Билет куда угодно
Автор: mobius
Pairing: Рон/Драко
Рейтинг: G
Жанр: romance
Краткое содержание: cуровые будни Рона-Аврора, которому по долгу службы пришлось наладить контакт с Драко Малфоем.
Disclaimer: Я ничего не делал, никто ничего не видел, никто ничего не докажет. А если есть свидетели, то давайте адреса, я с ними поговорю.
Размещение: Если хотите прибить этот шыт на свои ворота, просто киньте в меня мылом и делайте что хотите.
Посвящается Ньялли (Оригами).
В “Сыщике” она описала, каким было бы будущее Гарри-Аврора.
Под впечатлением от ее рассказа, я написал
о Мракоборчестве Рона.
Но дело, ясен пень, далеко не в этом.
Просто она удивительный человек.
Также посвящается Baka
(вот и читай! Читай! Читай теперь эту фигню, сволочь.
Потом стопудово проверю).
Чем дряхлый этот раб так удручен?
Его ведь отпустили? Ну и что же
Теперь он на свободу обречен,
А он уже свободно жить не может
Иногда, в такие пасмурные промозглые дни как сегодня, ему давали деньги совершенно незнакомые люди.
Это происходило всегда случайно и как будто бы неожиданно.
Они смотрели на него, виновато улыбались, шарили в карманах и подбрасывали в воздух монету-другую.
Он ловко схватывал их на лету, пробовал на зуб, широко улыбался и приподнимал полу истертой дырявой шляпы.
Деньги эти он не считал подаянием и всегда приговаривал про них: «на благо государства», ибо, в сущности, так оно и было.
Иногда, в такие пасмурные промозглые дни, как сегодня, он не опаздывал на работу. Собранные монеты он имел обыкновение кидать в фонтан на площади перед громоздким, чудовищно обветшалым зданием эпохи футуристической архитектуры.
Какой холодной обещала быть эта зима.
Рональд Уизли оглядывал крепко сбитых горожан, их теплые шерстяные гетры, их полуботинки, отороченные мехом и сюртуки из твида, которым нипочем самый пронизывающий ветер. Рональд Уизли оглядывал, и улыбался, и приподнимал полу шляпы, весело зубоскаля. Радостное настроение передавалось всем встречным унылым прохожим. Их лица светлели, походка становилась легче, зима уже не давила на спины и затылки тяжестью тысяч серых будней.
Рон взялся за ручку тяжелой скрипучей двери, швырнул через плечо монету в фонтан и исчез в здании с вывеской «Управление».
Там ни у кого не было ни чудесной твидовой брони, ни полосатых гетр и далеко не у каждого имелись зонты.
Там его ждали постоянно ругающиеся «Плоскомордый» и «Голиаф».
Старый «Будвайзер», в словаре которого было только две фразы: «черт меня побери» и «чтоб ты провалился».
«Маленький Морской Котик», которого все называли просто «Маленький».
«Крыса» с лицом состарившегося бельчонка, «Милый» и его ровный спокойный голос, «Вонючка», оглушительно смердящий нестираным исподним и «Доберман», глядя на которого Рон никак не мог понять: красив тот или уродлив.
Его соратники – его отряд Авроров.
В сущности, этот день ничем не отличался от прочих и не было бы никакого смысла рассказывать о нем, если бы не одно обстоятельство.
- Черт меня побери!! – воскликнул Будвайзер, наблюдая, как Рон громыхает чем-то в своем шкафу.
У каждого сотрудника Йоркширского Управления Мракоборцев наличествовал свой собственный шкаф в раздевалке, это конечно. На дверцах бардака Уизли очень скоро начали появляться одобрительные надписи сотрудников, намалеванные веселые рожи и оранжевые красочные пятна, символизирующие пёс знает что.
Рон что-то глухо пробормотал, роняя перчатки на пол и нагибаясь за ними. Он пришел новичком в сколоченную банду и не знал, отчего и как давались прозвища. Что за фигня такая «будвайзер», он и вовсе не представлял.
И, как любому новичку, свою кличку ему еще только предстояло заработать. Поэтому он до сих пор оставался…
- Уизли! Уизли Рон! Где шляется это отре… Ух, ты. Ты не опоздал сегодня? – Крыса наступил на одну из перчаток Рона и как ни в чем ни бывало, посмотрел на него сверху вниз.
Маленький подвижный рот, окруженный глубокими и обрюзгшими морщинами – вот из-за чего парня прозвали грызуном, уж в этом Рон был уверен. Крыса никогда не гадил намеренно, но его чистосердечные недоуменные сплетни наносили масштабный урон и друзьям, и недругам.
Рон толкнул Крысу плечом под колено и, когда тот грохнулся на пол, выразительно отряхнул обе перчатки об стену.
- Рон. – Позвал с пола Крыса, словно все происходящее было обыкновением. – Рон, начальство желает тебя видеть.
Вот начиная с сего момента и значится то особенное обстоятельство, о котором упоминалось выше.
Через три минуты, Рональд Уизли сидел в кабинете управляющего и перед ним прохаживался, заложив руки за спину, грузный и величественный Большой Найджел.
- Высокий профессионализм…
Чуя неладное, Рон насторожился.
- …ответственное отношение…
Рон открыл рот и несколько нерешительно поднял указательный палец.
- …заинтересованность в успехе…
Тут уж Рон не выдержал и совершил великий грех – перебил начальника:
- Это вы всё обо мне рассуждаете?
- В чем дело? – грустно и сурово спросил Большой Найджел.
В просторной комнате все было точно таким, как Найджел. Большим, суровым и грустным. Рон почувствовал себя вконец паршиво, останавливаясь взглядом на громоздком унылом пресс-папье:
- Никак не возьму в толк, к чему вы ведете, сэр.
- Я непонятно объясняю? – еще сильнее огорчился Большой Найджел. Рон вздохнул:
- Сэр, если вы хотите на меня всех собак… прошу прощения. Если вы думаете, что я лучшая кандидатура, так вас ввели в заблуждение.
- Мальчик мой. – Управляющий уселся в огромное крутящееся кресло за столом. – Мальчик мой, ты работаешь у нас уже месяц, а чем до сих пор изволишь заниматься?
Рон молчал.
- Вот именно! – восторженно согласился Большой Найджел. – Ничем. Зря переводишь деньги налогоплательщиков. И вот тебе представляется случай проявить себя. Блестяще показать! И что я слышу в ответ? А? Что я слышу?
Для пущего эффекта, Большой Найджел подался вперед, пролив часть брюха на стол и прикладывая ладонь к уху, словно прислушиваясь. Рон снова промолчал, потому как был научен горьким опытом. Спорить с директором, когда на того нападал юношеский управленческий задор, было бесполезно.
- «Никак не возьму в толк», - передразнил Большой Найджел, удовлетворенный молчанием Рона. – В толк он не возьмет. Дурак ли ты, Уизли? А? Не слышу.
- Нет, сэр. С утра все было отлично.
- Ну так может быть, ты писать не обучен?
- Отчего же не обучен, – вздохнул Рон. – Прекрасно пишу.
- А стихи не сочиняешь? – Большой Найджел облокотился на стол и подпер щеку кулаком. – Было бы весьма как кстати.
- Нет.
- На нет и суда нет.
- Мы даже не были друзьями. – Внезапно произнес Рон. – Сказать больше, мы бы поубивали друг друга. С удовольствием, с огромным удовольствием, сэр. Так что для этого задания я худшая кандидатура, как и говорил.
- Прошло пять лет. С тех пор как вы окончили школу.
- Нет, сэр. Поверьте на слово. Я - плохая кандидатура, скверная кандидатура.
- Ну-ну. И что же, прямо так и убил бы? Сейчас? Немедленно и непременно? Чушь!! Чушь. Ерундистика.
- Я до сих пор испытываю к нему неприязнь. – Горячо и убедительно возразил Рон. - В последний год наши разногласия достигли невиданных размахов. Я месяцев пять, чтоб не соврать, в лазарете провалялся. И он – не меньше, верьте.
- Ты отказываешься, – закивал головой Большой Найджел.
- Поймите правильно, - настаивал Рон. – Ни о каком доверии и речи быть не может.
- Ты уволен.
- Я… что? – Рон вцепился в подлокотники. – Что за черт? За что?!
- Ты бесполезный кадр. Налогоплательщики не обязаны содержать дармоеда. Так и пишу, видишь? – Большой Найджел единым движением достал откуда-то замусоленную бумажку, рывком расположил ее на столешнице и принялся писать карандашом. – Видишь? Так и пишу. А теперь вали отсюда. Ты уволен.
- Но сэр… – Рон был обескуражен.
- За месяц ты не принял участия ни в одной мало-мальски серьезной операции. Пустое место. От уборщицы больше пользы.
- Намного больше. – Вздохнул Рон, поднимаясь с места. – Я берусь за это дело. Сэр.
- Отлично, - сухо рыкнул Большой Найджел, словно ничего другого он и не ожидал.
- Уволите меня, когда я провалюсь.
- Когда провалишься, я тебя этими вот руками, - тут Найджел выразительно потряс обеими ладонями в воздухе. – Вот этими вот самыми руками лишу выходного пособия. А теперь иди работай.
