Звёзды изредка падают

Автор: Rendomski
Бета: Aerdin
Пейринг: Люциус, Сириус, Люциус/Нарцисса/Снейп, Беллатрикс Лестранж/Рудольф Лестранж.
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst, мистика
Краткое содержание: превосходство над противником – не обязательно победа. Оно склонно вырождаться в зависимость от чувства превосходства. И тогда зависимый и власть имущий могут даже поменяться ролями…
Предупреждениe/От автора: в качестве канона я признаю книги, только книги и ничего кроме книг Дж. К. Роулинг. Совпадения с интервью, Лексиконом, официально признающим педофилию древом и проч. случаются, но не обязательны. Фик был написан на Снарри-фикатон для Люциуса Малфоя и Фантома.
Дисклеймер: все герои Дж. К. Роулинг принадлежат Дж. К. Роулинг. Название взято из одноимённой песни группы Foje.
Размещение: с разрешения автора.

Zvaigzdes kartais krenta,
Priesas tau istiesia ranka,
Skausmas buna mielas.
Saugok savo siela. [*1]
«Zvaigzdes kartais krenta», Foje

«Белый снег – это упрощение. Осенью сквозь нетронутый слой просвечивает земля или жёлто-бурая жухлая трава. Солнечным зимним полднем льдинки ослепительно сверкают всеми оттенками радуги, как бриллианты, корочка наста же бывает словно тронута позолотой. Тени на этом драгоценном великолепии щеголяют целой палитрой оттенков от сизого до фиолетового. Закат окрашивает снег в розовый либо лиловый, свет вечерних окон – в жёлто-оранжевые тона.
Белым снег бывает только ночью».
Снежно-солнечный простор терзал глаза десятками раскалённых иголочек, и Люциус, не выдержав, зажмурился. По щекам сбежали слёзы, он торопливо смахнул их рукавом тёплого редингота из шерсти альпаки. Отвыкшие в темноте Азкабана от света глаза обрели болезненную чувствительность. Ступив в тень деревьев, чтобы не раздражало солнце, он зашагал по липовой аллее дальше, вглубь парка, прилегающего к старому поместью Блэков, Элвитч-хауз. Вскоре по левую сторону деревья исчезли, блеснуло давшее поместью имя озерцо Тарн-Элвитч. На холме за ним показалась круглая жёлтая башенка обсерватории. Снежная глазурь на крыше придавала ей сходство с большим рождественским пряником.
Формально со здоровьем у него всё было в порядке; тем не менее, последствия годового заключения в Азкабане и последующей рискованной эскапады с освобождением оказались серьёзнее, нежели ему самому хотелось бы считать. Несколько недель активной светской жизни – и он совершенно выбился из сил, хандрил, а малейший сквозняк так и норовил оставить на память о себе хотя бы насморк. Люциус был рад, что Нарси согласилась на пару недель переехать из Уилтшира сюда, в Камбрию. Компания Лестрейнджей и регулярные визиты соратников представлялись желанным уединением по сравнению с проходным двором, в который последнее время превратилось уилтширское имение Малфоев. Более спокойная обстановка сразу же пошла на пользу: Люциус почувствовал себя значительно лучше. Сказывалось, видимо, и то, что время, проведённое когда-то здесь, было одним из лучших в его жизни.
Увлёкшись прогулкой, он даже не заметил, как смолкло в стороне клокотание Раст-Крика, широкого бурного ручья, вытекавшего из Тарн-Элвитча, а аллея, превратившаяся в нерасчищенную от снега и ещё осенними ветрами накиданных ветвей тропу, пошла в гору и вскоре упёрлась в ограду. Искусные витиеватые узоры, что оплетали решётку, не сразу позволяли различить ворота, запертые на металлическую задвижку в виде драконоподобного зверя.
Дыхание перехватило, кусачий морозец на мгновение, казалось, сменился стылой затхлой влагой, будто за оградой таились дементоры. Люциус подавил инстинктивное желание развернуться и уйти прочь, сдержался; ему необходимо было избавиться от терзавших его кошмаров, а за воротами как раз находился один из источников дурных предчувствий, иррациональность которых не делала их менее навязчивыми.
Отодвинув задвижку, Люциус ступил на старое кладбище Блэков.
Вокруг недобро довлело зимнее безмолвие, нарушавший его хруст снега под сапогами звучал почти кощунственно. Могильные плиты косились на чужака незаснеженными углами. Только каменная часовня, выстроенная посреди кладбища под боком мрачного тысячелетнего тиса, излучала необъяснимый уют, утешение и надежду. Последняя в ближнем ряду могила находилась ярдах в пяти от стены часовни; смахивая снег, закрывавший надпись на камне, Люциус уже почти избавился от тягостного беспокойства. И, несомненно, никаких сюрпризов под снегом не таилось.

Цефей Денеб Блэк
1921-1982
Геката Эстер Блэк
ур. Мефлуа
1938-1988
Регул Альфард Блэк
1961-1980

Тётушка Нарциссы, Геката, заказала это надгробье после смерти мужа, позаботившись, чтобы на нём заранее высекли также и её имя с датой рождения. Родственники ужаснулись, но, в конце концов, списав причуду на помрачённый рассудок немолодой женщины – несчастья обрушились на эту ветвь семьи одно за другим, – вмешиваться не стали. Дату смерти Гекаты добавили, разумеется, по свершению сего события, и, хотя прошло уже немало лет, эти цифры так и сохранили более светлый оттенок, как свидетельство трагедии и безумия.
«Кошмары – это всё вина сумасшедшей карги», – сказал себе Люциус. Кошмары, в которых он у корней старого тиса видит могилу. На надгробье выбито имя: его, или Нарси, или Драко – и дата рождения; при этом, постоянно то какая-нибудь мелочь, то игра света и тени, то просто некий обман зрения мешают ему разглядеть, есть ли на камне дата смерти…
Ещё ходили слухи, будто в юности строптивая красавица Геката Мефлуа отвергла предложение некоего известного тёмного мага (касательно конкретной личности, как и положено слухам, мнения расходились), и разгневанный поклонник проклял её, объявив, что Геката лишится своего первенца, едва тому исполнится шестнадцать. В самом деле, Геката отреклась от старшего, Сириуса, когда он в шестнадцать лет сбежал из дома; но и любимый сын, Регул, ненамного пережил роковой возраст.
Объективно существование проклятия так никто подтвердить и не сумел, да после смерти Гекаты никто о нём особо и не вспоминал. Но как-то раз Люциусу пришло в голову, что и он, и Нарцисса видели Драко в последний раз, когда тому было шестнадцать. С тех пор Люциус не мог избавиться от страшного подозрения – не унаследовала ли их семья таинственное проклятие Гекаты?
– Лучше пусть в бегах… – пробормотал Люциус, поднимаясь. – Или у Снейпа. Но живой и невредимый. А проклятие ваше пускай упокоится с миром вместе с вами, тётушка.
Взгляд его упал на стену часовни, и губы сами сложились в лёгкую ухмылку. Стену украшал барельеф в характерном экгбертианском стиле, сочетавшем как раннехристианские, так и кельтские мотивы. Среди изображений доминировал Грим – чёрный пёс преисподней, страж священных мест, символ рода Блэков. Ах, какие уж тут предания, какие проклятия, тётушка, – раз уж в суетности своей вы так и не углядели: сынок ваш, несмотря ни на что, оставался Блэком не только по праву рождения и темпераменту, но и по самой сути своего волшебного дара?
Люциус толкнул дверь часовни. Заклятия, хранящие покой помещения, не позволили бы распахнуть её ни постороннему, ни дикому зверю, ни самой неистовой буре, но дверь без труда поддалась на лёгкое прикосновение члена семьи и мягко затворилась вслед за ним. Помещение слабо освещали из единственного высокого узкого окна сквозь цветной витраж падающие лучи. Внутри, казалось, было даже холодней, чем снаружи, здесь стояла особая промозглость, присущая заброшенным помещениям, и в душе шевельнулись мерзкие ассоциации с Азкабаном. Люциус поспешно достал волшебную палочку и навёл согревающие чары. Он шагнул вперёд – поток разноцветного света залил белую, как мраморная статуя, фигуру, разукрашивая светлые волосы, белый редингот, бледное лицо с безвкусицей и непосредственностью маленького ребёнка. Люциус поднял руку, уставившись на цветные пятна на рукаве…
Часовня была излюбленным местом сестёр Блэк. Они нередко коротали здесь время: он, сёстры – все три неизменно – и поклонники Беллы и Андромеды или просто друзья. По идее, часовня должна была быть построена в особо благоприятной для колдовства точке, однако Люциус ничего подобного не замечал. Как-то на скамье они нашли следы чёрного воска и долго веселились, выясняя, кому из сестёр пришло в голову испытать старинное поверье.
– Узнаем, – весело заявил их приятель Дитрих Райнер, раскидывая руки. Крест святого Экгберта с витража расположился прямо посреди его груди. – Когда-нибудь местные божества запустят молнией в одну из этих прелестных головок за осквернение святого места.
– Бог, – поправила его Андромеда, тыкая пальцем прямо в середину креста и уворачиваясь от объятий. – Дитрих, это христианское святилище, а не капище какого-нибудь захудалого божка. – Люциус тихо фыркнул: у Блэков даже такая глупость, как бог, и то должен быть всем богам бог. – Наши предки же сплошь экгбертианцы были. Экгбертианство, правда, считается ересью, но когда кого в старой доброй Англии волновало мнение Рима?
– Сплошь фанатики, – фыркнула Беллатрикс, сидевшая в тени неизменного чёрного пса. – Мальчики, представляете нас в качестве религиозных фанатиков?
Нарси, чьи белокурые волосы окрасились золотом, мягко улыбнулась, и Люциус очень хорошо себе представил: пламенная Белла, суровая, деловая Андромеда и романтичная ангелоподобная Нарси…
Сняв перчатки, он провёл рукой по скамье: пятна от воска так и остались до сих пор. Молнии так и не ударили, каждый нажил невзгод на свою голову и без божественного вмешательства. А здесь все так и осталось неизменным: алтарь, скамьи, пятна воска, фрески на стенах, святой Экгберт с крестом в одной руке и волшебной палочкой в другой, брошенный поперёк прохода подсвечник, серебряный кубок, забытый под окном, который потом так разыскивали…
– Вечно не как у людей, – пробормотал Люциус, толкая дверь и выходя наружу. После гулкой тишины помещения его вновь окружало густое безмолвие. – Религии, поверья, предания… Хвала Мерлину, Малфои…
Справа что-то легонько хрустнуло, Люциус машинально обернулся и оцепенел.
Между стеной часовни и могилами тянулась цепочка следов, принадлежавших, похоже, крупному псу.
Выхватив палочку, Люциус отпрянул и осмотрелся: никого, и никаких больше звуков, кроме его собственного дыхания. Он настороженно прошёл к воротам, толкнул, прикрыл за собой, запер на задвижку и быстрым шагом, не оборачиваясь, припустил в сторону дома.
Пропажу перчаток он заметил лишь на полпути, когда, наконец, отпустило напряжение, и он попытался разжать закоченевшие пальцы. Но возвращаться на кладбище ему не хотелось совершенно. Разумеется, уверил себя Люциус, единственно из-за того, что он порядочно замёрз.

…в щёку вдавились холодные металлические прутья, руки были вытянуты вперёд и слегка вывернуты. В зажатых будто тисками, сведённых вместе ладонях чувствовалась какая-то необычная тупая боль. Люциус попытался было пошевелить руками и в ответ услышал глухое низкое ворчание.
С глаз словно спала пелена. Он был притиснут к ограде старого кладбища Блэков. А по ту сторону ограды стоял огромный чёрный пёс, сжимая ладони Люциуса мощными челюстями. Выделанная кожа перчаток смягчала прикосновение крупных белых зубов, но сомнений не возникало: при желании зверь вполне был способен одним движением раздробить тонкие кости. Сверкающие несобачие синие глаза были враждебно сощурены, уши прижаты. Тихое раскатистое рычание отдавалось в каждой мышце Люциуса. В горле пересохло, он напряжённо застыл, не рискуя больше даже шелохнуться. В том, что перед ним – не просто случайно забредший в парк одичавший пёс, сомнений быть не могло, и как обращаться с волшебной тварью, Люциус не представлял.
– Кто ты? Назовись! – зверь сморщил нос, демонстрируя во всей красе длинные блестящие клыки и чёрно-розовые дёсны. – Я – Люциус Малфой, супруг Нарциссы Блэк из рода Блэков… – басовитое рычание усилилось и Люциус счёл за лучшее замолчать.
Стояние продолжалось. Было зябко, но мороза не ощущалось. В пасмурной серости терялись минуты, а, может, уже и часы. Пёс немного утихомирился, на усах и жёсткой шерсти вокруг пасти оседал иней. Люциус решился заговорить снова, перебирая всплывшие в памяти имена, коими называли псов преисподней:
– Ты – Страж? Грим? Баргест? Капельтвейт? Падфут? – пёс неожиданно мотнул большой головой, больно дёрнув за руки. Хватка на секунду ослабла, и Люциус рванулся назад. Зубы пса, скользнув по пальцам, успели лишь, стиснув кончики, сорвать с рук перчатки. Люциус упал на спину и тут же вскочил, выхватывая палочку. Зверь с силой бросился на решётку, взвизгнув, ударился и рухнул, взмётывая из-под ограды облако мелкого снега. Снежная пыль чуть зависла в воздухе, посвёркивая в выбравшемся вдруг из-за туч солнце, и рассеялась. Из сугроба медленно поднялся высокий человек, по-собачьи встряхивая лохматой тёмной шевелюрой.
– Блэк? – вырвалось у Люциуса. – Сириус Блэк! Но это, смертофалд побери, невозможно!
– Малфой, – хрипло отозвался Блэк и, оскалившись, невесело расхохотался. – Надо же, и как это тебя сюда угораздило?
Выглядел Блэк скверно: круги под ввалившимися глазами – синими, как и те, что пару минут назад глядели на Люциуса с собачьей морды, – небритые ввалившиеся щёки, драная мешковатая мантия. Не тратя времени на выяснения, каким это образом дражайшего кузена Нарси, в свою очередь, «угораздило» воскреснуть из мёртвых, Люциус выкрикнул: «Stupefy!». Алая вспышка заклятия прошла через Блэка без помех и угасла вдали. Склонив голову, Блэк меланхолично посмотрел себе на грудь.
– Призрак, – выдохнул Люциус. – Да ведь ты мёртв, Блэк!
– Я заметил, – Блэк поднял голову и ухмыльнулся.
– Мёртв, – повторил Люциус с облегчением. Что ни говори, а явление призрака Сириуса Блэка было не в пример нормальнее и объяснимее, нежели явление Сириуса Блэка живого. – Чего же ты не упокоишься, Сириус Блэк, подобно порядочным мёртвым?
– Я и живым-то порядочным никогда не был, – с неоспоримой логикой заявил Блэк.
– Что верно, то верно. Иначе оставался бы живым до сих пор, – холодно парировал Люциус. – Повторяю, что не даёт тебе покоя? Высечь твоё имя на надгробии на могиле твоей семьи?
– Ну тебя, Малфой, – фыркнул Блэк. – Даже мёртвому себе подобного не пожелаю. А, вот, если бы, – тут в насмешливом тоне фальшью проскользнула нотка мольбы, уставившиеся на Люциуса глаза жадно блеснули, – ты открыл мне ворота… Клянусь, тени моей здесь больше не будет!
– Тени у тебя и так нет, – спокойно констатировал Люциус. Обычная уверенность в себе вернулась, теперь призрак вызывал у него лишь лёгкое презрение, не без доли любопытства, правда, – а насчёт твоей просьбы я подумаю…
– Тени тут и у тебя нет, – будто между прочим заметил Блэк.
Что?! Люциус с ужасом посмотрел под ноги, на блестящий снег…
– Нет… – застонал он в отчаянии, – нет, нет!
– Стой, Малфой! – воскликнул Блэк. – Да пошутил я! Это только…
…сон.

