Двое
Автор: Saint-Olga
Бета: Die Marchen, Anni
Pairing: Северус Снейп/Сириус Блэк
Рейтинг: PG-13
Жанр: аngst/romance
Краткое содержание: история взаимоотношений вышеозначенных персонажей.
Disclaimer: все - её.
Размещение: спросите разрешения у автора.
Предупреждение: спойлеры! В рассказе упоминаются события пятой книги "Гарри Поттер и Орден Феникса"!
Часть 1
На вокзале было шумно и людно. Это раздражало и успокаивало одновременно. Раздражало, потому что Северус не привык к такому - в их пустоватый родовой замок редко наведывались гости, домовые и мать одинаково тихо шмыгали по дому, стараясь как можно меньше разговаривать и попадаться отцу на глаза, а он следовал их примеру, предпочитая отсиживаться у себя или, незаметно улизнув, с утра до ночи бродить по лесу возле замка. Лес был когда-то лиственным, но теперь там росли ели, между их широкими сизо-зелеными лапами попадались иногда полузасохшие липы и клены, а землю толстым ковром устилала ржавая преющая хвоя.
Успокаивало, потому что шум и гомон подтверждали: он едет в школу. Он целых девять месяцев проведет вне дома, далеко от раскрашенных лишайниками стен и старинных потемневших портретов. "И, может быть, - пискнул голосок где-то на краю сознания, - ты найдешь друзей, настоящих, как в книгах.…"
Мама торопливо поцеловала его на прощанье. Отец сухо кивнул и подтолкнул к поезду. Северус забрался в вагон и пошел по коридору. Почти все купе были пусты - школьники не торопились расставаться с родными, обнимаясь и о чем-то переговариваясь напоследок на платформе. Он уселся в одном из них и уставился в окно.
За окном родители с надменным и поучительным видом внушали что-то черноволосому мальчику. Тот хмуро кивал и, очевидно, не слушал их. Чуть подальше хлюпал носом востроносенький полноватый мальчишка, и женщина, которая с равным успехом могла быть его матерью или бабушкой, пыталась всунуть ему в руку носовой платок. Северус заметил еще одного мальчика, с очень светлыми, почти серебряными волосами, который капризно кричал что-то высокому и такому же светловолосому мужчине, но тут дверь купе открылась. Северус обернулся.
- Извини, здесь не занято? - негромко спросил аккуратно одетый мальчик с каштановыми волосами. Северус моргнул и помотал головой. Мальчик вошел, поставил на полку чемодан и сел к окну напротив. Посмотрел на Северуса, встретился с ним взглядом и отчего-то отвел глаза.
Северус снова уставился в окно. Время от времени он косился на соседа, но тот не поворачивался в его сторону. Родители черноволосого мальчика закончили нравоучения, мать поцеловала его в щеку - будто клюнула, и он заторопился к вагону. Вскоре дверь открылась снова: он стоял на пороге, на лице широкая улыбка, ничего общего с хмурым парнишкой, которого Северус видел на перроне.
- К вам можно? - не дожидаясь ответа, он шагнул в купе, секунду поколебался и плюхнулся рядом с соседом Северуса.
- Тебя как зовут? - спросил он.
- Ремус, - все так же негромко ответил тот, в глазах у него мелькнули смущение и интерес.
- А тебя? - теперь черноволосый обращался к Северусу.
- Северус, - голос прозвучал хрипло.
- А меня - Сириус! Ну, вот и познакомились! - еще шире заулыбался он.
Дверь открылась опять. За ней лохматый темноволосый мальчик подталкивал в купе того самого остроносенького, лицо у него было припухшим и покрасневшим, он то и дело шмыгал носом.
- Ну перестань же, Питер, хватит, вместе поедем, вместе, - уговаривал его темноволосый.
- Вот, здесь тоже только одно место, - протянул остроносенький, явно снова собираясь зареветь.
- Да? - второй окинул взглядом купе. - Ребят, вы вместе?
Северус быстро перевел взгляд на остальных. Ремус промолчал. Сириус пожал плечами.
- Слушайте, может, тогда кто-нибудь перейдет в другое купе, чтобы нам вместе сесть?
Повисла пауза. Ремус глядел в пол, вид у него был смущенный, уходить он явно не хотел. Сириус посмотрел на Северуса.
Северус молча встал, подхватил чемодан, протиснулся мимо остроносенького в коридор и пошел искать себе другое место.
"Свобода!" - мысленно распевал Сириус, когда поезд набирал ход. - "Свобода!!!" Свобода от душного дома, где только и слышишь, что разговоры про чистоту крови, свобода от нудных нотаций отца и визгливых воплей матери, от братца-паиньки, которого вечно ставят ему в пример… свобода.
Соседи по купе ему нравились. Ремус, тихий и спокойный, улыбавшийся поначалу как-то испуганно, но скоро оттаявший. Полная его противоположность, темноволосый растрепанный Джеймс, шумный и энергичный, мгновенно разговоривший и Ремуса, и заплаканного Питера одним упоминанием о том, что дома у него остался Нимбус 1001, и он обязательно привезет его в школу на будущий год. Питер был, на его вкус, слишком вялым и затюканным, но постепенно оживился.
О мальчике, сидевшем напротив, он забыл через минуту после того, как за ним закрылась дверь, и не вспоминал до самой Церемонии Отбора, когда Шляпа после недолгих размышлений отправила его в Слизерин. Сам Сириус к тому времени уже сидел за гриффиндорским столом вместе с остальными соседями по купе, и Джеймс развлекал их, комментируя каждого новоотобранного.
