Этот черный белый мир
(A World not so Black nor White)
Автор: Amanuensis
Разрешение автора на перевод получено.
Оригинал: на amanuensis1.com
Переводчик: Branwen
Бета: Сайлит
Pairing: Гарри/Люциус
Рейтинг: старый-добрый NC-17
Жанр: ангст, романс, hurt/comfort
Краткое содержание: Если ты сам не можешь выбраться из пропасти, кто-то должен вытащить тебя оттуда.
Предупреждение: dark, насилие, ченслэш, квази-инцест, спокойное отношение одного из героев к инцесту, ненормативная лексика... и не говорите, что вас не предупреждали :)
Дисклэймер: автор ни на что не претендует, переводчик - тем более.
На следующий день после полудня Люциус, встав из-за стола в своем кабинете, натыкается на домашнего эльфа, ожидающего его в подозрительном молчании.
- Гарри Поттер желает Люциуса, Хозяин.
- И где он?
- В библиотеке, Хозяин.
Хотя (к его вящему удовольствию) это не срочно, Люциус откладывает свои дела. Мальчик раньше не просил встречи.
Аппарировав в холл перед дверью в библиотеку (по возможности, он пытается не аппарировать непосредственно в комнату, где уже кто-то есть - слишком велика вероятность застать человека врасплох), он стучится и заходит.
Гарри сидит за дальним столом, внимательно изучая увесистый том. Он молча поднимает глаза, услышав шаги Люциуса.
Тот приближается. Гарри молчит.
- ...И?
Мальчик таращится на него в немом изумлении.
- Что?
- Что случилось? - спрашивает Люциус, не в силах сдержать нотку раздражения, на секунду окрашивающую голос.
Молчание.
- Извините... я не понимаю, о чем вы.
Люциус пытается сдержать удивление.
- Домашний эльф сказал, что ты хотел видеть меня.
Глаза Поттера округляются, но это явно недостаточное объяснение.
- Я... извините, но нет, я... не просил их позвать вас. Извините, если я вас...
Домашние эльфы не делают таких ошибок. Люциуса подмывает рявкнуть: "Вы уверены в этом?" Вместо этого он говорит:
- Что же, извини, если потревожил.
Мальчик поспешно трясет головой.
- Что вы. Может, хотите...
- Нет. Я занят. Увидимся за ужином. Аппарэйт!
Домашнего эльфа и след простыл. Если бы Вэббли был там, он бы получил по ушастой голове. Люциус не любит, когда его отвлекают от занятий, и еще больше - когда его выставляют круглым идиотом.
Но ЕЩЕ БОЛЬШЕ ему не хочется искать Вэббли. Он возвращается к своим делам.
- Хозяин Люциус!
Мммм...
- Хозяин Люциус не спит?
- Уже нет. Что случилось, Твиззл?
- Твиззл никогда не решилась бы побеспокоить Хозяина Люциуса...
Он прогневил богов. Сразу нескольких.
- Продолжай, Твиззл.
- Гарри Поттер желает Люциуса, Хозяин.
Он просыпается.
- О Боже, снова... Только не это. Сначала Вэббли, потом ты...
- Хозяин?
- Поттер сам просил позвать меня?
- Нет, Хозяин, - удивленно отвечает она спустя несколько секунд.
- Тогда как ты посмела...
Он замолкает, сбитый с толку ошарашенным выражением на лице Твиззл. Как будто его вопрос не имеет ничего общего с ее сообщением.
Домашний эльф сообщил мне, что ты хотел меня видеть.
Не сообщил.
Черт... подери.
Поттер живет в гостевой комнате. И эльфы обходятся с ним так же, как с любым другим гостем.
Особая их обязанность - сообщать хозяину о всех желаниях гостя.
ЧЕРТ ПОДЕРИ!!!
Если бы это были не домашние эльфы, Люциус решил бы, что они неправильно подобрали слова. Или что они неверно поняли ситуацию.
Домашние эльфы не делают таких ошибок.
Тысяча дементоров.
Да, теперь он проснулся окончательно и бесповоротно.
Поттер мурлычет "Доброе утро" и падает в свое любимое кресло.
Люциус внимательно смотрит на него. Сегодня на Поттере голубая безрукавка.
- Я думал, что ты мерзнешь.
Поттер вздрагивает.
- Уже нет.
Люциус возвращается к своему тосту.
- На тебя смотреть зябко. Одень что-нибудь.
- Что?
Я не могу спокойно есть, разглядывая твои обнаженные руки. И я понимаю, что ты собираешься сделать.
Не выйдет.
- Ты весь - как апельсиновая корка. Замерзнешь. Я же просил накинуть еще одну сорочку.
Мальчик открывает рот. Потом закрывает. Потом снова открывает.
- Что с вами?
Он не отрывается от тоста.
- Что значит "что"?
- Что вызвало злость, которую вы сейчас срываете на мне? - Видно, что мальчик начинает нервничать.
И неожиданно он бледнеет.
Люциус замечает это. Замечает, как руки Поттера судорожно сжимают край стола.
- Вы собираетесь сделать это, да? - шепчет мальчик.
- Сделать - что? - подозрительно переспрашивает Люциус, отложив в сторону тоста.
Гарри выглядит так, будто сейчас упадет в обморок.
- Вы... - он судорожно сглатывает, - вы устали бороться, или вам это надоело. Не ради меня.
- Мерлин... Нет, глупый мальчишка, я не собираюсь сдать тебя Вольдеморту. Ты что, еще этого не понял? Ешь свой завтрак, и поменьше надрыва.
К его облегчению, с глаз мальчика исчезает то затравленное выражение. Он не ожидал, что Поттер так легко поверит ему. В конце концов, он слышал его разговор с Петтигрю.
Поттер кладет на свою тарелку тост, но не намазывает его. Он просто смотрит.
Люциус замечает, что его нижняя губа поджата - совсем немного.
Да... Он никогда не сделает этого, но сейчас ему больше всего на свете хочется легонько сжать эту губу своими и прикусить.
Он не встанет и не выйдет из комнаты. Он не...
- Я должен буду ненадолго отлучиться, и, думаю, будет лучше, если ты не станешь покидать дом. Надеюсь, это не очень расстроит тебя.
Он имел в виду - не покидать дом. Но, учитывая то, что он знает, Поттер может воспринять это иначе.
Мальчик неуверенно смотрит на него, а потом быстро переводит взгляд на тарелку, хватает тост и откусывает кусочек.
Люциус посещает небезызвестное ему заведение, где на шелковых простынях, таких тонких, что чувствуешь себя в облаках, можно испробовать все позы, какие только изобретены под этим небом. Смуглое тело марокканского юноши для него - противоядие. Несколько проведенных на том часов Люциус слушает слова ожидания и восхищения, срывающиеся с темных чувственных губ. Куртизан несколько раз утирает слезы и называет его богом.
Но все это время перед глазами Люциуса стоят зеленые глаза. Возможно, сегодня следовало выбрать девочку.
В любом случае, он насытился. Позже, слушая сонное дыхание юноши, прикорнувшего у него на груди, Люциус неожиданно стряхивает с себя дрему. Поттер остался один в Имении. Охраняемый, но, случись что, постоять за него смогут только домашние эльфы.
Жажда обладания мальчиком, живущим в его доме, превысила все доводы рассудка. Во время полета он был не в состоянии думать.
С Люциусом Малфоем такого еще не было.
Он никогда не позволял похоти ослепить себя. Прежде чем что-либо могло так исказить его суждения, он удовлетворял желание. Причем всегда - с объектом желания.
Он встает, одевается, оставляет юноше внушительное вознаграждение и аппарирует в Имение.
Как он и рассчитывал, он застает Поттера в библиотеке. Какое-то время Люциус незамеченным наблюдает за ним.
Мальчик поспешно листает какой-то том, быстро просматривая страницы со все возрастающим разочарованием на лице. В конце концов, он захлопывает книгу, отталкивает ее, как стакан прокисшего молока, и, взъерошив волосы, опускает голову на сложенные на столе руки.
Некоторое время он сидит так неподвижно. Он не плачет, но кажется, что ему этого очень хочется.
В конце концов, Люциус громко переступает с ноги на ногу, чтобы обратить на себя внимание мальчика. Поттер поднимает голову.
Сначала оба молчат, но в конце концов Люциус спрашивает:
- С тобой все в порядке?
Мальчик непонимающе смотрит в пространство, затем кивает.
- Что случилось?
Гарри не отворачивается. "Вы..." Но он не заканчивает.
Люциус даже не уверен, хотел ли он дослушать его.
- Вы сбежали от меня.
Определенно, он этого не хотел.
Он чувствует неожиданный прилив ярости. Он не должен оправдываться перед мальчишкой. Он не должен заботиться о том, чтобы не ранить чьих-то идиотских чувств. Он никогда не бежит от желанного. Никогда.
Но сегодня он все же сбежал. Сегодня он был одержим страхом причинить Поттеру боль.
И сейчас он выбит из колеи необходимостью объясняться.
Нет.
- Глупый упрямый мальчишка. Ты хоть понимаешь, что ты говоришь? - он медленно приближается к Поттеру. - Я не твой приятель, мальчик. Не отец, не доверенное лицо, не тот, кто печется о твоих интересах. Я не играю с тобой ни в какие игры; если ты попытаешься меня во что-то втянуть, тебе самому придется расхлебывать последствия.
Поттер трясет головой.
- Я не... это не игра. Я знаю, чего вы хотите. И я не понимаю, почему вы сбежали.
Некоторое время Люциус продумывает защиту. В конце концов, ухмыляется.
- Какая примитивная логика. Ты хочешь, я хочу, а там - гори оно все синим пламенем. Ты хочешь, чтобы тебя успокоили, пожалели и помогли вернуть былое доверие к людям. Я этим не занимаюсь, Гарри. И, в отличие от тебя, я не путаю это с сексом.
- Нет.
- Да. - Он сжимает плечи мальчика и поднимает его на ноги. - Это поищи где-нибудь в другом месте. У меня ты такого не найдешь.
- Уже нашел! - кричит мальчик, сжимаясь под хваткой Люциуса, но даже не пытаясь вырваться. - Вы врете и даже не понимаете этого!