– Люциус, просыпайся, – Нарси коснулась его плеча, – почти три. Грейбэк с Антонином будут через час.
– Спасибо, – пробормотал Люциус, потирая глаза.
– Переоденься и приведи себя в порядок. Ночью неважно спалось?
– Бессонница, – вяло подтвердил Люциус. После кошмара с Блэком сон как рукой сняло. Он до утра листал «Дневник Таданобу, оборотня из Ёсино», занудное японское повествование, усыплявшее его обычно страницы через три, однако, когда сквозь низкие вытянутые тучи забрезжил алый рассвет, пришлось признать неоспоримую победу призрачных английских псов над утончёнными японскими оборотнями. Лишь после обеда недостаток сна взял своё, и Люциуса сморило.
– Ты присоединишься к нам?
– Я спущусь к ужину, – Нарцисса чуть поджала губы. Её нежелание было вполне понятно, учитывая манеру Фенрира отзываться о Драко, а также смаковать самые грязные сплетни о нём.
Скандальные летние события в Хогвартсе обернулись для семьи Малфоев не лучшей стороной, совершенно, на взгляд Люциуса, необоснованно. Драко виртуозно справился с половиной своего ответственного задания и даже вторую половину – которую счёл бы невыполнимой любой взрослый волшебник, – судя по рассказам очевидцев, довёл почти до конца, преподнеся Снейпу обезоруженного Дамблдора на блюдечке с голубой каёмочкой. Однако со старым словоблудом Снейпом Драко, видимо, тягаться было ещё не под силу, посему героем событий стал именно треклятый алхимик, а сын Люциуса за свой «провал» был отдан ему в обучение, фактически – в полную собственность. О том, что Снейп со своей «собственностью» вытворял, ходили слухи один зловещее и непристойнее другого. С семьёй Драко видеться не позволялось, даже с Нарциссой, несмотря на все её просьбы, угрозы, унижения. Ни она, ни Белла, ни Рудольф никогда подробно не рассказывали о том, что творилось в апартаментах Снейпа, но заплаканные глаза или, напротив, следы ногтей на ладонях от сжатых в бессильном гневе кулаков были красноречивей любых слов. После этих визитов Люциус избегал смотреть жене в глаза, терзаясь виной за все выпавшие на долю семьи несчастья. Лишь факт, что Нерушимая клятва не позволит Снейпу причинить Драко вред, приносил им некоторое успокоение.
Люциус не мог не оценить, насколько искусно тот, кого он и за соперника-то почти никогда не держал, воспользовался безвыходным положением, в котором оказались Нарцисса с Драко, любезно согласившись «помогать» мальчику, прекрасно при этом осознавая, что порученное Драко не под силу, а также лучше, чем кто-либо другой, зная слабые места Дамблдора. Таким образом, Снейп повязал Нарциссу благодарностью, более-менее завоевал доверие Драко, а также обеспечил себя веской причиной на случай, если Тёмный Лорд вдруг сочтёт подозрительным, с какой стати Снейп взялся за то, что обязан был выполнить Малфой-младший. В результате Снейп избавил Лорда и лично себя от могущественного противника, прочно утвердился в положении доверенного лица Повелителя, с лихвой отыгрался на Нарциссе за пережитые в юности унижения, заполучил Драко Малфоя в качестве «ученика», а Люциуса –мальчика на побегушках.
 
Криптомагия традиционно была одной из сильных сторон рода Блэков: чары секретности и сокрытия, разнавадящие и отводящие внимание сглазы, а также иллюзии и изменение обличия. Люциус и Нарцисса в своё время из кожи вон лезли, пытаясь после смерти Гекаты попасть в лондонский дом Блэков на Гриммолд-плейс, но тщетно. Дом терпеливо дожидался возвращения законного наследника, лишний раз подтверждая, что для родовой магии капризы отдельных членов семьи несущественны. Незримая сеть чар, оплетавших Элвитч-хауз, была ещё сложнее и изощрённее. Существование поместья как такового не было зафиксировано ни в одном министерском документе. Старые друзья семьи и дальние родственники, конечно, знали о нём, но не о его местонахождении, а со временем и вовсе были склонны путать его с официальной резиденцией семьи Блэков в Йоркшире – ныне пустовавшим имением, по завещанию отца отошедшем Нарциссе. А в Элвитч-хаузе хозяйкой была Беллатрикс, отчего Грейбэк в насмешку прозвал поместье Витч-хаузом, Ведьминым домом. Никто не мог попасть сюда без её позволения. Поместье стало идеальным прибежищем для бывших узников Азкабана и их соратников.
Этим вечером совещание и последующий ужин протекали относительно мирно, вопреки факту присутствия Фенрира Грейбэка, и, едва Люциус утвердился в подозрении, что дело нечисто, как оборотень с подчёркнутой небрежностью бросил:
– А позвольте-ка мне у вас пару ночек провести.
– Эй-эй, Серый, – вскочил Рабастан, прежде чем кто-либо успел произнести хоть слово, – совсем спятил. Напрашивайся в гости не в полнолуние.
– Он и не в полнолуние кусаться горазд, – вставила Белла.
– Да не трону я никого в доме! – оживлённо заговорил Фенрир. – У вас ведь в парке какой-то летний домик имеется, верно? Так мне бы там перекинуться и по лесу побегать. А то у Лорда в замке всякую дрянь пить заставляют, сил моих нет, и под замком держат, перебеситься не дают.
– А на прошлое полнолуние кто бесился? – возмущённо прервал его Антонин. – Я за тобой с этим зельем по всему замку носился, а его же свежее пить надо.
– Глотнул бы сам, понял, чего меня от него воротит. Беллатрикс, – Фенрир слышно скрежетнул зубами: с кем уж, а с Беллой они друг к другу приязни не питали, – сделай милость, хозяйка! В долгу не останусь.
– Белла, позволь ему, – прошептала Нарцисса. – Вечереет; ещё немного – и он точно прямо здесь перекидываться начнёт…
Беллатрикс скривилась, но уступила.
– Хоппи, – подозвала домашнего эльфа она. – Принеси мистеру Грейбэку ключ от павильона.
– Лорд будет недоволен, – без особой надежды на успех попытался вразумить соратников Антонин.
– Да я к утру вернусь, никто ничего и не заметит, – Фенрир подхватил возникший рядом с его бокалом ключ и, поднявшись, вычурно поклонился Беллатрикс. – Благодарствую, хозяюшка.
– Если ночью кому потребуется выйти аппарировать, а этот будет за воротами ошиваться, – бесстрастно произнесла Белла, – проклинайте на поражение.
– Сука, – ухмыляясь, процедил Фенрир.
– Сука волку не чета, – Беллатрикс ощерилась. Люциус неожиданно подметил сходство с призраком её кузена. – Убирайся.
– Отправлюсь-ка я в замок вместе с тобой, Антонин, – задумчиво произнёс Рабастан, когда Фенрир вышел. – Чую, там сегодня поспокойнее будет.

Люциус поднёс к губам чашку, сделал глоток и поморщился. То ли он последнее время обзавёлся привычкой затягивать завтрак, то ли даже чай в эти безрадостные дни остывал быстрее. Никаких согревающих чар, в отличие от практичного до крайности Рудольфа, Люциус, безусловно, не допускал. Только он собрался было подозвать Хоппи, как хлопнула входная дверь, и через пару секунд гостиную решительно пересекла Беллатрикс в отороченном мехом плотном зимнем плаще. Не раздеваясь, она молча нависла над супругом, вперив в того выжидающий взгляд. Рудольф, помедлив, оторвался от вчерашнего «Пророка», встретился с Беллатрикс глазами и, бросив надкушенный тост на тарелку, резко поинтересовался:
– Что произошло?
– И давно это у младшего способности к предвидению появились? – в голосе Беллатрикс звучала напряжённость, предвещавшая то ли истерику, то ли вспышку гнева. Люциус невольно подобрался, тогда как Рудольф, напротив, казалось, никакого подвоха в вопросе не заметил.
– Предвидению? Что это он предвидел?
– Фенрир, похоже, мёртв, – у Беллатрикс вырвался смешок. – Там, в павильоне, всё в крови.
Рудольф вскочил и бросился к выходу, помешкав лишь в прихожей, пока снимал с вешалки тёплый плащ. Люциус выбежал вслед за ним, пытаясь не отставать, натягивая на ходу редингот. В уме вырисовывались разнообразные вероятные последствия этой кошмарной ситуации. Гибель одного из старейших союзников вызовет гнев Тёмного Лорда; а ведь это убийство означает, что кто-то, несмотря на все охранные заклинания, умудрился проникнуть на территорию Элвитч-хауза… или же убийство совершил один из своих…
Цепочка кровавых следов, уже растушёванных неспешно падающим снегом, тянулась из глубины парка; на двери было словно размазано лохматой кистью буровато-бордовое пятно. Рудольф толкнул дверь и зашёл внутрь павильона, Люциус следовал за ним с палочкой наготове. Запыхавшаяся Беллатрикс замыкала шествие. Кровавый след оканчивался большой неопрятной лужей на полу, паутиной растёкшейся по щелям между кафельными плитками. Обнажённый Фенрир лежал, разметавшись, на низкой кушетке, одна нога свешивалась на пол. Рудольф аккуратно перешагнул через кровавое месиво и тронул Фенрира за плечо.
– Тёплый, – констатировал он. – Ennervate!
Не сразу – Люциус уже готов был усомниться в благополучном исходе – Фенрир застонал и зашевелился.
– Жив, – ровным тоном добавил Рудольф.
У Малфоя отлегло от сердца. Обойдя на цыпочках лужу и кушетку с другой стороны, он помог Рудольфу перевернуть грузное тело. В первый миг отсутствие каких бы то ни было ран его озадачило. Затем в глаза бросилась пара широких неровных рубцов, которые пересекали шею и плечо. Судя по нежно-розовому цвету, выделявшему их из множества прочих следов старых ранений, рубцы были свежие. «Раны затянулись, когда перекидывался, – догадался Люциус и поёжился. – Нелюдь».
Фенрир глубоко вздохнул и закашлялся, перемежая кашель крепкой бранью. Рудольф накинул ему на плечи тёплое одеяло. Эльфы с вечера растопили камин, и сколько-то тепла помещение сохранило до сих пор, но всё же павильон был расчитан на летнюю погоду. Когда нервное напряжение отчасти спало, Люциус осознал, что в павильоне весьма прохладно и вдобавок сквозит. Особенно мёрзли ноги в промокших от снега домашних шлёпанцах. Поразмыслив секунду, он выступил из тапочек, однако босиком на кафельном полу было ненамного теплее.
– Кто это тебя так уделал, Фенрир? – не тратя времени даром, деловито осведомилась Беллатрикс.
Фенрир одарил её мрачным взглядом исподлобья и хрипло ответил:
– Зверь…
– Белла, давай вначале хоть вина… – начал было Рудольф, но Беллатрикс только отмахнулась.
– Погоди. Какой ещё зверь? Что за зверь? Джентельмены, вы хоть представляете, что за зверь должен быть, чтобы с оборотнем сцепиться?!
– Не помню я… Волк, наверняка. Может, большая собака…
– Не было тут отродясь волков, – твёрдо заявила Беллатрикс. – Здесь и леса-то – парк вокруг поместья, дальше кругом пустоши. И собакам опять же неоткуда взяться, на десяток миль вокруг даже маггла не сыщешь, разве что у Адриановой стены.
– Не помню я, – поморщился Фенрир.
– Белла, оставь его, он потерял много крови…
Люциус не слушал, и даже заледеневшие ноги его больше не волновали. Он, кажется, догадывался, откуда взялась большая собака…
 
– Малфой.
– Блэк.
Главное – чтобы не дрогнул голос. Не выдать неуверенности. Не выдать страха. Мерлин, эта тварь чуть не сожрала Фенрира Грейбэка! Может, сон этот и не отличается от обычных снов, но Люциусу не улыбалось, чтобы ему откусили руку, хотя бы и во сне.
Провалившись после напряжённого дня в тяжёлую дремоту, он снова обнаружил себя у кладбищенской ограды, и Блэк, стоя по ту сторону решётки, снова держал его за руки. Правда, на сей раз неспокойный покойник принял человеческое обличие. Он был пониже Фенрира, но всё же почти на голову выше Люциуса и шире в плечах; заскорузлые пальцы надёжно смыкались вокруг затянутых в тонкую кожу перчаток запястий.
– Чего тебе нужно? – в упор спросил Люциус.
– Чтобы меня освободили, я же говорил тебе, – устало произнёс Блэк. – Просто оставь на ночь ворота кладбища открытыми.
– Ты не можешь отсюда выбраться? Но ведь это ты подрался с Грейбэком?
– Я, – Блэк криво дёрнул верхней губой, приоткрывая желтоватый клык, чуть крупнее, чем положено человеку. – Нечего было на моё кладбище соваться. Так это Фенрир Грейбэк был? Жаль, знал бы раньше – живым не отпустил.
– Оборотень пролез, а ты выбраться не можешь?
– На ограде наговор. Против… таких, как я.
Люциус спешно обдумывал услышанное. Похоже, положение было не настолько опасным, каким могло показаться на первый взгляд.
– А, скажи на милость, с какой стати мне выпускать тебя? Чтобы ты разгуливал по всему поместью?
– Очень мне надо разгуливать, – фыркнул Блэк. – Малфой, ты думаешь, моё теперешнее состояние – такая уж благодать? Я хочу освободиться, – глаза блеснули из-под ниспадавших на лицо спутанных чёрных прядей жутковатой нечеловеческой тоской. Люциус отвёл взгляд. – Уйти отсюда… Дай мне уйти. Никогда не думал, что стану просить именно тебя…
– Но почему меня? – Малфой попытался отступить, но Блэк держал его крепко.
– Ничего не поделаешь, так уж вышло, что я могу обратиться только к тебе.
Люциус пристально смотрел вниз, на руки, судорожно вцепившиеся в его собственные.
– Перчатки, – вслух догадался он. – Я потерял на кладбище перчатки. Вот как ты вышел на меня, Блэк.
Пальцы стиснули его запястья ещё сильнее, до боли, но Люциус только усмехнулся, чувствуя в этой хватке не силу, а отчаяние цепляющегося за соломинку.
– Я подумаю над твоей просьбой, Блэк, – высокомерно протянул он. Призрак ярился, едва сдерживаясь. – Пожалуйста, только не надо никаких глупостей. Я же могу просто сходить забрать перчатки… днём. Ведь не зря тебе открытые ворота нужны именно ночью?
– Чего тебе толку держать меня взаперти, Малфой? – почти взвыл Блэк.
– Толку? Что ж, хороший страж лучше, чем ничего, – с деланой небрежностью заметил Люциус.
– Мерзавец! – не выдержал Блэк и резко дёрнул противника на себя, но тот, наученный многочисленными кошмарами, уже успел применить испытанное средство: зажмурился, что было сил…
…и распахнул глаза уже в собственной спальне. Только чуть ныли помнившие боль руки…
Сон, как и в прошлый раз, больше к нему не вернулся.

