна и от меня так просто не отмахнешься. Посмотрим, что ты запоешь, когда я выложу свои карты...
В камине неожиданно полыхнул огонь, и среди зеленых языков пламени появилась голова Крэбба. Лис вздронула, будто непрошенный гость мог случайно подслушать ее мысли, но ничем не выдала минутной паники.
- Привет, Винсент. Чем обязаны твоему визиту?
- Драко, срочно, - еле выдохнул он, смахивая пот со лба.
Будущий благоверный тем временем разлепил ясные глазки и сквозь пелену сонной одури взглянул на камин.
- Винс... вечно ты в такую рань...
- Драко, я по поводу Операции "Дублин". Кажется, кто-то попался. Тебя срочно...
Не дослушав своего подчиненного, Малфой заметался по комнате, собирая разбросанные повсюду предметы туалета и выуживая из шкафа свежую мантию. Когда он с третьей попытки таки попал в рукав, голова в камине уже исчезла. Он сделал решительный шаг к углям, на бегу подхватив горшочек с дымолетным порошком.
Лис почувствовала, как ее щеки вспыхивают от еле сдерживаемой ярости.
- И ты ничего мне не скажешь?
Не оборачиваясь, он невпопад буркнул "приятного аппетита", и был таков.
4.
Рон таращился в левый верхний угол комнаты. Впрочем, когда его в очередной раз били и он кубарем слетал со стула, угол выделывал причудливые кульбиты, но стоило миру остановиться, и угол возвращался на свое законное левое верхнее место. Что Рону в этом угле нравилась, так это надежность.
Рон молчал. Сначала он считал про себя - от одного до ста, и наоборот. Три зуба и два потенциальных сотрясения мозга спустя (ущерб, причиненный его ребрам, он мог оценить разве что приблизительно) он начал сбиваться со счета. Тогда на помощь ему с воспоминаний о бурном детстве пришел старый заговор: "а мне не больно - курица довольна". Что это за курица и какова ее связь с его самочувствием, он не знал, но заговор пришелся на удивление к месту. Он помогал Рону молчать.
Еще три уже не потенциальных, а вполне ощутимых сотрясения мозга спустя из-за спины доносится предположение: "Слышь, Майк, а может, он немой?"
- Да нет, тупой просто, и очень-очень упрямый.
Голос звучит почти ласково. Четвертое сотрясение мозга. Кажется, Рон начинает повторять заговор вслух - во всяком случае, стражи очень удивляются. Он уже не совсем понимает, о чем его спрашивают. Он просто радуется, что, опасаясь за его разум, им пока не разрешили применять магию. Кроме той первой лошадиной дозы сыворотки правды - даже его дресированный мозг едва ему не изменил. Да не так уж он много и знал.
А мне не больно...
Он снова слетает на пол - кажется, в плече что-то хрустит, и глухой звук удара головы о пол эхом отдается во всех закоулках его мозга. Он ждет рывка, но рывка не последовало.
Издалека, или, может, расстояние увеличивает искаженная перспектива, доносится скрип двери, и на пороге появляется высокая (если смотреть с пола) расплывчатая фигура. Светлая на темном дверном проеме.
Фигура что-то говорит. Кажется, она сердита.
Рон с упорством, заслуживающим лучшего применения, взбирается на стул, неловко опираясь на стенку - на белых обоях остается размытое красное пятно - и пытается проморгаться. Кровь, тонкой струйкой стекающая из носа, щекочет шею.
Фигура все говорит и говорит, бурно жестикулирует, в голосе слышатся укоряющие или, может, возмущенные нотки, Рону кажется, что он слышит имя Гарри и слово "друг", и еще что-то - об обмене, но он уже ни в чем не уверен.
А тогда фигура склоняется к нему - и в секунду, пока сознание ему не изменяет, ему кажется, что он узнает эти тонкие, неуловимо-неправильные черты. А потом мир меркнет.
5.
Тишина.
12.
Растерянность. Рон не знает, почему Малфой держит его здесь. Пыток не было и не предвидится, мысль о допросах, с которой он просыпается каждое утро, так и остается не более чем ночным кошмаром, а остальные предположения, приходящие Рону в голову, отличаются особой пошлостью и глупостью. Впрочем, они тоже не имеют под собою никаких оснований.
Но проходит еще один спокойный, сонный, лишенный каких-либо происшествий день - такой, какие бывали до - и Рон начинает сомневаться в абсурдности своих предположений. Потому что никакой другой причины он тоже не видит. В конце концов, вряд ли от его присутствия Малфой получает эстетическое удовольствие.
Проходит еще денек, и он спрашивает напрямик.
Малфой отрывается от каких-то своих заметок (он все время пишет, когда ни взглянешь на него - в руках перо и какой-то блокнотик) и смотрит. Скоро Рон сможет составить каталог его взглядов. Этот - насмешливый, возможно, оценивающий, холодный и слишком долгий - принадлежит к наименее приятным. Наконец он снисходит до ответа:
- Ты же веришь, что вы победите, так ведь? Малфои любят иметь дополнительные гарантии. Вот и обменяю, в случае чего, свою жизнь на твою. Поттер же не позволит тебе погибнуть, правда?