Это неожиданное обвинение так удивляет его, что он позволяет мальчишке продолжить:
- Вы уже доказали мне, что я могу вам доверять.
Это останавливает Люциуса. К счастью. Он не помнит, когда в последний раз был так близок к тому, чтобы поддаться гневу. Но он все еще ухмыляется, когда говорит:
- С чего такая уверенность?
- С того, что я все еще здесь, а не в логове Вольдеморта.
- И как ты можешь после такого отрицать, что ты дитя... Ты все время пытаешься упростить ситуацию, - он врет, ведь и сам понимает, что все таки просто. - Почему ты думаешь, что это не логово Вольдеморта? Что это не площадка для того, чтобы сделать из тебя еще одного преданного Упивающегося Смертью?
- Потому что я знаю.
- Ты ничего не знаешь.
- Я знаю, что вы хотите меня, - голос мальчика срывается, и он отворачивается, произнеся эти слова. - Я был проституткой, припоминаете? Я знаю кое-что о таких знаках.
- О, мне очень жаль, я совсем забыл об этом. В самом деле, как же я мог забыть, что нашел тебя на аллее Ноктюрн, и ты так боялся, что твоего крестного - который *** тебя - снова посадят в Азкабан, что готов был стать умелой маленькой шлюшкой.
- Прекратите, - шепчет Гарри, пытаясь отстраниться.
- О нет, прекратить такую потеху... - Люциус так и не разжал своей хватки, и сейчас прижимает Поттера к стене, почти соприкасаясь с ним лбом. - Изнасилованный собственным крестным, как жалкий слабый маггленок. И, что совсем по-детски, даже не можешь признать, что это предательство. Я, кажется, слышал от тебя что-то вроде "он не понимал, что творит".
Слеза скатывается по щеке мальчика.
- Он не понимал.
- Дитя. Тебя можно разбить вдребезги… не потому, что ты был шлюхой - я уже говорил, что мне плевать на это. Вряд ли когда-то ты сможешь еще раз проявить такую силу. Но сейчас ты решил, что я помогу тебе забыть об этом.
- Н-нет...
Люциус продолжает, будто Поттер и не пытался возразить.
- Я хотел бы от тебя - для тебя - много чего. Чтобы ты кричал. Стонал. Чувствовал. Задыхался. Умолял. Был опустошен. Кончил. Тебе кажется, что ты этого тоже хочешь. Но то, чего ты хочешь на самом деле, тебе не может дать никто. Забытье. Поэтому переспать с тобой - все равно, что накормить мылом голодного ребенка, как бы он ни утверждал, что хочет этого.
Он отталкивает Поттера. И этот жесткий отказ приносит ему не меньше удовольствия, чем принесли бы вышеперечисленные действия с мальчиком. Он насыщает Люциуса, как сытный обед.
Он разворачивается, чтобы уйти.
- Вы не понимаете!
Руки сильно обхватывают его талию, будто хотят раздавить. Мальчик удерживает его. Небезопасное движение; первая реакция Люциуса - выхватить палочку и защищаться.
Если Люциус обернется, он столкнется с ним нос к носу. Поэтому он остается неподвижным, пока Поттер прижимается к его спине. Когда он стоит так, обездвиженный, контролируемый, на него накатывает неожиданная волна наслаждения, хотя он ясно представляет себе тонкую отчаянную фигурку, прильнувшая к нему.
- Это не все, - шепчет Поттер. - Я не хочу...
Мальчик сбивается. Люциус слышит его вздох. Или, скорее, фырканье. Поттер стоит, прижавшись лицом к его плечу, и дышит ему в шею.
А потом - отпускает. Люциус оборачивается и видит, как напряглось лицо отступившего на шаг мальчика.
- Вы... вы хотели меня... вы уехали...
Он бросается к двери. Не бежит, хотя двигается так быстро, что даст фору любому бегуну.
Люциус не останавливает его. Слишком поздно он вспоминает, что после общения с юношей-куртизаном не принял душ.
Он уже не чувствует никакого удовольствия. Огорчение Поттера каким-то образом передалось и ему.
Он понял, как сильно я его хотел.
И что я, ни в чем себе не отказывающий, отказал себе в нем. Я обладал другим, потому что не позволил себе обладать им.
И у кого из них после этого сносит крышу?
Это уже не такой простой вопрос, как может показаться на первый взгляд.
Поттер не присоединяется к нему ни за ужином, ни за завтраком. Это нисколько не удивляет Люциуса. Он не пытается выманить мальчика.
МакНейр снова появляется в камине. Люциус представляет, как сообщает голове в языках пламени, что уже перепробовал все, сдается, и может доставить мальчика Вольдеморту в любую минуту.
Он представляет себе это. Он этого не делает.
Вместо этого он скармливает МакНейру еще несколько выдуманных вчера деталей. МакНейр не выглядит ни усомнившимся, ни впечатленным, но соглашается поговорить с Петтигрю и передать ему информацию.
Люциус также получает сову от Драко. Тон письма совершенно нейтральный; о Поттере он вспоминает только раз - когда пишет, чтобы "этот гриффиндорский придурок" не смел прикасаться к его метле.
Люциус не идет в библиотеку, хотя эльфы сообщили ему, что Поттер все еще сидит в своей комнате. И ничего не ест.
Он идет в бальный зал.
Внучатая тетушка Жанна-Мари сурово смотрит на него, но не говорит ни слова. Вместо этого она скручивает из воздушного шарика фигурку осла. Скручивает его голову так, что надувной осел тыкается носом в свой собственный зад, и решительно трясет фигуркой перед глазами Люциуса.
Он снова рычит. И почему он когда-то думал, что ему нравится эта старая перечница?
Он переводит взгляд на свой собственный портрет, написанный, как и Нарциссин, десять лет назад.
На этом портрете он всегда позирует. Никогда не читает, не играет в карты, не общается с гостями. Просто сидит, положив руку на голову грейхаунда, и изредка тот тычется носом в его ладонь в надежде на ласку.
Во всяком случае, Люциус может быть честен с собой, и признает, что резкий отказ вымещать свою похоть на Гарри не имеет ничего общего с возрастом. За прошедшие десять лет он почти не изменился. Он - произведение искусства, результат кропотливой работы. Тонкое аристократическое лицо несет следы бесчисленных поколений благородных предков; холеное ухоженное тело сделало бы честь мужчине и вдвое младше него.
Что же могло случиться два дня назад, что домашние эльфы узнали о желаниях мальчика? Вздыхал, рассматривая Люциусов портрет? Рисовал откровенные картинки на полях своих книг? Второй раз - ночью. Он представляет Поттера в спальне, одна рука закинута за голову, вторая - под покрывалами... шепчущего его имя во время оргазма.
Чертовы домашние эльфы, вмешивающиеся не в свое дело.
Он возвращается в свой кабинет. Коньяк находится на своем обычном месте, но графин почти пуст. Стоит ему кивнуть - и домашние эльфы принесут еще один, но он решает, что пустота графина - знак свыше, что напиваться сегодня не стоит. Возможно, ему подсказывает это обострившееся чувство опасности.
Чувства не подводят его. Хотя это и не нападение.
Когда за окнами воцаряется густой сумрак, он покидает свой кабинет и натыкается на Поттера. Тот сидит на полу напротив его двери.
Он не знает, сколько мальчик просидел там. Возможно, не один час. Люциус не может решить, трогательно это или просто жалко.
- Мне пришлось запретить домашним эльфам сообщать, что я хочу видеть вас, - на его лице мелькает бледная улыбка. - Черт, как сложно произносить надрывную речь на проходе.
Люциус приоткрывает дверь кабинета чуть шире.
- Если хочешь - заходи, устраивайся поудобнее.
Мальчик мотает головой.
- Если я сойду с этого места, то вряд ли решусь договорить.
Люциус задумывается, действительно ли он хочет выслушать эту речь. Скрещивает руки на груди и прислоняется к дверному косяку. Мальчик сглатывает.
- Вы ошибаетесь, если думаете, что нужны мне, чтобы забыться. Вы ошибаетесь, если думаете, что я хочу обо всем забыть. Я не знаю, что сейчас делает Сириус. Дома ли он, и вообще... Но когда я ушел, он нуждался в помощи. Я не могу забыть об этом. Даже если бы хотел, не смог бы, - он глубоко вздыхает. - Вы ошибаетесь, когда говорите, что можете дать мне. Вы уже дали мне это, притащив сюда. Здесь я могу не бояться, что меня найдут, или что мне... причинят боль. Здесь я могу спокойно подумать, что делать, как быть с Сириусом. А раньше у меня на это не хватало времени. И вы не сдадите меня Вольдеморту. Если бы я для вас был только телом, это бы вас не остановило. Я сразу понял, что вы хотите меня, ну да. Но вы не решились бы пойти против Вольдемортовой воли только из-за этого.
- В самом деле?
- Конечно. Потому что тогда вы бы меня просто поимели, а вы этого не сделали. Вы спасли меня - там, на аллее Ноктюрн... и потом, с каждым днем, проведенным здесь. Ну, и потом, когда пришел Хвост... но вы и пальцем ко мне не притронулись, - он закусил губу. - И что я должен думать об этом?
Если поставить вопрос так - интересно, о чем же он думал?
- Я знаю, - резко продолжает Гарри, - вы уверены - у меня просто... импринтинг на вас, будто я утенок какой-то. Но это не так. Вы прекрасны, - даже в темном коридоре заметно, что щеки Гарри пылают. Люциус сомневается, может ли он продолжать стоять так со скрещенными руками. - Той ночью, когда вы оттащили от меня Хвоста... мне показалось, что это ангел спустился ко мне. Я так хочу вас... Не спокойствия - вы уже дали мне это. Не чтобы восстановить доверие - вы уже восстановили. И если вы скажете, что это - потому, что вы спасли меня, - черт, да, это так. И с чего это я должен извиняться за это? - В его глазах светится злость; если бы не она, звук, который он издает, можно было бы назвать всхлипом. - Вы видели это. Вчера. И вы так легко от меня не отделаетесь. Блин, ну зачем вы делаете это?
- Ты имеешь в виду, как я смею защищать тебя? - скептически кривится Люциус.
- Да!