Может, где-нибудь в столице и почетно носить значок Аврора на шляпе, но Лондон – это вам не Дарроуби. Никаких почестей или материальных благ столь благородная должность не сулила и не посулит.
Одни сплошные неприятности.
Бюджет Министерства совершенно лишен эластичности. По сей причине бюджетные деньги тратятся весьма скупо, тем более на такую вещь как периферия. И Йоркширское Управление Мракоборцев вынуждено было обслуживать огромные территории скромными силами двух дюжин Авроров.
Да. Это вам не Лондон.
И платят куда меньше и быт не благоустроен. И славы никакой не сыскать, и ботинки прохудились.
Работа «сельского» Мракоборца представляла собой ни что иное, как тупой монотонный и чертовски утомительный труд. С утра получаешь папку с «ориентировками» на возможную нечисть, отсеиваешь заведомые косяки, и – вперед. Борозди просторы нескончаемых холмов на пронизывающем ветру.
Да. Это вам не Лондон.
Упивающиеся Смертью – такая же редкость в работе конторы Большого Найджела, как Пласидо Доминго на подмостках местной покосившейся церкви. Это в столице Великие Авроры громят Великих Пожирателей, подвергаются опасности и стяжают лавры победителей.
Здесь такого не предложат. Упыри и боггарты, пикси и привидения, нарушающие корпоративную этику.
Рон Уизли возвращался в Дарроуби не раненым или героем. Нет, возвращаясь в свой дом, он лечил синяки и ссадины, царапины и кровоподтеки, отмывался от смердящей слизи и прочих автографов мелкой нечистой силы. Поднимаясь по вечерам по скрипучей лестнице, он разжигал огонь в плите и бросал рабочую одежду в угол.
В полном одиночестве. Это вам не Лондон, не с кем выпить пива на ночь глядя и по выходным. Даже и совы у него не осталось. Сычика он передарил Джинни, которая теперь работала секретарем в Отделе Противозаконного Использования Маггловских Изобретений и могла достойно позаботиться о птице, с которой было связано столько воспоминаний.
В Дарроуби было небольшое гетто, здесь жили волшебники. В отличие от Хогсмида, который был населен исключительно магами, в Дарроуби существовало несколько кварталов на окраине, о существовании которых обычные жители города ничего не знали. Вот именно там и заправляли ведьмы и колдуны, сквиббы и призраки.
Вот именно там и снимал двухэтажный покосившийся дом Рон Уизли.
Подобный дом был ему не по карману и более того – совершенно ни к чему. Отапливать его зимой не было никакой возможности. Когда Рон по утрам добегал из спальни до кухни, чтобы зажечь огонь в плите, он успевал промерзнуть до костей. Сквозняки беспрепятственно гуляли по всем комнатам и в январе только на кухне и было чуть теплее, чем снаружи.
Но, несмотря на все это, Рон жил в этом доме. На каминной полке пылился значок Аврора и Рону было строжайше запрещено снимать комнату в маггловских кварталах Дарроуби, хотя, черт возьми, это было бы куда как удобнее.
Но Рон и сам понимал всю правомочность этого запрета. Как часто он возвращался с работы весь с ног до головы перемазанный черной кровью упырей, блевотиной пикси или оглушенный воплем баньши. Соседи не могли бы оставаться равнодушными к такому жильцу. Излишнее любопытство – вовсе не подспорье в работе Мракоборца, верно.
К тому времени, как Рона направили в Йоркшир, эти покосившиеся хоромы оставались единственным свободным жилым домом в анклаве волшебников. Большой Найджел счел, что это как раз то, что нужно. Тем более, что никто в Строительном обществе не ссудил бы нищему Рону Уизли и копейки на постройку даже туалетной кабинки, не говоря уж о чем-то более существенном.
Вот и прозябал великий друг великого Поттера в великом Драйден-Хаусе.
Никогда раньше Рон не понимал истинной сущности настоящего зла. Теперь он верил – Драйден-Хаус, дряхлый огромный ледяной дом являлся воплощением седьмого круга преисподней.
«А теперь иди работай», - сказал Найджел, и Рон отправился в общую гостиную.
Пройдя просторный обшарпанный коридор с выбитыми стеклами, Рон спустился в подвал. Холод отступил, под первым этажом архитектурного монстра клубилось влажное тепло, оседало на стенах снежными сопливыми гирляндами, мёрзло плесенью по углам.
- Рон? – мягким голосом обласкал Милый. – Как дела?
- Штрафанули за прогулы. – В голос и с видимым удовольствием заржал Крыса.
Голиаф и Плоскомордый тут же ударились в перепалку «имеет ли право Большой Найджел штрафовать за опоздания, коли сам является раз в неделю по обещанию». Если Голиаф по какой-то причине говорил «Да», Плоскомордый тут же восклицал «Нет». И наоборот. Эти двое умудрялись спорить на тему того «4» ли получится от сложения «2» и «2».
- Не расстраивайся. – Рассеянно бросил Маленький Морской Котик, не отрываясь от газеты. Мятые газетные листы заполняли почти все пространство дивана, на котором он сидел. При желании он мог зарыться в них с головой.
- Черт меня побери. – Кашлянул Будвайзер.
Рона вроде бы успели принять и, что гораздо более важно, привыкли к нему. Поэтому сочувствие в голосе старого Будвайзера было искренним.
- Нет. – Покачал головой Рон. – Подкинули сверхурочную.
- Давно пора. – Раздался грудной голос Добермана. Он спустился в подвал следом за Роном и тяжело опустил на квадратный стол большую коробку. – Кто-нибудь, выберите «косые».
- Рон, отсей. – Приказал Голиаф, на секунду отвлекаясь от перепалки.
- Большой мальчик. – Странно блеснув глазами, бросил Доберман. – Сможешь.
Рон не был уверен, стремился ли Доберман задеть его, потому просто подошел к коробке и с преувеличенным напряжением на лице принялся доставать плашки с ориентировками. Его лоб собрался в глубокомысленные складки.
В команде Авроров была иерархия, но никто не стал бы называть ее жесткой. Каждый просто делал дело, которое получалось у него лучше остальных. В основном, это люди, занятые оперативной работой.
Есть, конечно, конторские хорьки. Им подай подследственного, да чтобы допросить, да бумажек гору настрочить, да решить, в какую тюрьму законопатить. С персонажами такого рода Рон в Дарроуби не встречался.
Но кем бы ты ни был, ты должен уметь искать «косые» ориентировки.
Когда каждая пара рук на вес платины и один-единственный ложный вызов может занять полдня, такое умение ни много, ни мало – драгоценно.
Все умели по косвенным признакам определить ложную ориентировку. Чужое сумасбродство, шизофрения и галлюцинации – это не то, с чем должен бороться Аврор, гробя свое рабочее время.
Все умели – Рон не умел.
Четыре года он и вовсе числился «мусорщиком» черти где и ему нравилась эта работа. Будучи одним из тех людей, которым любой контроль и дисциплина что рыбная кость поперек глотки, Рон любил должности, где можно было оставаться фактически неподотчетным. Пришел, убрал последствия мракоборческой работы, ушел, вот тебе и вся наука.
Совершенно наугад, даже не читая написанное, Рон выловил пару плашек, шлепнул их на стол и понадеялся на удачу.
В подвальный закуток, служивший гостиной, ввалился Вонючка и все тут же взвыли. Накрывшись газетой, Маленький громогласно выругался и его поддержал нестройный хор обладающих обонянием.
Пользуясь всеобщим переполохом, Крыса довольно грубо отодвинул Рона от стола и положил выбранные им плашки на место. После этого вынул и тут же выбросил с пяток совершенно других наводок.
Вечера казались бесконечными. Они начинались в четыре пополудни и заканчивались к полуночи, когда серое небо затягивало чернильными пятнами ночи.
Туман Йоркшира был вездесущ, превращая и без того промозглые угрюмые вечера в настоящую долину уныния. Куда ни глянь – везде клубится, тянется и дышит густая молочная масса.
Холодный Драйден-Хаус высился и ждал, как разорванный зев страшного странного чудовища. Он выплывал из курящихся волн белого тумана и Рон уныло плелся к нему, продрогший и усталый. Зима студила кровь и даже слюна на вкус казалась холодной и кислой.
Открыв дверь, Рон некоторое время постоял на пороге.
Ему не хотелось быть Аврором с того самого момента, как он им стал. Но ничего другого он делать не умел и не желал учиться. Ему претила любая ответственность. Он пошел бы грузчиком в порт, но там зимой еще холоднее.
Интуитивно распознавая нечисть, обладая отличными физическими данными, Рон значился в десятке лучших в своем отделе, но просидел «мусорщиком», пока его насильно не повысили и не переправили в Дарроуби.
Работать в банке, как Билл? Упаси боже иметь дело с финансовой отчетностью. Напутаешь, так потом эти гоблины из тебя всю душу вытрясут.
Укрощать драконов, как Чарли? Нет уж. Мотаться по всему миру, не имея собственного угла, жить под угрозой быть сожженным заживо и штудировать зоологию, каждый год проходя квалификационные экзамены? Ищите других дураков.