- Посмотри на него, типичный слизеринец! - фыркнул он, когда Северус шел к своему столу под аплодисменты факультета. - Змеюка змеюкой, и бледный, как поганка. Вообще он на нечисть смахивает. Вампир какой-нибудь. Или оборотень.
Ремус вздрогнул и уткнулся взглядом в пустую тарелку. Питер захихикал. Сириус, которому уже порядком надоела эта Церемония и хотелось есть, хмыкнул, кивнул и отвернулся.
Надежды на то, что в школе будет лучше, чем дома, испарились почти мгновенно. Дело было не в уроках: он многое уже знал, и трудно ему было, пожалуй, только на квиддиче - метлы наотрез отказывались подчиняться, к тому же он быстро уставал, после занятий все тело ныло. История была просто скучной, заклинания легкими, зато даже в книгах ему не попадалось таких интересных вещей, какие рассказывали на защите от темных искусств, а зельеварение зачаровало его строгостью и скрытой в настоях и отварах мощью.
Если бы школа означала только уроки, он был бы, наверное, счастлив. Но были еще перемены, вечера в общей гостиной факультета и ночи в спальне на пятерых. Ночью было холодно - и без того мерзлячий, он коченел в студеных подвалах, кутался в теплые мантии и продолжал стучать зубами под одеялами. Вечерами ему не хватало покоя его комнаты, где можно было сидеть с книгой, не слыша: "Чего это ты зачитался, Снейп? Самым умным быть хочешь, да?", где не было Малфоя с его бесконечной трескотней о чистокровных предках, знатной родне и планах на каникулы, на лето, на после-окончания-школы… Малфой его раздражал. Он вел себя так, будто вся жизнь известна ему наперед, и ему остается только неторопливо, прогулочным шагом, идти по ней, как по посыпанной гравием тропинке в парке имения. А перемены…
Перемены были, пожалуй, хуже всего. Банальный переход из одного кабинета в другой для него оказывался сродни прогулке по минному полю (он читал об этом в какой-то маггловской книжке). В коридорах его подстерегала Великолепная Гриффиндорская Четверка с запасом колкостей, дразнилок, тычков и подножек. Особенно усердствовал Поттер, Блэк от него не отставал, хотя иногда Северусу казалось, что он делает это скорее по инерции или от скуки, а подпевала Петтигрю и тихоня Люпин довершали то, что не сделали заводилы.
Да, перемены были хуже всего. Слыша звонок с урока, он сжимался, бессильно мечтая о мантии-невидимке, и с тоской размышлял, что на этот раз приготовили ему гриффиндорцы. Ненависть, которую он поначалу посчитал глупым предрассудком, теперь казалась ему единственно возможным отношением к чертовой четверке и всему Гриффиндору, поддерживающему их во всех начинаниях.
"Ненавижу!" - твердил он про себя и отправлялся в библиотеку. В книгах было много полезных заклинаний, которые не изучают на уроках, но которые тем не менее могут пригодиться против очередной выходки Поттера и Ко.
Он был великолепен. Общий совет Мародеров постановил это единогласно. Северус Снейп, Сопливус, слизеринская поганка, был великолепен как объект внимания четверки. Мало того, что все в нем, начиная с несоразмерно длинного носа и заканчивая манерой дни напролет просиживать в библиотеке, так и просилось быть осмеянным в словесной и художественной форме (Джеймс рисовал потрясающе смешные - укатаешься! - шаржи на полях лекций по зельеварению). То, как он реагировал на совершенно невинные подколы (Подумаешь, паука в суп подкинули! Смотреть надо, что ешь! А что мантию в мармелад превратили и мух натравили - так он сам виноват, нечего было ходить тут с таким наглым видом…) делало его уникальной мишенью. Потому что все попытки Снейпа защититься или отомстить обидчикам заканчивались тем, что наказывали его самого. Преподаватели всегда предпочитали улыбчивого Джеймса Поттера и очаровательного Сириуса Блэка пусть и начитанному, но мрачному Снейпу. Тем более что большая часть преподавательского состава когда-то училась здесь же, и почти все они тогда носили красное с золотом.
Люциус Малфой выбирал рубашку.
Северус наблюдал за ним через полуоткрытую дверь спальни, устроившись в кресле у камина в гостиной и листая учебник по ЗоТС. Для большинства людей это обычное каждодневное действие. Но для восемнадцатилетнего Люциуса это было не действие - действо. Весь его гардероб, аккуратно развешанный на плечиках возле зеркала, подвергался тщательному критическому осмотру, после чего были выбраны несколько рубашек, заслуживающих внимания, а две, ни разу не ношенные, удостоились презрительной гримасы и были брезгливо переданы во владение Гойлу (которому они оказались безнадежно малы). Признанные достойными рубашки поочередно примерялись как минимум по три раза каждая, пока Люциус не остановил выбор на одной из них. Остальные были бережно отправлены в шкаф, а Малфой вышел - вернее сказать, прошествовал - в гостиную и опустился в кресло напротив, время от времени поглядывая на часы.
- Что ты читаешь, Северус? - спустя некоторое время спросил он. Северус вздрогнул: он не ожидал, что с ним заговорит старшекурсник, они вообще редко замечали младшие курсы. Тем более неожиданно было то, что обратился к нему никто иной, как Люциус Малфой, некоронованный король факультета. А особенно его поразило то, что Малфой знает его имя.
- Защиту от Темных Искусств, - ответил наконец он.
- Вот как, - протянул Малфой. - Тебе нравится?
- Да, это интересно, - Северус не понимал цели разговора. Разве что Малфою просто хотелось убить время? Зачем иначе ему расспрашивать третьекурсника об учебе?