Рон отворачивается и знает, что в его глазах сейчас можно прочитать слишком многое.
- Тогда можешь сразу убить меня, - шепчет он себе под нос.
7.
Он просыпается от неожиданно острого чувства опасности. Он стряхивает с себя сон, но не решается открыть глаза, неосторожным движением показать тому (тем?), кто стоит над ним, тяжело дыша, что он знает о его (их?) присутствии.
А тот (те?) не решаются перейти к решительным действиям. Возможно, не вполне представляли, что собираются делать, взобравшись на эту башню.
Наконец затянувшаяся и ставшая уже утомительной игра в молчание заканчивается. Рон чувствует сталь на шее и с облегчением открывает глаза.
Пришелец один (слава Мерлину за его скромные дары), и он кажется Рону смутно знакомым. Странное лицо с тяжеловатым подбородком, высоким лбом и пронзительными глазами - глубоко посаженными и черными. Во всяком случае, в полумраке Роновой комнаты они кажутся ему именно черными. Лицо, как у горгулий на гравюрах - подсказывает внутренний голос. И тут же субтитром - воспоминание: это лицо, появляющееся из-под маски, когда он, царапающийся и пинающийся, отбивается от людей в капюшонах тем солнечным днем в Дублине. Память услужливо подсказывает имя: Майк. Кажется, так его называл тот, хромой.
- Тихо! - шипит горгуль, и металл царапает горло. Рон судорожно сглатывает. Вот и началось... - Ты будешь быстро и, желательно, четко отвечать на мои вопросы. Если будешь мешкать или мне покажется, что ты лжешь... начну отрезать тебе части тела. Могу начать с ушей. А могу и не с них... И только попробуй хоть словом заикнуться об этом младшему Малфою... это он перед Бэллой может выеживаться, а здесь главный - я. А у нас - просто конфиденциальный разговор. В случае чего - погибнешь, вот досада, в результате несчастного случая. Договорились?
Рон хочет придумать какой-то остроумный ответ, но от близости оружия его остроумие, как назло, испаряется, и в голову не приходит ничего, кроме "Режьте меня, мне все равно". Это тем более обидно, если учесть, что до такого стоического равнодушия к своей судьбе ему на самом деле далеко. Поэтому Рон просто кивает, пытаясь не напороться на нож.
- Тогда начнем... Что от тебя хочет Малфой?
- Не знаю, - скосив глаз на лезвие.
- А если подумать?
- Не... а! - Ему кажется, что он чувствует, как кровь стекает за воротник.
- Ладно, для начала поверим. Кто командует ополчением?
- Тонкс, - первое пришедшее в голову имя, пытаясь не вспоминать втоптанное в кровавую грязь лицо. - Нимфадора Тонкс.
- Не слышал о такой. Может, еще кого припомнишь?
- Поттер... Гарри Поттер, - скорчив злую гримасу. - И Аластор Муди. - Аластора Муди похоронили на прошлой неделе (за неделю до Роновой злосчастной поездки в Дублин, но с тех пор со временем у него проблемы), и, возможно, до Упивающихся эта информация еще не дошла.
- Интересно, - цедит горгуль. - Гарри Поттер. Какой тантливый юноша... Символы редко исполняют какую-либо утилитарную функцию, а смотри ты... тем более после того, как оказалось, что убийства Лорда недостаточно для нашего поражения. Скажи, вы ведь удивились этому, да? Думали, что на этом война и закончится?
Здесь даже не нужно лгать. Как, впрочем, не обязательно и говорить правду. Что бы он ни сказал, ответ очевиден, как и их поражение. Рон моргает, размазывая влагу по внутренней стороне века, и крутит головой.
- А, вы же рассчитываете победить. Правое дело и прочие эт цетеры... А что это за фигня была, в Дублине? В коробочке?
-...яд!
- И зачем же вам, интересно, столько яда? Крыс травить собрались? - Нож еще на миллиметр вонзается в кожу. - Раз, два...
- Три, - заканчивает за него голос из тени. - Круцио!
9.
- Проходи, устраивайся, чувствуй себя как дома.
Драко с кривоватой ухмылочкой наблюдает, как Рон диковато оглядывается с порога и не решается пройти дальше.
- Да, это мои апартаменты. - Ухмылка становится чуть шире. - Тут ты будешь жить. А то, видишь ли, не люблю я трупов с горлом перерезанным от уха до уха. Отвлеченно они еще, может, покатят, но на тебя у меня другие планы.
Рон идет за ним, оглядываясь по сторонам и не решаясь лишний раз вздохнуть.
- Твоя кровать. Видишь табличку "Протравлено"? Нет? Так чего ты от нее шарахаешься, как оборотень от серебра?
Рон устраивается, а Драко садится у камина с книжкой, старательно делая вид, что уж-жасно заинтересован чтением. Комната, чьи стены были его второй кожей, неожиданно расступается, принимая в себя инородное тело.
"Во что же я ввязался?" - запоздало просыпается голос разума.
14.