Заняться торговлей, как Фред и Джордж, чей магазинчик стал более легендарен, чем лавка фокусов знаменитого на всю Англию Тэма Шепарда в Глазго, Куин-стрит? Это означает постоянное изучение спроса, невероятные затраты на обустройство и расширение, обработка клиентуры и поставщиков. Огромная ответственность и постоянный риск. Нет уж, не надо.
Податься в Министерство, как отец, Перси и Джинни? Глупость какая. Каждый день чистить ботинки и штудировать юрисдикции, которые словно бы написаны на марсианском языке.
Конечно, Гарри – знаменитый Аврор в сверкающем Лондоне. Но дружба – оно ведь понятие относительное и, в сущности, ни к чему не обязывающее. По крайней мере, в этом убеждены все чиновники до единого. Герой должен работать в столице. А Лучший Друг Героя – не знаем такого звания. Отправляйся к холмам Йоркшира и говори спасибо хотя бы за то, что не услали в Пакистан.
И дело было вовсе не в отсутствии карьеризма. Возможно, Рон был непростительно ленив. У него были способности и даже несколько талантов. Он пользовался ими, не прилагая никаких усилий для дальнейшего развития.
Возможно, Рон был легкомыслен. Он никогда не расставался с шорами, которые позволяли ему любить свое прошлое, но не оглядываться на него. Позволяли ему мечтать о будущем, но не рассчитывать на него. Он жил исключительно настоящим и был уверен, что это настоящее не так уж плохо. Даже, можно сказать, совершенно не плохо.
Возможно, Рон был смелым. Пауки как-то неожиданно стали единственным, чего он боялся. Даже Голиаф уважительно цокал языком, когда Рон, как ни в чем ни бывало, первым спускался в черные подвалы, откуда доносились холодящие кровь стоны и предостерегающие вопли. Рон был слишком смелым, чтобы искать для себя более легкой жизни.
Наступит весна и он купит свой билет куда угодно, только подкопит деньжат. И тут же уедет отсюда. Тут же.
А пока он стоял в дверях Драйден-Хауса и размышлял о том, как такое возможно: внутри дома куда холоднее, чем снаружи.
Весь угол огромной кухни был уставлен мешками с углем. Несколько из них прохудились и пол был изгажен черной пылью. Рон никогда не обращал внимания на беспорядок. Зачерпнув ковшом угля, Рон принялся растапливать плиту. Кое-кого ждет уютный семейный очаг и вкусный ужин, и свет из камина. Но точно не Рональда Уизли.
Рон старался не думать об этом – едино без толку. К его чести будет сказано, он вовсе не чувствовал себя несчастным. У него было достаточно насущных дел, чтобы не ударяться в мысли по поводу собственного ничтожного положения.
Сегодня он перетащит кровать на кухню и будет изредка просыпаться, подкидывая угля в топку. Ему осточертело спать одетым и по утрам стучать зубами от холода, ковыряясь с остывшей плитой.
Наконец, занялось пламя. Рон присел на корточки напротив плиты и принялся греть руки. Мельком бросив взгляд в окно, он снова удивился странностям этой зимы.
Не была она белой, как не была она и светлой. Эта зима наступила неожиданно, застудив землю, и черные деревья до сих пор стояли с непокрытыми корнями. Снег шел редко и тут же превращался в ледяную корку. Ничто не напоминало о слепящем зимнем блеске. Солнце появлялось редко и Рону казалось, что его и не было никогда.
«Кровать», - вспомнил он, когда его руки достаточно отогрелись.
Он перетащил ее очень быстро, прилипая кожей пальцев к металлическим перекладинам спинки. В углу спальни остался стоять цинковый таз с замоченной три дня назад одеждой. Стирал Рон просто – засыпал мокрую одежду порошком, ждал день-другой, мял ее кулаками и развешивал на заднем дворе.
На сей раз Рон просто вывалил шмотки на ледяную землю и выплеснул воду.
Пока кухня жадно впитывала жар угольной плиты, Рон пустил воду в ванной. Он потребовал, чтобы в Драйден-Хаус хотя бы в ванную провели горячую воду. Большому Найджелу потребовалось три недели, чтобы счесть это требование обоснованным и подписать требуемые бумаги.
И вот сегодня Рон стоял над раковиной, в которую под напором била струя кипятка.
Вот оно, счастье, сказал себе Рон.
Ванная комната мгновенно наполнилась клубами пара.
Когда он вылез из душа, кухня более-менее прогрелась и его влажные волосы не спешили превращаться в сосульки. Рон ощутил себя самым счастливым человеком на свете, усаживаясь на матрас перед плитой и вскрывая консервную банку тушеной фасоли.
Поужинав, Рон больше всего на свете мечтал бы завалиться спать, но вместо этого он достал из рабочей сумки пачку бумаги, чернильницу и общипанное перо.
Сверхурочная работа.
Вздохнув, Рон расположился за кухонным столом и написал: «Многоуважаемый мистер Драко Малфой…». Тут же быстро приписал: «…чтоб ты сдох самой страшной смертью». Подумав несколько секунд, приписал еще: «…и не единожды, а четыреста раз».
С наслаждением оглядев написанное и даже несколько раз произнеся вслух на разные лады, Рон скомкал лист и точным броском запустил в топку.
«Дражайший слизеринский ублюдок» - зачеркнуто.
«Неполноценный сукин сын» – зачеркнуто.
«Я к вам пишу, чего же боле» – зачеркнуто.
К полуночи в печь отправилось никак не меньше килограмма макулатуры, а дело все так же стояло на мертвой точке и не думало двигаться.
Плюнув на все это, Рон со спокойной душой завалился спать, совершенно убежденный, что завтра его уволят.
- Здра… - Рон осекся и зажал нос обеими руками. В воздухе стоял такой страшный смрад, что щипало кожу. И что самое ужасное – вонь эта не поддавалась никакому точному обозначению. Воняло чем-то неопределенным и сногсшибательным.
- Чтоб я провалился. – Мрачно приветствовал Будвайзер, раскуривая трубку.
- Это он. – Маленький и Плоскомордый одновременно указали в дальний угол и Рон тут же отпрянул на пару шагов. Если до сего момента он и был уверен, что кто-то прячет труп под полом, то теперь вони нашлось более логичное объяснение.
Милый стоял в указанном углу, стоически убеждая в чем-то Вонючку. Обычно от последнего несло грязными, подштанниками, рвотой и мочой, но кошмар сегодняшнего дня состоял в том, что весь этот букет перекрывал аромат одеколона.
- Лучше просто вымойся, - ласково повторил Милый. Судя по слезящимся глазам, далеко не в первый раз он это говорил.
- Вот. – Рон принялся шарить в кармане. Он был настолько погружен в мысли о грядущей отставке, что даже забыл выкинуть в фонтан полученные этим утром монеты.
Набралось три фунта, два галлеона, четвертак пенни и десять кнатов.
- Сходи в общественную баню. – Он ссыпал горсть мелочи Вонючке.
Тут же выйдя из раздевалки, он не мог видеть лица коллег. С облегчением вздохнули Милый и Маленький. Равнодушно вернулись к перебранке Плоскомордый и Голиаф, одобрительно кивнул Будвайзер. Обиженно сморщился Вонючка, с ненавистью глянули вслед Крыса и Доберман.
В кабинете Большого Найджела Рону потребовалось понервничать, ища глазами спасительное пресс-папье. Он всегда таращился на кусок отполированного малахита, когда требовалось спорить с начальством. Очень помогало.
На сей раз пресс-папье стояло на верхней полке книжного шкафа.
- Как успехи? – опуская приветствия, без обиняков спросил директор.
- Рад бы вас порадовать, да нечем. – Рон вздохнул.
- Подробнее.
- Увольняйте, Мерлин с вами. – Вытаращившись на зеленый малахитовый бок, посоветовал Рон. – Сил никаких нет.
- Подробнее!! – прикрикнул Большой Найджел, суровея лицом.
- Сами посудите: как же я ему писать буду? Вот так вдруг, ни с того, ни с сего. Пять лет прошло со школы. Что бы я ни написал, все равно он будет подозревать, что я спрятался в его тумбочке, и сейчас выскочку с воплем «Авада Кедавра», - подвел неутешительный итог младший из сынов Уизли.
- Ну-ну. – Большой Найджел, сбитый с толку рыжей задранной головой, оглянулся на пресс-папье, которому в данный момент молился Рон.
- Повод дайте мне. – Потребовал Рон, не потрудившись сменить позу. – Дайте достойный повод, не внушающий особых подозрений.
- Уволю…
- И дело с концом. – Беззаботно пожал плечами Рон. – Ну, так я пошел.
- Стоять!! – взревел Большой Найджел. – Сидеть. Думать.
Потирая обширной ладонью выпирающий упрямый подбородок, директор надолго задумался. Рон решил не забивать голову всяческими пустяками и прикидывал, когда идет ближайший поезд, на котором он сможет вернуться в «Burrow».
- Вот что. – После действительно долгой паузы подал голос Большой Найджел. И голос этот, следует отметить, был спокойный и ровный, без привычной начальственной истерии. – Гляди-ка сюда.
Рон взял из рук управляющего бумагу с гербовой печатью и быстро пробежал глазами.