- Я слышал, что у тебя отличные оценки по всем предметам. А Либсон то и дело ставит тебя в пример на Зельеварении, - Малфой обращался к нему, но ощущение было такое, как будто он говорит с самим собой.
Северус пожал плечами.
- Пять минут седьмого, Люциус, - подал голос Крэбб, появившийся вслед за Малфоем и сидевший на краю дивана.
- Ну и что? - свысока бросил Люциус.
- Ты сказал, у тебя свидание в шесть.
- Я опаздываю всего на пять минут, Джереми, - холодно сказал он. - Малышка Спиннет согласна ждать меня хоть до скончания веков. Северус, - холод немедленно пропал из его голоса, оставшись только где-то в глубине, - ты, кажется, из чистого рода?
- Иначе я не был бы в Слизерине, - Северус мысленно поморщился. Он не любил разговоров о чистоте рода и крови, они слишком напоминали ему отца с его ежедневными однообразными разглагольствованиями о том, что вот, расплодили полукровок, они захапали всю власть в Министерстве, и теперь творится черте-что, курс галлеона падает, и так далее, и тому подобное… Отец уже несколько лет не мог продвинуться по службе.
- Это хорошо, задумчиво проговорил себе под нос Малфой. Решительно поднялся, еще раз с явным удовольствием оглядел себя, разгладил невидимые морщинки на мантии и неторопливо направился к выходу. Крэбб последовал за ним.
Северус проводил их взглядом и вздохнул. Он хотел быть таким - успешным, популярным, привлекательным. Он хотел быть Люциусом Малфоем.
- Мальчик с мальчиком? - Питер ахнул и порозовел.
- Да, Питер, - немного раздраженно сказал Джеймс, - мальчик с мальчиком. Это называется гомосексуализм.
- Но… но зачем?
- А ты у них спроси, - посоветовал Ремус без тени улыбки.
- У кого? - непонимающе спросил Питер.
- У НИХ, - все так же серьезно сказал Ремус. - У геев.
- А ты кого-нибудь знаешь? - у Джеймса в глазах вспыхнул интерес.
- Нет, - равнодушно пожал плечами Ремус. - А что это ты вдруг заинтересовался?
- Да так, - стушевался Джеймс.
Сириус в разговоре участия не принимал. О геях он и без того знал достаточно: его отец в рамках выполнения родительского долга прочитал ему трехчасовую лекцию о том, откуда берутся дети (в которой не было ничего, чего Сириус не знал бы раньше), не забыв упомянуть гомосексуализм - как мерзейшее извращение и непозволительную роскошь, потому что в результате на свет не появляется новых чистокровных волшебников. Ему четко дали понять, что если он посмеет хотя бы подумать о чем-либо подобном, это будет рассматриваться как уклонение от долга перед семьей и родом (который, видимо, заключался в том, чтобы произвести на свет как можно больше породистых Блэков) и чревато лишением наследства и вычеркиванием из генеалогического древа.
Сириус и не задумывался о том, чтобы нарушить этот родительский запрет. Пока. Развлечений ему хватало и без того. Девчонки словно с ума посходили: от их улыбок у него уже рябило в глазах, а от игривых голосков в ушах не прекращался звон. "Сириус, будь так добр, подай мне перо… Спасибо!" "Сириус, тебе так идет эта мантия, она подчеркивает цвет твоих глаз!" "Сириус, ты не поможешь мне? У меня никак не получается превратить стрекозу в булавку…" "Сириус…" "Сириус…" "Сириус…"
- Сириус!
- Что? - он вздрогнул и посмотрел на Джеймса.
- Ты что, с открытыми глазами спишь? Не спи, зима приснится, ноги отморозишь! Слушай, мы тут подумали…
- Северус, ты не одолжишь мне перо?
Он не сразу понял, кто это говорит. А поняв, не поверил. Сириус Блэк смотрел на него, склонив голову на бок, улыбаясь той улыбкой, от которой таяли сердца всех преподавательниц, и они прощали ему любую проказу. Длинные густые волосы гриффиндорца были небрежно перекинуты на одно плечо и мерцали в свете факелов золотыми и красноватыми искрами.
Северус не понял, почему его сердце вдруг замерло, а потом ускорило темп. И почему стало так сладко-горячо в животе, внизу. Он хотел огрызнуться, мол, обойдешься, но вместо этого почему-то…
- Да, конечно, - он потянулся к пеналу, но пальцы отчего-то стали неловкими, и пенал полетел на пол, перья рассыпались по камням: белые, рыжеватые, одно черное, его любимое… Опомнившись, он наклонился собрать их, но в тот же момент Сириус сказал: "Я помогу!" - и опустился на колени. Протянутая рука Северуса мимолетно коснулась его волос: шелковые, гладкие, совсем не такие, как у него…
Сириус аккуратно подбирал перья одно за другим, вкладывая их в пенал. Северус несколько раз порывался помочь, но одного строгого взгляда Сириуса из-под длинной челки было достаточно, чтобы он снова замер на месте. Голова немного кружилась, и он никак не мог понять, почему.
Наконец все перья были в пенале, и Сириус поднялся, легко опершись на бедро Северуса. (Северусу показалось, что он мог бы этого и не делать - настолько воздушным было касание, но от него по телу прошла еще одна жаркая волна).
- Я возьму это. Хорошо? - он вытянул черное перо.
- Д-да… да, конечно, - с трудом кивнул Северус. Сириус снова улыбнулся, задумчиво проведя кончиком пера по губам. Северус почувствовал, что краснеет.
- - Эй, Сириус! - раздался вдруг сзади голос Поттера. - Поосторожнее там! А то этот педик что-нибудь не то подумает, и будешь потом бегать от одержимого страстью Сопливуса!