Бэллатрикс ЛеСтранж - штрихи к портрету:
Быстрые порывистые движения и резкий, чуть истерический голос. Красива, но ее красота давно катится к закату. Постоянно курит опиум и пьет много абсента, что придает ей туманность взгляда и сходство с благородными, прекрасными, вольными и смертельно больными куртизанками начала века. О себе говорит во множественном числе, но вряд ли это признак начинающейся мании величия - скорее, атавизм с тех времен, когда она мыслила себя только как часть боевой группы Упивающихся и исполнительницу воли Лорда. Настаивает, чтобы ее называли Бэллой (для Драко - "тетушка Бэлла"), но окружающих зовет только по полному имени.
Она часто убивает, и это доставляет ей видимое удовольствие. Для Драко она - героиня детских маминых рассказов, он ее откровенно побаивается, хотя и пытается ничем этого не показать.
Все это проносится в его голове в тот миг, когда он рывком распахивает дверь и с ненужным, пожалуй, стуком захлопывает ее за собой.
Он поневоле ищет глазами Лиску, но ее тут нет. Сидящие на кушетке Майк и Бэлла умолкают на середине предложения.
- ...сможете убедиться....
Пытаясь не тревожиться раньше времени, он склоняется перед Бэллой в учтивом полупоклоне - низком ровно настолько, чтобы волосы легкой волной упали на лицо, и он мог движением головы их откинуть - и на миг прижимает к губам протянутую для поцелуя руку. Рука теплая, сухая и нервная - решительная рука. Такая может принадлежать и наемному убийце, и заботливой матери-домохозяйке. Но лучше всего она подошла бы медсестре - той, что делает неизлечимо больному пациенту смертельный укол. Во всяком случае, так кажется Драко.
Даже если не знать саму Бэллу, рука многое может рассказать о ней.
Он замирает, ожидая предложения сесть. Предложения не последовало. Он поднимает глаза, пытаясь не выдать мимолетной тревоги; пытаясь показать, что он думает, что так и надо.
- Здравствуй, Драко. Ты осунулся. Да и побледнел, правда, Майкл?
"А, западло - вот оно, даже и ждать не пришлось", - проносится в его голове, когда он качает головой. Образцово-показательный крестный сын заботливой крестной матери.
- Надо побольше бывать на свежем воздухе, Драко. Впрочем, мы еще сможем поговорить об этом на досуге, когда нам никто не будет мешать. А сейчас - перейдем к делу. Ты знаешь, зачем я тебя вызвала?
Напускная растерянность или растерянная невинность. Разве эти холодные хитрые глаза, в которых не раз отражался падающий на чью-ту шею клинок, могут лгать?
На лице Майка читается все, что он думает об актерских способностях одного представителя благородного рода Малфоев. На лице Бэллы - дистиллированое радушие и дружелюбность. Люди с такими лицами спокойно вонзают кинжал между третьим и четвертым ребром человека, которого сжимают в объятиях. Впрочем, не исключено, что это - впечатления одного конкретно взятого представителя одного древнего рода.
- В последнее время до нас начали доходить странные слухи, мальчик мой. - Драко даже знает, что слухи эти ходят в ботинках от Эрдеварда сорок шестого размера. - Необоснованные слухи, что ты ставишь под угрозу наши планы, содержа в своих личных аппартаментах, где нет надлежащей охраны, захваченного нашими ребятами аврора.
- Да, тетя Бэлла.
В ее вгляде мелькает веселый азарт голодного волка. Она молчит, ожидая объяснений и оправданий. Драко молчит в уверенности, что если им нужна информация, то пускай уж постараются ее выспросить. Майк молчит - злорадно. У него есть на это причины.
Наконец, неприлично затянувшееся молчание нарушает Бэлла - то ли на правах хозяйки, то ли у нее (от частого употребления психотропных веществ, - язвит голосок в голове Драко) начинают сдавать нервы.
- И чем ты можешь объяснить эту свою... причуду?
Он кивает головой, не меняя выражения:
- Разве вы еще нуждаетесь в объяснениях? Мне казалось, что я уже все объяснил в том письме. Как вам уже известно, Уизли был в свое время довольно близок к Поттеру, и таким образом на его хваленом гриффиндорском благородстве можно сыграть. Что же до моего желания держать его в своих комнатах - у меня есть на это причины, - пауза и движение бровями: пускай сами в меру своей распущенности гадают о роде этих причин. - Ну, хотя бы такая: как показывает опыт, стоит ему остаться без моего присмотра, и на его жизнь тут же начинают покушаться. Вопрос же безопасности с установлением дополнительного защитного барьера, мне кажется, исчерпан. У вас есть какие-то пожелания?
Он преданно смотрит Бэлле в глаза, хотя многое бы отдал за возможность заглянуть сейчас в глаза Майка. И еще больше отдал бы - за озвучку Майкового пожелания. Не ревнует же он его к Бэлле, в конце-то концов?
Его невозумтимость обескураживает Бэллу, но лишь на мгновение.
- В таком случае я должна сообщить тебе, что Поттера мы считаем погибшим. И мы - для тебя подчеркиваю, Драко - не имеем причин не доверять своему информатору.