- Хороший повод. – Сказал он по прочтении. – Обыск Малфой Менор, Сэр. Давно пора.
- Вот что. – Директор выудил стопку пергамента, скомкал и выкинул верхний лист, расположил на столешнице следующий и протянул Рону перо. – Пиши.
«Знаю, что между нами были разногласия», – написал Рон.
- А «здравствуйте» куда дел? – Найджел потянулся вперед и постучал кулаком по лбу Рона. – Куда дел, а?
- Вам лучше знать. Но после приветствия у меня всякая охота продолжать пропадает. Еще этому кастрированному зайчонку я здоровья не желал. Проявите понимание. Сэр.
- Делай, как знаешь. Вслух.
- Знаю, что между нами были разногласия, и мое письмо…
Никогда в жизни Рон не писал настолько через силу. Каждое слово казалось ему ненастоящим и требовало замены. Даже местоимения – и те выглядели как-то непривычно, черт бы их побрал.
Никогда в жизни, чтобы исписать один чертов лист, он не гробил на это пять часов, не меньше. Они с Большим Найджелом вспотели, галстуки и сюртуки валялись по полу, волосы Рона торчали в разные волосы, потому что он постоянно в отчаянии запускал в них обе руки.
К вечеру письмо или, вернее сказать, записка обрела более благопристойный вид. В качестве повода Рон использовал приказ Министерства на проведение обыска в Малфой Менор. Рон ни в чем не каялся, ни клялся, старался воздержаться от оскорблений.
Он просто предупреждал Драко Малфоя о предстоящей акции Мракоборцев и заодно, между прочим, витиевато рассуждал о погоде.
- Пёс с ним, с обыском. Проведем нормально, когда закончим с этим Малфоем. – Вздохнул Большой Найджел, делая копию с многострадального письма и запаковывая его в простой серый конверт. – Отправь это с почтовой совой.
Выйдя из кабинета Найджела, Рон спрятал конверт в карман брюк.
- Хорошо отработал? – раздалось немедленно. Рон оглянулся и заметил Добермана, который сидел на подоконнике и прятал руки в рукавах обтрепанного, но очевидно теплого пальто.
Рон молча и пристально смотрел на Добермана. Он всегда делал это, порой даже не замечая. Все в лице этого человека казалось ему неправильным, искаженным, не имеющим права на существование. При разном освещении Доберман мог выглядеть невероятно красивым или ошеломляюще уродливым. Но ни в одной из этих ипостасей он не был обаятельным.
Поскольку Рон молчал и вглядывался, Доберман повторил:
- Это деньги? Много дал?
- Это не деньги. – Рон все так же не отводил взгляда от переносицы Добермана и того этот взгляд, казалось, жег каленым железом.
- А что? Плохо отсосал?
Рон снова не ответил, потому что попросту не понял. Но на всякий случай приблизился к Доберману на расстояние удара.
- Глянь на себя, - хмыкнул Доберман, выпростав кулаки из рукавов. – Старался, небось.
Рон и вправду выглядел как человек, только что сбежавший от любовницы. Взъерошенный, вспотевший, галстук переброшен через плечи, ворот расстегнут. Рон наконец понял, о чем ему толкуют.
- Да ты сдурел. – Он в голос рассмеялся. Доберман смутился. – Да ты точно сдурел.
- Смотри сюда.
Рон невольно опустил голову, наблюдая за тем, как Доберман достает что-то из потайного кармана пальто. Доберман молниеносно цапнул Рона за подбородок. Рон перехватил запястье руки, сжавшей его челюсть.
- Смотри сюда.
Перед глазами Рона блеснул галлеон.
- Сколько тебе заплатить, чтобы ты и меня ублажил?
Рон наконец вырвался и Доберман швырнул в него монетой. Потом он выудил еще несколько и так же запустил ими в Рона.
- Даю тебе сотню.
- Две сотни и я никому не скажу, что ты абсолютно, - Рон отчаянно жестикулировал на каждом слове, он так орал, что его наверняка было слышно на улице, - совершенно, необратимо больной!
- Лондонский выскочка. – Доберман был обескуражен поведением Рона, но старался не подать виду. Он тоже кричал.
- Я четыре года отработал в Абердине! Я Лондон видел только на открытках. – В запале Рон слукавил, но в его словах все-таки было больше истины, чем лжи.
- Три сотни. Вечером, у меня дома. – Неожиданно тихо сказал Доберман.
- Здесь Йоркшир. – Рон обернулся к нему спиной и зашагал прочь. – Не Голландия.
История с Доберманом заставила Рона крепко призадуматься. Считаясь негласным лидером, Доберман с его маниакальной мнительностью мог попортить много крови.
Вечером, в ванной, Рон стоял под душем, наслаждаясь ощущением того, как горячая вода вымывает холод из-под его кожи. Озноб, казалось, въелся в кости и прогнать его окончательно можно было только как следует покипятившись вместе с кофе в турке.
После стычки с Доберманом, остатки рабочего дня прошли из рук вон скверно. Рон постоянно ждал подначки, потому был непростительно рассеян. Если бы не Голиаф с Будвайзером, он наверняка сломал бы обе ноги, навернувшись с крыши, откуда они пытались согнать гамаюна.
Доберман игнорировал Рона и как будто все время о чем-то размышлял.
Будучи человеком в излишней степени легкомысленным, Рон решил пустить все на самотек. Последствия его не волновали. Уже не волновали. Он был согрет и ему хотелось спать.
Выйдя на кухню, он вздрогнул и замер.
На мешке с углем, нахохлившись, сидела полярная сова.
- Привет. – Сказал Рон. Сова молчала.
Черные влажные глаза неотрывно следили за хозяином Драйден-Хауса.
- А ну вали отсюда. – Рон махнул на сову рукой. Круглые пуговицы глаз моргнули, сова ухнула. Мощные взмахи крыльев бесшумно рассекли воздух и птица поднялась в воздух. Пролетев над головой Рона, она скрылась в коридоре. Судя по всему, Рон забыл закрыть дверь, вернувшись с работы – настолько был рад, что обе ноги у него целы и гамаюн сдан начальству.
Так и есть. В коридор сквозь щель приоткрытой двери намело сквозняков и инея. Сова ухнула еще раз на прощание и исчезла в темноте. Рон с досадой захлопнул чертову дверь и пробормотал нелестное пожелание вслед птице.
Впрочем, на этом сюрпризы не закончились. На мешке обнаружилось мятое письмо, все в угольных пятнах. В первую секунду у Рона возникла мысль, что птица ошиблась адресом. Или вовсе принесла письмо бывшему хозяину дома. Тогда следовало отправляться на ближайшее кладбище и вызывать дух покойного.
«Графство Йоркшир, Дарроуби, Драйден-Хаус, Рональду Уизли». Нет, с этим все порядке. «Усадьба Малфой, Драко Малфой».
Вот оно что! Оперативно.
Рон взвесил на ладони конверт, от которого пахло стылой ноябрьской ночью. Письмо практически ничего не весило. Перед тем, как вскрыть его, Рон бухнул чайник на плиту и добавил угля в топку.
Все письмо состояло из одного, слишком большого листа, сложенного вчетверо. Лист и вправду был слишком велик для написанного на нем.
«Что тебе от меня нужно?»
Грубо, размашисто, с любопытством.
Рон достал свежий лист, чернильницу и перо.
Ни секунды не думая, он написал: «Я хочу, чтобы ты рассказал мне, где скрывается твой отец. Для этого я должен втереться к тебе в доверие. Почему именно я? Потому что ты забыл про существование внешнего мира. У тебя нет новых друзей и знакомых, которых можно было бы использовать в целях подсадной утки. Никого из твоих старых друзей завербовать не представляется возможным. Многие погибли. Решили привлечь человека, который еще наверняка способен вызывать у тебя интерес. Если так можно назвать ту злобу, которую ты всегда проявлял по отношению ко мне. Но лично мне нужно, чтобы ты сдох как паршивая сука и я больше никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не слышал о тебе».
Засвистел чайник.
Рон, вздохнув, поднялся, чтобы снять его с плиты. Попутно скомкал свой эпистолярный труд и рассеянным движением закинул в топку.
И полночи он писал о том, что предупредил об обыске исключительно потому, что ему не хочется тащиться в Малфоевский крысятник и копаться в грязном белье нечистоплотного Малфоя. Писал о том, что погода чудит и снег никак не выпадет. Писал про полярную сову, и «куда же делся знаменитый филин?». Писал о том, что недавно видел фотографию Драко в «Daily Prophet» и тот ничуть не изменился, все такой же жалкий суслик, страдающий рахитом.
Пол был изгажен черновиками и консервными банками. Рон уничтожил двадцать три чистых листа, две банки рыбных консервов и одну – тушеной фасоли.
Утром письмо и сделанная с него копия были исправно сданы начальству.
Большой Найджел сидел, не двигаясь, не выпуская письмо из рук. Вопреки застывшей позе, зрачки его темных глаз лихорадочно метались вправо-влево, изучая текст.
Рон впервые видел его таким сосредоточенным.
- Сэр? – позвал он спустя четверть часа. – Что скажете?