Северуса как будто окатило холодной водой. Он обернулся на изображающего тревогу Поттера, невозмутимого Люпина и немного нервно хихикающего Петтигрю. Снова повернулся к Блэку. Тот уже не улыбался: он с наигранной серьезностью внимательно смотрел на перо, которое держал в руке.
- Педик? Ты педик, Сопливус? Фу, ка-акой пла-ахой мальчик! - слащаво протянул он. - Педик! Фи! Это не заразно, я надеюсь? Пожалуй, я пойду помою руки. А потом пойду попрошу перо у кого-нибудь другого… - он пренебрежительно швырнул перо на стол.
Больше всего Северусу сейчас хотелось провалиться сквозь землю. Или оказаться в спальне, за опущенными занавесями, отгораживающими его от всего мира. Но звонок уже прозвенел, и в проходе зазвучали шаги преподавателя.
Глядя на чистый лист пергамента невидящими глазами, Северус слышал громкий шепот позади, на два ряда дальше:
- Ты видел, ты видел? Как он покраснел! Как помидор, чес-слово!
- Где ты такому научился, Сириус? Гениально!
- А, ерунда, - голос Блэка звучал самодовольно. - Когда я был дома на Рождественских каникулах, мой дядя, тот, который холостяк, учил моих двоюродных братьев клеить девчонок. Я решил, что для педика это тоже сойдет.
- Шикарно!
- А нас научишь?
- Естественно!
- Блэк, Поттер, Петтигрю, Люпин! Прекратили разговоры! Снейп! Почему Вы не пишете? Или Вы уже все знаете?
- Н-нет, сэр… - выдавил Северус и судорожно схватил перо.
Оно было сломано.
- Лучшее лето в моей жизни, Рем!
Ремус улыбнулся. Это восклицание он слышал уже как минимум в сотый раз с тех пор, как они сели в купе Хогвартс-Экспресса. Равно как и рассказанную на два голоса повесть про то, как Сириус и Джеймс познавали радости плотской любви с соседками Джеймса - "Они учатся в Бобатоне, у них там любимая фишка - французский поцелуй, это когда с языком…" - "С языком? Фу-у…" - "Молчи, Питер, ты ни фига не смыслишь в этом деле.."
Ремус снова улыбнулся. Рассказ приятелей с каждым разом наполнялся все новыми подробностями. Он немного завидовал им - его лето прошло куда тише, и уж конечно, среди его соседей не жили трое бесшабашных сестричек, которые научили бы его премудростям секса… У него вообще не было соседей. Родители специально купили дом далеко от города, на опушке леса, чтобы никому не мешал вой волка, запертого в сарае.
Сириус, подустав, передал полномочия рассказчика Джеймсу, а сам уставился в окно. Девушки, конечно, были хороши, но под конец лета они его изрядно утомили. Несмотря на все их прелести, веселый щебет действовал ему на нервы.
Кроме того, было кое-что, в чем он не спешил себе признаваться. Иногда - и довольно часто - ему казалось, что девушки… как бы это выразить получше… чересчур округлы и мягки. Ему хотелось, чтобы под его ладонями была не упругая податливая женская плоть, а крепкие мускулы. Ему хотелось видеть доказательство удовольствия партнера так же ясно, как и доказательство своего удовольствия, а не догадываться о нем по стонам, которые так легко изобразить.
Но об этом он не рассказал бы никому и никогда. И об этом он старался не думать.
Гораздо приятнее было думать если не о тройняшках и куче красивых девчонок, ожидающих его в Хогвартсе, то о том, какое лицо было у его драгоценной мамочки, когда он вынес на порог два чемодана и заявил, что уходит. Он представил круглое пятнышко, выжженное на месте его имени на генеалогическом древе, и ухмыльнулся. "Прощай, Древнейший и Благороднейший Дом Блэков!"
Северусу лето понравилось куда меньше.
С того дня, когда отправилось в корзину для мусора его любимое перо, он пытался понять, что с ним происходит. Почему каждый раз, когда в поле его зрения появляется Блэк, он краснеет и перестает соображать. Почему при одном воспоминании о прикосновении к пальцам шелковых волос по низу живота немедленно прокатывается горячая волна. Почему ему хочется прижаться щекой к этим густым тяжелым волосам, шептать в них такие слова, которые он никогда и никому не говорил прежде, смотреть в синие-синие глаза - он ведь даже не замечал раньше, какого цвета глаза у Блэка… Почему… почему… почему…
Он почти поселился в библиотеке. В книгах всегда можно найти ответ на любой вопрос, это он помнил. И был прав - ответ нашелся.
Ответ заставил его пожалеть о том, что он начал искать его, и всю ночь проплакать в подушку. Он знал, что ему не нравятся девочки, но считал, что это дело времени. Оказалось - нет. Еще он знал, как общество относится к таким, как он… как его отец относится к таким, как он. Ему стало страшно.
Но найденный им ответ не объяснял всего.
Горячая волна внизу живота - это влечение. Просто влечение. А вот глаза… слова… этих признаков не было в книгах по сексологии. Они упоминались лишь в книгах…
Книгах о любви.
Он не верил. Не хотел верить. Но и обманывать себя не хотел. Во время учебы думать об этом было некогда, но летом, дома, у него было целых два месяца, ничем не занятых, и мысли вплывали в голове против его воли, и он наконец признал то, что признавать не хотелось.
В школу он вернулся, зная полный и окончательный ответ. Если бы он не понимал, что с ним происходит, было бы проще. Но он понимал. Четко и ясно: он влюблен в Сириуса Блэка. Гриффиндорца, игрока в квиддич, красавца. Все, чем он не был. Все, что ему было недоступно. Это он понимал тоже.