Беллатрикс с жаром настаивала на том, чтобы выследить таинственного зверя. Уже в тот самый сумасшедший день, едва они отпоили и выпроводили изрядно присмиревшего Фенрира, ведьма собрала всех троих мужчин и принялась за своё. Рудольф с трудом отговорил её тем, что до захода солнца осталось лишь около часа, а в темноте идти по следу проблематично, да и опасно. Настояния возобновились на следующее утро, и даже заранее запланированное возвращение Малфоев в Уилтшир было рассмотрено как злостное отлынивание от общественного долга. Со стороны реакция Беллатрикс Люциуса даже забавляла: он был убеждён, что она ни сном, ни духом не догадывается о своеобразном перевоплощении мятежного кузена, но каким-то шестым чувством она его явно чуяла. Может, конечно, это было просто совпадением, и Беллатрикс вела бы себя точно так же, появись в округе настоящий дикий и опасный зверь. В конце концов, её стремление уберечь свой дом было вполне закономерно.
Но на сей раз судьба решила уберечь новоявленного кладбищенского стража. Вскоре после возвращения Люциус получил весточку от одного из своих министерских информаторов: Поттера или кого-то из его спутников заметили на Оркнейских островах, и Скримджер уже выслал туда отряд авроров. Малфой спешно передал сообщение, и Лестрейнджи с группой, не мешкая, отправились на север.
Поттер и двое его неразлучных приятелей с лета скитались по всей Британии, скрываясь не только от Упивающихся, но и от официальных властей, причём они уходили от всех преследователей с прямо-таки невероятной удачей. Носили ли их странствия случайный характер или же они были движимы некоей целью – это для Люциуса оставалось загадкой. В качестве рабочей гипотезы он полагал, что и Тёмному Лорду, и Министерству от молодых людей нужны какие-то, возможно, связанные с Дамблдором сведения (либо уничтожение оных вместе с носителями), однако не исключал, что за этим преследованием стоит нечто большее. Как бы то ни было, история троих непокорных гриффиндорцев обрастала невероятным количеством слухов, на глазах превращаясь в живую легенду.
В Уилтшире снег был мокрее, а тучи ниже. Назойливые знакомые к вечеру же заявились с визитом, с угодливыми улыбочками расспрашивая, куда это чете Малфоев вздумалось удалиться на пару недель, и слышали ли они про то да про это. Ни авроры, ни Упивающиеся Поттера не нашли, зато через несколько дней нашли друг друга. Нарцисса бросилась в Элвитч-хауз, а Люциус лично отправился в Лондон за сведениями с другой стороны. Стоптанный грязный снег в городе превращался в чёрно-серый лёд, наводящий на мысли о холодных каменных стенах и азкабанской безнадёжности. Скримджер поднял всё Министерство на уши, разыскивая, откуда произошла утечка сведений. Люциусу пришлось подкорректировать кое-какие планы, одному из информаторов даже с помощью Руквуда серьёзно изменили память. И пришлось выжидать, терять драгоценное время.
Они потеряли Долохова, Министерство – одного из лучших авроров, Доулиша. Семье, не считая незначительного ранения разгорячившейся Беллатрикс, повезло – надолго ли?
Нарцисса тайком – как полагала она сама – снова ходила к Снейпу и снова вернулась с припухшими от слёз глазами, не упомянув о визите ни словом.
 
– Малфой.
– Блэк.
– Неужто тебе ещё не надоели это встречи?
– Отнюдь. Никто больше семейное кладбище не навещал?
– В гробу никому не нужно ваше кладбище. А не в гробу – тем более. Бессонница, однако, не подарок.
– Да, что и говорить, досадное недоразумение. И даже Беллатрикс, говоришь, ещё не напала на твой след?
– Нет! – верхняя губа искривляется в оскале. Как же эти двое друг друга ненавидят…
Сириус Блэк напрасно ждал пощады. Предателям чистой крови и родовой чести нечего рассчитывать на снисхождение со стороны членов семьи.
В бессонные ночные часы Люциус нередко разыскивал в книгах упоминания о псах преисподней:
«Англо-саксонские колдуны полагали, что на первого покойника на новом кладбище ложится обязанность охранять оное от нечистых духов и вредоносных чар, посему они хоронили первым чёрного пса, чтобы впоследствии захороненные люди могли упокоиться с миром и проследовать в мир потусторонний …»
«…принимает облик чёрного пса величиной с телёнка. Его нетрудно опознать по огромным горящим глазам, правда, некоторые утверждают, что Грим имеет один глаз посередине лба, подобно циклопу, а другие считают, что у него глаза недавно умершего человека».
«Они встречаются на старых дорогах, безлюдных тропах, мостах, в воротах, на перекрёстках; но особенно часто на кладбищах, что являются воротами между мирами…»
«Встреча с ним является наихудшим знаком. При определённых сопутствующих обстоятельствах она даже может свидетельствовать о скорой смерти…»
Но ни слова об умении таинственных тварей проникать в сны. Возможно, предшественники Люциуса были более предусмотрительны и не оставляли своих вещей на землях, охраняемых Псами. Но почему-то в глубине души Люциусу хотелось надеяться, что случай с Сириусом Блэком просто был особенным…

Начальник отдела экспериментального волшебства мистер Барнаби Броклхерст –порядочный обыватель. Он носит добротные мантии неярких тонов, не слишком дорогие, но и не слишком дешёвые, дабы не прослыть ни мотом, ни скупцом. Манеры его сдержанны, он сочувственно кивнёт или вежливо улыбнётся, но не станет стенать или неуместно громко смеяться. Седеющие усики и бакербарды подстрижены ровно, словно по линеечке. При встрече он первым протягивает руку, но пожимает коротко и несильно. Люциус всё равно едва сдерживает порыв взять салфетку – отчего-то у него возникает ощущение, что руки после посещения уборной его собеседник моет через раз.
Если бы мистер Броклхерст узнал, что авантюра, в которую он ввязался, призвана упрочить позиции Того-Кого-Нельзя-Называть, он бы с негодованием отбросил саму мысль о своём участии. Но ведь – все знают! – мистер Малфой является добропорядочным гражданином, пострадавшим по наветам завистников, к тому же он весьма щедр. У мистера Броклхерста трое детей, он просто не может позволить себе отказаться от предложения мистера Малфоя: оказать небольшую услугу его партнёрам из Бразилии и вместо слизи Drosera venesuelae заказать для министерской лаборатории слизь Drosera ucayaliensis, обладающую совершенно теми же свойствами, только ценящуюся несколько дороже. Зачем ему беречь казённые средства, если в прошлом году рождественские премии всем чиновникам урезали наполовину, кроме как – все говорят! – аврорам, которые больше занимаются сеянием паники, нежели делом.
Люциус приветливо улыбается, прикрывая улыбкой брезгливость, время от времени проникновенно заглядывает собеседнику в глаза и угадывает все его чаяния, которые представляются ему таким же профессиональным заболеванием бюрократов, как и лёгкая сутулость.
Напоследок Люциус передаёт мистеру Броклхерсту кое-какие связанные с предстоящей сделкой документы. Мистер Броклхерст не догадывается, что в оставшейся у Люциуса папке лежит письменное свидетельство мистера Ноббса из Кривого переулка о том, что мистеру Броклхерсту доводилось покупать у мистера Флетчера запрещённые ингредиенты.
Если мистер Броклхерст будет соблюдать все условия их неофициального договора, Люциусу это свидетельство не понадобится.

– Малфой.
– Блэк, опять ты... Нет, определённо, как только попаду в Элвитч-хауз, прогуляюсь на кладбище. За перчатками.
– А ворота запрёшь?
– Запру, запру. Если не забуду.
Блэк не впал в бешенство. Не принялся ругаться. Ни с того, ни с сего он вдруг отпустил руки Люциуса и, отойдя на пару шагов назад, присел на корточки. Взгляд ярких синих глаз неожиданно оказался цепким и пронзительным.
– Между нами ведь никогда не было личной вражды, Малфой, – спокойно, уверенно заговорил Сириус. – Мы были на разных сторонах, верно. Я подпортил репутацию семейству твоей жены, ты донёс в Министерство, что я скрываюсь в Лондоне. Довелось раз нам встретиться и в бою, который обоим не принёс, скажем так, ничего хорошего. Но это не те счета, которые сводят с таким упорством и злостью, когда глумятся над умершими. Тобой ведёт не месть, Малфой, и уж точно не чувство справедливости.
– Думаешь, последнее мне незнакомо? Воля твоя. Впрочем, ты говоришь так, Блэк, будто я утруждаю себя специально, чтобы спровоцировать эти встречи. Суть в том, что я ничего не делаю: ни ты стоишь каких-либо усилий с моей стороны, ни досаждаешь настолько, чтобы я особо стремился эти сновидения прекратить.
– Нет, Малфой, – покачал головой Блэк. – Поверь, бессонница сказывается на тебе не лучшим образом. И тем не менее, ты моему зову не препятствуешь. И ни за какими перчатками ты не пойдёшь. Эти видения тебе становятся необходимыми, как наркотик. Они дают тебе чувство абсолютной власти над другим человеком, чувство, которого тебе явно недостаёт в жизни. У тебя ведь далеко не всё в порядке, а? Не розами…
– Прекрати!
– Ты отыгрываешься на мне, верно ведь, Малфой?
– Нет! Ты ошибаешься, ошибаешься…
Усилием воли он вырвал себя из цепких лап сновидения, не переставая твердить, что всё это ошибка, чушь и бред, и надо положить конец… но голос Блэка продолжал преследовать его гораздо навязчивее и безжалостнее самых гротескных и кровавых кошмаров, потому что за его словами, в отличие от кошмаров, стояли не опасения или догадки, а неоспоримые факты.