Некоторое время они с молчаливым вызовом изучают друг друга. В конце концов Люциус говорит:
- Ты понимаешь, чего я хочу от тебя? Я никому не позволяю полутонов, и тем более не позволю тебе. Не будет случайной интрижки, Гарри; не будет ленивого взаимного исследования. Я хочу овладеть тобой. Я хочу въесться в твою кожу, как клеймо. Чтобы ты всю жизнь ощущал на себе мой запах. Чтобы ты каждого следующего любовника сравнивал со мной; чтобы они плакали от желания. Я таков, Гарри. А ты не представляешь, о чем ты просишь. Я никогда не отступаю, начав что-то.
Гарри отворачивается. Его губы сжаты. Прежде чем он может заговорить, он несколько раз сглатывает слюну.
- И вы думаете, что я этого не выдержу.
- Нет. Во всяком случае, должно пройти некоторое время после того, что ты пережил.
Гарри издает один короткий звук, вкладывая в него все свое презрение; при всем желании это не назовешь смехом.
- Мне кажется, что вам тоже нужно время, чтобы собраться с духом.
- Самонадеянный болван.
- Если я самонадеянный, то о вас я вообще молчу. Это вы сказали, что я могу и не пытаться искать у вас понимания или утешения, будто это запятнает вашу чертову репутацию, - мальчик поднимается и выпрямляется, будто собирается взлететь. - Я не хочу забывать. Я хочу снова быть... цельным. Не тем, что я был. Я знаю, не совсем дурак. Просто - цельным.
Люциус слушает Гарри и удивляется - на этот раз не странности своего выбора, а тому, как он соскучился по этому. По этой... силе, которая есть в мальчике. Не по его телу, не по воле, а по существу, сковывающему их воедино.
Жалкий, но не сломленный.
- Если бы вы не хотели меня, я не требовал бы от вас ничего. Если бы вы думали обо мне как о бедолаге, которого надо трахнуть из жалости - я бы послал вас. Не винил бы ни в чем, но послал бы. - Он снова сглатывает. - Но вы так не думаете.
Он ждет ответа, и Люциус развеивает его сомнения.
- Нет.
- И вы сказали, чего хотите... хотите от меня, - еще одна вспышка злости в глазах, - черт, если это потому, что я еще маленький, я вам сломаю нос.
Люциус представляет, как Гарри маленьким вихрем, сметающим все на своем пути, бросается к нему, и не может сдержать улыбки. Но Гарри воспринимает это как насмешку, тихо рычит, и бросается не на него, а вниз по лестнице. Люциус провожает его взглядом.
И поднимает руку. Кричит:
- Акцио Гарри Поттер!
Мальчик сжимается, ожидая удара заклятия. Напрасно ожидая.
Он медленно оборачивается и смотрит на Люциуса. Тот все еще стоит с вытянутой рукой. Без палочки.
Просто рука. Гарри не сводит с него глаз. Когда он произносит "Не шутите так", его голос дрожит.
- Будь уверен, - тихо говорит Люциус.
Гарри поднимается. Приблизившись к Люциусу, замирает. Смотрит на вытянутую руку.
Люциус замечает, как Гарри облизывает пересохшие губы. Это возбуждающе, но в самом жесте нет ничего похотливого. Просто мальчик собирается с духом, чтобы осторожно обхватить Люциусову руку своими.
Он смотрит на ладонь так, будто хочет поцеловать, но не делает этого. Подносит ее к лицу. Касается пальцами Люциуса своей щеки. И только после этого поднимает глаза.
- Испепелите меня.
Люциус шевелит рукой, проводит пальцами по линии скул и упрямому подбородку. Приподнимает его.
Гарри не отворачивается.
Люциус склоняется и накрывает рот мальчика своим, поглощая все звуки, который тот мог бы издать.
Испепеляет его.
Он разжимает губы мальчика языком, и их языки сплетаются. Этот поцелуй не такой смелый, как слова мальчика, но Люциус был бы даже разочарован, не будь у Гарри сомнений.
Если бы тот был уверен, что ему нечего бояться.
Он обхватывает мальчика и привлекает к себе, и поцелуй становится глубже. Он чувствует, как ускоряется сердцебиение Гарри. Чувствует, как в его горле рождается еще один странный звук, и прерывается с каждым движением Люциусового языка, исследующего изгибы рта, заставляя вкус еды, питья и горьких слез уступить место его вкусу.
В какой-то миг к Люциусу приходит сомнение, кто здесь кого испепелит. И не сразу уходит.
Но сомнения лишние. Поцелуй внезапно прерывается, когда колени Гарри слабеют, и он безвольно повисает в Люциусовых объятиях. Лицо мальчика прижимается к его руке, и он чувствует, как обжигает кожу сквозь рукав мантии теплое влажное дыхание.
Люциус знает - чем бы мальчик ни занимался на аллее Ноктюрн, он - невинное дитя, и то, как Гарри со своей бесхитростной страстью пытается соблазнить его, заставляет Малфоя сомневаться, останется ли от них что-то, кроме горстки пепла, прежде чем они достигнут кровати.
Он мог бы взять его прямо здесь, прижав к стене коридора, и это все равно был бы лучший опыт в жизни мальчика.
Но у него другой план.
Он обнимает мальчика обеими руками. В общем, он мог бы аппарировать прямо к дверям своей спальни, но терять такую возможность...
Он поднимает мальчика, будто тот легче перышка. Слышит, как он вздыхает и сразу обмякает у него на груди.
А потом мальчик обвивает его шею и притягивает его для поцелуя, неумело исследуя его рот. Недостаток опыта восполняется желанием, и Люциус, обомлевший от удовольствия, ждет, пока сам мальчик, запыхавшийся и удивленный своим поступком, не отстранится. Потом перехватывает его удобнее и продолжает свой путь.
По дороге к спальне они не проронили ни слова. Мальчик прижимается к Люциусовой груди, и он снова чувствует его дыхание сквозь ткань сорочки.
Оказавшись в спальне, он не торопится отпускать его. Позволяет ему спокойно изучить обстановку комнаты и попривыкнуть к огромной, раза в два больше Поттеровой, кровати под тяжелым балдахином. Освещение в спальне идеально для создания соответствующей атмосферы - приглушенное, но все же недостаточно тусклое, чтобы что-либо скрыть.
Люциус не целует его - пока что рано. Он осторожно ставит его на пол и пальцем поднимает подбородок, чтобы взглянуть прямо в глаза.
- Стой смирно. Руки можешь просто опустить. Не шевелись, пока я не прикажу тебе.
Гарри хочет кивнуть, но останавливается, вспомнив, что кивок тоже входит в категорию движений.
Люциус начинает раздевать мальчика с неспешностью, которая скрывает все его чувства; он не хочет торопить события. По одной пуговице он расстегивает рубашку, кончиками пальцев вычерчивая на бледной коже линию от острых ключиц. Он не снимает рубашку, пока линия не доходит до талии. До него доносится прерывистый вздох, и он чувствует, как напрягается живот мальчика под его пальцами.
Напряжение усиливается, когда Люциус, сложив рубашку, становится перед Гарри на колени и начинает расстегивать ремень его брюк. Вынимая его из петель, он проводит металлической пряжкой по коже мальчика.
Руки Гарри сжимаются в кулаки, когда Люциус начинает снимать его штаны.
- Я же просил не двигаться, - бормочет он, и Гарри вздрагивает от упрека. - Ты будешь наказан за это... позже.
Мальчик дышит открытым ртом. Будто он испуган.
Или - будто о лучшем он и мечтать не мог.
Он спускает его штаны, похлопывая по икрам, давая знать, что Гарри должен поднять ногу и выступить из штанин. Мальчик в носках, и Люциус снимает их так же неспешно, игнорируя выпуклость эрекции на обтягивающих трусах.
Но только до этого момента. Когда он легко касается губами все еще прикрытой тканью головки члена, Гарри рычит и еле сдерживается, чтобы сохранить неподвижность. Как бы он ни хотел быть наказанным, он вызовет только раздражение, если попытается намеренно спровоцировать Люциуса.
Правда, когда пальцы Люциуса оттягивают резинку трусов, он запрокидывает голову и смотрит в потолок. Малфой тем временем спускает его трусы, растягивая резинку так, чтобы она не зацепила член; отказывает ему в малейшем прикосновении.
Это он решает, когда к чему притронуться.
Когда трусы спущены до пола, Люциус замирает перед мальчиком, даже не собираясь прикасаться к нему. Он хочет, чтобы тот сам не вынес напряжения и взглянул вниз.
В конце концов, мальчик делает это. Тогда Люциус сжимает его запястья и заводит за голову, перехватывая одной рукой.
- Попытайся не двигаться.
Гарри сглатывает.
Люциус склоняется и делает то, о чем мечтал уже две недели: прижимает свои губы к губам мальчика и сосет нижнюю губу, скользя языком по ней, затем - по выступам под зубами, пока не слышит тихого стона; тогда он прикусывает губу сильнее, и еще - пока Гарри не пытается - точнее, не проверяет, может ли попытаться высвободить руки, в остальном соблюдая приказ, даже столкнувшись с болью и не будучи уверенным, не будет ли хуже.
Пока что - нет.
Люциус склоняется ниже, быстро покусывая нежную нижнюю губу - только трепещет под его пальцами синяя жилка на шее, на которую он наткнулся, приподнимая подбородок мальчика, чтобы можно было пить из его рта, не шевелясь, на протяжении долгих минут. Мальчик неподвижен. Только пальцы судорожно хватают воздух, будто ему надо что-то сжать.
Люциус больше не спрашивает его. То время прошло, а второго шанса он не дает никому.
Он отпускает рот мальчика, хотя все еще сжимает его запястья, и смотрит, не отрываясь, в его расширившиеся глаза, гипнотизируя его взглядом, пока тот переводит дыхание. Гарри быстро моргает, но не отводит взгляда, будто умоляя его беззвучно раскрытым ртом. Такой нетерпеливый...
Хорошо.
Он тянет мальчика назад за запястья, пока тот не упирается в краешек кровати. Он продолжает тянуть его, склоняясь все ниже, пока мальчик не падает на постель. Только тогда он отпускает его.