Это было унизительно. Унизительнее, чем все то, что проделывала с ним четверка (и Блэк в том числе!). Он презирал себя за эту идиотскую, бессмысленную влюбленность, за то, что больше не мог бросить в Блэка заклинанием, за то, что смотрел на него, вместо того чтобы уйти поскорее и подальше от Мародеров, за то, что этим навлекал на себя все новые и новые насмешки…
Он мог привести сотни рациональных, логичных, правильных причин ненавидеть Сириуса Блэка и ни одной выдерживающей критики причины его любить. Помимо внешних своих достоинств, Блэк был самовлюбленной, эгоистичной гриффиндорской сволочью, как и все прочие представители его факультета. И к Северусу он относился как к грязи под ногами… нет, скорее как валяющейся в этой грязи пробке от бутылки усладэля, которую можно попинать от скуки, а потом наступить на нее и забыть. Разве такого человека можно любить?
Нельзя.
Но все доводы разбивались о простой, хотя и необъяснимый факт: он любил Сириуса Блэка.
Думать об этом было больно и приятно одновременно. Лежа в темноте, долгими ночными часами он мог до бесконечности размышлять о том, что с ним, иногда даже позволяя себе отдаться сладким грезам: а что было бы, если бы…
Утром он злился на себя, на непозволительную слабость. Долго и сердито выговаривал сам себе, в стотысячный раз повторяя, что нечего пялиться на этого козла Блэка, гриффиндорского петуха недощипанного, нечего провожать его взглядом, нечего, нечего… Пытался спрятаться за горами книг, уйти в чтение, в учебу, сутками не вылезал из библиотеки, куда Великолепная четверка если и заявлялась, то только за день до экзаменов или ночью, в Запретную секцию.
Не помогало.
Стоило на горизонте появиться Блэку, как мир превращался в лист бумаги, в котором вырезали отверстие, точно совпадающее со стройным силуэтом гриффиндорца, и сквозь это отверстие смотрел Северус. Все такие умные, такие правильные слова, которые он повторял про себя секунду назад, пропадали, как будто их и не было, и он просто любовался Сириусом, запоминая каждое движение, каждый звук голоса… каждый взгляд, брошенный в его сторону. Эти взгляды были особенно ему дороги. Он собирал их, как ребенок собирает цветные стеклышки, называя сокровищами и пряча в тайник. А вечером вновь и вновь перебирал свои бесценные стекляшки, погружаясь в хрупкий мирок наивных фантазий…
Тогда, на пятом курсе, он впервые заметил, что Снейп на него смотрит. Не просто смотрит, а так, что сразу ясно - влюблен по уши. Кто бы мог подумать! Снейп, Сопливус, сальный болван, змеюка слизеринская, немочь бледная, глиста в обмороке, вечная жертва насмешек и проделок Великолепной Четверки (и, как выясняется, еще и педик - ха, они были-таки правы!) - так вот, этот самый Снейп не сводил с него глаз, полных безнадежной тоски и еще чего-то, что Сириус не мог разглядеть за короткий миг, на который он позволял себе встречаться взглядом со слизеринцем (незачем, незачем, посмотришь ему в глаза чуть подольше, а он и возомнит невесть что, на кой тролль?). Но даже за эти доли секунды он успевал заметить, что глаза Снейпа, надежно укрытые от всех, кроме него, спутанной челкой, встречаясь с его глазами, начинают сиять мягким, робким черным светом, от которого становилось тепло и… Он поводил плечами, избавляясь от странного ощущения, и отворачивался. Если бы так на него смотрела какая-нибудь куколка из Рейвенкло… он бы заинтересовался. Но это же Снейп! Единственное, на что годились его взгляды - это быть поводом для очередной насмешки. Или проделки… хм, неплохая мысль! А что, если…
"Пора", - скомандовал он сам себе, шагнул за угол и ухватил за руку проходившую мимо черную фигуру. Снейп даже пискнуть не успел, как оказался зажат между стеной и нависшим над ним гриффиндорцем. Они были бы одного роста, если бы Снейп не сутулился, но при этом слизеринец был куда уже в плечах и при всем желании не смог бы справиться с Сириусом. Поэтому он просто замер, сжавшись, как испуганный зверек, в любой момент ожидая удара, а то и чего похуже.
Сириус выдержал рассчитанную паузу. Слизеринец смотрел на него исподлобья, пытаясь изобразить не то традиционную межфакультетскую ненависть, не то не менее традиционное презрение, но в глазах против его воли разгорался тот самый мягкий черный свет, а на самом дне мелькало что-то еще… но Сириус не смог разглядеть это сквозь теплое сияние.
Завороженный удивительным светом, он едва не пропустил нужный момент. Но внутренний голос вовремя заорал: "Эй! Чего уставился? Это же Снейп!", и Сириус опомнился. Снейп почти дрожал от нервного ожидания, еще пару секунд - и он мог взорваться, выкинуть что-нибудь совершенно непредсказуемое. Сириусу было нужно не это. Он разорвал нарастающее напряжение самым неожиданным для слизеринца способом.
Он улыбнулся.
Без насмешки, без издевательства, искренне и ласково, так, как улыбался своим подружкам, которых немало перебывало у него за месяцы, прошедшие с начала семестра. В такие минуты Сириус верил всей душой, что чувствует именно то, что видят они в его улыбке. Эта светлая и нежная улыбка была совершенно неотразима. Он это знал и применял ее, чтобы добиться благосклонности самых неприступных. Действовало безотказно.