Черт. Черт-черт-черт-черт. Леший их за... этого давно следовало ожидать, но Драко все же надеялся, что этот момент наступит не так скоро. И сейчас он судорожно пытается сообразить, как бы он среагировал, если бы от его реакции не зависело столь многое, он никогда не испытывал к Уизли никаких чувств, сам Уизли не сидел под замком в его комнате, и, наконец, он был не реальным Драко Малфоем, восемнадцати лет от роду, а гипотетическим юношей, каким он мог бы стать, если бы беспрекословно делал все, что от него требовали.
Он всегда хорошо контролировал свои эмоции. Возможно, в конце концов он воспринял бы это просто со сдержанным интересом? Или, возможно, злорадство... главное - не переборщить.
Он знает, что эта парочка глазами пожирает его лицо, и его неподвижность, которую пока можно списать на информационный шок, с каждой секундой становится все более и более подозрительной.
Наконец он выбирает сдержанный интерес.
- Можно ли полюбопытствовать, откуда вы получили такие сведения? И еще мне, по возможности, были бы интересны детали.
Выкуси, урод. Думал, я побледнею и театрально грохнусь в обморок? Выпутывайся теперь, или пускай Бэлла выпутывается - а ты ей потом на досуге объяснишь законы круговорота информации.
- Наш источник является строго конфиденциальным, поэтому, к сожалению, ничем тебе помочь не можем. Точная дата смерти нашего мальчика-героя, к сожалению, тоже неизвестна... но, подозреваем, это случилось довольно давно.
"Ты подозреваешь - или Майк предполагает?" - хотелось крикнуть ему.
- Поэтому дальнейшее пребывание Уизли в твоих апартаментах мы считаем нецелесообразным. Ты рукодствовался заботой о нашем деле, и мы больше не смеем причинять тебе таких неудобств.
Что он там думал о западле? Похоже, это - понятие куда более растяжимое, чем он предполагал вначале.
- К сожалению, я хотел бы, чтобы этот аврор еще несколько дней... погостил у меня.
Ну, не будете же вы требовать у меня подробного отчета? Может, я дни и ночи напролет трахаю его во всех мыслимых и немыслимых позах. Вам что, расписать это на восемнадцати листах и приложить иллюстративный материал?
Бэлла растерянно смотрит на Майка, но тот не отрывает глаз от Драко. Чтобы потянуть время, она откашливается, и все же говорит:
- Ну, если это доставит тебе удовольствие...
И она протягивает ему руку для поцелуя, давая понять, что аудиенция окончена.
- Увидимся завтра, - кивает Майк.
Благослови Мерлин добрых крестных матерей, не отказывающих крестным сыновьям в их маленьких причудах.
10.
Взгляд преследует Рона, вырывает из сна, заставляет вздрагивать, как от прикосновения металла к обнаженной коже; Рон захлебывается компотом и сгибается то ли от кашля, то ли чтобы исчезнуть с невидимой линии, прочерченной в пространстве взглядом другого юноши.
Рон не знает, почему Драко смотрит, и не знает, почему сам он здесь. Он даже не знает, как это "здесь" вписывается в координаты привычного мира.
Комната круглая, и они в ней одни. Утром Драко уходит, возвращается после обеда и все вечера просто смотрит, смотрит и смотрит на Рона, пока тому не начинает казаться, что этот взгляд - последний элемент реальности в эфемерном, стремительно ускользающем мире. И наступает...
6.
…Полная дезориентация в пространстве. Есть место, которое Рон именует "здесь", но как оно вписывается в координаты окружающего мира - он не знает. У него много времени, чтобы строить предположения, но оно по-прежнему уходит, вымывая из памяти все, кроме слова "тщетность".
Полная дезориентация во времени. Есть времена, выскользающие из общего летоисчисления, времена перед или сразу после бури. Когда подводятся последние подсчеты, и составляются последние списки. Когда все понимают, но никто не знает, что будет дальше.
Он помнит, что было раньше, хотя и не так четко, как ему бы хотелось. Он более-менее представляет, что происходит сейчас - его держат в какой-то башне (какой? где? Хогвартс?) то ли в качестве пленника и потенциального источника информации, то ли в качестве заложника. Ему остается только тянуть время в надежде, что главный штаб авроров успеет перебазироваться, прежде чем Упивающиеся возьмутся за него всерьез. А что они рано или поздно возьмутся - он не сомневается. Несмотря на все их преимущества, ситуация пока слишком шаткая. К тому же, они все-таки потеряли своего Лорда. Кажется, он у них был главным стратегом.
Рон безжалостно, спокойно и без лишних эмоций убивает время. Он не знает, сколько его уже прошло. Он не знает, что еще делать. Он не знает, где он и что происходит в мире.
Полная дезориентация в жизни.
15.
Через час на стол Бэлле ляжет папка с подробным, старательно собранным досье на Майка. Некоторые факты известны только в очень узком кругу людей. Некоторые являются абсолютным, но достоверным и неопровержимым вымыслом. Драко ухмыляется, но в ухмылке нет даже злорадства.
Ночью ему кажется, что он слышит крик. На рассвете все лужи отливают красным.
Он знает, что Бэлла не спустится к завтраку.
18.