Снейп сидел за длинным столом, боком ко входу. Люциуса он, вне всякого сомнения, прекрасно заметил, но предпочитал делать вид, что без остатка погружён в тщательное нарезание какой-то дряни бурого цвета. Вокруг царил обычный хаос из баночек, фиалов, разнообразной величины сосудов, свитков пергамента. Вдоль стола выстроилась батарея песочных часов, от самых простых, так называемых «школьных», до антикварных экземпляров, отсчитывающих минуты то в одну, то в другую сторону, судя по внешнему виду, не первую сотню лет. Слева бурчал на огне плотно закрытый котёл.
В больших песочных часах кончил пересыпаться песок, и часы негромко кашлянули: более назойливого звука их хозяин явно мог и не стерпеть. Снейп тут же убрал в сторону фарфоровую пластинку для нарезания и придвинул к себе высокую узкую бутыль из безцветного стекла, заполненную примерно наполовину.
– Добрый день, Северус, – Люциус, наконец, счёл необходимым сообщить о своём присутствии.
– День, – рассеянно откликнулся Снейп и принялся осторожно по стеклянной палочке вливать в бутыль жидкость, образовывавшую слой поверх первой, не смешиваясь.
– Я договорился в Министерстве насчёт поставок слизи твоей дросеры.
– Росянки.
– Что?
– По-английски она называется росянкой.
– Какая разница, английская всё равно явно не годится, раз уж Министерство утруждает себя экспортом. Так что можешь приступать к изготовлению противоядия.
– Не противоядия, а адаптанта, – Снейп поморщился. – Люциус, тут же задействован совершенно противоположный принцип действия. Разница между препаратом из Drosera venesuelae и Drosera ucayaliensis та, что лишь в случае использования последнего организм способен выработать привычку…
Люциус скрипнул зубами. Лекция могла растянуться надолго, но неожиданно Снейп сменил тему, не переставая при этом по капле вливать в прозрачную бутыль жидкость:
– Желательно, чтобы ты немного проследил за этой компанией лично.
– У меня есть наблюдатель, который доносит на Броклхерста.
– Я подразумеваю бразильцев.
Люциус поперхнулся.
– Ты предлагаешь мне переселиться на время в Бразилию?
– Никоим образом. Просто навести их, сделай вид, что хочешь лишний раз проверить, всё ли у них выполняется соответственно правилам. Бразильские умельцы своё дело знают, но не исключено, что, получив большой заказ, решат немного и схалтурить. Достаточно будет, если пройдёшься по их лабораториям с умным видом, пообщаешься на отвлечённые темы, словом, создашь иллюзию, дескать, мы доверяем, но проверяем.
– Это обязательно? – Люциус недружелюбно прищурился. Снейп позволял себе всё больше. В обычных обстоятельствах Малфой не преминул бы осадить наглеца, найдя способ обойти даже указания Лорда, но был ещё Драко…
Снейп вытащил палочку, закупорил горлышко бутыли и опустился со стула, встав на колено. Глаза его оказались на уровне границы между двумя жидкостями. Некоторое время он пристально изучал результат своего кропопливого труда, затем поднялся и, перевернув небольшие песочные часы, неожиданно резко встряхнул сосуд.
– Нет, – произнёс Снейп, поворачиваясь, наконец, к Люциусу и продолжая перетряхивать бутыль. – Но если что-то сорвётся, первым обвинят не меня.
Люциус счёл аргумент резонным. Более чем.
– Что-нибудь ещё? – бесцветным тоном спросил он.
– Пока всё, – Снейп снова отвёл взгляд, следя за часами. Люциус дождался, пока он не оставил бутыль в покое – к тому времени она казалась наполненной парным молоком, –вернувшись к более спокойному нарезанию. Он никогда не просил Снейпа ни о чём, ранее это были не просьбы, а взаимовыгодные предложения. Теперь ему нечего было предложить взамен, и оба прекрасно это сознавали.
– Северус, пожалуйста, позволь мне увидеть Драко.
– Не могу, – холодно откликнулся Снейп, не прерываясь.
Не «нет», трепетно подметил Люциус. «Не могу».
– Почему?
– По многим причинам. Люциус, будь любезен, не трать понапрасну своё и моё время.
– Хорошо, давай разрешим этот вопрос раз и навсегда. Чего ты хочешь в обмен на свидание с моим сыном?
– Ничего мне от тебя не надо. И ни от кого другого. Просто будет лучше, если вы некоторое врямя не станете искать встречи с Драко. Я знаю, что делаю.
– Но я не знаю, что делаешь ты.
– Само собой разумеется. Я предпочитаю не распространяться об этом.
– Я имею право знать, что ты затеваешь, если это связано с моим сыном.
– Ошибаешься. Он уже давно совершеннолетний.
Люциус не нашёл, чем парировать это наглую реплику. В ушах снова зазвучал голос Блэка: «У тебя ведь далеко не всё в порядке, а?». Хотел бы он то же высказать Снейпу, только вот Снейп прекрасно знал, что у него не всё в порядке, – было когда-то, по крайней мере. Установлением своего порядка он теперь, видимо, и занимался.
Малфоем овладела вдруг противная неуверенность и апатия, мысли метались, угодив в тупик. Рудольф на его месте непременно нашёл бы уже брешь в логике Снейпа, Беллатрикс впала бы в ярость, Нарцисса ударилась в слёзы, Блэк… Блэк-то тут причём?
«Надо действовать», – оборвал сомнения Люциус. Набравшись решимости, он бесцеремонно пересёк кабинет, оказавшись у Снейпа за спиной, и толкнул дверь, ведущую куда-то вглубь аппартаментов. Дверь оказалась незапертой и тут же поддалась.
– Драко! – позвал Люциус. – Драко, выйди, пожалуйста.
Снейп встал – но не для того, чтобы проклянуть наглеца за вторжение, а чтобы засыпать приготовленный ингредиент в котёл.
– Драко, это я, твой отец.
– Перестань, Люциус, он не отзовётся, – устало процедил Снейп. Люциус, окончательно наплевав на последствия, выхватил палочку, но алхимик одним движением прикрыл котёл и развернулся к противнику с собственной наготове. Они застыли друг напротив друга, почти соприкасаясь кончиками палочек, как шпагами.
– Что ты с ним сделал? – сдавленно спросил Люциус.
– Ничего.
– Почему он не отзывается?
– Его здесь нет. – Пауза. – Он у Лорда.
– Ч-что? – выдохнул Люциус, запоздало понимая, что подобная реакция – наихудшая из совешённых сегодня глупостей. Снейп лишь сунул палочку в карман, отвернулся и принялся собирать раскиданные по столу инструменты.
– Полегчало? – язвительно поинтересовался он. – Этого ты добивался?
Голова шла кругом.
– Что значит – «у Лорда»? Зачем ему мой сын? Что с ним?
– На Хэллоуин, – Снейп засучил рукава и почему-то вручную стал перемывать инструменты в раковине, – Тёмный Лорд призвал нескольких юных кандидатов в Упивающиеся Смертью и остался очень недоволен их подготовкой. Тогда-то он велел мне привести Драко, побеседовал с ним и счёл его достойным личного обучения. Больше я Драко не видел.
Люциус прислонился к столу. Сотни «почему» и «не может быть» вертелись у него на языке.
– Ты недоговариваешь, Северус. Почему ты молчал всё это время? Приказ Лорда? Нет, не поверю, он не станет утруждать себя такими мелочами. Тебе-то зачем вся эта морока?
– А это уж точно только моё дело. Хочешь – рассказывай кому угодно.
Что-то тут было не то… Найди лишнее или недостающее… Взгляд Люциуса упал на ряд песочных часов, и на один экземпляр, не раз отчего-то притягивавший его внимание. Новенький, броский, хоть и не самый роскошный из имеющихся. И тут он понял. Песок из верхней части часов не высыпался. Бесполезная мелочь, подобную которой имела привычку изредка покупать Нарцисса, просто так, для души, чтобы развеяться, а потом, чуть стыдясь собственного легкомыслия, раздаривать знакомым по поводу и без повода.
Под часами что-то лежало – перевёрнутая миниатюра или фотография в скромной рамке. Люциус снял часы, и тут Снейп неожиданно взвился:
– Оставь!
– Так прокляни меня, – подобная фраза как нельзя лучше годилась, чтобы удержать Снейпа от подобного намерения. Люциус перевернул находку. С портрета ему улыбнулась Нарси, лет на пятнадцать моложе. В углу фотографии мелким почерком было выведено:
Слетайтесь, духи
Смертельных мыслей, извратите пол мой,
От головы до ног меня насытьте
Жестокостью! Сгустите кровь мою,
Замкните входы и пути раздумью,
Чтоб приступы душевных угрызений
Не потрясли ни замысла, ни дела. [*2]
– Значит, из-за неё, – Снейп не отреагировал, продолжая возиться в раковине. Лишь плечи, казалось, ссутулились сильнее. – И как долго ты планировал скрывать правду? Поразительно, что никто не узнал до сих пор…
– Уйди, Люциус, – прервав его, попросил Снейп. Именно попросил. Люциус ошарашенно кивнул.
– Я напишу тебе о результатах визита в Бразилию, – пробормотал он и не попрощавшись вышел.
Здраво рассуждая, отчего ему беспокоиться? Драко сообразителен, умеет быть и старательным, и послушным, схватывает на лету: что ему может грозить со стороны Тёмного Лорда?
«Всё, что угодно», – честно признался Люциус. Тёмный Лорд потешается над нами, с беспомощным ужасом осознал он. Лишённый человеческих слабостей, наслаждается нашим несовершенством, нарочно подыгрывает и наблюдает, как мы, ослеплённые чувствами, бережём и раним друг друга, теряемся в своих страстях; изучает и использует.
Разумеется, Нарциссе он ничего не скажет. Вдруг повезёт, и эта жалкая ложь продержится ещё… неделю? Месяц? Как долго они – теперь вдвоём – смогут ограждать Нарциссу от зловещей правды? И не очередная ли это уловка со стороны Снейпа? С какой стати это ему портрет на столе держать, если не хочет, чтобы его видели? Может, ещё и насчёт Драко он всё измышляет…
Люциуса снедали неизвестность и растущая неуверенность…

– Малфой.
– Блэк? О, нет, только тебя мне и не хватало, когда мне так необходимо выспаться!
Блэк поглядел на него с любопытством и даже долей весёлости и, вместо того, чтобы воспользоваться таким удобным поводом завести неизменную литанию про ворота, рассудительно предложил:
– Но ведь ты сейчас спишь, Малфой. Так что, если ты не начнёшь, как обычно, хамить и потом удирать, то, полагаю, выспаться должен неплохо.
– Хитро придумано, – хмыкнул Люциус. – Но логично, что и говорить. Может, отпустишь мои руки, а? Стоять неудобно, далеко я всё равно не уйду, пробовал ведь уже – проснусь.
– Отпущу, пожалуйста. Мне, – подчеркнул Блэк, – не жалко. Между прочим, не скрою, что горю желанием узнать, к чему это ты прибегаешь последние дни?
– Зелье для сна без сновидений, – гордо объявил Люциус. – Небось, перепугался, что больше меня не увидишь, Блэк?
– Гм… Ну, первый раз и правда жутковато всё выглядело. Увидеть-то я тебя как раз увидел, а вот разбудить не сумел. Ты кулем в снег свалился и продрых без задних ног до утра в сугробе, как спящая красавица.
– Что?! Так я был здесь, все эти ночи?
– На этом самом месте, где стоишь, – подтвердил Блэк, посмеиваясь. – А с алкоголем, Малфой, зелье для сна без сновидений плохо сочетается, то-то ты сегодня такой бодренький!
– Теперь понятно, – Люциус поковырял снег носком. Что и говорить, принял он сегодня, воспользовавшись отсутствием Нарси, лишнего. Воображение услужливо нарисовало, как он дремлет в сугробе, а Блэк трогательно держит его за ручку. – Хорошо хоть простуду не заработал.
– Он не холодный, – весёлость Блэка как ветром сдуло, он тоскливо уставился в пространство. – Он ненастоящий. Здесь всё ненастоящее.
Люциус недоумённо глянул на собеседника. Затем нагнулся, зачерпнул горсть. Снег и в самом деле не был ни холодным, ни мокрым; рассыпчатая масса, более крупные куски которой крошились в пальцах, как пересушенный белый хлеб. Неопределённо пожав плечами, Люциус сел в ненастоящий снег, прислонившись к ограде, подтянул одну ногу и обхватил руками колено. Небо над головой напоминало голубой шатёр – никакой глубины; косой солнечный свет казался аляповато нарисованным, как на китчевой картинке. Мать когда-то пыталась выучить Люциуса живописи, и, хотя с кистью он так и не сдружился, теорию усвоил на всю жизнь.
Блэк со своей стороны тоже сел, вольно или невольно скопировав позу Люциуса. Потянулось время, казавшееся искусственно насаженной здесь субстанцией, сделанной из второсортного материала. Усилием воли можно было сжать час до секунды или, напротив, растянуть миг до бесконечности. Чего бы только Люциус не отдал за такую возможность в настоящем мире, здесь же эти свойства не имели никакого смысла, лишний раз подчёркивая простоту и замкнутость этой тюрьмы вне миров, тщетность надежды на освобождение без помощи извне.
– Что-то здесь есть от Азкабана, – вырвалось у Люциуса.
– Тюрьма, – пробормотал Блэк. – Тюрьмы – они все родные сёстры, вне зависимости от наличия решёток или природы надзирателей.
Они оба вновь надолго замолчали – или натянули своё молчание на продолжительную длину местного эрзац-времени. Тема Азкабана была болезненной и слишком живой для обоих.
– Сейчас там нет дементоров. Но от этого не легче.
Позади Блэк выразительно хмыкнул.
– Недолго, видать, ты при дементорах сидел, Малфой.
– Недолго, – как-то непривычно безропотно согласился Люциус. Блэк даже покосился на собеседника. Малфой помрачнел, в глаза вдруг бросились его чуть впалые щёки, потускневшая кожа, морщины, прорезавшие прежде холёное гладкое лицо. – И без дементоров недолго. Но достаточно.
– Не вышло откупиться побыстрее? – без обиняков поинтересовался Блэк. Люциус не ощутил обиды. Предположение Блэка было вполне закономерно. Не почувствовал и обычного в подобных случаях презрения, что всегда удерживало его от ответа на эти заявления.
– Обошлось без золота, представь себе...

...дементоров здесь не осталось, что правда, то правда. Но остались железные решётки, за которые на протяжении веков слишком отчаянно цеплялись пальцы, каменные стены, пропитанные безнадёжностью и ненавистью, узники, которых уже не могло исцелить отсутствие дементоров. Напротив, возвращавшиеся воспоминания, что не приносили больше ни радости, ни тепла и даже не причиняли боли отсутствием должных эмоций, изматывали безумцев пуще прежних тюремщиков. Как-то ночью Люциуса разбудили вопли соседа напротив. Несчастный бился головой о решётку, стеная: «Господи, как же они меня всё-таки высосали!». Его отселили, кровь, забрызгавшую решётку и пол, убрали, но перед глазами Люциуса долго стояли очертания пятен и брызг, порождая в уме образы навязчивые и отвратительные.
Ему подобное было не в новинку, довелось уже созерцать, как приходили в себя после Азкабана его родственники, как делились возвращавшимися воспоминаниями, как те, кому не удавалось вспомнить, завидовали более удачливым – впрочем, более ли? Люциусу врезалась в память сцена, как Рудольф протягивал Белле руки. Та безучастно смотрела сквозь него. Заметив присутствие Люциуса, Рудольф без особых эмоций оставил своё занятие. Позже они столкнулись в коридоре, и Лестрейндж вдруг принялся рассказывать. Уж чем, а сентиментальностью он не отличался никогда, тем жутче воспринимался его сбивчивый рассказ:
– В Азкабане регулярно проводили ротацию, то есть, переводили заключённых в другие камеры. Видимо, пытались предотвратить малейшую возможность сговора между соседями. При этом старались, чтобы не оказались по соседству бывшие сообщники и возможные единомышленники. Но вышло так, что по недосмотру мы с Беллой оказались в камерах напротив. Это было как глоток свежего воздуха. Изредка, если рядом не было охранников, способных учуять радостные эмоции, мы могли хотя бы обменяться взглядами через решётки. И всё же мне с каждым днём становилось всё тяжелее; возможно, эти крупицы светлых чувств лишь раздразнили отчаяние. Я чувствовал, что неотвратимо теряю себя, схожу с ума, перестаю верить во что бы то ни было. Я пытался скрыть своё состояние, но однажды Белла как-то почувствовала, что я сдаюсь. Я узрел в её глазах понимание и боль, и в душе у меня смешались стыд и радость. Мы не могли оторвать глаз друг от друга, я видел слёзы, текущие по её лицу. А затем она вдруг бросилась к окошку и просунула через решётку руку. Разумеется, тут же сработали оповещающие чары, но я, не теряя времени, тоже протянул руку. И какую-то жалкую минуту, лучшую минуту за всё наше заключение, мы цеплялись друг за друга кончиками пальцев и были беспредельно счастливы...

Иногда Люциус ловил себя на мысли, что ему не хватает дементоров. Он желал сойти с ума, забыться, как большинство окружающих, погрузиться в безумие, которое не могло быть хуже реальности. Или же просто не выдержать испытания… Надзиратели ощущали себя не лучше. Поначалу они бодрились, затем приходил черёд раздражительности, позже – измученности, и, наконец, они сменялись новыми. Если бы Люциус в итоге сломался и перестал не только регулярно читать газеты, но и не сподобился даже делать заметок на стенах, счёт времени можно было бы вести в сменившихся надзирателях.
Раз в месяц он получал письмо от Нарциссы и тщательно изучал его, выискивая скрытые между строчек вести и чувства. Пользуясь более светлыми моментами, понемногу набрасывал ответ, хотя бы по пару строчек. Но постепенно и эта скупая переписка стала лишь ещё одним источником беспокойства. Почему письма приходили только от Нарси, хотя он просил её позволить изредка воспользоваться правом на ежемесячную корреспонденцию и Драко? Он отыскивал в письмах третий смысл: не только те намёки, что Нарси оставляла нарочно, но и то, чего ей не удавалось скрыть (что само по себе было тревожным знаком, эпистолярным искусством она владела безупречно): страх за сына, неуместное упоминание о декане, слишком нарочитый намёк на Повелителя. Заточённый во тьме и неведении, Люциус вслепую пытался нашарить нити судеб своей семьи, и они неизбежно сплетались в затягивающуюся сеть.
А затем – «Малфой! Гляди-ка, новости из дома!» – роковой день, роковая передовица. Снейп, Дамблдор, Драко. Добыча затрепыхалась в сети, и Люциус рвал и метал, безуспешно пытаясь разгадать, что же всё-таки произошло, как мальчишка умудрился так вляпаться. Повелитель очень недоволен, ясно понял он из последующего письма Нарси. А вот были ли многочисленные излияния чувств дешёвой уловкой для цензоров или же были продиктованы искренним отчаянием – не понял. И это привело его в ещё большее смятение.
Освободители явились ненастной октябрьской ночью. Вначале дементоры, целый легион, пронеслись по бывшим своим владениям, а затем Повелитель и несколько его соратников без труда разобрались с охваченным паникой гарнизоном. Решётки были разворочены, стены снесены, сторонники Повелителя освобождены, остальные же заключённые стали добычей дементоров.
Люциус не разделял ликования Рудольфа, Рабастана и прочих, осознавая: в качестве беглого преступника он Лорду почти бесполезен, при этом ещё и под угрозой немилости из-за какого-то просчёта Драко. И когда пришло время покидать ненавистный остров, он, преклонив колени, испросил у Лорда позволения остаться здесь и попытаться очистить своё имя в глазах Министерства, «единственно ради вашего дела, мой Лорд». «Оставайся», – бесстрастно бросил Повелитель и увёл прочих.
Люциус остался на острове один, не считая бесцельно бродивших вокруг жертв дементоров. Он уже успел продрогнуть до костей. Поначалу Люциус решил держаться рядом с пылающим административным корпусом, но затем отказался от этой идеи – находиться вблизи рушившегося здания было слишком рискованно. Кое-где на месте бывших камер тлели костры, но начавшийся ледяной дождь быстро их загасил. Да и чему там было гореть: жалкие пожитки узников – скудная добыча для огня. Не выдержав, он раз решил попытаться принести с пожара головню для костра, но когда на его глазах один из обездушенных забрёл прямо в пекло и безо всякой реакции вышел обратно в горящей одежде, распространяя вонь палёной плоти, Люциус без колебаний вернулся в развалины. Поборов брезгливость, он стянул с трупа надзирателя мантию, оделся и свернулся, обхватив колени, на быстро терявшем тепло пепелище.
Тянулись часы. Отсвет пламени тускнел, а небо становилось всё темнее. Дождь накрапывал без передышки. Люциус всё более убеждался, что помощи не дождётся. В Министерстве тревогу поднимут не раньше утра, а то и полудня. Авроры, добравшись до острова, не сразу заметят его среди трупов, в грязно-серой одежде, на грязно-сером пепле. Или сделают вид, что не заметили. А, может, он ещё раньше закоченеет на мёртвом острове среди живых мертвецов в одежде мертвеца под небом без звезды…
Очнулся он в лечебнице.