Снейп вздрогнул. Он увидел в этой улыбке не просто нежность и ласку, предназначенные ему одному - он увидел в ней исполнение самой заветной и несбыточной своей мечты, щедрый дар судьбы, за который ему нечем расплатиться. Он даже имел неосторожность забыть ту прошлогоднюю шутку - так ему хотелось верить, да и можно ли было не верить этой улыбке? Сириус наблюдал, как на лице слизеринца сменяет друг друга целый калейдоскоп чувств: испуг, недоверие, изумление, страх обмануться и, наконец, чистое, звонкое, ничем не замутненное счастье. В эту секунду Снейп был даже красив, и Сириусу на мгновение захотелось, чтобы он всегда оставался таким.
Но стрелки часов сдвинулись, и очарование ушло. Он вспомнил о своем плане. В принципе, можно было не продолжать - Снейп уже был готов сделать все, что он попросит, даже посреди любимого своего Зельеварения вскочить на стол и станцевать канкан. Однако успех надо закрепить, тем более что это могло оказаться забавным, он такого еще не пробовал… ведь это всего ли эксперимент, так? Но сначала - слова:
- Северус, приходи сегодня вечером, после отбоя, в Визжащую хижину. Ты знаешь, как - ты же за нами следил, верно? - Сглатывает комок в горле и судорожно кивает. Значит, угадал. Теперь - последний штрих.
Сириус наклонился к слизеринцу и коснулся его губ своими, сначала легко, потом - сильнее, заставляя открыться, пропустить его язык внутрь, играя, убеждая, обещая... Снейп вздрогнул и нерешительно подался ему навстречу, Сириус чувствовал, как тот теряет себя в поцелуе, тает… Но - удивительное дело! - он и сам таял, растворялся в ощущениях. Голова кружилась, руки сами метнулись к волосам слизеринца, к тем сальным прилизанным патлам, над которыми он издевался еще сегодня утром. Они оказались прохладными и приятными на ощупь… Он знал, что нужно прервать поцелуй на середине, чтобы Снейп до вечера умирал от желания продолжить, но все оттягивал этот момент, пока в ушах не зазвенело от недостатка кислорода. Тогда он резко отстранился, взглянул в Северусу в лицо. Тот раскраснелся, узкие губы припухли и влажно блестели, черный свет глаз как будто пробивался через матовое стекло. Нервные пальцы судорожно комкали отворот мантии.
- Придешь? - спросил Сириус.
- Да, - задыхаясь, вымолвил Снейп. И Сириус, развернувшись, зашагал прочь.
Он чувствовал себя… смущенным? Нет, слово не совсем подходило, но другого он подобрать не мог, да и не пытался. Он только что целовался с парнем - со Снейпом! - но главное - с парнем, и ему это… понравилось?
Ему определенно не хотелось об этом думать.
Сказать, что он был счастлив - значит ничего не сказать. Он был в раю, ходил по звездным облакам и пил нектар из цветков лотоса. Из этого состояния его не могло вывести ничего: ни окрики МакГонагалл, ни острый локоть МакНейра, пытавшегося привлечь его внимание к происходящему на уроке, ни снятые со Слизерина на Зельеварении баллы - неслыханное происшествие! Снейп неправильно приготовил зелье! В другой день он бы забился в уголок и провел вечер, погрязая в самоуничижении, с "Moste Potente Potions" в обнимку. Сегодня он просто не обратил внимания.
Едва дождавшись заветного часа, он чуть ли не бегом выскочил из спальни, удачно разминулся с Лестрангом и МакНейром и, полностью подтверждая соответствие символу факультета, ужом проскользнул по извилистым коридорам замка, так и не столкнувшись ни с кем из учителей.
На улице светила полная луна. Северус замер на мгновение, подставив лицо ее серебряным лучам. Он любил лунный свет: прохладный и ласковый, он никогда не обжигал и не слепил, в отличие от солнечных ярких лучей. Северус улыбнулся луне и, встряхнув головой, поспешил к Гремучей Иве.
- Ты сделал ЧТО?!
Джеймс согнулся пополам от хохота. Петтигрю не замедлил последовать его примеру.
- Представляю себе его рожу, когда он откроет дверь, а там… - более-менее отсмеявшись, сказал Поттер. - Хотел бы я это видеть…
- Так в чем проблема? - пожал плечами Сириус. - Нам все равно пора к Ремусу, он, наверное, превратился уже. Пойдем!
Мантия надежно укрыла его и Джеймса от посторонних глаз. Питер, со вздохом обернувшись крысой, устроился у него на плече.
- Червехвост, убери лапы с моей шеи, они у тебя холодные, и когти царапаются! - прошипел Сириус, протискиваясь в дыру.
Они успели к самой развязке. Вход в туннель был открыт, и как раз когда они подошли, из темного отверстия донеслось эхо крика, полного боли, ужаса и… этому чувству не было названия, но услышав его в отголосках далекого вопля, Сириус почувствовал себя предателем. Его пробрала мелкая дрожь.
- Ремус? - Джеймс вывернулся из-под мантии и кинулся в туннель. Питер свалился с плеча Сириуса, затерялся где-то в траве. Сириус сбросил мантию, превратился и бросился по туннелю, обогнав Джеймса.
Запах крови кружил голову. Рычание зверя впереди подгоняло. Дверь была приоткрыта, и Сириус влетел в нее, с разбегу врезавшись в волка, нависшего над лежащим на полу в неуклюжей позе Снейпом - запах крови окатил душной волной.
Они отлетели в сторону. Волк поднялся первым, бросился на пса, посмевшего оторвать его от добычи. Он знал пса, тот был членом его стаи, но законы охоты и инстинкты говорили ему: "Он хотел отобрать у тебя добычу! Убей его!"