Директор поднял на него свою массивную голову с залысинами. Малахитовое пресс-папье на сей раз стояло у края стола и Рон привычно вперил в него свой беззаботный взгляд.
- Странно. – Сказал наконец Большой Найджел.
- Ну, давайте, я…
- «Странно», - перебил управляющий, - не значит «никуда не годится». Это неплохо. Но действительно странно. Отправляй немедленно. Ты у нас талант, оказывается. Вот никогда бы не подумал. Отправляй сейчас же.
- Что же странного. – Рон встал с кресла. – Можно вопрос, сэр?
- Валяй, заряжай. – Ни секунды не раздумывая, брякнул директор. По всему выходило, что он в отличном настроении и Рон, по его новейшему мнению, куда более достойный представитель несносных ирландцев, чем предполагалось.
- Почему мы этим занимаемся? – Рон взялся за ручку двери. – Отчего бы Лондонским Аврорам не поломать над этим головы? Уж там-то наверняка целый отдел по эпистолярному крючкотворству содержится силами честных налогоплательщиков. Сэр.
- Смотри, какой умный. – Большой Найджел достал из стопки на столе зеленую папку. – А раз такой умный, шевели мозгами. Иди, работай.
Выйдя из кабинета начальства, Рон огляделся по сторонам и, удивительное дело, тут же обнаружил Добермана на старом месте – тот сидел на подоконнике, упершись одной ногой в пол, второй болтая в воздухе.
- Доберман, - позвал Рон. Тот окрысился, ожидая подвоха, его лицо выглядело очень зло и мрачно.
- Рыжая сучка.
- В каких случаях столичное управление Мракоборцев переправляет важные дела в провинциальные сараи, вроде нашего? – спросил Рон, не обратив на оскорбление ровным счетом никакого внимания. Добермана это сбило с толку и он ответил:
- Когда боится собственных шпионов.
Рон кивнул. Он так и думал. В Лондоне у Малфоев наверняка имелся целый штат доносчиков на содержании. Вряд ли Люциус позаботился и о том, чтобы подкупить кого-то в Йоркшире.
Развернувшись, Рон побрел по длинному промозглому коридору, выложенному кафельной плиткой. На ходу запечатывая письмо, он в сотый раз подумал, что белый облупленный кафель навевает на него мысли о больнице.
- Эй! – раздался вслед окрик Добермана.
Рон ускорил шаг.
- Эй, подожди!..
Стараясь не хлопнуть дверью и для этого привычно придержав ее ногой, Рон оглядывал улицу. Черные деревья, серое небо и белый воздух отражались в воде фонтана, покрытой ледяной коркой.
Фонтан этот не работал никогда, но вода в нем стояла даже летом – гнилая, с протухшим запахом болота.
Чудеса. Вот они – чудеса. Прожив на свете двадцать два года, Рональд Уизли верил только в такие чуда. На наледи поблескивали монеты, от которых Рон избавился утром.
Он подошел, наклонился и набрал ровно столько, чтобы хватило на стакан молока. «На благо государства», - посмеялся он.
Сидя за столиком в кофейне и попивая свое подогретое молоко, Рон не удержался и разорвал конверт, чтобы еще раз перечитать свое собственное письмо к Малфою. Сделав это ровно четыре раза, Рон вынужден был сказать сам себе:
- Если Малфой на это поведется, он или идиот, или отчаявшийся.
- Прогуливаешь? – тут же ответили ему. – Наш человек.
За его столик подсели Плоскомордый и Голиаф. Вот ведь странность – сколько бы эти двое не поносили друг друга, прожить один без другого хотя бы полчаса они были явно не в состоянии.
- Я на задании. – Рон шлепнул ладонью по сложенному письму. – Конверт есть?
- Возьми. – Голиаф вытащил откуда-то из-под подкладки конверт настолько засаленный, что его, казалось, можно было намазать на хлеб и съесть. – Всё матери хотел написать, да руки не доходят.
- Твоя мать скончалась десять лет назад, - сказал Плоскомордый.
- Не бузи, - рыкнул Голиаф. – Живее всех живых.
- Да похоронили ее.
- Тебя переживет.
- Могилу сам видел.
- Как ты мог видеть, если она родом из Дублина.
- Как так?
- Клянусь бородой Мерлина. Ирландка, что наш Рон.
- Я не ирландец. – Сказал Рон.
Плоскомордый и Голиаф пропустили это мимо ушей, разглядывая письмо Рона.
- Это тот самый щенок Малфоев? – спросил Голиаф.
- Он самый, - кивнул Рон.
- Что пьешь? Молоко? Еще хочешь? Эй, два пиво и еще молока сюда, детка! – На одном дыхании взвизгнул Плоскомордый и немедленно, перегнувшись через весь стол, ткнул Рона в грудь пальцем таким же расплющенным, как и лицо. – А что у тебя с этим Малфоем?
- Вроде как задание. Черт ногу сломит. Сам не понимаю. – Отмахнулся Рон. Голиаф тут же сказал:
- Да, слышал я, после того, как его папаня ту бучу великую замутил, да пропал, сын его подался в католичество.
- Тоже мне, «великая буча». Снесли «Хитроу». Вот если бы они в Лондоне фейерверк устроили… - протянул Плоскомордый. – И ничерта не в католичество. Живет отшельником и устраивает в поместье оргии.
Вот она – слава, подумал Рон. В захолустном кафе сидят три захолустных аврора и обсуждают, какого цвета у Малфоя нижнее белье и носит ли он его вообще.
Прошло уже около полугода, как Люциус Малфой переправил Вольдеморта самолетом, - сам по себе этот факт казался уму непостижимым, - на Ян-Майен, и сровнял напоследок аэропорт «Хитроу» с землей, да так, что осталась только несколько остовов обгорелых зданий. С тех пор Люциуса никто не видел, хотя существовала твердая уверенность, что правая рука Темного Лорда все еще в Англии.
- Оргии, скажешь тоже. – Начал было Голиаф, но вдруг осекся и потыкал в письмо пластмассовой вилкой. – А пишешь так, словно он тебе денег должен.
- Мы учились вместе.
- Как так? – удивился Плоскомордый.
- Одногодки. Дрались много. – Принесли молоко и пиво, и Рон рубил слова глотками.
- Ты бил Малфоя? – рот у Голиафа открылся и не собирался закрываться.
- Он меня тоже. – Покачал головой Рон и вдруг добавил: - Но я его больше.
- Вот это наш парень! – вскричал Голиаф, вскакивая на ноги и хватая Рона за шиворот.
- Наш парень! – Плоскомордый потянулся и дал Рону подзатыльник.
Завязалась веселая перепалка. Пришел администратор кафе и попросил удалиться, так что свое молоко и пиво пришлось допивать на пути к почте.
Рон был счастлив. Несмотря на то, что правый ботинок сегодня пришлось обмотать скотчем, чтобы подошва не отвалилась, у Рона оставались приятели и это вселяло невероятную бодрость духа.
Позади них, никем не замеченный, плелся мрачный Доберман.
Снег все не шел.
Наступил декабрь, но снегопад таял, не касаясь земли и повсюду исходила паром изморозь, наледь и туман. Вечный, бесконечный, пронизывающий до кишок туман.
В Драйден-Хаус стоял такой невероятный холод, что хотелось оторвать себе ногти, оттого, что они промерзали насквозь. Рон больше не спал на кровати. Теперь он устраивался на матрасе прямо перед плитой и просыпался каждые три часа, сквозь дрему подбрасывая казенный уголь в топку.
Столь суровые условия не отражались на его легком и ровном характере. Недосып не портил ему ни внешность, ни настроение. Разве что он стал еще равнодушнее к опасностям работы, да и кожа бледнела совсем уж на синюшный лад. Но Рон оставался рыжим и потому даже трупный цвет его лица выглядел сносным, потому как все рыжие неприлично бледны.
В команде наконец произошло окончательное разделение сторон. Обнаружились горячие сторонники и верные друзья: Милый, Голиаф и Плоскомордый, которые в этом вопросе добились абсолютного согласия.
В недоброжелателях ходили Вонючка, Крыса и Доберман. Они не вредили, но старались напрочь игнорировать Рона. И если в случаях с Вонючкой и Доберманом тот был даже рад такому обстоятельству, то по поводу Крысы он сожалел. Рон так и не научился вычислять «косяки», а Крыса больше не помогал ему. Именно по вине Рона отряду приходилось постоянно оказываться на ложных вызовах и часами втолковывать впавшей в маразм старушке, что призрак ее стародавнего любовника не живет в ее холодильнике.
Равнодушным оставался Маленький Морской Котик, которому, откровенно говоря, абсолютно все были по барабану. Да, еще пожалуй, что и Будвайзер, но про него никто ничего не мог сказать толком. Старик часто стоял у Рона на подхвате, выручал его, но никогда не здоровался, а улыбался и того реже.
Голиаф, Плоскомордый и Милый постоянно звали его в гости и переночевать, Рон был веселым и простым парнем, теплым даже в самые лютые морозы. И это природное тепло позволяло ему не замечать разрухи, в которой он жил, и старости, в которую он преждевременно погружался.
Связанные шнурками ботинки, шутливые драки, перепрятанный обед и пауки в шкафчике – Рон был официально принят в команду. Это отвлекало его от тяжелых будней Аврора, которые превращали филигрань работы в тупой монотонный физический труд.