Гарри немедленно приподнимается, опираясь на руки и подтягиваясь дальше до середины кровати. Когда он переводит взгляд на Люциуса, его пальцы вжимаются в покрывала.
Стоящий у кровати Люциус не торопится. Он не собирается ни набрасываться на мальчика, ни начинать раздеваться. Удостоверившись, что мальчик все еще завороженно смотрит на него, Люциус опускает взгляд ниже и начинает неспешно исследовать каждый изгиб его тела. Он так внимательно рассматривает его плечи, что тот поневоле вздрагивает, и стонет, когда Люциус переводит взгляд на его грудь и живот, и ежится на кровати, глядя в собственное плечо, когда глаза Люциуса опускаются ниже, к стрелке темных волос, змеящихся на животе; он рассматривает их так же неспешно, внимательно изучая каждый завиток, плавно переходящий в другой, и завитки переплетаются между собой, но не уводят его взгляд дальше. В конце концов, раскрасневшийся Гарри отрывает взгляд от плеча и стонет, поняв, что Люциус не только не завершил своего исследования, а даже не достиг паха.
Пенис мальчика еще краснее, чем его щеки, на головке уже выступили первые капли влаги, и когда Люциус присматривается, он замечает, как Гарри вздрагивает, будто не знает, спадет эрекция под этим испытующим взглядом, или наоборот, если такое возможно, усилится. Люциус заинтересованно наклоняет голову, чтобы рассмотреть член в нескольких ракурсах, и бедра мальчика напрягаются.
Люциус знает, что может заставить его кончить так, без единого прикосновения.
Он продолжает изучение обнаженного тела - взгляд скользит вдоль линии бедер к кончикам пальцев ног; мальчика это, судя по стонам и вздрагиваниям бедер, возбуждает еще сильнее, чем взгляд, остановившийся на пенисе. Когда мальчик поджимает пальцы под изучающим взглядом и огорченно вскрикивает, Люциус искренне восхищается непосредственностью этой реакции.
Но он еще не закончил.
Он обходит кровать широким полукругом, заставляя Гарри следить за ним изучающим взглядом. Когда круг замыкается, он лениво, будто ему предоставлено все время мира, облокачивается на столбик, обволакивая сидящего посреди кровати мальчика сеткой своего взгляда, чтобы тот полностью почувствовал свою обнаженность.
Его рука скользит по столбику, и вот он перехватывает его другой, замыкая круг, как дверцу клетки, взглядом пригвоздив Гарри к центру кровати; он хочет, чтобы мальчик почувствовал это - изнуряющее ожидание, когда твой любовник замыкает тебя в ловушку, хотя тебе все равно некуда бежать.
Он знает, что это у него получается очень хорошо.
Мальчик уже не извивается. Он дрожит. Он провожает Люциуса глазами, но это единственное движение, которое он делает, тем временем как Люциус приближается к кровати. Но тот просто останавливается, скрестив руки, заставляя Гарри гадать, удовлетворил ли его осмотр.
Убедившись, что мальчик не сводит с него глаз, он приоткрывает рот и глубоко вздыхает.
И делает шаг не вперед, а назад.
От собственной одежды он избавляется быстрее. Достаточно того, что мальчик увидит его тело; дополнительное шоу излишне.
У него и в мыслях не было заставить Гарри раздевать его. Он не требует от соблазняемых ничего, кроме неподвижности. Те, кто мнят себя умелыми любовниками, часто путают повеление с соблазнением. Настоящая власть над ситуацией - это когда ты наперед знаешь каждое движение в этой спальне, в этой кровати. Ни в коем случае не рыки "На колени!" или "Отсоси у меня"; отнюдь. Его исходный материал - сырая глина, из которой можно вылепить все, что угодно, без глупого запугивания.
Те, кто не видят никакой разницы, ничем не лучше глупцов, рассчитывающих, что волны расступятся перед королевским перстом Канута. Послушания не добиться приказом.
Послушание можно только заслужить.
Люциус не делает ни одного случайного движения. Он заранее продумывает все, вплоть до того, что его одежда остается, небрежно сброшенная, на полу.
Вплоть до того, что он контролирует свое возбуждение, и когда он снимает свои штаны, его член только наполовину эрегирован.
Он позволяет Гарри заметить это. Чтобы тот видел, как у него встает при взгляде на него. Мальчик должен заметить это.
Он приближается к кровати. Опускает руку на Гаррино плечо.
Прижимает его к покрывалам, опускаясь на кровать около него.
Руки мальчика все еще вытянуты вдоль тела. Глаза все еще не отрываются от глаз Люциуса. Грудь вздымается в такт прерывистому дыханию. А Люциус почти не касается его.
Идеально.
Затем он начинает касаться. Начинает изучать это тело кончиками пальцев, как перед тем изучал глазами: каждый изгиб и ложбинку, каждую поверхность, каждый плавный переход. Кое-что во всех любовниках одинаково, но все же ему приятно каждый раз открывать это снова: как превращается в нежный атлас кожа руки, если вести пальцем от внешней поверхности до внутренней; то, что если коснуться точки, где сходятся шея, челюсть и мочка уха, это вызовет легкий поворот головы и стон; то, что никто не может удержаться от дрожи, если прикоснуться к пупку. Кое-что в Гарри неповторимо: нежно-розовый цвет его сосков; несколько волосинок между бровями - намек на то, что, когда-то, с возрастом, они могут сомкнуться; родинка на левом запястье... Ложбинка под затылком Гарри, там, где шея плавно переходит в спину, будто создана для рта Люциуса, и он решает проверить это.
Оказывается, он прав.
Сделав это приятное открытие, Люциус решает, что с тем же успехом можно исследовать ртом и другие особенности тела Гарри. Он снимает с мальчика очки и целует его в переносицу. Затем касается губами изогнутого бледного знака на лбу Гарри; целует и его. С каждым поцелуем Гарри вздыхает, и последний вздох - самый громкий. Интересно, делал ли так кто-то до него? - Разве что любовник, если предположить, что таковой у Гарри был; его мать умерла еще до того, как у него появился знак, и, следовательно, делать этого не могла.
Он хочет не исцелить его, но поставить рядом еще один, такой глубокий, что о первом мальчик и не вспомнит.
Люциус закидывает свои волосы за плечо, так, чтобы они упали вниз, когда он продолжит целовать мальчика; оба эти движения призваны вызвать у него дрожь. При случае Люциус накладывал на свои волосы оживляющее заклятие, чтобы они ласкали, или хлестали, или связывали его любовника - зависимо от настроения - но сейчас сам вес шелковистой ниспадающей волны должен дать мальчику представление о других возможностях.
Затем простого прикосновения рта и волос к плоти мальчика становится недостаточно.
Он уже не хочет быть нежным.
И все же, хотя нежностью это не назовешь, есть какая-то яростная сладость в том, как он рукой сжимает член мальчика, желая не поразить, но восхитить. Мальчик пронзительно вскрикивает, когда он второй рукой обхватывает его яички; его руки взметываются и сжимают плечи Люциуса, и все дрожание, и изгибание, и смирение, которых не позволял себе мальчик, он вкладывает в единственное слово:
- Люциус...
О, этот мальчик для него - настоящее пиршество. Это банкет, который только распалит его голод, - Люциус знает это. А у мальчика... он украдет его память и вытеснит все мысли, так что самой страшной останется одна - что они когда-то расстанутся и больше не соединятся.
И в какой-то миг эта мысль становится самой страшной и для него.
К ликованию Люциуса, мальчик сжимается. Круговыми движениями он продолжает ласкать его яички и сочащийся влагой член - не слишком быстро, чтобы это подольше не кончилось.
Хотя оргазм еще не означает, что на сегодня все кончено.
Затвердевший член с кожей нежной, как атлас, пульсирует в его руке, и мальчик бессильно стонет - голос срывается, переходя во всхлип. Люциусу это нравится.
Он сжимает плечи Гарри и подминает его под себя, поцелуями прочерчивая влажную линию от напряженной шеи до острых ключиц и ниже, к соску, который так приятно покусывать. Теперь, когда Гарри изгибается под ним, он осязает все его тело, ноги переплетаются, свой член он вжимает в его бедро.
Мальчик чувствует это и задерживает дыхание. Он разжимает свою хватку на плече Люциуса и опускает руку к бедру, осторожно проводя, сначала - только кончиками пальцев, по его члену. Хотя он знает, что у мальчика было больше опыта, чем он хотел бы помнить, события на аллее Ноктюрн не имеют никакого отношения к тому, что происходит сейчас в этой спальне. Он крепче прижимается к его телу.
- Продолжай, - шепчет он.
Ободрение. Не приказ.
Пальцы Гарри сжимаются вокруг члена Люциуса, и он тихо вздыхает. И снова, есть что-то очень наивное в том, как Гарри сжимает член, уткнувшись в его плечо, будто боится заглянуть в его глаза и увидеть там порицание. В душе Люциуса что-то сжимается, и это "что-то" - не просто вожделение; он снова и снова удивляется, как этот мальчик сумел сохранить чистоту несмотря на все, через что он прошел. Люциус готов поспорить, что даже когда Гарри будет вдвое старше него (конечно, если доживет), эта сердцевина так и останется незапятнанной.
Люциус перемещается. Теперь его бедра находятся прямо над Гарриными, сжимая их напряженные члены. Люциус переносит свой вес на бедра, так что Гарри не сможет выбраться из-под него без борьбы. Чтобы усилить ощущение беспомощности, он переплетает свои пальцы с пальцами мальчика и заводит его руки за голову; его лицо теперь - прямо перед лицом Гарри. Мальчик напрягается и резко хватает ртом воздух.
Но ни разу не пытается высвободиться.
Люциус устанавливает неспешный ритм, мерно вжимая бедра Гарри в мягкие покрывала. На его лице появляется редкая улыбка, на этот раз злокозненная: "Ты - в моей власти, ты здесь только для того, чтобы доставить удовольствие мне", хотя он пытается поплотнее прижаться к члену мальчика, чтобы разбудить в нем ненасытное желание. И Гарри не разочаровывает его - он изгибается, и стонет, и задыхается почти от боли, и пытается отстраниться, что только побуждает Люциуса ускорить ритм; он не игнорирует этих беззвучных просьб - скорее, отмечает их своей злой улыбкой и отклоняет.