Два зверя покатились по полу. Сквозь рычание и редкие сдавленные стоны пытающегося подняться Снейпа пробился голос Джеймса от двери:
- Ремус! Что… боже! Ремус, Сириус! СИРИУС!
Сириус глухо заворчал, услышав в возгласе предупреждение, отпрыгнул в сторону, увернувшись от Петрификус Тоталис. Волк застыл и, покачнувшись, завалился на бок.
Что происходило дальше - Сириус помнил смутно. Он только помнил, что отчаянно боялся, что Ремуса выгонят из школы или вообще сдадут Министерству. И еще - когда носилки с неподвижным телом Снейпа вынесли из туннеля, рука слизеринца соскользнула с края и безвольно повисла. Сириус тогда все стоял у Гремучей Ивы, глядя в землю, на темно-синюю в ночном полусвете жесткую траву, а видел почему-то только эту бледную руку в разорванном рукаве, пересеченную темными полосами - следами от когтей вервольфа… Как раз в том месте, где несколько лет спустя будет врезан в кожу черный череп со змеей вместо языка.
Раны заживали долго. Несколько дней он метался в бреду, комкая подушку, и мадам Помфри приходилось звать на помощь кого-нибудь из преподавателей, чтобы они держали его на месте, пока она вольет лекарство ему в горло. Иногда, выныривая из глубин кошмаров почти к самой поверхности, отделявшей бред от яви, он замечал мечущиеся где-то поблизости фигуры. Но среди них не было того, кого он хотел видеть. И он переставал бороться, давая кошмарам затянуть себя обратно, к клыкам и когтям, и острому тяжелому запаху зверя.
В себя он пришел внезапно. Просто проснулся однажды утром, и никаких видений больше не было. Остались только смутные и оттого вдвойне страшные воспоминания, и еще - отчетливая память о том коротком потерянном ощущении счастья.
Лежа на пропитанных собственным потом простынях и глядя в потолок, на котором восходящее солнце, пробившись сквозь шторы, рисовало розовые полосы, он впервые почувствовал настоящую, жгучую, искреннюю ненависть, по сравнению с которой прежние его чувства к Мародерам можно было назвать разве что неприязнью. Ненависть к Сириусу Блэку. Человеку, которого он любил. Человеку, который его предал. Отныне он ненавидел Блэка и все, что было с ним связано - Люпина, Поттера, Петтигрю, весь Гриффиндор… себя. Себя особенно.
Потому что, ненавидя Блэка, он все так же любил его.
Но с этим он справится. Должен справится.
- Я ненавижу тебя, Сириус Блэк, - произнес он, пробуя слова на вкус, катая их на языке, как дорогое вино. Они были нестерпимо горькими и жгли, как глоток кипятка.
- …а она мне говорит: "Ой, мне же теперь высокий воротник носить придется, что ты наделал!" А я ей: "Извини, хочешь - накажи меня…" А она: "Наказать? Как?" А я… Ого, смотри, кто к нам пришел!
Сириус обернулся, и полуулыбка, вызванная рассказом Джеймса, медленно сползла с его лица. В дверях класса стоял Снейп, бледный и худой, если можно быть еще более худым. Не глядя на Сириуса и остальных, он прошел к своему месту, бухнул на стол тяжелую сумку и сел.
Отчего-то у Сириуса ёкнуло в груди.
Занавеси кровати и подушка, в которую он уткнулся лицом, глушили всхлипы. Слезы ярости и обиды пролились и были сердито стерты кулаками, теперь он только сухо, зло всхлипывал, не в силах остановиться. Он ненавидел Мародеров, ненавидел Эванс, ненавидел тех, кто сегодня стоял и смеялся над его унижением, ненавидел эту школу, всю до последнего кирпичика, где всем, всем, всем все равно, путь даже его убьют, все равно, он же слизеринец и урод, и себя тоже ненавидел - за то, что не сумел отбиться, и за то, что такой урод и неудачник, и просто так, за компанию.
Снейп успел нагнать свой курс в учебе и экзамены сдавал легко. Даже слишком легко. Он обошел Поттера и Блэка не только в зельеварении - что понятно - но и в истории, и в арифмантике. Джеймс бесился; Сириус поначалу не знал, что чувствовать, но со временем, когда с лица Снейпа окончательно спала болезненная бледность, напоминавшая Блэку о Хижине, он подхватил от друга "снейпобешенство", как называл это Люпин, и тоже зло рычал, видя фамилию Сопливуса выше их с Джеймсом. Один вид Снейпа на расстоянии броска заклятия доводил их обоих до белого каления. И вот…
Впиваясь пальцами в подушку, он с мазохистским упорством вспоминал всю сцену сегодняшнего унижения, от первого "Как дела, Сопливус?" до хлопка двери спальни за его спиной, прозвучавшего как смешок; шаг за шагом, мгновение за мгновением - оцепенение Петрификус, пустую злость на всех, которую он так глупо сорвал на Эванс, смеющегося Сириуса, голос Люпина: "Джеймс, здесь же девушки!", и ответ Поттера: "А они отвернутся! Кому охота смотреть на причиндалы Сопливуса, когда есть настоящие парни?", рвущее душу бессилие, смеющегося Сириуса, смущенное хихиканье девчонок и нарочито громкие голоса парней, комментировавших происходящее, исчезнувшую опору магии и удар земли, неожиданно устремившейся навстречу, смеющегося Сириуса, отчаянный бег по лугу, по двору замка, по лестницам… стыд.
Стыд был самым страшным. Стыд жег, морозил, топил и душил. Стыд был… невыносим.