Еще его отвлекал Драко Малфой.
Да, тот оказался или идиотом, или отчаявшимся.
И вот Рон сидел перед распахнутой дверцей топки, мечтал о том времени, когда наступит весна, у него подкопятся деньги и он наконец купит свой билет. Куда? Да куда угодно. Главное - уехать отсюда, вырваться с этой одной и той же грязной улицы каждый день. Одного и того же подвала, где влажно пахнет дерьмом. Одного и того же Большого Найджела и его пресс-папье.
Билет куда угодно, где зима конечно будет, но будет снежной и яркой. Где лето станет сухим и солнечным. Где Рон никогда не станет писать и ждать писем от чужого человека, настолько же погрязшего в душевном говне.
Странно, но Рону все чаще хотелось рассказать о своем не купленном еще билете. Он не рассчитывал на понимание, но ему просто хотелось рассказать.
Он мечтал и читал очередное письмо, на которое к утру он напишет ответ.
Переписка набирала обороты.
Вначале Драко писал, совершенно не поддерживая диалог. Он так же говорил о погоде и последнем принятом законопроекте по расширению прав домовых гномов. Но он ничего не спрашивал и никогда не отвечал на вопросы. По сути, его письма копировали письма Рона.
Но затем наступил декабрь, снег так и не выпал и что-то изменилось. Оскорбления, угрозы и ярость лились рекой. Они матерились друг на друга, как два портовых грузчика. И внезапно, в один из вечеров полярная сова принесла письмо с признанием в бесконечности бесцельного пути. Бетонная стена дала трещины и сквозь прорехи полился жидкий свет другой стороны.
И Рон не понимал больше, кому он пишет. Трусливый капризный ублюдок Драко Малфой неожиданно перестал быть семнадцатилетним. Таким, каким он был, когда Рон сломал ему нос на выпускном балу.
Драко совершенно неожиданно начал отвечать на вопросы, спрашивать сам, высказываться и традиционно беззубо оскорблять.
Письма шли каждый день, ровно к одиннадцати часам вечера.
И было во всем этом еще одно весьма странное обстоятельство – Рон перестал делать точные копии своих писем начальству. Он перестал сдавать Большому Найджелу оригиналы записок Малфоя, старательно делая с них фальшивые подделки.
Невероятно, странно, необъяснимо. Во всяком случае, спроси кто-нибудь Рона, отчего он поступает таким образом, Рон ничего бы не ответил.
А потому через некоторое время произошло то, чего и следовало ожидать. Большой Найджел вызвал Рона и уведомил его о том, что задание провалено. В услугах Рона больше не нуждаются.
Рон согласился… и продолжил писать письма.
Еще более личные, еще более короткие. Еще более светлые письма человеку, которого Рон сам себе придумал, а Малфой неизвестно почему поддерживал эту выдумку.
Рон покосился на полярную сову, нахохлившуюся на угольном мешке, и приписал: «P.S. Сообщи, как звать твою птицу и следует ли ее кормить, раз уж она настолько щедра, что носит и мои письма.»
Больше не заботясь поисками конвертов, Рон просто отдавал сове сложенный листок, та хватала его клювом и в два взмаха крыльев покидала кухню.
Следующим утром Крыса, Доберман, Голиаф, Плоскомордый и Рон неслись сквозь плотный ледяной воздух над шоссе на Деннаби. Доберман время от времени оборачивался на Рона и взгляд его говорил: «если и это ложный вызов – ты чертовски пожалеешь, что появился на этот чертов свет, чертов Уизли».
Молодая женщина, хозяйка огромного запущенного поместья, оказалась в своем уме и трезвой памяти, за что Рон немедленно поблагодарил Мерлина и небеса.
- Как вы доехали? – первым делом спросила она. Женщина была магглом и Голиаф сказал, прижимая шляпу к груди:
- Нас подбросили, милая дама.
Всем без исключения нравилось, когда громоподобный бас огромного Голиафа ласково лился этим «милая дама». Женщина благосклонно кивнула:
- Признаться, я приняла вас за ряженых. Проходите.
- Проблемы с камином? – спросил Рон. Женщина посмотрела на него и улыбнулась.
Рон улыбнулся в ответ. Тут же ему под ребра врезался острый локоть Добермана:
- Работаем.
- Мэм, вы бы пошли, выпили бы чаю, - пробасил Голиаф. – Работа грязная. Если что надо будет, позовем.
- Если надумаем украсть камин, как раз успеете позвонить в полицию. – Сказал Плоскомордый и женщина рассмеялась. – Как звать-то, хозяйка?
Рон тянул изо всех сил. Или домовой был разжиревший до невозможности, или дымоход где-то забился. «Домовыми» прозывали мелких скверных духов, собирающихся из дурных пожеланий хозяевам дома. Особо духи эти не гадили, но их мелкие пакости доставляли великое множество неприятных бытовых проблем.
Вот – камин забился. Сидит там эдакий домовой и в ус не дует. А хозяйка ни растопить, ни почистить этот самый камин не может.
Так что Рон и тянул изо всех сил. Домового ловили, как рыбу, на крючок. Прицепили к одному концу просмоленной веревки абордажный крюк, на него повесили куль с сушеной облепихой. Домовой проглотил наживку, собственной глоткой протолкнул ее в желудок и крюк прочно засел в его нехитрой требухе.
- Мать твою… - прохрипел Рон. Голиаф справился бы куда быстрее, но хозяйка честно предупредила о плачевном состоянии крыши. Голиаф весил 45 бельгийских фунтов, ни больше, ни меньше. Под ним даже фундамент прогнившего дома ходуном ходил, так что на крышу его не пустили.
-Тяжело?
Рон бросил взгляд вниз, на лужайку перед домом. Там стояла хозяйка, задрав голову, кутаясь в платок. Она была одета в теплое фланелевое домашнее платье, но от холода это не спасало. Ее короткие темные волосы топорщились в беспорядке из-за сильного ветра. Простуженные губы казались накрашенными. Рон внезапно подумал о том, что если бы у него была жена, то это была бы именно эта женщина.
- Есть немного, - крикнул он в ответ.
- Спускайтесь.
- Я скоро закончу. – По крайней мере, Рон на это надеялся.
- Спускайтесь.
На кухне всех ждал чай и горячий яблочный пирог.
- Мэм одинокая? – спросил Голиаф.
- Нет. Муж уехал по делам в Ливерпуль. – Женщина резала пирог на огромные куски, что делало ее богиней в глазах Голиафа. – Оставил меня одну с этим домом.
Известие о том, что женщина жената, кольнуло Рона чем-то незнакомым и непонятным. Впервые за невероятно долгий срок у него испортилось настроение. Отчего так – он не знал. Но это наверняка отразилось на его лице, потому что Плоскомордый подмигнул Крысе и оба хохотнули. Голиаф был занят исключительно пирогом, Доберман оскалился.
- Мучаюсь с ним – сил нет. Дьявольский дом. – Хозяйка встряхнула в руке новомодный маггловский баллончик со взбитыми сливками и щедро полила белой ароматной массой куски пирога. Голиаф был в восторге. - Ненавидит он меня, это поверьте. Если не управитесь сегодня, оставайтесь на ночь. Я больше не вынесу.
- Мы не можем, - сказал Рон с набитым ртом. – Работы много.
- Смотрите. – Женщина глянула на него с веселой искрой в глазах. – Смотри, какой ветер. Если ты снова на крышу полезешь, придется тебе флюгером работать.
Кухня взорвалась оглушительным смехом. Крыса изображал, как Рона мотает над крышей на веревке, Плоскомордый колотил кулаком об стол и взвизгивал от хохота, Голиаф держался за живот, даже Доберман улыбнулся.
- Дурачье, - беззлобно отмахнулся Рон, опять запуская зубы в пирог.
Ветер за окнами и вправду набирал штормовую силу. Обычно серое небо угрожающе наливалось гнойной фиолетовой опухолью на западе.
- Вы уж поколупайтесь еще, - предложила женщина. – Я поесть приготовлю, что-нибудь посущественнее. Поужинаете, ложитесь спать где хотите. Только везде холодно, так что вот… Постелю. Но уж утром чтобы вы мне камин починить изволили, а не то жаловаться буду. Окружному судье, не меньше.
Кухня снова дрогнула от раската хохота.
Голиаф, Крыса и Плоскомордый ушли в гостиную, к камину. Рон стоял в прихожей, натягивал ботинки, чтобы снова лезть на крышу.
- Встань-ка, - позвал его невесть откуда взявшийся Доберман. Предчувствуя недоброе, Рон выпрямился.
Медленно протянув руку, Доберман отер крошки с губы Рона, собрав их пальцами. И тут же, не раздумывая, съел.
Свет из кухни падал на щеку Добермана и половина его лица казалась красивой. Другая половина, утопающая в темноте, выглядела не просто уродливо – была угрожающей.
Обычно Рон за словом в карман не лез, но тут смолчал, не зная, что и сказать.
Уже стоя на крыше, чувствуя, как ветер сдирает с тела расстегнутую куртку, Рон попытался обдумать случившееся, но образ растрепанной женщины в коричневом платье не шел у него из головы.