Его жизнь началась нелепо и глупо. Он увидел свет - конечно, если воспринимать эту идиому не более чем фигурально, ведь даже дураку понятно, что никакого света среди ночи не наблюдается, - так вот, он увидел гипотетический свет, когда ночь свернула к утру, но еще пребывала в своих правах, окутанная тяжелыми тучами, отгородившаяся от звезд и луны, глубокая и самодостаточная, и первое, что он мог услышать, хотя об этом, конечно, не помнил - были звуки веселого разгульного пиршества, доносящиеся снизу, из Мраморного Зала Поместья Малфоев, откуда Нарцисса Малфой, не сказав никому ни слова, поспешно удалилась, почувствовав первые схватки.
Говорят, Люциус Малфой, когда домовой эльф принес ему долго ожидаемую, но все же неожиданную весть о рождении сына, как раз вел важную беседу с самим Темным Лордом - эта часть истории не должна вызвать у читателя никаких сомнений, ведь, как известно, Малфой-старший, ныне покойный, был правой рукой ныне-тоже-покойного Тома Марволо Риддла, более известного под именем Вольдеморт. Счастливый отец - этот фразеологизм тоже будем считать просто фигурой речи - досадливо поджал губы, будто наследники у него рождались несколько раз на дню, да, Мой Лорд, я вас внимательно слушаю - но досадливая гримаса перешла в злобную, едва следующие слова домового эльфа достигли его ушей: сын родился мертвым.
Итак, он родился мертвым. Душу за него отдали взаймы. Немного души, немного крови, немного зимнего ветра, поровну смешанного с лунным светом. Логичным было, что это сделает отец, но Люциус Малфой был слишком стоящим человеком, чтобы отдавать свою жизнь за посиневший маленький комочек. Жене сделать это он не позволил; в конце концов, они оба были молоды и могли завести еще много детей.
В конце концов, пожертвовали домашним эльфом - самым исполнительным, тем, что принес Люциусу весть о рождении сына. Его тело выбросили на помойку, и, скорее всего, там его сожрали собаки, или, может, лисы. Души у домашнего эльфа немного. Впрочем, не намного больше, чем у иных людей, но некая увечность в мальчике все же была.
Жизнь его, начавшаяся в самую неподходящую минуту, столь нелепой ценою купленная, не заслуживающая, в общем, в учебниках никакого упоминания, являющаяся не более чем причудливым сочетанием случайностей и нелепостей, - жизнь эта несколько раз могла так же нелепо и оборваться.
Он рос слабым, болезненным и чахлым, как растеньице, лишенное солнечного света, кровь у него не сворачивалась, малейшая царапина не заживала неделями, время от времени открываясь снова, а мальчик, к вящему ужасу матери, все лез и лез на деревья, карабкался на лестницы, седлал лошадей и метлы - то ли очарованный легкой смертью, то ли просто не ведающий страха.
Страх пришел позже. У страха были огненные копыта и огромные крылья, желтые, круглые как два галлеона, глаза и острый клюв. Страх порой привозил почетных гостей, и пока их по всем правилам принимали в Мраморном Зале, маленький Драко часами не сводил глаз с неизвестных животных, сам вид которых сулил опасность. Когда он сунулся под копыта, он еще даже не знал, что животные называются - гиппогрифы.
Рваные воспоминания о том дне подернуты дымкой боли. Странно, что самой боли он как раз и не помнит - много лет удивляется этой причуде собственной памяти - но ее тогдашнее присутствие оставило в воспоминаниях крупные невосполнимые лакуны.
Итак, он помнит: злой всплеск желтого глаза - тяжелые копыта прямо над ним, над поднятой над головою ручкой - неотвратимость, с которою они опускаются на него - забитый землею крик, и еще один, его услышат не сразу, а прибежав, сначала подумают, что уже поздно. И - кровь, из носа, изо рта, из ушей, кровь покрывает тонкое лицо, элегантную одежду и светлые волосы, а к крови липнет едкая серая пыль. И - склонившиеся над его кроватью чересчур серьезные лица. Именно по их серьезности Драко и понимает, что дело, очевидно, дрянь.
И - медленное безнадежное умирание, перед которым бессильны и всемогущие родители, и врачи. Слабение. Длинные ночи, когда просыпаешься от крови, рвущейся из разорванных легких. И маленький, специально для него сделанный строгий гробик, стоящий в соседней комнате. Драко приходит туда, ложится и часами таращится в потолок, представляя другие пейзажи, яркие и причудливые, которых, скорее всего, не увидит. Слушает, как его зовут, и не чувствует необходимости выходить.
...И сейчас, свернувшись клубочком, обхватив голову руками и лбом уткнувшись в колени, Драко с чувством, близким к отчаянию, думает, что нету уж того гроба, в котором можно укрыться от лжи, в которой он окончательно запутался.
17.
И он начинает жить - беззвучно. Беззвучно раскрываются рты, во всепоглощающей тишине люди шевелят губами, чего-то требуют и о чем-то спрашивают - Драко кивает, в надежде, что все от него отстанут и он выглядит не слишком глупо - впервые за тысячелетия перестают скрипеть двери, и, шепча пароль, он даже не может быть уверен, произнес ли он то слово и не раскроются ли сейчас под его ногами (совершенно беззвучно) люки, ведущие в глубокие казематы. Все может случиться, когда искривляется мир.