– Им нечем было крыть. Доказательства против меня были слишком расплывчаты и натянуты в угоду общественности, переполошившейся после возвращения Тёмного Лорда. И факт, что я, рискуя жизнью, укрылся и не последовал за Тем-Кого-Нельзя-Называть, а затем ещё и с месяц провёл в лечебнице, перевесил прежние доводы с лихвой. Газетчики вспомнили историю с Драко и подняли настоящий переполох: «Преступная оплошность Визенгамота разрушила благополучие достойной семьи!»…
Ни единого кната, Блэк. Правда, я предпочёл бы рассчитаться золотом, хотя бы и в десятикратном размере.
– Даже репутацией сына не побрезговал воспользоваться, – скривил губы Блэк.
– Мою репутацию на данный момент восстановить было проще, без неё мне не помочь Драко. А ты, Блэк, в своё время каждую ли возможность использовал, чтобы восстановить свою репутацию ради тех, кто тебе дорог?
Боль и ярость, исказившие резкие черты Блэка растворились в ярких лучах утреннего солнца, разбудившего Люциуса.
«Жалко его, вообще-то», – подумал он. – «И в самом деле, прошёл человек через ад, – двенадцать лет, подумать только! – чтобы попасть в ещё худший. Отпустить его, что ли, при случае?»

В Боготе, через которую Люциус тайком посещал Эйрунепе, ещё не начало смеркаться; в Лондоне уже был поздний вечер. Начальник штаба авроров Гавейн Робардс не погнушался лично дождаться возвращения портключом находящегося под строгим наблюдением бывшего преступника и тщательно обыскать на предмет возможной контрабанды. Побеги золотистой орхидеи, за которыми якобы и отправлялся Люциус, прошли самое меньшее три проверки в различных ведомствах. В итоге Робардса ждало полное разочарование, сотрудники Министерства ворчали из-за вынужденных сверхурочных, а сам Люциус был измотан до предела. Скачки с портключами, игры в прятки с местными властями, инспекционный визит, долгая экскурсия по джунглям, где хвалёные умельцы Снейпа выращивали причудливое сырьё для своего товара. Тропический ливень стоял стеной, и Люциус пренебрёг защитной мазью, всученной Нарциссой, а зря – коварное южное солнце добралось до его светлой кожи даже сквозь плотные тучи и густую растительность, и теперь к щекам и шее невозможно было прикоснуться. Вдобавок, как он плотно ни завязывал шарф, возвращение из жары в зимнюю Англию сказалось незамедлительно – уже по дороге к имению Люциус ощутил, как начало болезненно першить в горле.
Он переступил порог, мечтая лишь о чашке горячего чая и постели, но из гостиной донеслись голоса. Тяжело вздохнув, он мельком глянул в зеркало, дабы убедиться, что, несмотря на ощущения, внешне ещё не напоминает полупрожаренную отбивную, нацепил вежливую улыбку и вошёл в комнату, здороваясь.
На секунду Люциусу показалось, что напротив Нарси сидит Беллатрикс, и он едва не разразился потоком упрёков – появление беглых родственников в доме, периодически посещаемом аврорами, было чересчур рискованным мероприятием. Но первое впечатление оказалось обманчивым, при всём невероятном сходстве лицо гостьи было мягче, да и сама она была чуть полнее, женственнее. Может, не будь в жизни Беллатрикс Азкабана, к этому времени старшие сёстры Блэк превратились бы в близняшек.
– Какой сюрприз, Андромеда.
– Малфой, добрый вечер, – голос Андромеды остался прежним, низковатым, в интонациях сквозила лёгкая насмешка.
– Люциус, заходи. У нас мирная беседа, – Нарси подчеркнула слово «мирная», выразительно переводя взгляд с мужа на сестру и обратно. Его проинформировали, ей – напомнили.
– Да я не буду тебя больше стеснять, Сисси, – вскочила Андромеда. – Правда, поздно ведь уже, а главное всё равно сказано.
– Мы обсудим твоё предложение, – Нарцисса снова бросила взгляд на мужа. – Спасибо, что решилась на такой шаг, Меда.
– Уж больно скверна показалась альтернатива, – Андромеда гордо вскинула голову. – Спасибо, что выслушала – и, надеюсь, услышала. Извини за беспокойство, Малфой. Сисси, – она понизила голос, – если что, пиши… Доброй ночи!
Нарцисса выпроводила неожиданную гостью и вернулась в гостиную к сбитому с толку Люциусу, ищущему, куда пристроить свёрток со злополучными побегами золотистой орхидеи.
– Я тебе цветы привёз, – пробормотал он, – а вы тут, оказывается, в моё отсутствие плетёте женский заговор.
– Что у тебя с лицом? – пропустив мимо ушей его реплику, тихо спросила Нарцисса, взяла за подбородок и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Я же давала тебе мазь… Хуже маленького, – она осеклась.
– Так солнца не был… – тут Люциуса скрутил приступ кашля. Нарси коснулась его лба кончиками пальцев.
– В постель, – не допускающим возражений тоном приказала она. Ответом ей был мрачный взгляд мужа.
– Я принесу тебе чай и лекарства и всё поясню, – мягко добавила она. Люциус покорно проследовал в спальню, с наслаждением принял душ и растянулся на чистых простынях. Тут же вошла Нарси, будто дожидалась за дверью, а на столике у кровати возник поднос.
– Вначале давай чай, потом примешь зелье, – Нарси протянула чашку и, пока он неторопливо пил, принялась рассказывать. – Меда пришла сегодня вечером. Она сразу показалась мне какой-то непривычно… смиренной, что ли, и предложила поговорить.
Люциус вспомнил, что, кажется, заметил яркую шевелюру андромедовой девчонки в штабе, но промолчал. Интересно, Андромеда нарочно улучила момент, когда его не было в имении, или не имела об этом понятия, а скрывала свой визит от дочери?
– …я не видела смысла устраивать сцену. Оказалось, она пришла с весьма ценным предложением по поводу наших детей.
– Чьих детей?
– Её дочери. Нашего сына, – Нарси поджала губы. – Мы пришли к соглашению, что нельзя позволить нашим детям убивать друг друга. В семье и так было достаточно разногласий – посмотри, к чему это привело!
– Прости, Нарси, – не выдержал Люциус, – но не понимаю твоих критериев отбора доверенных лиц…
Нарси вспыхнула.
– Я понимаю, что тебе нелегко поверить Андромеде, так же, как и смириться с покровительством Северуса нашему сыну, хотя для Драко это отнюдь не худший вариант. Характер у Снейпа отвратительный, но он связан клятвой и вреда мальчику причинить по определению не может. А остальное, я верю, со временем уладится.
– Я сделаю всё от меня зависящее, – недрогнувшим голосом пообещал Люциус, чуть сжав тонкие пальцы жены. Нагнувшись, она поцеловала его в лоб.
– Не забудь лекарство. И я принесла мазь. Пожалуйста, смажь ожоги. Милли, убери посуду, – чашка, чуть звякнув, исчезла. Нарси шагнула к двери и, уже закрывая, предупредительно добавила:
– Только не упоминай о Меде при Белле, сам понимаешь...
«Понимаю, куда уж понятнее», – угрюмо подумал Люциус. Он не был склонен доверять Андромеде: очень навряд ли этот визит – всего лишь попытка примирения, уж не прощупывает ли она, насколько Малфои осведомлены о местонахождении сына, которого разыскивают авроры? Нарси, конечно, весьма проницательна, но дети – слабое место любой матери. Да и с того конца ли начала Андромеда? Люциус не испытывал никакой личной вражды в отношении экстравагантной авроры, своей племянницы, но и семьёй не считал. Тем более, он был уверен, ни один из них не вспомнит о кровных узах, если дело будет решать лишь своевременность произнесённого заклинания.
«Я не Снейп», – упрямо подумал Люциус, засыпая. – «Меня сестрички клясться так просто не заставят».

– Малфой?!
– Блэк, а ты, что, кого-то другого ожидал?.. Ой…
– Ойкает он… Смертофалд тебя побери, Малфой, чем ты на сей раз баловался?
Шагах в пяти, куда ни кинь взгляд, привычное окружение терялось в густых зарослях джунглей. Из-за невероятной влажности спирало дыхание, вода собиралась в капли и обильно стекала по узорам решётки, одежда и волосы вмиг промокли насквозь. Цепляясь за ограду, медленно, но неотступно ползли вверх ростки золотистой орхидеи. Под ногами хлюпал живой ковёр из Drosera ucayaliensis.
«Как всё запущенно…» – вяло подумал Люциус, прислоняясь лбом к решётке. Его лихорадило. Здравый смысл подсказывал немедленно просыпаться и пить лекарства, в то же время Люциус осознавал, что сил выбраться из сегодняшнего сна у него просто нет. Словно в подтверждение его размышлениям, цепкий побег золотистой орхидеи обвился вокруг его ноги.
– Малфой? Так ты пояснишь мне, что за чертовщина тут творится, или нет?
Над плечом Блэка запорхала огромная бабочка с переливающимися крыльями синего цвета. Надо предупредить его, что эти безобидные на вид твари чрезвычайно чрезвычайно опасны: они вытягивают из жертв колдовскую силу. Хотя Блэку, должно быть, уже всё равно. Какая колдовская сила у мертвеца… А, может, напротив, его только волшебство здесь и держит, глядишь, так и получит желанную свободу.
– Эй, да что с тобой?
Люциус принялся медленно оседать, Блэк подхватил его за плечи, удерживая.
– Да от тебя же, как от печки!
Он склонился и прижался лбом ко лбу Люциуса, тихо выругался, обдав дыханием щёку. У того даже и мысли отпрянуть не возникло; напротив, прикосновение Блэка было прохладным и успокаивающим, и Люциус чуть повертел головой, устраивая свой горящий лоб поудобнее.
– Ну и ну, – пробормотал Блэк. – Ты смотри только не помри мне тут, Малфой. Неизвестно, кто и когда следующим на кладбище забредёт.
– Да, меня, надеюсь, в другом месте похоронят.
– Тем более, – невесело хмыкнул Блэк. – Эх, раз пошла такая пьянка… цепляйся-ка ты за меня сам.
Люциус не сообразил зачем, но выяснять не стал, а покорно ухватился за потрёпанную мантию Блэка. Тот бережно обхватил жёсткими царапающимися ладонями пылающее лицо больного, прижался к его лбу не нагретой ещё щекой и застыл. Прохладные руки Блэка были настоящей благодатью, вытягивая, умаляя лихорадочный жар. Какое эффективное жаропонижающее средство, однако, – вылежавшийся мертвец. Правда, мертвец необычный попался, трупным холодом от него вроде как не веет – или это Блэк уже от него, Люциуса, нагрелся?
– Приложите ко мне мертвеца…
– Сейчас я тебя приложу, Малфой, и уложу. А ну, приходи в себя, мерзавец!
Блэк поменял щёку. Золотистые орхидеи приостановили натиск, начали понемногу отмирать, обвисая и падая на землю. Трепыхаясь, рядом с ногой Блэка спланировала бабочка, синяя-синяя, прямо как как его глаза, крылья её крошились и осыпались, и вдруг Люциус понял, что это не крылья, а глаза Блэка и есть, только какого боггарта они валяются на земле? Он задёргался, пытаясь вырваться и убедиться, что перед ним морок, и глаза у Блэка на месте, но тот держал его крепко, бурча что-то нелестное, но тем не менее успокаивающее, и Люциус смирился. В конце концов, вряд ли ради его спокойствия Блэк бы так безучастно реагировал на потерю глаз…
Загадочные синие объекты, наконец, исчезли из виду. Люциус не сразу понял, что опять пошёл странный нехолодный снег, припорашивая останки орхидей и дросер, закрашивая полумрак джунглей, постепенно возвращая окружающему миру прежние краски.
– Блэк?
– Да? Фу, ну и устроил же ты переполох, Малфой, – отшатнувшись, они одновременно отпустили друг друга.
– Видно, подцепил в Бразилии какой-то вирус…
– Чего это тебя понесло в такую даль?
– Из-за Драко.
– Твой сын там?
– Нет. Он у Тёмного Лорда, и вестей от него не было с лета.
– Это сколько? – осторожно поинтересовался Блэк.
– А… Скоро весна.
– Сожалею. Правда, Малфой. Ты – другое дело, более-менее знаешь, что делаешь, а вот мальчишка явно по глупости влип.
– Не от избытка ума так точно.
Минуту – или сколько сочли нужным считать минутой – они молчали. И тут Люциуса осенило:
– Ты можешь общаться с любым членом семьи, чья вещь окажется на кладбище?
– С любым, – понимающе кивнул Блэк. – Главное – чтобы вещь имела тесное отношение к человеку.
Люциус едва сдерживал нетерпение:
– А если он окружён, скажем, какими-либо охранными чарами?
– Часть меня, – Блэк водил пальцем по узорам решётки, – принадлежит древней магии этого края. Она из иной материи, нежели любое человеческое волшебство, она – не наносное, а плоть от плоти и дух от духа самой земли, того, что на ней произрастает, что питается от неё и неизбежно в неё возвратится. Дай мне вещь твоего сына, Малфой, и я найду его где угодно.
Люциус завороженно кивнул.
– Принеси мне весть от моего сына, Блэк. Расскажи мне, что с ним сталось, какой бы ни была правда. Избавь меня от неведения – и я дам тебе свободу.
– Да будет так, – сурово произнёс Блэк, пронизая собеседника нечеловеческим тяжёлым взглядом.
– Да будет так, – эхом прошептал Люциус, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Да будет так… не суть важно, чем грозит этот договор с силами преисподней. И по чистому наитию он добавил: – Кстати, твой мальчишка, Поттер, не так давно опять наших вокруг пальца обвёл.
Блэк моргнул, зловещая аура разом рассеялась, перед Люциусом вновь предстал потрёпанный нелёгкой долей человек с усталой улыбкой и искорками мальчишеского задора в глубине глаз.
– Спасибо тебе.
Люциус улыбнулся в ответ и вдруг, охваченный порывом накатившего на него невероятного облегчения и неистовой радости, дёрнул задвижку и распахнул ворота, в которые тут же ворвался снежный вихрь – настоящий, морозно-колючий!
– Принеси мне весть от сына, Блэк! – выкрикнул он. – И я отворю тебе эти несчастные ворота!
Из вихря на него кинулась, опрокидывая в снег, тень – пёс в прыжке, показалось на миг Люциусу, но Блэк навалился на него в самом что ни на есть человеческом обличии.
– Обязательно! – выпалил он, перекрывая нарастающий рёв бури. – Весть за весть, свободу за свободу, не так ли, Малфой?
– По справедливости! – Люциус удачно поймал инерцию движения и скинул противника, оказавшись сверху, голова Блэка угодила в сугроб, снег тут же намешался в косматую чёрную шевелюру, налип на брови.
– Справедливо, как шестьдесят девять! – захохотал Блэк, вновь подминая под себя более лёгкого Малфоя, и встряхнул головой, щедро осыпав его снегом. Влекомый каким-то бездумным задором, Люциус зачерпнул горсть снега и ловко засунул её в расхристанную мантию Блэка пониже пояса – тот грязно выругался, подскакивая, и освободившийся Люциус рассмеялся от души, не переставая, пока смех не перешёл в кашель.
– Смертофалд тебя побери, Блэк! – Блэка нигде не было. Пурга мела такая, что взгляд упирался в снежную стену на расстоянии вытянутой руки. Откинувшись назад, Люциус рухнул в снег, раскинув руки, раскрывая объятия навстречу осязаемым порывам ветра, облачённым в тяжёлую снежную парчу…
– Люциус, Люци, что ты творишь? Что с тобой? Нет, только не это! Перестань, не сходи с ума, Люци, не сходи с ума, не сходи с ума!
Нарси, плача, сгребла его за отвороты и, дёрнувшись всем телом, извлекла из снега, заставив сесть, но Люциус со смехом повалился назад, увлекая её за собой. Нарси вырвалась из его объятий, поднялась на колени, ветер трепал её неубранные волосы, засыпал обоих крупными хлопьями. Снова и снова она пыталась поднять Люциуса, уговаривала его пройти в тепло, но без толку; не выдержав, она вдруг кинулась Люциусу на грудь и испустила безумный, истошный вопль, что и привёл его в чувство, как резкий удар. Ещё не до конца отошедший от видения, Люциус безропотно позволил увести себя в дом, переодеть, растереть и напоить лекарствами, уложить в постель. Всё это время Нарси бормотала что-то несущественное и утешительное, но в его ушах всё ещё отдавался тот вопль. Он не представлял, что его жена способна потерять самообладание до такой степени, чтобы наружу вырвалось нечто настолько дикое, животное, сокровенное и даже наверняка не вполне осознанное. Люциус вдруг понял, что он – единственная семья Нарси: Драко пока что был вне её досягаемости (к счастью, она не имела представления, насколько), сёстры по-своему любили её, однако ставили ниже приказов Лорда или интересов Министерства соответственно. Люциус же, слишком слабый и ненадёжный, слишком отдалившийся за последние годы для супруга, слишком взрослый для сына, слишком замкнутый для друга, тем не менее был своим, родным и был рядом.
«Всё будет хорошо», – мысленно пообещал он. – «Да, многого уже не вернёшь и не исправишь, но ведь прошлый расклад вещей был не единственным возможным счастьем, верно? Я найду способ, как вернуть тебе улыбку и мир, друг мой. И начну я с Драко».