Каждая мышца бедер Гарри пытается приноровиться к непоколебимому люциусовому ритму, но возбужденный мальчик пока не настолько терпелив, чтобы просто принять его. Люциус не смягчается. Он ждет, пока мальчик не начинает всхлипывать, ждет, пока сам не удовлетворится своим терпением (он собирается сдержать свое обещание и стать лучшим из любовников Гарри, а это еще только начало), ждет, пока мальчик не шепнет: "Люциус, умоляю", - и даже тогда будет тянуть, медлить, откладывать кульминацию.
Но в конце концов он ускоряет ритм, так, что мальчик таки всхлипывает, хотя и с сухими глазами, но этот звук ни с чем не спутаешь, и кричит "Люциус!", запрокидывая голову, но уже не напрягаясь. Наконец он вошел в ритм, и Люциус в душе радуется, что ничто пока не вызвало у мальчика плохих воспоминаний, несмотря на то, через что он прошел, - Люциус учитывал его прошлое. Поэтому, вводя мальчика в круг своих любовников, начал именно так.
Обнаженное горло перед его лицом слишком привлекательно, чтобы и дальше сопротивляться соблазну. Он склоняется и языком, губами, зубами дразнит мальчика, заставляя его каждый раз запрокидывать голову. Вскрики Гарри учащаются вместе с ускорением ритма их бедер. Голова запрокинута, зубы сжаты, так что любой звук должен пробиваться сквозь этот барьер; о словах речь уже не идет.
Но для Люциуса эти стоны еще привлекательнее, чем звук его имени.
Каждым движением своего тела, каждым нечленораздельным стоном Гарри умоляет, и на сей раз Люциус не собирается ему отказывать. Каждая просьба усиливает его желание, и он чувствует, как пульсирует его член, прижатый к члену мальчика - кажется, трение еще усиливается, но он заставляет себя ждать, жадно поглощая каждый крик. Мальчик изгибается, не разрывая ритма, но скорее оседлывая бурю, и Люциус не пропускает его оргазма - и мертвый не пропустил бы, а был бы разбужен им. Тот не может решить, кричать ему или стонать, и пытается сжаться под Люциусом, но это ему не удается, и Люциус продолжает вести его в том же ритме, следя, чтобы ничто не ускользнуло от его внимания - ни звук, ни выражение лица Гарри, ни неожиданный горячий всплеск на животе. И только после того, как эти три вещи из настоящего времени переходят в прошлое, Люциус позволяет себе раствориться в ощущении мальчика под ним; сочетание Гарриного живота, члена и спермы переполняет его член стремительной волной, увлекает все дальше гидрой, и львом, и псом из-под Адских Врат. Сам он, кончая, издает привычный вздох, будто шепчет любовнику в ухо - "Ты не захватишь власти надо мной, даже в этот миг... но, мой сладкий, как же ты был к этому близок!.."
Его бедра не сразу перестают двигаться - он собирает и поглощает каждое дрожание, каждую запоздалую реакцию, и учит Гарри получать наслаждение и от этого. В конце концов, он решает отпустить запястья, заинтересованный, как игрок в рулетку, что мальчик сделает дальше. Тот понимает, что руки свободны, только спустя несколько секунд, и тогда он ищет - не лицо Люциуса, не его плечи, не его ягодицы - самые ожидаемые места - а его ладони, и снова сплетает пальцы, будто умоляя.
И умоляет.
- Люциус, пожалуйста... прошу, не останавливайся... не останавливайся на этом...
Люциус полу-удивленно, полу-восхищенно целует его плечо.
- Я и не собирался.
- Я... - Люциус всматривается в его лицо, и мальчик облизывает губы, пытаясь выговорить что-то. - Я хочу... я хочу тебя внутри меня, прошу...
Ну-ну...
- Ты уверен, что готов к этому? - Люциус удивляется сам себе. Он был уверен, что больше не задаст этого вопроса.
- Ты сказал, что сожжешь меня. И я хочу, чтобы ты сжег меня дотла. Прошу, ну пожалуйста - сделай это, - стонет мальчик, пряча свое лицо на плече Люциуса и осыпая его поцелуями.
Гладит его кожу ресницами. Ресницы влажные.
Люциус привлекает его лицо к своему и целует в рот. Он заставит его отрастить новую кожу, испепелив старую.
У Люциуса снова встает.
Он приподнимается, переворачивает Гарри и садится на него. Опускается грудью на его спину и нежно обнимает.
Люциус прижимается лицом к пространству между его лопатками, и еще раз поражается, как Гарри идеально подогнан к нему - даже изгиб его шеи будто создан для того, чтобы прижиматься к нему щекой.
Что он и делает.
- Это было больно, да? - шепчет он мальчику на ухо.
Гарри не напрягается, но Люциус все же чувствует - несмотря на все заверения в том, что он не хочет забытья, мальчик пугается, когда воспоминания наваливаются так резко.
Люциус знает, что было больно. И воспоминание о боли слишком свежее и живое, чтобы мальчик начал пороть какую-то чушь вроде "Я сам попросил об этом и мне это типа понравилось".
Но Люциус также знает, что делать вид, что ничего не случилось - не лучший способ борьбы со страхом.
- Я не причиню тебе боли. Клянусь. Хотя я покажу тебе, как боль и наслаждение могут переплетаться, когда-то, в будущем, но сейчас - обещаю, больно не будет.
Именно этим Люциус хочет доказать Гарри, какой он умелый любовник. Он готовит мальчика к тому, чтобы принять его член, с почти мучительной медлительностью, постепенно, начиная с глубокого массажа спины, заставляющего Гарри забыть о том, что у него есть кости; потом он языком и пальцами ласкает его хребет от шеи до ягодиц, и останавливается там, вызывая у мальчика стон за стоном. Он языком ласкает сжатый анус, пока вздрагивающий Гарри не раздвигает ноги, а стоны не переходят в одно сдавленное "чертчертчерт...".
Баночка любриканта в тумбочке заколдована так, чтобы никогда не заканчиваться, самостерилизоваться и подогреваться до комнатной температуры. Люциус макает в нее пальцы так, что Гарри ничего не успевает заметить; теперь он массирует и начинает понемногу раздвигать анус уже не языком, а щедро смазанным пальцем.
Его движения такие медленные, что кажутся серией фотографий. Пока его палец не оказывается почти полностью в теплой пульсирующей глубине мальчика, сложно поверить, что он вообще пошевелился.
Он не убирает этот палец, когда начинает вставлять второй. Снова постепенность и обилие любриканта работают на него. Гарри, все еще зажимая рот кулаком, стонет, но ни разу не пытается отстраниться, ни разу не говорит "нет", в стоне ни разу не прорывается острой нотки - но он и не просит его двигаться быстрее.
Когда третий палец погружается в Гарри, Люциус поворачивает подбородок мальчика и целует. Первый поцелуй вызывает стон, второй - вскрик, третий - прерывистый вздох; Люциус показывает ему, сколько сладости может дать соприкосновение двух умелых ртов. И хотя пальцами он продолжает растягивать его, достаточно быстро, чтобы мальчик не мог не заметить этого, но поцелуй такой умелый, что тот сосредотачивает внимание на сильнейшем из двух ощущений.
Он продолжает урок поцелуев, пока не вынимает всех трех пальцев, опять - так неспешно, что мальчик почти ничего не замечает, и удобнее пристраивается за ним, прижимаясь членом к отверстию (ягодицы сжимаются почти нетерпеливо). Руки он запускает под Гарри, чтобы обхватить его член. Мальчик дергается, будто не зная, куда двигаться. Когда член Люциуса начинает проникать в него, он вздыхает с облегчением.
Медленный толчок, невообразимое количество любриканта. Чтобы сдержать обещание, большего от Люциуса и не требуется. Гарри вскрикивает от желания заполучить Люциуса в себя, полностью; жажда прикосновений к чему-то неизведанному внутри него, о чем он мог только догадываться, сводит его с ума. Люциус заполняет его так, что любой другой способ или размер пениса попросту покажутся неверными.
Проникнув в него, он не двигается так, как желает сам. Он ждет, пока мальчик не начнет двигаться так, как подсказывают инстинкты. Но как только Гарри вздрагивает под ним, Люциус не дает ему дернуться слишком резко - неопытный мальчишка может сам разбудить свою боль. Так не пойдет.
Он немного подается назад, одновременно притягивая к себе Гарри, одна рука - на его бедре, вторая обхватывает пенис; это создает впечатление, что он отодвинулся дальше, чем на самом деле, и вместе с тем не причинил мальчику боли. Гарри хватает ртом воздух, будто его со всей силы ударили в живот, но тихий стон не имеет ничего общего с криком боли.
Когда Люциус входит в него на максимальную глубину, он подталкивает бедра мальчика так, что пенис сам двигается в кольце его пальцев. И снова - сдавленный стон.
Ногти мальчика почти прорывают простыни - руки раскинуты в стороны, будто соблазняя Люциуса связать их. Он сделает это. Когда-нибудь. Придет время и для этого. У них много времени.
Он сжимает член мальчика быстрее, чем сам двигается внутри него, но все же приводит эти два ритма в гармонию. Гарри под ним кричит в простыни, его бедра вздымаются и опадают, вжимая член в Люциусов кулак, и он стонет его имя, снова и снова. Люциус склоняется и кусает плечо Гарри, сжимая зубы все сильнее и сильнее - можно; крепкие мышцы примут давление на себя, не отвлекая мальчика болью, а Люциус чувствует, что сейчас просто не выдержит, если что-нибудь не укусит.
Мальчик взрывается слезами и оргазмом под ним, кончая в люциусову руку, и его хриплый крик звенит между тесных стен. Люциус осторожно входит в него еще глубже, и, уже не двигаясь, просто вжимаясь в мальчика, достигает пика - чувствуя, как теплая влага семени окружает его собственный член в глубинах мальчика; свой крик он глушит в ложбинке шеи Гарри - прижимаясь к мягким волосам, вжимаясь губами в острые позвонки, передавая свои чувства непосредственно на синапсы его кожи.
Хотя оба замирают, как им кажется, надолго, когда Люциус наконец немного смещается, чтобы выйти из мальчика, тот хрипло стонет:
- Нет... пожалуйста...