В искривленном мире они с Роном ведут долгие немые разговоры. Сидят друг против друга, будто их разделяет стекло кривого зеркала и один из них является отражением, но уже не разобрать, кто.
Рон говорит что-то, и Драко пытается читать по его губам.
- Я любил его, но он давно мертв.
Зачем ты говоришь это? Зачем? Ты же понимаешь, что в искривленном мире, живущем по своим законам, ничего нельзя изменить.
- Я любил его.
Может, это глаза Драко рисуют на губах Рона эти слова. Может, на самом деле он говорит что-то другое или вообще - молчит. Драко в губах сжимает улыбку, чтобы она не выскользнула, и отворачивается, как отвернулся когда-то Рон, шепча, что в таком случае он, Драко, может его убить. В искривленном мире разрешением на жизнь - только смерть.
А потом Рон рассказывает ему то, что знает каждый мальчишка, выросший в компании старших братьев - о том, как можно призывать дождь, сжигая на высоком холме пучечки определенных трав; о том, почему нельзя растоптать жабу; о том, как кукушка глубокой осенью ныряет в горные реки и выныривает оттуда уже ястребом.
Еще Рон рассказывает ему о Роге Годрика Гриффиндора, чей звук внушает трепет врагам и веру в победу - союзникам; и об агатовом ожерелье Ровены Рейвенкло, что ушло во тьму вместе с проклятым Исом. Иногда он останавливается и вопросительно смотрит на Драко - ты должен верить мне; почему ты мне не веришь?
И Драко быстро кивает, пока Рон не успевает добавить еще что-то - почему же, я верю тебе, ведь во что еще мне остается верить?
А потом Рон просто скидывает свою одежду, как лебедь из его рассказов - перья, и Драко немо удивляется его органичности в искривленном мире. Его рыжие волосы - золото из сокровищниц забытого царства, его профиль - чеканка старой монеты, его плечи - стрелы, вонзающиеся в гордую шею, а его слезы - жемчужины, и Драко, как ныряльщик со старых гравюр, извлекает их из сумеречных глубин его глаз.
Драко - ныряльщик. Он погружается и почти тонет, еле удерживаясь на тонкой нити чужого дыхания, ощущаемого кожей, и сердце Рона стучит у его груди, заглушая стук его собственного сердца.
Мир пахнет кровью. Запах крови казненных въелся в волосы Драко, и Драко не верит, что Рон его не учует, и когда тот поднимается, чтобы начать собирать одежду, и на миг останавливается, всматриваясь в его лицо, ему кажется, что он по губам читает:
- Ты - бездушная сволочь. Если тебя поцелует дементор, ничего не изменится.
- Ты ничем мне не обязан. Слышишь, ничем!
Рон уходит. Возможно, он отвечает что-то, но тишина, поглотившая мир, пожирает все звуки.
И тогда, в другие вечера и другие ночи, Драко часы напролет твердит: прости, прости, прости, - неизвестно, кого и за что, пока звуки его слов не теряют какой-либо смысл, а за спиной, за окном шуршат, соскальзывая с неба, звезды.
И лицо Рона - на его плече. Дыхание, накатывающее убаюкивающими волнами, прилив-отлив, темнота-свет, вспыхивающий на клинке его зрачков.
Драко верит ему. Верит, что морю нет дела до противоборства добра и зла. Возможно, именно этого Рон и добивался, но Драко уже все равно, и он плывет.
8.
- Совсем умом тронулся, да? Старая игрушка приелась - новую нашел? Не-на-вижу... - она кричит, и уже не может остановиться, даже понимая, что совершает непоправимую ошибку. Кричит, и уже готова вцепиться в его волосы, лишь бы стереть с его лица это вечное равнодушие. - Я тебе не интересна, да?
Он презрительно морщится - гримаска, которая ей когда-то нравилась.
- Ты права, дорогая. Ты мне соверешенно не интересна. И не вмешивайся, пожалуйста, в мою личную жизнь.
И ее несет. Ей уже плевать на богатство и на наследство; плевать на Драко, которого она когда-то совершенно искренне жалела; плевать на этого нерожденного ребенка и на свою собственную жизнь. Единственное, что сейчас стоит внимания - это убийственное, всепоглощающее желание сокрушить, раздавить, растоптать это проклятое ничтожество, заученно ухмыляющееся ей в глаза.
- Ах, так теперь это твоя ЛИЧНАЯ жизнь? Ко-о-онечно, как же я могла забыть - это же твоя Большая Любовь, на которую ты дрочишь, потому что у тебя шансов с живым человеком нет, откуда тебе знать, как к живому-то подступиться...
- Заткнись.
Слово падает веско и гулко и вгоняется в тишину комнаты, как первый гвоздь в крышку гроба. Она тысячи раз слышала это слово, тысячи раз его говорили ей - истерически, хрипло, срываясь на крик, повелительно, шепотом - но ни разу оно не звучало равнодушно. А этот чистокровный ублюдок именно так его и произносит - без повелительных или раздраженных интонаций. Ему и в голову не приходит, что она может ослушаться, и он говорит ей "заткнись" тем тоном, каким ребенка предупреждают о том, что огонь жжется. Предупреждают для его собственного блага. И даже несмотря на то, что если кому в этой комнате и стоит бояться, так это не ей, она снижает голос на несколько тонов. Сейчас он звучит почти ласково. Если кого в этой комнате и стоит пожалеть, так это не ее.