Нарцисса вынудила мужа провести несколько дней дома, взяв на себя все дела, с которыми нельзя было разобраться по почте или через камин. Люциус посопротивлялся для виду, а затем воспользовался её отлучками, чтобы, не привлекая лишнего внимания, исследовать комнату Драко. Уж чего, а личных вещей здесь было предостаточно, включая самые любимые, с которыми Драко почти не расставался, присланные впоследствии из Хогвартса. Люциус задумчиво перебирал платки, украшения, галстуки, книги, нет-нет да натыкаясь на различные памятные ему отметины: царапинку, забытую булавку, купленную в качестве сувенира закладку. Всё же он никак не мог остановиться на чём-то одном. В принципе, он не сомневался в словах Блэка, что тому достаточно любой безделицы, и тем не менее воспользоваться какой-либо неподходящей вещью заставить себя не мог. А эти вещи были неподходящими, все они несли на себе потускневший налёт того времени, когда Малфои были счастливой семьёй, не подозревая, как легко их благополучие может рухнуть из-за единственного неверного шага. Его шага.
Люциус перебирал вещи, всё более разочаровываясь, пока не нашёл папку с письмами Нарциссы. И тут он понял, что ему было нужно. Сложив всё обратно по местам, он прошёл в кабинет жены и сразу же заметил толстый том с неброской солидной обложкой: средней руки роман, которого Нарси явно не читала, судя по тому, что Люциус находил служившее в нём закладкой письмо то на четырёхсотых, то на двухсотых страницах. На деле роман являлся хранилищем для этого письма , последнего письма сына. Нарцисса перечитывала его постоянно и наверняка давно выучила наизусть не только слова, но и очертания каждой буквы, выведенной самой дорогой рукой.
Люциус достал ровно надрезанный конверт, извлёк из него письмо и, прекрасно осознавая, что Нарцисса может возвратиться в любую минуту и застать его на месте преступления, жадно уставился на строчки.
«Дорогая мамочка!» – не «мама», как в предыдущих. Драко прилично владел и языком, и искусством намёков, однако до умения скрывать на письме свои эмоции ещё явно не дорос. «Мамочка» сразу настораживало, подавало знак: что-то не в порядке.
«Рад сообщить, что мои школьные дела…» – и, несмотря на неоднократные замечания, начинает письмо со своих дел, прежде всего – о себе…
«…обстоят неплохо», – неплохо? Да если бы они обстояли хотя бы неплохо, словом «неплохо» Драко бы не ограничился. Мерлин! – Люциус резко сложил листок, – как же Нарси выдерживает такое: перечитывать эти неуклюжие, полные неуверенности и страха слова раз за разом?
Вечером он сообщил ей о своём желании на пару дней отбыть в Элвитч-хауз.

Тёплый западный ветер с моря наконец-то опомнился и принялся вовсю дышать на слежавшийся снег, с грохотом отряхивать его по утрам с карнизов и крыш, сдувать капли с древесных ветвей. Ставшие скользкими из-за слякоти многочисленные спуски и подъёмы холмистого английского парка превращали прогулку из отдохновения в довольно серьёзное физическое испытание. Но Люциус, казалось, не замечал, что успел запыхаться, что на склоне чуть не подвернул ногу. Обитатель старого кладбища поманил его желанной целью – и Люциус без колебаний поспешил навстречу.
Он постоял у ворот, осматриваясь, не исключая возможности увидеть между могилами собачий или человеческий силуэт. Убедившись, что если призрак и бодрствовал в дневное время, то ни зрению, ни слуху был недоступен, Люциус отворил и прикрыл за собой створку ворот, затем проследовал вглубь кладбища.
– Как и договаривались, Блэк, – пробормотал он, вертя в руках злополучное письмо. Оставлять его в сырости очень не хотелось. Поразмыслив, Люциус положил его в сухое укрытое от ветра и снега углубление в барельефе. Подобрав с усыпанной гравием дорожки пару камней, отряхнул их, вытер носовым платком и придавил конверт. Постоял, гадая, не забыл ли чего; осмотрелся – ах, да. Перчатки были брошены у входа в часовню, чуть поодаль одна от другой. Невесело улыбнувшись, Люциус произнёс каким-то чересчур беззаботным голосом:
– Ну, что ж, удачи! – и поспешно вышел, предусмотрительно запирая за собой ворота. Грудь распирало от накативших вдруг чувств, они были неоднозначны и противоречивы, смущали, терзали то тревогой, то необъяснимым облегчением, зато явно залежавшийся на сердце камень они спихнули беспардоннейшим образом.

Потянулись долгие дни ожидания. Люциус общался, интриговал, просчитывал, язвил и одаривал любезностями; ел, пил и спал. Вся эта муравьиная суета казалась лишь рябью на поверхности его жизни, суть и смысл которой придавало теперь лишь одно – ожидание. Блэк больше не призывал его в свой странный уголок царства снов между мирами живых и мёртвых. Люциус с надеждой списывал молчание на то, что Блэк всецело поглощён поисками Драко, но эфемерная надежда успокоения не приносила. Как-то Люциусу приснился очередной кошмар: Блэк крепко удерживает его за плечи, не позволяя пройти; наконец, ему удаётся вырваться и оттолкнуть противника, а у того за спиной – надгробный камень с сочащейся кровью надписью: «Дорогая мамочка». Проснувшись, Люциус с презрением отмахнулся от дешёвой аляповатости увиденного. Настоящим кошмаром было то, что сон этот был лишь сном про Блэка, и ничем более.
Воспользовавшись первым же поводом, Люциус наведался в Элвитч-хауз и перекинул через ограду кладбища свой шарф, ехидно подумав, что уж перед чем, а перед возможностью придушить родственничка Блэк устоять не сможет. Однако, царство снов продолжало безмолвствовать.
С каждым днём Люциус всё более уверялся, что совершил какую-то ужасную оплошность. Может, письмо было неподходящей вещью, вдобавок, вдруг написанное слово таило в себе некое чужеродное волшебство (Люциус снова явился в Элвитч-хауз и заменил письмо на старый жилет Драко); вдруг колдовство самого могущественного мага столетия оказалось вовсе не таким поверхностным, как уверял Блэк. А скорее всего, шальной призрак просто заманил Люциуса на кладбище лживыми посулами и успел выскользнуть через беспечно приоткрытые ворота.

В тот день Люциус явился в Элвитч-хауз с твёрдым намерением отправиться ночью на кладбище и разобраться с Сириусом Блэком – если он ещё там – наяву. Зайдя в гостиную, он первым делом увидел на диване всех троих Лестрейнджей. Рабастан казался ещё нервознее, чем обычно, Рудольф, напротив, холоднее, Беллатрикс – возбуждённее. Люциусу понадобилась пара секунд, чтобы сообразить, при каких обстоятельствах родичи склонны вести себя подобным образом. Резко развернувшись, он увидел у камина высокую худую фигуру Тёмного Лорда и спешно преклонил колено:
– Мой Лорд.
– Какая приятная неожиданность, Люциус, – с наигранной весёлостью произнёс Тёмный Лорд. – Может статься, ты способен ответить на один весьма меня интересующий вопрос.
– Мой Лорд, я весь к вашим услугам. Спрашивайте, если считаете…
– Где твой сын? – прервал его Повелитель. – Где Драко Малфой?
У Люциуса перехватило дыхание. Усилием воли он подавил охватившую его панику и ровным тоном ответил.
– Насколько мне известно, он должен находиться у вас в замке, мой Лорд, под вашей опекой.
Рабастан резко выдохнул от изумления, Люциус почувствовал сосредоточенные на нём взгляды.
– В одном я не ошибся, – насмешливо заметил Лорд. – Люциус, как обычно, осведомлён лучше других. К сожалению – прежде всего, для твоего сына, Люциус, – с сегодняшнего утра твоя информация устарела. Юный Малфой явно счёл моё общество неподходящим для себя. Итак, ты утверждаешь, что для тебя это новость?
– Именно так, мой Лорд. Я потрясён… – он потрясён… Мерлин и Моргейн, для него это самая настоящая новость и он действительно потрясён… Он не имеет ни малейшего понятия, кто может быть причастен к подобному безрассудству…
– Посмотри мне в глаза, Люциус. – Люциус подчинился. – Где Драко?

«Где Драко?» – бьётся единственная мысль.
– Что ты с ним сделал?
– Ничего.
– Почему он не отзывается?
– Его здесь нет. – Пауза. – Он у Лорда.

– Где Драко? Нарси? – Нарцисса вздрагивает. Затем выразительно обводит больничную палату взглядом – «за нами следят, не забывай», – и устало отвечает:
– Не знаю. Я не видела его с Рождества.
Отчаяние в ясных серых глазах неподдельно , не уловка для посторонних…

– Где Драко? Ну, где же Драко? – Люциус мечется по комнате, заглядывает под стол, за занавеси, в шкаф и даже за него, прекрасно слыша, как отпрыск хихикает в кулачок, прячась под кроватью...