И Люциус, который контролировал все от первого и до последнего движения, не может отказать в этой просьбе.
Его левая рука, которая лежала на талии Гарри, скользит вверх, нежно проходясь по груди и ребрам. Гарри вздыхает, будто его мир сейчас полон.
Люциус закрывает глаза.
Люциус, который все еще верит, что попросту не наделен даром приносить спокойствие и облегчение, знает, как ввести зеленого мальчика вроде Гарри в нелегкую бытность любовником Люциуса Малфоя.
Первые дни он почти не выпускает его из кровати - только до ванны, но не дальше. Он не разрешает ему одеться, или хотя бы обмотать бедра полотенцем после душа, который он принимает с Люциусом; тот не разрешает ему даже самому намылиться.
Они едят в постели, и Люциус не разрешает ему прикоснуться ни к одному столовому прибору - всю еду Гарри принимает из его рук или рта. Мальчик еще не знает толка в вине - неудивительно - но не имеет ничего против, если сладкую жидкость Люциус вливает в его рот во время поцелуя. И после нескольких таких экспериментов оказывается, что Гарри еще и восприимчив к вину. Он не буйствует и не веселится, а просто засыпает.
К счастью, Люциус знает прекрасные отрезвляющие заклятия.
Он расточает свое внимание на мальчика, и тот пытается отвечать ему взаимностью. Люциус очень осторожен. Проходит три дня, прежде он позволяет Гарри отсосать, заставив его хорошенько попросить об этом. Когда он наконец дает свое согласие, мальчик становится почти робким, пытаясь прежде выспросить у Люциуса, что он должен делать. Но он отказывается отвечать. Он говорит, вполне дружелюбно, что вопрос смешной и Гарри должен повиноваться инстинктам.
Как он и подозревал, вид Гарри, делающего это, возбуждает его не меньше, чем сами ощущения. Он гладит лицо Гарри, но не дает ему никаких словесных подсказок. Кончая, он стонет "О, да..." и обхватывает голову мальчика, растворяясь в его теплом рте, и тот вздыхает с облегчением, услышав эту совершенно искреннюю, неконтролируемую реакцию.
Он достиг этого без подсказок. Люциус обязан был доставить ему это удовольствие.
Обладая Гарри, он все чаще кладет его лицом вверх. Интересно наблюдать за изменениями выражений его лица; что более важно, он хочет показать Гарри, что ему нравиться смотреть на него, как бы тому ни было тяжело позволить это. Гарри легче вжать лицо в покрывала и вскрикивать, чем позволить Люциусу видеть каждую реакцию, четко вырисовывающуюся на его лице в унизительном облегчении.
Люциус принимает это как должное. Ему просто нравится наблюдать. Очень.
Часто.
Хорошо, что на баночку любриканта наложено самонаполняющее заклятие.
Он также исполняет обещание наказать Гарри за то, что тот не сохранил неподвижность в их первый раз. Люциус колеблется, не слишком ли рано, - он не уверен в реакции мальчика - но просто не может удержаться. Он кладет мальчика на свои колени попой вверх и говорит, что отшлепает его за непослушание. Мальчик ведет себя на удивление хорошо. Не умоляет не делать этого, понимая, как этого хочется Люциусу, но также и не просит об этом. Он несколько раз ойкает, прежде чем все заканчивается, и очень мило растирает покрасневшие ягодицы.
Он также узнает, что Гарри не переносит щекотки. Не повсюду, только на пятках и подмышками... но там он очень чувствителен. Между взрывами хохота Гарри едва успевает проклинать его и обещать кровавую месть, но Люциус не может удержаться.
Тогда он впервые слышит от мальчика настоящий смех.
А одним вечером Люциуса переполняет неожиданное желание просто держать Гарри на коленях, как большого котенка, и перебирать его волосы, пока тот не уснет - просто наблюдать, как тает напряжение, будто снег, неожиданно пригретый солнцем.
Он не может поверить своим глазам, насколько мальчик тогда прекрасен.
Но только когда он просыпается, почувствовав на себе пристальный взгляд, Люциус понимает, что попал.
Потому что ему это нравится.
Ночь, когда он привязывает руки Гарри к столбикам кровати и завязывает ему глаза - одна из самых ярких. Гарри так старательно пытается избавиться от своих пут, что Люциус решает продолжить это и оставляет его связанным до утра. И все же, первое, что Гарри делает, когда Люциус отпускает его, - сжимает его руки и покрывает их поцелуями. В конце концов, они не покидают кровати до вечера.
На следующее утро Люциус просыпается в одиночестве.
Это интригует его.
Он не зовет домашних эльфов чтобы узнать, куда Гарри исчез.
Значительно позже он признается себе, что причиной тому был легкий, почти незаметный... страх (Малфой боится? - невозможно), что мальчик после всего, что было между ними, сбежал.
Он идет на поиски. И находит его в третьей обысканной комнате.
В библиотеке. (Уже обнаружив его, он признает, что это было самое вероятное место, но прежде он все же проверяет гостевую комнату и кухню).
На Гарри - мантия Люциуса. Она велика ему, и напоминает о первой ночи в Имении.
Он читает книгу, и хотя и просматривает страницы со смущающей поспешностью, на его лице уже нет того отчаяния, которое Люциус видел в прошлый раз. Кажется, он поглощен поиском - вот губы беззвучно шепчут какое-то слово, вот он пальцем подчеркнул какую-то строчку, и Люциусу кажется, что, переворачивая страницу, мальчик дрожит от нетерпения.
На этот раз он не хочет дать ему знать о своем присутствии. Но то ли он был недостаточно тих, то ли Поттер просто почувствовал его взгляд, - он резко поднимает голову и смотрит на него.
Весело ухмыляется.
- Проснулся?
В горле Люциуса неожиданно сжимается комок, когда он видит эту улыбку.
Он обхватывает свои плечи и иронически поднимает бровь:
- Это был не такой уж и тонкий намек на то, сколько я сплю, Поттер?
- Нет, - мальчик захлопывает книгу и направляется к нему, - это была деликатная прелюдия к "Ну хорошо, тащи меня в кровать".
Он беспечно обхватывает Люциуса за талию. Люциус решает, что ему... нравится беспечный Поттер, но он все же оглядывается на стол:
- Ты уверен, что я достаточно интересен, чтобы ты оставил свои книги?
Гарри прижимается к нему лицом.
- Не ревнуй. Я не могу сразу покончить со всем этим. Пошли в кровать, пожалуйста... Большое-большое пожалуйста, - и опять ухмыляется.
Люциуса поразило первое предложение. Он почти выплевывает:
- Ревновать?
- Знаешь, тебе это идет. В самом деле.
Он воспитал чудовище.
И он тащит чудовище в свою постель.
И снова шлепает его.
На протяжении следующих десяти дней это входит в привычку.
Большую часть дня Гарри проводит в библиотеке, разыскивая что-то, о чем Люциус не решается спросить. Гаррино замечание о ревности слишком уязвило его гордость, чтобы он проявлял хоть что-то, кроме вежливого равнодушия.
Они вместе едят (обедают и ужинают, ведь никогда не выбираются из кровати достаточно рано, чтобы позавтракать, но также не хотят сократить свои утехи, чтобы еду могли принести), и их ночи начинаются, как только они встают от обеденного стола.
Люциус почти ждет, когда семнадцатилетний мальчишка выдаст свой возраст, потребовав, гм... сделать это в каждой комнате, или на крыше Имения, или чего-то в том же роде. Но Гарри выглядит довольным, даже более чем довольным, что Люциус каждую ночь берет его в свою спальню, на огромную кровать под Малфоевским крестом на стене. Однажды он подбирает сброшенную Люциусом рубашку и просит поносить ее, потому что она пахнет им.
Хотя Люциус собирается как-то днем отвлечь Гарри от книг для недолгого, но активного... общения, он не хочет заниматься этим в библиотеке. Какая-то часть его опасается, что как бы ни был увлечен мальчик, он будет стремиться поскорее вернуться к окружающим его текстам.
А это будет более чем оскорблением.
Даже если забыть о ночах, он ведет себя глупо. Мальчик привыкает к нему, как к героину, привыкает к его телу, поцелуям, словам, порабощающим его; он не нуждается больше ни в чем.
Мальчик принадлежит ему.
Испепеленный, ошеломленный, беззащитный.
Целиком, полностью, восхитительно поглощенный.
Хотя видно, что иногда Поттера это пугает.
Чего и следовало ожидать, когда человек подседает на наркотик.
На девятый день Твиззл, проходя мимо Люциуса, роняет клочок пергамента. Она несет целую стопку и не замечает этого.
Люциус поднимает его. Какой-то рисунок.
- Твиззл, ты обронила это.
Твиззл подскакивает и быстро переводит взгляд со своей стопки на клочок в руках Люциуса.
- Ой, - она бросается к нему, - Твиззл не может потерять это! Гарри Поттер отдельно сказал об этом! О, Твиззл плохой домашний эльф!
- Твиззл, прекрати пытаться резать себя этой бумагой. Дай-ка посмотреть...
Твиззл покорно прекращает резать клочком свои запястья и возвращает его Люциусу.
Это - карандашный рисунок; Люциус и не подозревал, что мальчик такой хороший художник. Потом он замечает несколько неудачных линий и понимает, что это просто калька. Человек - то ли рыцарь, то ли самурай - с мечом наперевес. На одежде вышит какой-то зверь. Несомненно, перерисовано из какой-то книги.
Он заинтригован, но возвращает набросок Твиззл.
- Можешь идти.
К счастью, Твиззл больше не предпринимает попыток самоубийства, а спокойно удаляется.
Люциус возвращается в кабинет и пишет письмо сыну. О Гарри он не пишет ни слова. Он не представляет, как это можно объяснить. К тому же, письмо может попасть не в те руки.
От МакНейра, Петтигрю и самого Вольдеморта никаких вестей.
Люциус неожиданно обнаруживает, что это его не колышет.
И это его поражает. Как он может не волноваться? Если его это не волнует, он труп. Боже. Неужели он так опьянен близостью мальчика, что даже не беспокоится, будет он жить или умрет, если это не помешает сегодняшнему сексу?