- Знаешь, Драко, есть в этом мире неисполнимые желания. Просто учти на будущее. Невосполнимые потери, выбор меньшего зла, умение довольствоваться малым... думаешь, не для тебя придумано, Драко?
Она не смотрит на него, хотя ей дьявольски интересно, как сейчас меняется выражение его лица. Нарастает ли раздражение? горечь? страх? Но, выдерживая эту театральную паузу, она смотрит в окно, одновременно просчитывая, как падают на ее еще молодое лицо предзакатные синие тени. А может, она не смотрит на него, потому что боится увидеть все то же неизменное, далекое равнодушие, въевшееся, кажется, во все окружающие его вещи, в сам этот сухой, полный пыли воздух.
- Это милая иллюзия, Драко. Возможно, она необходима тебе для поддержания образа... но прибереги ее для кого-то, кто знает тебя не так хорошо, как я. А я знаю тебя, Драко. Иногда мне кажется, что знаю даже слишком хорошо. Этот мальчик для тебя - лишь игрушка. Ты же чувствовать не умеешь, бедный. Ты придумываешь свои чувства, и как автору тебе порой очень больно. Тебе нужна любовь, но ты не хочешь тратить свои силы на живого человека...
Он обрывает ее:
- Выговорилась?
- Выговорилась, говоришь? - Она тряхнула головой, и длинные подвески сережек победно зазвенели. - Ну, закрывайся в башне с этим Визлем, спасай ему жизнь, делай вид, что так надо для дела... а я посмотрю, как Бэлла... как все воспримут то, что я им расскажу.
И он рассмеялся. Если бы ее потом попросили описать этот смех - ей бы очень помогли читанные в юности готические романы, потому что к этому смеху подошли бы и определение "безрадостный", и определение "пронзительный", и даже, возможно, в чем-то "злорадный", "разочарованный" и "безнадежный". И, в который раз за последние несколько недель, перед ее лицом захлопнулась дверь. К счастью, были еще и другие двери.
19.
Я смотрю на него - и вижу другие черты. Я слушаю его голос - и слышу другой. В узоре его ладони - отпечаток другой руки...
Кулаком - по стене. Сбивая костяшки. Ненавижу свою дурацкую, безнадежную, забитую глупостями голову. Порой мне становится действительно страшно. Я получил свою игрушку. Иногда мне кажется, что Лис права.
Босой ногой - об угол. Почувствовать, как трескаются хрупкие, чересчур хрупкие кости, увидеть, как расходится кожа, обнажая то, что под ней, влиться в боль в надежде, что она переплавит меня во что-то иное.
Я действительно, на самом деле, реально этого недостоин.
Внизу воют псы. За мертвыми, как за живыми. Ненавижу-ненавижу-ненавижу. Космическое, грандиозное, ужасающее одиночество. Сам разрушаю все, что могло бы быть. Не могло. Этот выскочка Поттер, последовательно, хотя, возможно, и ненамеренно, оставляющий свое клеймо на всем, что могло бы быть моим... Безумно хочется любить.
Но, как говорит Лис, живой человек мне не нужен. Зачем - если я могу его написать? И захлестывающее чувство потери.
...Да еще в голове это вертится, не дает успокоиться, уже покалывает в висках - предвестниками очередного приступа. "...У смерти тоже бывает бессонница". Непонятно, к чему, и рифму не подберешь, но образ хорош, правда?
13.
День не заладился с самого утра. Началось все с того, что старый домашний эльф, принесший ему кофе, на пороге умер. От старости. Или от болезни. Своей смертью, и густой черный кофе уродским бурым пятном размазался по ковру.
Замок лихорадило. Все готовились к надвигающемуся, как стихийное бедствие, приезду Самой Бэллатрикс ЛеСтранж. Других эльфов, как ни странно это звучит, не нашлось, и тушку пришлось брезгливым пинком выпихать за порог самому. А это было еще только начало...
... - Я беременна.
Первая реакция - шок. Непонимание, недоверие, раздражение. Счастливым отцом Драко, в любом случае, не назовешь. Это был определенно не его день.
- Что?
- Что слышал, - вполне резонно огрызается Лис. - Даже такие, - пауза, - как ты, иногда размножаются.
- То есть... - Драко встряхнул головой в надежде, что все осколки, на которые распался мир, в его голове утрясутся. Сглотнул пересохшим горлом. - И сколько?
- Три месяца. Если мы потянем еще немного - скажем, пока новая игрушка тебе не приестся - это станет заметно.
Драко опускается на край стула, пряча лицо в ладонях.
- Мордред, я...
- Конечно, можешь продолжать играться в кого хочешь, но я, как мать, обязана заботиться о ребенке. И если мне не поможешь ты - думаю, определенные средства предоставит Бэлла. Как ты думаешь, ее заинтересуют некоторые подробности Хогсмидского дела?
Драко застонал.