– Надо же, ты, вдобавок ко всему, ещё и сентиментален, Люциус, – Тёмный Лорд с насмешкой оставил его разум в покое, Люциус торопливо поклонился с облегчением, и тут его осенило. К счастью, Лорд отвернулся, обводя взглядом Лестрейнджей, и лишь мельком снова глянул на Люциуса.
– Полагаю излишним пояснять, что буде ваш сын, племянник, словом, родич…
– Он мне больше не родич! – вскочила Беллатрикс.
– Мой Лорд, – поспешил вмешаться Люциус, – уверен, это какое-то досадное недоразумение…
Лорд холодно глянул на Беллатрикс; та мгновенно села, стушевавшись.
– …родич Драко Малфой явится к вам либо даст о себе знать, он обязан быть доставлен ко мне, живым… или как получится.
– Конечно, мой Лорд, – нестройным хором пробормотали присутствующие. Повелитель удалился, оставляя позади, словно длинный шлейф, напряжённое молчание. Каждый пытался спешно усвоить полученные сведения и выстроить более-менее стройную схему, в которую они бы укладывались. Сердце Люциуса колотилось, он едва сдерживался, чтобы не рвануть наверх и не проверить…
– Люциус, – первым нарушил молчание Рабастан. – Что вообще происходит? Как Драко оказался у Лорда и что за блажь на него нашла сбежать? Почему ты никому ничего не говорил?
– Я не знаю, почему он сбежал, – безучастно отозвался Люциус, игнорируя прочие вопросы. – И я надеюсь, что он объявится, пока не поздно.
– Он сбежал, потому что он трус! – вспыхнула Беллатрикс. – Он слаб и готов пойти на попятный, при первой же трудности – как и ты, Люциус! Это всё твоя жиденькая кровь! Не удивлюсь, если ты замешан в истории с побегом!
– Не смей клеветать на моего сына, Беллатрикс! – Люциус разозлился не на шутку. – И это не мой род славен отступниками и предателями крови. К тому же, как, по-твоему, я сумел бы скрыть от Тёмного Лорда свою причастность? Я даже не окклюмент… в отличие от тебя. Скажи, неужто твои позиции при Лорде пошатнулись настолько, что до тебя не дошло ни намёка на оказанную им Драко честь? Ты не могла не слышать, и если я узнаю, что это ты спровоцировала Драко на побег, решив за счёт сбежавшего и настигнутого родича упрочить своё положение…
– Перестаньте оба, – вмешался Рудольф, не повышая голоса, но, тем не менее, тут же приковывая к себе внимание. – Довольно напраслины, давайте соберём все известные факты и подойдём к решению проблемы разумно.
Раскрасневшаяся Беллатрикс тяжело дышала сквозь зубы, не сводя с оппонента ярого взгляда. Люциус ощущал себя не лучше, его трясло от злости и нервного напряжения.
– Думаю, мне стоит побыть одному, – неприязненно протянул он и вышел.
Только бы они ничего не заподозрили! Он вёл себя естественно? Вполне. Только… только его навязчивая идея, разумеется, – нелепость чистой воды. Сумасбродство.
Он зашёл в спальню, присел на край кресла, тут же нервно вскочил и принялся расхаживать туда-сюда, уверяя себя, что сходит с ума и такого просто не может быть. Через несколько минут Люциус ясно понял, что с ума сойдёт, если не проверит, остановился, почти рухнул на четвереньки и заглянул под кровать.
Там было пусто, разве что пыльновато – домовые эльфы, очевидно, не перерабатывались.
«Взбредёт же в голову», – попытался уговорить себя Люциус, одновременно ощущая и облегчение, что Драко не настолько глуп, дабы вернулся в принадлежащий семье дом, и разочарование, что тот неизвестно где, а не вблизи, где Люциус в силах хоть немного его защитить. Но от idee fixe так просто было не избавиться. Через минуту Люциус уверился, что к нему Драко навряд ли заявится прятаться, а вот к матери… Он вышел в малую гостиную, осмотрелся, нет ли поблизости кого из Лестрейнджей, перешёл в спальню Нарси, опустился на колени, морально готовый к новой волне облегчения и разочарования. И оторопел.
Из-под кровати на него испуганно уставилась пара распахнутых ясных серых глаз, знакомых до боли, буквальной щемящей боли в груди.
Они глядели друг на друга, затаив дыхание. Затем Люциус хрипло прошептал:
– Здравствуй, Драко.
– Здравствуй, отец, – Драко закусил губу, то ли нервничая, то ли пытаясь сдержать непрошенную улыбку.
– Может, ты, гм… выберешься оттуда?
– Ладно, – Драко пожал плечом и принялся выкарабкиваться, когда Люциус остановил его жестом, шепнув почти неслышно, одними губами: «Постой». Он выглянул наружу, пристально изучил комнату и запер дверь.
– Теперь давай.
Драко выбрался и поднялся на ноги. Встав перед отцом, он смущённо уставился в пол. Люциус прислонился к двери, с бешено колотящимся сердцем гадая, не сошёл ли он и впрямь с ума и не галлюцинация ли перед ним.
– Ты действительно решил спрятаться от Тёмного Лорда под кроватью? – спросил он первое, что пришло в голову.
– А кому могло прийти в голову меня там искать? – явно ощущая себя не лучше, ответил Драко. – Честно, я не думал, что ты способен. Что ж…
Он опустил голову с какой-то беспомощной обречённостью, и Люциус вдруг, холодея, осознал причину его неуверенности.
– Драко, – слова давались с трудом. Мерлин, неужто он в глазах сына выглядит таким чудовищем?! – Драко, я никогда не выдам тебя Тёмному Лорду против твоей воли.
Драко встрепетнулся, губы его чуть дрогнули, он снова рискнул глянуть отцу в глаза – на миг, в следующий он, шагнув вперёд, оказался в объятиях Люциуса.
– Папа, – пробормотал он и неожиданно всхлипнул. – Прости, я так боялся, я совсем запутался…
Люциус стиснул его крепко, сам едва удерживаясь от слезы, с трепетом ощущая тепло прижавшегося к нему тела, каждую косточку, каждый вдох и судорожный выдох.
– Погоди, – он наконец чуть отстранил от себя ребёнка… нет, юношу, придерживая того за плечи, окинул взглядом – и тут понял, что сын, оказывается, вырос уже чуть выше него. – Погоди, дай мне хоть глянуть на тебя…
Он ощущал на себе ответный взгляд: взволнованный, радостный и всё ещё чуть настороженный.
– Пап, что мне теперь делать?
– Не знаю, – пробормотал Люциус, безуспешно пытаясь придать своему тону строгость. – Определённо, думать чуть побольше, чем до сих пор…
– Я… я знаю, что не следовало так поступать, – Драко шагнул назад и скрестил руки на груди, явно пытаясь придать себе хоть немного достоинства; но жест выдал, скорее, незащищённость, желание замкнуться, закрыться. – Тёмный Лорд учил меня необычайно интересным вещам. И, в принципе, был не так уж и суров, но… Думаю, я всё-таки оказался не на своём месте. Тёмные искусства – одно, однако… Папа, знаешь, его манера обращатсья с людьми, как ни странно, свидетельствует не о силе, а, напротив…
– Довольно, – прервал его Люциус, не зная, то ли смеяться, то ли плакать, то ли призывать проклятия на головы отъявленных моралистов: Блэка и, похоже, Снейпа, а может статься, и покойного Дамблдора, совсем задуривших мальчишке голову. – Сейчас не самое время обсуждать моральные дилеммы, согласись. Тебя чудом ещё не нашли, следует подыскать место побезопаснее, согласен?
Драко кивнул.
– Значит, так, – Люциус задумался, потирая подбородок. – Лезь обратно под кровать. Мне не стоит здесь задерживаться – кто-нибудь может заметить это и счесть подозрительным. Вернусь вечером, по темноте тебя будет легче вывести, к тому времени я решу, куда тебе отправиться. Понял?
– Само собой, – Драко тряхнул головой с явным облегчением. Люциус вздрогнул, узнав манеру, и едва не пробормотал неодобрительно-ласково: «Щенок».
Он оглядел малую гостиную, прежде чем выйти, и тихо прикрыл за собой дверь, нехотя оставляя за ней самое драгоценное, что у него было.
«Чёртов Блэк!» – едва не вслух выругался Люциус. «Свободу за свободу» – как же он не обратил внимания? Доигрались, убереги теперь этого свободного мальчишку… Возвращаться к Лорду – ни в коем случае. Обращаться в Министерство – тоже. Надо переждать на стороне. А на стороне вариантов не так уж много, и один ненадёжнее другого…
И всё же какая-то часть его души беспечно и безудержно ликовала: рядом! Свободен!
В любом случае, Нарси следовало сообщить, заодно и посоветоваться. Люциус спустился вниз, в прихожей встретив Рабастана.
– Белла велела проверить подвалы, – без особого энтузиазма произнёс он. Тут на пороге, будто на звук своего имени, возникла и сама хозяйка.
– Люциус, ты куда-то собрался? Я прошу никого не покидать поместье.
– Белла, ты и вправду подозреваешь кого-то из нас? – фыркнул Люциус.
– Я хочу удостовериться, что мне никого из нас подозревать не следует, – отрезала Беллатрикс. – На воротах оповещающие чары, но если ты предпочитаешь игнорировать мои требования, могу наложить и какие-либо другие.
– Мне надо увидеть Нарси, ей надо сообщить…
– До утра дело подождёт, большего я не прошу, меньшего не приму, – Беллатрикс окинула Люциуса взглядом, следы пыли на коленях и подоле мантии неожиданно показались физически ощутимыми.
– Тогда я пойду в парк, мне просто необходимо пройтись.
– Гулять? Когда творится такое?
– Поступай как знаешь, Белла, а я хочу обдумать положение на свежую голову. – Уже с порога Люциус язвительно добавил: – Можешь покамест обыскать мои комнаты, если тебе это так необходимо.
– Полагаю, без этого обойдёмся, Люциус, – ядовито отозвалась Беллатрикс (у того чуть отлегло от сердца). – Не ходи за ворота.
Люциус захлопнул за собой дверь, взгляд его упёрся в пресловутые ворота, находившиеся в сотне ярдов от дома. Тут он осознал всю горькую иронию создавшегося положения и едва на расхохотался.
– Ну и семейство, – пробормотал он под нос и двинулся кратчайшей дорогой в сторону кладбища. Стоило Люциусу выйти на липовую аллею, как его прямо-таки понесло-повело, иногда он даже сбивался на трусцу, лишь обжигающая усталость в ногах или нехватка воздуха заставляли его снова переходить на шаг. За небольшой промежуток, потребовавшийся, чтобы добраться до кладбища, Люциус успел передумать все возможные варианты: от полного краха семьи до слащавой перспективы всеобщего примирения. Но чем являлся для него дар заблудшего скитальца из потустороннего мира: бальзамом или ядом, наивысшим счастьем или гибельной бедой – Люциус так и не решил. Так же, как и чего он больше жаждет: заклясть призрака на вечные муки, благословить или отпустить восвояси и никогда больше не связываться со своевольными неприкаянными духами.
Он остановился в паре шагов от кладбищенских ворот. За оградой не просматривалось ни души, ни тени, ни следа – пусто, и даже ветер стих.
– Что ты сделал с моей жизнью? – вопросил Люциус, раздираемый ужасом перед неопределённым будущим, неистовой радостью и пронзительной светлой печалью. – Что ты сделал со мной? И что мне с тобой делать?
Тишина была ему ответом. Не грозная, не настороженная, скорее, успокаивающая. Люциус сделал шаг, ещё один, привычно прижался к прутьям решётки, прислонился к металлической завитушке лбом, прикрыл глаза. Чего-то не хватало; вернее, кого-то. Человека, которого ему так и не довелось узнать поближе при жизни, но которого теперь будет не хватать всегда. Ведь решение принято, сердцем, а не вздорным, упрямым и суетным умом.
– Справедливость, говоришь, Блэк? – выкрикнул Люциус. – Свободу за свободу? Ах, сукин ты сын, Блэк, во всех смыслах!
Он отодвинул задвижку и резко дернул на себя створки ворот, распахивая настежь. Створки, чуть поскрипывая, покачались и застыли. И – ничего. Ни метели, ни ветра, ни чёрных псов, свиста, хохота или криков. Люциус прошёл внутрь, без особых эмоций подобрал ненужные теперь шарф, перчатки, жилетку Драко и вдруг рухнул на колени, привалившись к стене часовни.
– Спасибо тебе, – отчётливо произнёс он. – Спасибо. За всё.
За возвращение сына. За понимание и нелёгкий путь к нему. За слова, злые и ласковые, вздорные и мудрые. За соприкосновение с чудом. За забытую искренность чувств…
Люциус не спеша возвращался в особняк, и звонкая тишина сумерек переполняла его, захлёстывала и накрывала с головой. Казалось, он ступает по дну некоего древнего озера молчания тех времён, когда не прозвучало ещё ни звука, истина не была искажена словом, а волшебство не творилось, а существовало как данность…
Он отряхнул грязь с сапог, повесил на вешалку редингот и спокойно встретил взгляд Беллатрикс, словно дожидавшейся его на одном месте.
– Есть новости?
– Пока что никаких, – Беллатрикс пристально изучала его. – Странно, зачем тебе два шарфа по оттепели?
Люциус, вздрогнув, глянул на вещи, которые всё ещё держал в руках. Сложенного жилета под широким шарфом почти не было видно.
– Потерял его раньше, теперь нашёл.
– Да? – взгляд Беллатрикс на миг задержался на вещах. – Ну, как скажешь…
На негнущихся ногах Люциус заставил себя пройти мимо Беллатрикс и дальше, к лестнице. Между лопатками, казалось, покалывало тончайшими иголочками предчувствие опасности.
– Люциус? – он обернулся. Беллатрикс склонила голову набок. – Я бы на твоём месте не шла наперекор воле Тёмного Лорда.
– Я следую его приказаниям во всём, – бесстрастно парировал Люциус, развернулся и проследовал наверх, к себе, как ни в чём не бывало. Пройдя в кабинет, он зажёг свечи, приготовил несколько свитков пергамента, принялся составлять списки имён, набрасывать логические схемы, составлять планы.
– Люциус? – стук в дверь, голос Рудольфа. – К тебе можно?
– Заходи, – Люциус жестом предложил гостю стул, Рудольф присел, избегая его взгляда.
– Извини, но я обязан спросить лично: ты ведь действительно ничего не скрываешь от Тёмного Лорда насчёт Драко?
– Могу только повторить: мне подобное не под силу, даже будь у меня такое намерение.
По лицу Рудольфа пронеслась тень сомнения – или Люциусу показалось? В любом случае, Лестрейндж перевёл взгляд на бумаги на столе.
– Пытаюсь припомнить всех, к кому мог бы обратиться за помощью Драко, – пояснил Люциус. – Завтра начну поиски.
Рудольф кивнул и поднялся.
– Раз так, не буду больше мешать. И, пожалуйста, не держи зла на Беллу.
– Она такова, какова есть, – констатировал Люциус ему вслед.
Почему он здесь занимается пустяками, вместо того, чтобы бросить всё и проведать Драко? Потому что ночью он уведёт сына, а утром должен будет старательно продолжать заниматься этими пустяками для отвода глаз. Но если Драко обнаружили, то эти уловки ни к чему… Не должны были. Как раз, если Люциус будет сидеть там, а не на месте, есть риск, что обнаружат.
Восемь и остывший ужин… девять… десять… одиннадцать. Люциус высунулся в малую гостиную, на цыпочках спустился до середины лестницы – темно, тихо. Сошёл вниз, прошёлся до прихожей и обратно. Дверь гостиной бесшумно отворилась, сердце ёкнуло. На пороге показался Рабастан. В комнате тускло горела единственная лампа, Беллатрикс с Рудольфом шептались на диванчике.
– Lumos. О, и ты здесь, Люциус. Удираешь?
– Ещё чего не хватало. Если мне понадобится, то просто уйду, невзирая на ваши запреты. В конце концов, мне ещё Нарси надо в курс дела ввести.
– Она не знает?
– Думаю, нет, иначе бы точно сюда явилась.
– Ждёт дома, – громко произнесла Беллатрикс.
– Чего ждёт? – поинтересовался Люциус. Беллатрикс не ответила, и он вернулся наверх.
Двенадцать. Он снова вышел на разведку. Внизу всё оставалось по-прежнему, Лестрейнджи держали дверь открытой, из гостиной прекрасно просматривались низ лестницы и часть прихожей. Люциус прошёл обратно к себе и проверил заклятием окна. Обильно посыпавшиеся голубые искры показали, что воспользоваться этим путём лучше и не пытаться.
Час, два. Без перемен.
В три Люциус не выдержал. Он скользнул в спальню Нарси, бесшумно прикрыл дверь и взволнованным шёпотом позвал:
– Драко!
Послышался шорох, возня, и Драко выкарабкался из-под кровати, потянулся. У Люциуса неожиданно подкосились ноги, он сполз по стенке на пол, и сын тут же кинулся к нему.
– Нет, ничего, пустяк, нервы… – пробормотал Люциус.
– Беллатрикс была здесь, – взволнованно зашептал Драко. – Она не могла меня видеть, лишь постояла на пороге и ушла. Но она точно не заглядывала…
– Учуяла, – неожиданно злобно процедил Люциус. – Собачье племя…
– Что?
– Неважно. Значит, так, Драко. Лестрейнджи что-то подозревают и с вечера сидят внизу. Сейчас я наложу на тебя разнавадящие чары, и мы спустимся вниз, выйдем и за воротами аппарируем. Если ворота заперты…
– Это не проблема. Я справлюсь с любым замком… блэковским, – Драко чуть смешался, на лице его появилось знакомое с детства выражение «а у меня есть секрет». Несмотря на волнение, Люциус едва не улыбнулся.
– Хорошо. Итак, я аппарирую тебя в Кардифф, к Андромеде.
– К кому?!
– Тсс, тише. К Андромеде. Она последнее время из кожи вон лезет примириться с твоей матерью.
– Па, но у неё же дочь – аврор, и она замужем за магглом. И ты-то ей не доверяешь, так?
– Нет. Но она обязалась сохранить тебе жизнь, а это в нашем положении уже немало. Далее. Нас – меня, точнее, – наверняка заметят. Главное – добраться до ворот, но аппарировать тебе, возможно, придётся одному. Ты когда-нибудь был в Кардиффе?
– Нет, но…
– Слушай. Тогда аппарируешь, куда можешь, скажем, в Хогсмид. Ни в коем случае не суйся в Уилтшир – уверен, за домом следят. На Диагон-аллее тоже слишком опасно. Найди место, где легко найти общедоступный камин. Держи порошок. Тебе нужен дом Теда Тонкса, в Кардиффе. Повтори.
– Дом Теда Тонкса в Кардиффе. А как же ты?
– Выкручусь. Скажу, что собирался домой и что Белла мне не указ. Не впервой, – Люциус улыбнулся, но Драко продолжал хмурить светлые брови.
– Давай, я тебя тоже разнаведу. Если нас и заметят, то легче будет защищаться.
– Ни в коем случае. Нас наверняка услышат, а когда Лестрейнджи заметят лишь тени, церемониться не станут. К тому же себя зачаровать нельзя, и сразу станет ясно, что я здесь не один.
Драко молчал. Люциус понимал, что ему нелегко решиться, но и не знал, как объяснить, что без него, Драко, его собственное существование не имеет смысла. Что как ни прекрасна жизнь, даже в самых суровых её проявлениях, смерти бояться не следует, за ней стоит освобождение от тягот. И что, возможно, именно этой ночью на границе миров остановится и подождёт Люциуса Малфоя выполнивший свой долг проводник…
– Всё будет хорошо, – только и пообещал он. – Пошли.
Он постучал Драко по макушке, накладывая чары. Фигура юноши превратилась в размытый, словно бы из жидкого стекла сделанный силуэт, сливавшийся с обстановкой. Они погасили свет и, уже привычно осмотрев гостиную, вышли из спальни, ступили на лестницу. Снизу доносились голоса. Люциус услышал, как Драко зашелестел одеждой, видимо, готовясь защищаться; нащупал плечо сына и предостерегающе сжал. «Мерлин, ну какой из меня боец», – с досадой подумал он. – «Да мне с любым из них один на один не совладать…»
Драко протянул руку и на секунду пожал в ответ его плечо. Так и надо: не объятия, а простой мужской жест. Мальчик вырос.
Голоса усиливались. Судя по всему, внизу шла перепалка. Люциус отпустил Драко и рискнул спуститься пониже.
– Белла, опомнись! Подумай о Сисси, в конце-то концов.
– Сисси сама виновата, сколько можно цепляться за этого рохлю?!
– Он ей нужен, Белла, а Драко – тем более. Ты убьёшь её.
– Ты что, предлагаешь сохранить жизнь этим двум изменникам?
Драко затаил дыхание, Люциус стиснул палочку.
– Белла, сядь, успокойся. Они – наша семья, нам надо всем собраться и спокойно обсудить положение, должен быть выход…
– Это не выход, это тупик, Руди. Ты хочешь утопить идеи Тёмного Лорда в соплях – ради этого мы терпели все эти годы в Азкабане, пока наши родственнички раскисали на свободе?
– Какие идеи, Белла? Тебя послушать, так следует уничтожить девять десятых чистокровных, а не магглов и грязнокровок.
– Погоди, Стэн, дай мне со старшим разобраться. Так что ты скажешь, Руди?
Послышался голос Рудольфа: непривычно неуверенный, усталый.
– Скажу, что будь у меня тогда, шестнадцать лет назад, хоть малейшая возможность, я бы добился, чтобы освободили вас двоих. Да чего там – хотя бы тебя, Белла. Прости уж, Стэн. А если бы я знал, чем обернётся для нас заключение в Азкабане, я бы совершил и невозможное.
Тишина. Затем Беллатрикс истерически захохотала:
– Вот оно, значит как! И ты туда же, что ж, – неудивительно! Как же вы все убоги! Стоит затлеть углям в домашнем очаге – и вы уже готовы спалить там все свои идеалы. Ну, жгите, жгите – а я отправляюсь к Повелителю. И убери руки, Рудольф Лестрейндж, смотреть противно! Да помню я этот нелепейший эпизод в Азкабане, и всегда помнила, потому что он не был для меня ни радостным, ни счастливым, чтобы сгодиться дементору хоть на зубок. Мне было стыдно, мне было отвратительно, что ты, мой супруг, расклеился, как последний сопляк.
– Ошибаешься, Белла, – невозмутимо ответил Рудольф. – Ты извратила своё воспоминание, раскрасив его в ложные эмоции. Твоя душа закоченела, как пальцы на морозе, и теперь тебе больно впустить в неё тёплые чувства, больно отогреться. Но я прекрасно помню, какие у тебя тогда были глаза…
– Руди, прекрати валять дурака, дай мне пройти.
– Нет.
Внизу вспыхнуло фиолетовым, раздался вопль Рабастана: «Руди!», Беллатрикс пронеслась по коридору и хлопнула входной дверью, Люциус лишь шепнул Драко: «Стой здесь!» и, спотыкаясь, слетел с лестницы, едва не сбив склонившегося над Рудольфом брата, бросился вслед за Беллатрикс и ударился о запертую дверь. Предостерегающий окрик Рабастана слился с голосом Драко:
– Только не Алохоморой, убьёт!
Лестрейндж лишь мельком глянул на лестницу и, пошарив на полу, кинул Люциусу ключ. Тот даже не осознал, как ухитрился поймать его в почти кромешной тьме и одним движением отпереть дверь. С отчаянием он увидел, что не успевает – Беллатрикс как угорелая неслась к воротам, – выкрикнул: «Stupefy!» и бросился вдогонку. Не оборачиваясь, она махнула над головой палочкой, отражая заклинание. Следующее Люциус запустил молча, но пришлось притормозить, чтобы сосредоточиться, и ведьма, среагировав на смену звука шагов, нырнула в сторону, уворачиваясь, и отправила в его сторону сноп золотистых стрел. Люциус поставил щит, колдовские огни, ударившись о невидимую преграду, скользнули по ней в разные стороны, превращая защитную сферу в золотую клетку. Парой заклинаний наугад Люциус разбил её, но драгоценные секунды были потеряны – Беллатрикс выскочила за ворота и замерла, готовясь аппарировать.
…слишком плавно, слишком стремительно для материального существа – не тварь, но дыра изначальной тьмы в ночи, – он проскочил мимо Люциуса, обдавая его, тем не менее, порывом вполне ощутимого холодного ветра и оставляя в снегу следы огромных лап. Беллатрикс обернулась, вскинула руку с палочкой, но поздно – чёрный зверь безмолвно прыгнул, сбивая её с ног, и словно бы провалился сквозь землю, оставляя распростёртую на снегу женщину…
– Что за… Мерлинов жезл! – Рудольф пробежал мимо, задев застывшего на месте Люциуса плечом.
Снег был белым, одежды женщины были чёрными, чёрные волосы разметались по снегу, и с белого лица неподвижно уставились в небо чёрные глаза. Затем вспыхнул свет, и чёрно-белую картину уродливо взрезал ярко-алый, экзотической шалью перекинутый через шею женщины, растекающийся по снегу.
У ворот показался Рабастан, Драко догнал его и схватил за плечи, не пуская дальше. Рудольф упал на колени подле тела Беллатрикс, принялся выкрикивать какие-то заклятия, вдруг прервался и медленно обернулся, глядя в сторону ворот каким-то неуверенным, расфокусированным взглядом. Развеявшиеся чары, что давали ему право на доступ в поместье, похоже, нагляднее и неотвратимее, чем что-либо другое, засвидетельствовали смерть хозяйки Элвитч-хауза. Рабастан прекратил вырываться, уставившись в невидящие глаза брата.
– Руди? – несмело позвал он.
– Он не слышит тебя, – произнёс Драко. – Он от нас отрезан.
Рудольф отвернулся и поднялся, машинально отряхивая с колен снег. Минуту он недвижно стоял, потом пару раз перевёл взгляд с тела Беллатрикс на то место, где ещё недавно видел ворота и, взламывая наст, начертил носком сапога стрелу, указывающую направление. Присев, он закрыл погибшей подруге глаза, взял её на руки, заботливо устраивая на плече темноволосую неестественно болтающуюся голову, поднялся и, скрупулёзно выверяя каждый шаг, двинулся к воротам. Почти достигнув цели, он вдруг плавно свернул направо и пошёл вдоль ограды, явно убеждённый, что продолжает шагать в намеченном направлении.
– Руди! – окликнул его Рабастан, кидаясь вперёд и высовывая голову через решётку. – Ру-уди!
Тот не обернулся, однако, пройдя ещё пару шагов, замер, неопределённо озираясь. Рабастан пробежал дальше, просунул руку между железными прутьями и исхитрился ухватить брата за рукав.
– Стэн? – с надеждой спросил Рудольф.
– Я это, я… – пробормотал Рабастан, дёргая за рукав. – Ну же, двигайся!
Рудольф со своей скорбной ношей послушно шагнул в ту сторону, куда его вела неведомая сила. Подтянув брата поближе, Рабастан перехватил его другой рукой и перекинул освободившуюся на пару прутьев решётки вперёд.
– Давай, Руди, пошли…
Драко подошёл к Люциусу, встал рядом, наблюдая за медленно продвигавшимися в сторону ворот братьями. А Люциус на них не смотрел. Он запрокинул голову – так, что видел лишь щедро усыпанное звёздами небо, не ограниченное краем крыши, не приземлённое верхушками деревьев. Мысли о людях вдруг показались слишком берущими за живое, слишком близкими. Люциус думал о решётках и о том, что их в жизни слишком много. Но, к счастью, есть руки, которые тянутся друг к другу сквозь решётки. И такова уж наша природа, что иногда решётки оказываются необходимы, чтобы руки встретились.
А на небе разыгрывалась своя драма. Решительно шагал в ночь блистательный Охотник, не замечая разверзнувшегося у него под ногами Эридана, унылой реки подземного мира – ни единого яркого светила; звёздная дева, чьё имя отражало и красоту, и воинственность, ступала по левую его руку. И прямо на неё, следом за Охотником, мчался Пёс: не покорная гончая, но своевольный гость из нижних пределов, застывший в вечной погоне по небесам. Звёздами предначертанное обретало завершение в делах человеческих.
А ещё изредка звёзды падают, и, увидь сейчас Люциус падающую звезду, ему бы не потребовалось ни мига на раздумья, чтобы загадать желание. Пусть безрассудное, пусть невыполнимое, в бездумности этой и состоит суть загадывания на падающую звезду: исполняется лишь то, что не оставляет времени на сомнения.
Люциус не видел со стороны, как сияли, отражая звёзды, его глаза, претворяя в жизнь смысл светоносного имени…