Он садится и задумывается над этим.
Кто-то стучит в дверь кабинета. Он встает и открывает.
На пороге стоит Гарри. Не сидит, и Люциусу едва удается выудить то воспоминание.
- Не спускаешься ужинать?
Лишь слегка встревоженный, он смотрит на мальчика широко открытыми глазами.
Но даже это легкое беспокойство дается ему с трудом.
- Не хочешь поужинать в спальне в порядке разнообразия?
Улыбка играет в уголках губ мальчика.
- Великолепная идея.
- Люциус...
- Что, Гарри?
- Я должен тебе кое в чем признаться.
...
- Что, Гарри?
...
- Мне начинает нравиться икра.
Люциус приподнимается, в темноте притягивая к себе своего юного любовника.
- Негодник, ты хоть представляешь, сколько стоит Императорская Осетровая?
- Нет...
Люциус говорит ему.
- Ой.
- "Ой*? И это все, что ты можешь сказать?
- Могу и больше, если хочешь. Но тогда не пытайся меня заткнуть.
- Надейся, - рычит Люциус.
Десятый день.
Люциус опять просыпается в одиночестве.
На этот раз Гарри нет в библиотеке.
На этот раз Люциус спрашивает домашнего эльфа.
Идет в бальный зал. Поттер там. Стоит перед камином.
Люциус останавливается и смотрит на него.
Точная копия того наброска. Домашние эльфы проделали неплохую работу.
Верх - что-то вроде сюртука, но с поясом. В контурах угадывается что-то японское, что и заставило Люциуса вспомнить о самураях. Широкие штаны заправлены в ботинки. Волосы Гарри стянул резинкой, и они не скрывают шрама. Композиция в черном.
И зверь, вышитый на сюртуке зеленым и красным.
Сначала он решает, что это Гриффиндорский лев, вышитый не в той цветовой гамме. Но львиная только голова. Тело козье, а хвост змеиный.
Химера.
Что-то крутится в мыслях Люциуса. Он знает, что означает такой рисунок. Но не может понять, какое отношение это имеет к реальности.
На поясе у мальчика болтаются пустые ножны. Меча в них нет. Впрочем, это ложится на картину, складывающуюся у Люциуса в голове.
Он заглядывает мальчику в глаза.
Мальчик выглядит потерянным. Впервые за последние две недели - потерянным.
Но потом Люциус замечает разницу. Не потерянным. Растерявшим слова. Итак, разговор начинает Люциус.
- К чему бы это?
Мальчик прикусывает губу.
- Я должен позаботиться об этом.
- Позаботиться о чем? - спрашивает Люциус, изо всех сил пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица.
Шепот.
- Сириус.
Да. Люциус даже не удивляется, что волосы у него на затылке встают дыбом.
- И что же ты собираешься сделать?
Мальчик сглатывает.
- Я должен помочь ему.
Люциус неожиданно понимает, что выражение "все поплыло перед глазами" - не литературное преувеличение.
- Ты не можешь помочь ему.
- Могу. Возможно, я единственный, кто может.
- Гарри, - Боже, он теряет контроль над собой; совершенно теряет контроль, - ты последний, кто сможет помочь ему. Последний, кто должен помогать ему. Ты обманываешь себя, если веришь в обратное.
- Люциус, пожалуйста, выслушай меня. Просто выслушай - подожди, пока я не закончу.
- И НЕ ПОДУМАЮ. Ты НЕ МОЖЕШЬ пойти к нему.
- Я ДОЛЖЕН! ПРОШУ, выслушай! Я... я не знал, что делать. Даже не понимал, что происходит. Но сейчас - знаю. Эти кошмары, или что-то, похожее на кошмары, оно сводит его с ума, Я НЕ СНИМАЮ С НЕГО ОТВЕТСТВЕННОСТИ, ЛЮЦИУС! - Мальчик орет ему в лицо. - Но никто не сможет просто изгнать это. То, что он сделал со мной... если ему не помогут, он не сможет преодолеть этого. Это повторялось, потому что он понимал, что делает, и заставлял себя забыть, каждый раз. Я должен помочь ему смириться с этим и выйти из этого круга.
- И как ты, интересно, собираешься это сделать?
- Простив его.
Нет. Он просто... не расслышал.
- Я не могу помочь ему забыть, я сам не смог, ты был прав, но я могу простить. Только я могу дать ему это.
Нет-нет-нет.
- Гарри, ты не можешь простить ему это. Такого не прощают.
- Люциус, я знаю, что ты сейчас назовешь меня глупым гриффиндорским моралистом...
- Я назову тебя обманутым РЕБЕНКОМ!
Мальчик пропускает это мимо ушей.
- ... но не бывает непростимых преступлений. Есть только люди, которые не могут простить. Я собираюсь изгнать демонов из его снов и сказать ему, что он прощен. И повторять, еще, и еще, и еще, пока он не поверит мне. Поэтому - сделать это могу только я.
Люциус хочет сгрести его в охапку и хорошенько встряхнуть, но что-то в этом мальчике удерживает его. И это даже не одежда.
- Он должен заплатить за то, что сделал.
- Он заплатит, - в его голосе звенит неожиданный металл, и Люциус решает, что не может не дослушать слов мальчика. - Но не в Азкабане. Азкабан сделал его тем, что он есть, и я не позволю ему сожрать те лучшие черты Сириуса, которые еще остались, - он на секунду сжимает зубы. - Но он больше и пальцем меня не коснется.
- Гарри, как ты представляешь себе поединок с ним, если он все же попытается? Ты боишься причинить боль ЕМУ, а вот ЕГО ничто не сдерживает. Ты не сможешь сделать ЭТО. - Да. Он пытался сказать это с самого начала. Этот мальчик снова стал цельным, и Люциус - первый, кого он одарил своим доверием. И он не может потерять его, ОТКАЗЫВАЕТСЯ терять.
Отказывается терять его.
- Позволь мне сделать это, если ты так хочешь.
Жалчайшая из улыбок, когда-либо появлявшихся на лице мальчика - улыбка без тени радости.
- Не ты должен прощать его.
- Но я могу гарантировать, что он больше не причинит тебе боли. - Позволь мне сделать это, - хочет умолять он. Позволь мне сделать это для тебя.
- Он не сможет. Я принял некоторые меры.
- Какие?
- То же защитное заклинание, что позволит мне изгнать тех демонов.
Мальчик опускает руку на пустые ножны, и в голове Люциуса возникают недостающие детали картины.
Химера.
Символ Воина Сновидений.
Поэтому ножны пусты. Меч появляется только во сне.
Мальчик, выглядящий еще моложе в этой причудливой одежде, смотрит на него, и сейчас он похож скорее на школьника, которому поручили сыграть недоученную роль.
- Это ты помог мне пойти на это, ты ведь знаешь. Только ты.
Люциус молчит.
- Я не знал, с чего начать. Я не мог спасти Сириуса, потому что не мог спасти и себя. Но ты... ты спас меня. Не просто на аллее Ноктюрн, не просто от Хвоста и Вольдеморта. Ты спас меня. Я боялся даже пытаться кого-то спасать. В твоей библиотеке были тексты, но я не знал, как соединить их. А потом ты вернул мне… меня. Когда ты хотел меня, но не позволял себе причинить мне боль, и когда показал мне, что я не жалкое ничтожество, что я достаточно силен, ч-чтобы стоить тебя...
Голос срывается, и он снова закусывает губу. Когда наконец собирается с духом, то просто говорит:
- Ой, уже в прошедшем времени начал говорить. Тревожный знак.
Несколько мгновений Люциус просто пытается его понять.
- Это было не прошедшее время.
- Я рад, - шепотом.
- Не прошедшее. Ты меня слышишь?
- Ты позволишь мне вернуться?
Сначала Люциус молча смотрит на него, затем не выдерживает:
- Да я притащу тебя обратно, я тебе выбора не оставлю, понял, маленький наглец?
Гарри запрокидывает голову, будто не давая пролиться слезам, и невпопад отвечает на совсем другие слова:
- Я тебя тоже.
Боже. Неужели он... позволит ему просто уйти и бороться с этим самому?
Это - все равно что... но он должен, чтобы удержать его.
- Как... как ты можешь быть уверен в своих защитных заклинаниях?
Очередная жалкая улыбка.
- Я просто знаю.
- Возможно, я должен проверить их?
Мальчик трясет головой.
- Не сможешь. Ты не хочешь причинить мне боль.
Что же, в эту минуту он... хочет, и то - очень сильно. Хочет запереть его в комнате, удержать, наказать за то, что тот пускается в столь серьезное и не относящееся к нему, Люциусу, предприятие.
- Как я могу узнать, что ты в порядке?
Гарри опять трясет головой.
- Ты уже знаешь. Это ты привел меня в порядок.
Мальчик берет пригоршню порошка из горшочка на каминной полке, бросает в огонь и шепчет адрес.
Делает шаг во взметнувшиеся изумрудные языки, и красно-зеленая химера бросает последние отблески на Люциуса Малфоя, прежде чем мальчик исчезает.
Ощущение, что ты не один в этом доме.
Чувство абсолютного одиночества.
Отбрасывает свою палочку, садясь возле бесчувственного тела Сириуса.
Соскальзывая в транс.
Сидит перед камином, всматриваясь в собственный портрет.
Человек на портрете гладит грейхаунда и не поднимает на него глаз.
Быстрый взгляд вниз, на бедро.
Меч на месте, в своих ножнах.
В кабинете, просматривает очередную кипу документов.
- Сэндлфорд, я хотел бы попросить вас об одной услуге.
Там.
Дементоры.
Он мог бы отогнать их патронусом.
Но он хочет защитить не себя.
В их круге - Сириус. В цепях.
Дементоры замечают его. С его приближением в их поведении что-то меняется. Они узнают химеру - знают, что она означает.
Поэтому Воин Сновидений носит ее.
Никто не рискнет нарваться на химеру.
Он вынимает меч.
Тихое шипение.
- Люциус.
Люциус пытается не вздрогнуть, встретившись взглядом с красными глазами в камине.
- Да, Хозяин.
Слова не вызывают у него внутреннего сопротивления. Они просто падают и оседают на языке. Он надеется, что Вольдеморт этого не заметил.