- Да, ты прав, она-то, может, и пропустила бы это мимо ушей, да Майкл, кажется, давно проводит с ней воспитательную работу. Видишь ли, не все довольны твоим высоким положением. Да, чуть не забыла - все документы лежат у надежного человека, который позаботится о том, чтобы они попали в руки нужного человека. Просто на всякий случай.
- Что тебе от меня нужно?
Лис улыбнулась самой кроткой со своих улыбок:
- От тебя, родной, ничего - а то, что мне нужно, ты дать не можешь. Как это ни странно, сейчас мне хочется просто хорошей жизни и спокойствия. Пожалуй, этим пока и ограничимся.
- Подожди... пожалуйста, подожди хотя бы неделю. Я все улажу. Ты что, убить меня хочешь? Когда Майк...
- Что тебе важнее - ты сам или этот рыжий ублюдок?
Он - зеркало, в котором отражаюсь я, хочет сказать Драко, но на этот раз дверью хлопает она, и он остается на своем месте, пока шаги в коридоре не утихнут.
21.
Не пройдет и часа, как его позовут. Он знает, что будет потом. Еще есть время придумать себе оправдание. Еще есть время - сбежать. Будто ему есть, куда бежать.
Он выходит на балкон. Воздух тревожно-колюч, а на лужах золотится в свете умирающих свеч первая изморозь. Ночь смотрела ему в глаза и плакала.
А потом взошло бледное, тусклое, чахлое солнце.
И тогда он понял, что пришла осень.
11.
Ты получил свою игрушку. Радуйся, если можешь.
Он смотрит сквозь тебя и вспоминает о чем-то. Он думает о своей любви к другому и о честной битве, которой не будет. Он присутствует в твоей жизни, но реален не более, чем когда присутствовал только в твоих мечтах.
Иногда я начинаю сомневаться, не является ли он произведением моей фантазии.
Бойтесь своих желаний, ибо однажды они могут исполниться.
23.
Лица. Десятки незнакомых лиц - размытых светлых пятен на багровых портьерах - цвета пролитого на ковер вина, цвета старых платьев матери, пахнущих нафталином, цвета последних кленовых листьев.
Лица раскалываются смехом, лица тихо разговаривают о чем-то своем, лица склоняются над тарелками и бокалами.
Драко идет сквозь толпу, кивая, рассеянно отвечая на поздравления. Приветствуя идущих на смерть. Круг наступающих сомкнется через несколько часов.
20.
Он рассматривает его, затаив дыхание, как рассматривают неожиданный, ценный и невероятно дорогой подарок, боясь прикоснуться или хотя бы вздохнуть.
Он смотрит на него и не может отвести взгляд.
Все то, что на протяжении долгих лет он пытался придумывать и воссоздавать по каким-то крохам - вот оно, перед ним, для него, и никто не отнимет, если он сам этого не захочет.
Рон Уизли, восемнадцати лет, волосы рыжие, высокий и тощий. Нормален той потрясающей нормальностью, что вызывает непроизвольную зависть. Его смех громок и заразителен, а его руки - теплые. Драко не знает, откуда взялась эта уверенность, но если руки у Рона не теплые, то он вообще не знает, в чем можно быть уверенным в этом мире. И сейчас он сам может в этом убедиться.
Такие в восемь громко хрустят яблоками, в одинадцать вешают над кроватью плакат любимой квиддичной команды, а в тринадцать с видом знатоков начинают говорить о девчонках, напрягая голосовые связки, чтобы голос казался чуть ниже.
Такие, засыпая, чуть посапывают, и их запах - запах парного молока и ночи.
А еще - у него родинка на щеке возле уха. Совсем маленькая, будто капля сока шелковицы - издали и не разглядишь.
Рон Уизли, бывший гриффиндорец, друг Гарри Поттера. Он выпускает его, как птицу - именно тогда, когда выпускать хочется меньше всего, когда хочется просто сжать его в объятиях и вжиматься лицом в макушку, пока не закончится воздух в легких. Когда на замок, высящийся на кромке реальности, ложится осенняя тоска, в коридорах пронзительные сквозняки сметают следы давно ушедших людей, а мертвые по ночам дышат на стекла, рисуя на запотевшем стекле карты ушедших под воду городов.
Подозревает, что именно этого Рон и хотел добиться. Все равно.
Нам не о чем было говорить. Все разговоры наши сплетаются из вздохов и стонов. Ты, наверно, не нужен мне, так же как я для тебя - лишь ключ к свободе. И, отдаваясь, ты рассчитывал на то, что у меня есть сердце. Я не могу не оправдать твоего доверия.
Только не уходи... Тут ужасно холодно, и мне остается только замерзнуть на задворках какой-то ночи без тепла твоих рук.
Драко оставляет на камине коробок с дымолетным порошком и надеется, что к его возвращению в комнате ничего не изменится. Уходит, не оборачиваясь и стараясь не вызвать подозрений.
...Дверь открывается с пронзительным скрипом. Ему не надо даже заглядывать внутрь, чтобы понять, что комната пуста.
1.
"...желание заклясть историю (скорее современность, чем прошлое). Попытка завязать диалог с чужим миром, зачаровать музыкой и поэзией, обезоружить не магией, а любовью. Жизнью своей или смертью - победить. Потому что завтра должно подняться новое солнце."