Эпилог

…его прыжок-полёт нельзя было назвать ни долгим, ни кратким, ибо как описать в понятиях времени и пространства то, что пересекает границы миров, изменяя на пути своём саму сущность? Могучим зверем оттолкнулся он от земли, целясь в беззащитное горло врага, ведомый жаждой отмщения, жаждой крови и тепла чужой жизни, силой вырванной из плоти, – из Арки вышвырнуло человеческое тело, отвыкшее от мира земного, не ожидавшее падения и не успевшее приготовиться к нему. Он неловко ударился о ступени, вскрикнул, и боль в его крике перешла в необузданную радость возвращения и жизни. Пальцы рефлективно вцепились в камень, ломая ногти, тело судорогой свёл страх повторного исчезновения, падения в мир потусторонний. Разум лихорадочно избавлялся от воспоминаний, слишком чуждых для человека: воспоминаний живого, по прихоти судьбы заброшенного в царство умерших; воспоминаний о том, чему случаться не положено, о возмущении сил, коими удерживается равновесие миров, о мучениях в облике твари, коей дарованы были человеческие чувства и нечеловеческие знания, ведомой одной целью: низвергнуть в преисподнюю ту, по чьей вине равновесие было нарушено. И по достижении цели его вернули туда, где ему положено быть. Всё это стиралось из памяти, неудержимо развеивалось, пока тело вновь привыкало к боли, холоду, кровь возобновляла ток по жилам, вплоть до мельчайших сосудов, жадно втягивали воздух лёгкие, глаза начинали различать в полумраке контуры окружающих предметов. И вот он смутно углядел рядом с собой что-то небольшое и светлое – и мягкое, тут же подсказали вцепившиеся в находку жадные до осязания пальцы. Он поднёс это к лицу, вспоминая о назначении предмета – перчатки, по-звериному принюхался. Та пахла зимой, лесом, дорогими духами и ещё чем-то, не поддающимся определению, но невероятно родным и щемящим. Падение вернуло его к существованию, запах вернул его к жизни, вызывая одновременно и весёлую ярость, и бархатную глубокую нежность, лёгкую печаль и томящее забвение, стоило ему задуматься о причинах столь противоречивых чувств.
«Разберусь, – упрямо подумал Сириус Блэк. – Лапы собью, нос раздеру, но разберусь».
Он бережно спрятал сокровенный предмет за пазуху, сполз по лестнице вниз и, опираясь трясущимися от напряжения руками о ступени, с трудом поднялся на ноги.

----------
Примечания:
[1.] Дословный перевод; не умею я стихами, увы:
«Звёзды изредка падают,
Враг тебе протягивает руку,
Боль бывает желанной.
Береги свою душу»
[2.] У. Шекспир «Макбет», пер. М. Лозинского

На главную   Фанфики    Обсудить на форуме

Фики по автору Фики по названию Фики по жанру