- Мои шпионы донесли, что мальчик покинул твое имение. Ты не можешь скрывать этого.
Люциус улыбается.
- Да, Хозяин, это правда. Это часть грандиозного плана, относящегося к этому мальчику. Надеюсь, он вам понравится.
Магия в мире снов материальна.
В цепях, заменяющих те, из которых он ускользнул.
Он разрывает цепи.
За его спиной мелькает собачья тень.
- Даа-ссс... Хитро придумано. Коварно. Подходящая судьба для Мальчика, Который Выжил. Ты оправдываешь репутацию самого преданного моего Упивающегося, Люциус.
Он пытается подавить зевоту. Интересно, кто пишет реплики для Темного Лорда?
- Вы переоцениваете меня, Милорд.
- Донесешь мне о развитии событий.
- Конечно, Милорд.
Раз плюнуть. Такую чушь он может сочинять, стоя на голове.
Три дня.
Три дня отчаяния. И угрызений.
И исцеления.
И решения.
И приговора.
- Были проблемы?
- Никаких, Люциус. Документы пришлют совой через пару дней. Могу ли я поинтересоваться, почему вы...
- Нет.
- Конечно. Страшно извиняюсь, что спросил. Конечно, это ваша личная жизнь. До свидания, Люциус.
- Ты не обязан делать этого, ты же понимаешь. Я могу хранить ее... до твоего возвращения.
- Нет. Я должен.
Он кивает.
Хрясь!
Пять дней с того времени, как мальчик ушел.
Люциус сидит в кабинете, когда охранные заклятия вздрагивают.
Спустя пару секунд облачко дыма засвидетельствовало появление домашнего эльфа.
- Хозяин Люциус...
- Я знаю, Твиззл. Я почувствовал. Бальный зал, да?
- Хозяин Люциус прав!
Он мешкает только секунду, чтобы взять со стола документ неожиданно непослушными руками, прежде чем аппарировать в зал.
Мальчик выглядит так, будто спал в этой одежде все пять дней. Или, вернее, все пять дней в ней не спал.
Что-то в том, как Гарри держит себя, говорит, что все кончено. И он не потрудился даже переодеться после этого. Не хотел даже переодеваться. Хотел поскорее вернуться. Люциус переводит задерживаемое дыхание.
- Ну как, стоило оно того?
Потупившись, мальчик кивает.
- Сириус уезжает. Он покидает Британию... на десять лет.
Люциус ждет. Ждет, пока тот выговорится.
- Он хочет жить среди магглов. Без магии. Без анимагической формы. И... он сломал свою палочку.
Люциус знает, что взрослый волшебник, выбрав новую палочку, должен будет учиться всему с самого начала. Особенно - если проведет без магии десять лет. Но все равно - этого мало.
- Он собирается заниматься миссионерской работой в Африке. Жертвы войны, неизлечимые болезни, голодающие дети и все такое.
Люциус поднимает бровь.
- Дети?
Мальчик кивает.
- Это было... сложнее всего. Я наложил на него заклятье - если он только попробует обидеть ребенка, или просто человека, попробует причинить боль - как-либо, не обязательно так, как со мной... тогда он умрет. Просто - умрет.
Люциус обдумывает это.
Наверное... наверное, этого достаточно.
Гарри сделал это. Выбрал и сделал.
- Впечатляет.
- Прекрати, - отворачиваясь, мальчик почти шипит.
- Нет, - Люциус делает осторожный шаг к нему. - Я не иронизирую. - К сожалению, иногда иронизировать - это единственное, на что он годен. Но откуда это знать мальчику? - Гарри, я действительно впечатлен. Я даже не надеялся, что это будет справедливо. Я думал, ты дашь ему прощение, но не сможешь дать справедливости. Все-таки он слишком тебе дорог.
- А что... что, если я ошибся, Люциус? - в голосе мальчика отчетливо слышатся слезы. - Что, если на самом деле я не помог ему, и они вернутся? Я могу *убить* его, понимаешь - только потому, что где-то ошибся.
Люциус Малфой не дает ни успокоения, ни утешения. Но он ловит себя на том, что говорит:
- Ты не убьешь его. Ты не можешь взять на себя ответственность за его действия или его вину. А если бы ты просто отпустил его, и он причинил боль еще кому-то, ты был бы действительно виноват. Ты сделал правильный выбор.
- Честно? - шепчет мальчик.
Люциус вздрагивает.
- Думаю, Сириус Блэк со мной согласился бы. Думаешь, ему легко было бы жить с постоянным страхом, что он может сломать чью-то жизнь так, как чуть не сломал твою?
Глаза Гарри вспыхивают, и он отрицательно качает головой.
"Давай не будем о Сириусе", - хочет сказать Люциус. Но он понимает, что это будет нечестно.
Ему все равно.
Он не сдерживается и говорит:
- Я рад, что с тобой все в порядке, - правда, сначала он хотел сказать совсем уж душещипательное "Я рад, что ты вернулся".
- Ты был со мной все время. Я видел тебя там, во сне. Наверно, я поместил тебя туда.
- В самом деле? - Больше он не находит, что сказать.
- Ты значил для меня больше, чем меч.
Как этому ребенку удается скрывать такую глубину за такими простыми словами?
Или это что-то другое? Они не глубоки... просто исходят от него.
Или... потому что он их слышит.
Люциус закрывает глаза и представляет себя, дающего Гарри силу в той земле сна. Он гордится этим, но это и беспокоит его.
- Знаешь, какая-то часть меня не хочет быть использованной так. Не для того, чтобы ты снова оказался в опасности. Никто не стоит этого. Даже Блэк.
Мальчик трясет головой.
- Не ненавидь его.
Люциус трясет головой в ответ.
- И как ты меня заставишь это сделать?
- Если бы не он, мы бы никогда не... встретились.
Люциус широко распахивает глаза.
- Ты хоть понимаешь, насколько кривая у тебя логика?
- И что тебя так разозлило? - спрашивает мальчик шелковым голосом. - Мысль о НАС?
Нет.
- Нет, - слово срывается с его языка прежде, чем он успевает подумать.
Люциус пристально смотрит на мальчика, на его грязную одежду и все остальное. Взгляд сам останавливается на химере.
Она подходит. Подходит ко всему этому.
Лев и змея, так до конца и не объединенные. Объединенные, но чем-то еще. Это необходимо, учитывая, как оба упрямы.
...Нет, минуточку. Тело не козлиное, тело-то упрямого мула. Как он мог не понять этого раньше?
...Ренди. Господи. Он закашлялся.
- Что? - быстро спрашивает мальчик, заметив его выражение.
- ...позже. Чуть не забыл, Вольдеморту понравились мои долгоиграющие дьявольские планы относительно тебя. Думаю, некоторое время это его удержит.
- Да. Это... радует.
- Если ты в конце концов не решишься перейти на сторону Упивающихся. Надеюсь, ты сообщишь мне, как только передумаешь.
- Гммм... н-да. Я... скажу, когда что-то решу.
- Молодчина.
- Так эти... долгоиграющие планы, они рассчитаны на то, что я остаюсь здесь?
Люциус поднимает глаза. Он хочет сказать - "Будто тебе есть куда пойти", или "Скоро начнется учебный семестр", или любую из сотни обычных ни к чему не обязывающих фраз, - что угодно, только не то, как он себя на самом деле чувствует.
Документ в кармане жжет его через ткань мантии.
Гарри нашел в себе смелость задать прямой вопрос. А Малфои ничего не боятся, ведь так?
(Нет, но слизеринцы никогда не дают прямых ответов).
Плевать.
Он не может позволить мальчику уйти. Ступив в то пламя, он забрал всю жизнь Люциуса.
Конечно, забрал. Разве мальчик сам не признался, что Люциус все время был рядом, в том сне?
Дополнительная причина уверовать, что это именно то, чего он хочет.
Он вынимает пергамент, делает шаг к камину и кладет его на каминную полку.
- Я попросил моего поверенного в министерстве заняться этим, пока тебя не было. Он... быстро справился. Можешь... почитать пока что, - неожиданно отвага покидает Люциуса, будто под взглядом мальчика он сам стал семнадцатилетним. - Я пойду развеюсь, погуляю по саду, хорошо?
Он пересекает зал и распахивает стеклянные двери, выходящие в сад. И выходит.
Задаваясь вопросом, услышит ли он, как они распахнутся снова, и скоро ли это произойдет.
Гарри провожает Люциуса взглядом. Наблюдает за ним со все нарастающим ужасом.
Успокойся. Спокойно.
Он поднимает пергамент с камина.
Конечно, это документ, Люциус сказал ему об этом, и глаза цепляются за многочисленные повторения вроде "во избежание", и "по воле нижеподписавшегося", и "вышеуказанный".
Но он уже видит ключевые слова.
"Истец Люциус Этьен Малфой", и "расторжение брачных отношений", и "учитывая продолжительность разрыва", и "не оспорено", и "решение о разводе".
Несколько секунд Гарри пытается уверить себя, что не может делать скоропалительных выводов. Затем думает: черт, чем я вообще забиваю себе голову?
Теперь он уже жалеет, что не вымылся и не сменил одежду. Потому что иначе брезгливого (и неженатого) Люциуса Малфоя расцелует, и сильно, мальчишка в мешковатой, перепачканной и измятой форме Воина Сновидений.
К застекленным дверям он почти подбегает.
Жанна-Мари Малфой все больше радуется удачному расположению своего портрета. Неудивительно, что ее просьбу о месте в спальне (желательно - в спальне симпатичного jeune homme) в свое время отклонили. Но место в бальном зале оказалось неплохой альтернативой. Со своей стены ей виден не только весь зал, но и значительная часть садовой аллеи.
Она наблюдает, как tres beau petit monsieur с такими милыми искренними зелеными глазами распахивает дверь и приникает к ее остолопу-внучатому племяннику, остановившемуся перед кустом жасмина. Объятия такие тесные, что различить мужчин можно только по контрастирующему цвету волос.
Темнота и свет, слившиеся воедино двумя звездами противоположных спектров.
Жанна-Мари вздыхает и скручивает из шарика голубей. Свадьбы - ее любимые праздники в этом зале.