Он думал о том, что давно должен был найти себе хорошую добрую девушку, другую работу и приличный дом. Наверное, к двадцати двум годам не зазорно быть уже и отцом.
Рон мрачнел все больше. Грусть, накатывающая на него волнами, была тяжелой и такой душной, что он впервые за зиму по-настоящему согрелся. Словно забывшись, он тянул и тянул просмоленный трос, с него градом катил пот. Он смотрел прямо перед собой, глазел в никуда и видел все.
Видел свою жизнь, полную воспоминаний и будущее, которое не наступит никогда.
Потому что будущее было вчера.
Он тянул, небо чернело, что-то пульсировало в висках. Ветер становился все беспощаднее и лютовал мороз, но на щеках Рона запеклась румянцем кровь и он был уверен, что больше никогда не почувствует холода.
Совершенно неожиданно для себя, он заплакал. Слезы легко и свободно пролились из глаз и сразу же он почувствовал себя лучше. Легкомыслие и природный ровный склад характера мгновенно вернули ему спокойствие.
Тоска не ушла с неожиданными слезами, но разлилась по телу благодатным теплом.
Навсегда прогрызла сердце и выпустила из него воздух и движение.
Наверное, это был последний раз в жизни Рона, когда он плакал не от боли.
Утершись рукавом куртки, он как следует уперся ногами и дернул с такой силой, что мышцы чуть не отошли от костей. Казалось, дом качнулся от такого напора. Но проклятый домовой протащился вверх дюймов на шесть, не больше.
- Ах, ты, сволочь. – Раздражение на домового окончательно отогнало от Рона приступ странной тоскливой грусти и он с наслаждением окунулся в злобу.
И тут он упал с крыши.
Перед тем, как поскользнуться, он увидел чью-то фигуру на дороге. Он видел это так же ясно, как видит собственное отражение в зеркале по утрам, он бы поклялся в этом.
Потом он понял, что падает.
Скользкая веревка предательски рвалась из рук и Рон беспомощно открыл рот, пытаясь позвать на помощь, уже понимая, что бесполезно.
Но вместо оглушительного удара, он почувствовал мягкое прикосновение заклинания. В трех дюймах от земли его подхватило что-то упругое и нежное, отпустило около промороженного крыльца и исчезло, как будто ничего и не было.
С криком подбежал Доберман и навис над Роном, обхватив ладонями его голову. Никогда еще Рон не видел такого затравленного выражения глаз, как в тот момент у Добермана.
- Лежи! – кричал Доберман, зачем-то тряся его за плечи, беспорядочно шаря руками по его телу. – Лежи!!
- С крыши упал, - удивленно пробормотал Рон.
- Ноги чувствуешь? А? Чувствуешь? Лежи, я…
- Спасибо, - перебил Рон. Доберман отстранился:
- Что?
- Если бы не ты... – Рон похлопал Добермана по руке, которая запуталась в его, Рона, рыжих волосах.
- Я ничего не делал, - тихо сказал Доберман, чувствуя, что пальцы Рона слишком горячие, чтобы это можно было вынести.
- Но ты же… - Рон осекся. – А кто же меня…
Кто его спас? Кто колдовал?
- Пошли. – Доберман подхватил Рона за плечи и помог подняться на ноги. Внезапно раздался звук, который заставил мир остановиться.
Тугой, барабанный, дробный звук.
Он разбился о крыльцо и заледенел.
Еще раз, еще, еще.
- Дождь. – Рон задрал голову. Небо висело низко и было черным, как дыра в преисподнюю. – Дождь в декабре.
Доберман стоял рядом и они оба смотрели на небо. Смотрели до тех пор, пока из окна кухни не показалась всклокоченная голова Плоскомордого с криком:
- В дом! А ну, в дом!!
Словно очнувшись, Доберман обхватил Рона за пояс и потащил за собой в дом.
Рону досталась угловая комната с двумя окнами и зеленым ковром. Кровать была большая и старая, скрипучая. Но это не имело значения, Рон не собирался спать. Дождь бил в окна, покрывая их ледяной коркой. Рон сидел на софе и смотрел сквозь темное стекло, слушал звуки декабрьского ливня. В дверь тихо постучали. Неуверенный, один-единственный короткий стук.
Тут же оказавшись на ногах, Рон рывком распахнул дверь.
- Можно войти? – спросил Доберман. В кромешной тьме коридора блестели две белые дырки его зрачков.
- Как тебя зовут? – ответил Рон.
Вопрос повис между ними ниткой слюны, белым вспененным вздохом после оргазма.
Голос Добермана был голосом человека, который припоминает вещь, которой и не помнил никогда:
- Джаспер. Джаспер Феррис. – Помолчав, он спросил снова: - Можно войти?
Рон подумал о многом.
И Рон сказал:
- Вали отсюда.
Ночью, когда дождь наконец прекратился, Рон забрался на крышу и с помощью нескольких комбинированных заклинаний избавился от домового. Над домом взвился фейерверк разноцветных и отнюдь не безопасных искр. Если приходилось работать с заявками магглов, то магию старались применять как можно реже и осторожнее. Но этот чертов нечистый дух так достал Рона, что если бы не помогла магия, Рон наверняка не поленился бы сходить за отбойным молотком.
- Я не ждал здесь кого-то застать.
Рон, собравшийся было спускаться, медленно закрыл крышку чердачного люка, отряхнул штаны, пригладил волосы. Только после этого он повернулся и ответил:
- Малфой.
- Уизли. – Фигура человека, стоящего на противоположном концу крыши, чем-то щелкнула и в темноте вспыхнул огонек. Запахло дымом. – Спрашивай.
- Как ты меня нашел?
- Я не старался.
- Что ты здесь делаешь? – Рон не сделал ни единого движения навстречу. Ему казалось, что он разговаривает с персонажем из своих собственных снов и это пугало его, делало его пустым и медлительным.
- Ты не писал. – Малфой повернулся к нему спиной и выдохнул через ноздри сизый горький дым. – Два дня.
- Я был занят.
- Так и понял.
- Ты недавно помог мне спуститься. – Рон попытался пошутить. - Спа…
- Пожалуйста, - прервал Малфой, сплевывая с крыши и, резко повернувшись, подходя к Рону.
- Не смей перебивать меня, поганый слизеринский выблядок!!
- Не смей орать на меня, гриффиндорское отродье!!
Через несколько минут они неслись на метлах обратно в Дарроуби. Что-то кричали друг другу на лету. Не слыша вопросов, отвечали на них и смеялись, запрокидывая головы и отпуская смех куда-то далеко вперед.
Они вовсе не были счастливы, но чувствовали, что что-то происходит в их вечном, порочном и замкнутом мире.
- Драйден-Хаус, - прочитал Драко на почтовом ящике, слезая с метлы напротив огромного черного дома. Перекошенные оконные проемы, зияющие холодные дыры.
- Именно так, - ответил Рон. – Я бы пригласил, но боюсь, что я не топ…
- После вас, - громко сказал Драко.
Внутри дома едва ли было теплее, чем снаружи. Малфой сидел на кровати, на кухне, растирал себе плечи, дышал паром в промозглый воздух и наблюдал, как Рон топит плиту.
Когда огонь разгорелся с достаточной силой и Рон зачем-то вышел, Малфой поднялся со своего места. Он подхватил с угольного мешка письмо, которое его собственная сова принесла аккурат накануне и которое Рон еще не успел заметить и прочитать.
Некоторое время покачав на раскрытой ладони конверт, Драко отправил письмо в топку.
Вернулся Рон с двумя консервными банками, открыл их, потом поставил чайник на плиту.
Слова для писем находились легко. Сейчас же в говорить было нечего, да и не хотелось. Насколько искренними были письма, настолько же ненастоящим сейчас оказался бы любой разговор.
Поэтому Рон и Драко ели в полном молчании. Теплее не становилось и никто из них не снял верхней одежды.
- Баллимина, - внезапно сказал Драко. – Северная Ирландия.
Рон поднял голову, отвлекаясь от консервной банки.
- Что?
- Там сейчас мой отец. Ты хотел знать? Ты узнал.
- Понятно. – Рон снова опустил глаза на банку и продолжил есть.
- Выкини эту х**ню, - тихо сказал Драко. - Сейчас выкини.
- Я голоден.
- Мы пойдем в ресторан.
- Ты будешь спать на матрасе. – Рон встал и подкинул еще угля в топку.
- Замерзнешь на кровати, - возразил Драко. Скорее констатируя факт, нежели сочувствуя.
Рон не ответил.
Драко поднялся и подобрал со стола консервные банки. Он сильно и намеренно хлопнул дверью кухни, когда выходил. Его не было некоторое время и судя по шуму, донесшемуся с улицы, Драко швырнул обе жестянки в окна соседнего заброшенного дома. Звон битого стекла разрезал ночь и заложил уши.
Когда Драко вернулся, Рон возился с матрасом у плиты.
- Что я тут делаю? – спросил Драко и чуть слышно повторил: - Что я тут делаю?
Рон опять промолчал, усаживаясь на свою кровать и расшнуровывая ботинок. Постельное белье казалось только что вытащенным из морозилки, вот о чем подумал Рон. Придется спать полностью одетым и, скорее всего, он зря снял ботинки.
Он быстро заснул. Так быстро, словно потерял сознание.
Через три часа он проснулся, чтобы подбросить угля в топку.
Он проснулся и обнаружил, что комната утопает в крови. Драко обмотал лампочку своим красным носовым платком и она раскачивалась под потолком, наполняя стены красным приглушенным светом.
Рон аккуратно перебрался через Драко и загрузил несколько ковшей угля в потухающее жерло печки.
Чья-то рука пробралась ему под свитер и он вздрогнул. Ладонь прошлась по его холодной коже, скользнула вдоль позвоночника, грубо дернула за пояс брюк.
Оглянувшись, Рон увидел, что Драко смотрит в потолок. Его волосы в свете красной лампы казались такими же рыжими, как у Джинни или Перси.
Драко с силой потянул его на себя и Рон опрокинулся на спину. Раздался глухой звук удара затылком об пол. Рон попытался встать, но Драко хуком в скулу снова опрокинул его. В ответ Рон коротко и сильно врезал ему локтем под ребра. Задыхаясь, но не выпуская из рук свитера Рона, Драко откатился в сторону.
Рон был вынужден покатиться следом. Они дрались с наслаждением, в полном молчании. Кухню заполнили прерывистые вздохи, отголоски зуботычин и ненароком вырванные стоны боли.
Склонившись над Драко, Рон занес руку для нового удара, но Драко резко рванулся вверх и поцеловал его.
Они занимались любовью сосредоточенно, молча, с неприкрытой злобой, так же, как били морды друг другу минуту назад.
- Ее лицо настолько расплылось, что нельзя было сказать, есть ли под кожей кости, - сказал Рон, на ходу переворачивая страницу журнала.
- Раньше было не намного хуже. – Драко вырвал журнал у него из рук и швырнул его в стену.
Они шли вдоль Диагон-Аллеи, Драко часто, очень часто кивал в ответ на приветствия или иногда даже слегка кланялся.
- Слизеринский ублюдок. – Рон кашлянул в кулак.
Драко с трудом не улыбнулся.
Он не мог и представить, сколько чувства и энергии принесет ненависть в его серую, размеренную жизнь, наполненную подхалимами и лизоблюдами.
Ему так нужен был достойный. Он получил его.
Малфой стер в пыль одиночество и безмятежную невозмутимость Рона. Сдунул порошок с ладони прямо в бледное веснушчатое лицо.
По утрам они с Роном завтракали в абсолютной тишине. За обедом обсуждали тысячу разных вещей, интересных и не очень, разумных и откровенно чересчур тупых, чтобы тратить на них время. По вечерам они ходили куда-нибудь и вели себя как приличные люди, слишком хорошо воспитанные, чтобы материться друг на друга прилюдно.
По ночам они дрались или занимались любовью.
Все это было неправильным и неожиданным, чтобы Рон мог отнестись к этому серьезно. Он делал то, что делал всегда, когда не хотел тратить время на бесцельные раздумья. Он просто жил и черт со всем на свете. Он жил и ждал, когда же это закончится.
- Ты не хочешь есть? – Драко хлопнул Рона по плечу. – Пошли.
Они свернули в кафе на углу. Быстро сели за столик у окна и заказали каждый одно и то же.
- Обещают снег на следующей неделе. – Рон спокойными, равнодушными движениями вылил порцию сливок в чашку с кофе. Драко смотрел на него и думал о том, что никто бы и не заподозрил, как этот сдержанный рыжий молодой человек способен заводиться с пол-оборота, орать, выкладываться на полную. Выкладываться на полную, когда они наедине.
Драко вглядывался в лицо человека напротив, в выхолощенную тяжелой работой кожу, в непрозрачные серые глаза. Он понимал, что Рон повзрослел, может быть, изменился. И он находил в Роне человека, который всегда был прост, искренен и переполнен.
Что Рон находил в нем; кого видел, когда смотрел на него, Драко не знал.
- Я слышал это три недели назад. – Драко захотелось погладить Рона по руке, но он без труда отогнал эту идею.
На людях они никогда не позволяли себе ни ласки, ни драк.
- Я хочу на Рождество… - Рон повертел тост между пальцев и откусил.
- Чего?
- Чтобы Большой Найджел засунул себе в жопу пропеллер и сделал круг над Роял-Стрит, распевая «Колокольчики звенят».
- Это можно устроить.
- Я пошутил.
- Я знаю, - Драко подался вперед и шепотом добавил, - тупой гриффиндорский мудак.
- Аборт. – Рон наклонился над столом. – Твоей мамаше следовало сделать аборт.
- Сука. – Драко чувствовал, как Рон дышит ему в рот и это дыхание пахло кофе со сливками.
- Нет. – Откинувшись на спинку стула, Рон вытер пальцы салфеткой. – Черт, нет. Я ошибся. Она его сделала.
- Я плачу даже за эту салфетку. – Улыбнулся Драко, слизывая с губ запах Рона. Он знал, что эта фраза ничуть не оскорбит рыжего гриффиндорского ублюдка. Тот считал, что если ему что-то дарят, то он ничего не остается должен.
И потому Рон ответил, как отвечал постоянно:
- Безлимитный кредит. Верну в следующей жизни.
- Следи за языком.
- Иди к черту.
- Невежливо.
- Будь добр пойти к черту. Пожалуйста, сэр.
- Только после вас.
Этим вечером они начали писать письма снова. На салфетках, на обрывках счетов, на ценниках от купленных носков.
Получить в любовники человека, который ненавидит по привычке, а любить еще не научился и учиться не желает. Драко все чаще ловил себя на мысли, что хочет заставить Рона остаться у себя, в поместье. Драко все чаще ловил себя на мысли, что, наверное, влюблен. Он не был уверен, потому что никогда раньше с ним не происходило ничего подобного.
Просыпаясь утром и глядя на Рона, всегда отвернувшегося спиной, можно стянуть с него одеяло, поцеловать, пока не проснулся. И тут же обматерить такой площадной бранью, что самому стыдно. И получить в ответ матерщину, заканчивающуюся поцелуем.
Не быть вежливым – быть искренним.
А Рон никак не мог привыкнуть к тому, что холод не будит его посреди ночи.
И однажды утром он не ответил на ругань, не поддерживал разговор за обедом, никуда не захотел пойти вечером. Все в его лице и теле говорило о том, что он ловит и запоминает каждое мгновение, наслаждается.
- Когда заканчивается твой отпуск? – ночью спросил Драко.
- Отпуск, - рассмеялся Рон. – Завтра утром.
- Уедешь?
Рон посмотрел на Драко и тот поцеловал его.
- Нет, - сказал Рон.
Ему не нужно было тратить время, чтобы собрать свои вещи. Здесь у него не было своих вещей. Он ушел отсюда в чем пришел сюда.
Тихо спустившись по лестнице и прикрыв за собой дверь, он вышел в сухой морозный рассвет. И тут же на него обрушилось чувство облегчения.
Он побывал в другой жизни. В жизни, где тепло по ночам, где нет растрепанной темноволосой девчонки и грязной монотонной тяжелой работы.
И, разумеется, все в этой жизни оказалось неправильным.
Рон возвращался.
Он прошел пешком весь Лондон, сев на метлу только за городом.
Путь в Дарроуби оказался на удивление коротким и привычным. Как будто сотни раз он проделывал его, маясь от одной запущенной колеи к другой. От будущего, которое было вчера – к настоящему, которое станет завтра.
Где-то в Лондоне, в большом теплом доме остался человек, для которого все это было неважным. Которому все это казалось абсолютной херней. Он не понимал. Он, наверное, смотрел на пустую половину кровати. Может, ругался. Может, молчал. Нам-то откуда это знать. Мы всегда только уходили.
Голиаф и Плоскомордый хлопали Рона по плечам, Крыса поджимал губы, Маленький читал газеты, Вонючка прятался в углу, Милый обнимал Рона за шею, Доберман смотрел в стену. Здесь все оставалось и останется в вечность неизменным, холодным, пропахшим подвальным говном. А потому – правильным. Таким, каким должно быть.
Таким, без любви. Без радости. Через силу.
В кабинете Большого Найджела стояло все то же пресс-папье.
- Здравствуйте. – Рон не стал садиться.
- Вернулся, ты смотри. – Директор почесал в затылке. – Очень кстати.
- Северная Ирландия, - сказал Рон. – Баллимина.
- Чего?
- По моим сведениям, Люциус Малфой сейчас находится там. Можете мне верить. Можете быть уверены.
Большой Найджел просветлел лицом, вскочил со своего места, долго потирал руки и искренне хохотал.
- Молодец! – без конца повторял он. – Я знал! Доберман следил за тобой. Доберман сказал, что ты трахаешься с Малфоем, но я-то знал, зачем! Молодец!!
Рон поднял голову и с вызовом посмотрел прямо на Большого Найджела. Тот умолк и перевел дыхание.
- Ну, что. Поедешь в Северную Ирландию? – внезапно спросил он.
- Да, - помолчав, ответил Рон. – Конечно.
Царапал ладонь смятый, так никогда и не купленный билет. Билет куда угодно.