Он сжимался в комочек, желая стать крошечным, совсем крошечным, делаться все меньше и меньше, пока не исчезнет совсем, пока не перестанет существовать. Но сколько бы он ни сворачивался в тугой клубок, он все еще существовал - черное сукно, торчащие локти и коленки, блеск черных глаз из-под спутанных прядей. И это было ужасно.
Мягкая ладонь легко легла на плечо, заставив его задрожать и отскочить в сторону. Лихорадочно заметавшиеся глаза, покрасневшие и опухшие, остановились на улыбающемся лице Рудольфа Лестранга.
- Тшш, Северус, - успокаивающе произнес он. - Все хорошо.
- Хорошо? - голос сел от долгих рыданий. - ХОРОШО?!! Ничего не хорошо, я их ненавижу, и тебя ненавижу, убирайся, убирайся…
- Северус, Северус, - Лестранг был сама доброта и терпение. - Успокойся. Все позади…
- Позади?! Да на меня теперь вся школа пальцем показывать будет! И ты в первых рядах!
- Не буду, - очень серьезно и честно сказал Рудольф. И Северус как-то вдруг ему поверил. Он не мог лгать, его голос звучал так искренне… - И остальные не будут. Поговорят и забудут. Скоро каникулы, после них никто ничего не вспомнит, вот увидишь.
"Вспомнят!" - хотел крикнуть Северус. Но вместо этого из горла вырвался новый поток всхлипов.
- Ну же, Северус, Северус, - Лестранг подобрался ближе, осторожно коснулся плеча. Северус вздрогнул, но не отшатнулся. Только закусил губу, пытаясь унять плач.
- Не надо, Северус. Не надо. Все будет хорошо. Вот увидишь. Хочешь, пойдем завтра с нами в Хогсмид?
- Они… они надо мной смеяться будут… - выдавил Северус, глотая рыдания.
- Не будут. Не будут, - убежденно сказал Лестранг. - Ну что, пойдешь?
"Это же Лестранг! Малфоевский прихвостень!" - взвыл внутренний голос. Но ему было уже все равно. Он сейчас сделал бы все угодно, лишь бы не жег стыд, лишь бы все было как раньше… или хотя бы похоже. И пусть Лестранг, да хоть Эйвери, они не такие уж сволочи, гриффиндорцы хуже…
Северус еще раз попытался перестать всхлипывать, резким движением потер щеку и кивнул.
"Это было не смешно".
Сириус даже перестал огрызаться на противный голос, звучащий у него в голове.
"Это было не смешно".
Он потянулся за бутылкой вина, которую Джеймс стащил в "Трех метлах", и обнаружил, что она пуста. Порыскав глазами по сторонам, он обнаружил еще одну, наполовину полную, и, исполнив не очень изящный акробатический этюд, завладел ею. Бутылка оказалась странно тяжелой и не хотела следовать за его рукой, как положено послушным предметам. Присмотревшись, он выяснил, что причиной непослушания бутылки является рука Петтигрю, намертво вцепившегося в горлышко. После нескольких попыток ему удалось расцепить пальцы спящего - Питер всхрюкнул, сунул опустевшую руку под живот и продолжал тоненько храпеть. Сириус поднес к губам вожделенный сосуд, сделал пару больших глотков, поморщился - вино было крепкое и не очень вкусное - и снова уставился в камин.
"Это было не смешно".
"Смешно! - слабо запротестовал он. - Как она там висел и ногами дрыгал…"
"Не мог он ногами дрыгать. Он даже пошевелиться не мог".
"Ну и что! Все равно же смешно!"
"Ха-ха-ха, - отчетливо произнес голос. Сириус нахмурился и снова приложился к бутылке. - Давай-давай, пей. Заливай грехи".
"Какие грехи, ты чего? Мы же просто пошутили!"
"Пошутили? Помнишь, чем закончилась та ваша шуточка - твоя шуточка, Сириус?"
Его передернуло. Втык, который устроил им Дамблдор, забыть было трудно. И Ремус с ним две недели не разговаривал…
"Нет, не для тебя. Для него".
Белая рука покачивается в синей темноте - вперед-назад, как маятник… И царапины, черные на бледной коже, как будто становятся длиннее, изгибаясь под углом (каким ?) - это течет и капает на землю кровь…
"Но он же живой остался! - стряхнул морок Сириус. - Жив-здоров, чего и нам желает! Вон, экзамены лучше нас сдал… у-у, вражина…"
Последнее вышло как-то неубедительно. В конце концов, все - и Мародеры в том числе - знали, как проводит свои вечера Снейп, особенно после выхода из больничного крыла. Шмыгая по замку перед самым отбоем, они пару раз видели, как мадам Пинс будит его, заснувшего над книгой, а слизеринцы говорили, что он читает по ночам, при Люмосе. Сами они предпочитали тратить время, отведенное на сон, равно как и время, предназначенное для выполнения домашних заданий и подготовку к экзаменам, на другие, куда более насущные и интересные занятия, как-то: встречи с девушками и проказы.
"А ты ему завидуешь. Так, Сириус?"
"Что-о?!"
Мысль была настолько… настолько… он не знал какой, что требовала немедленного утопления в очередном глотке вина. Он? Завидует? Сопливусу? Ха!
"Вовсе не "ха". Ты ему завидуешь. Потому что ему завидует Джеймс, а ты ведь его лучший друг, чуть ли не брат-близнец, удивительно, что вы еще не срослись, и голова у вас - одна на двоих. Джеймсова".
Да что за чушь? И зачем он вообще слушает этот голос? Кстати, откуда этот голос взялся? Может, он просто перебрал? Вторая бутылка была явно лишней, после нее этот голос и прорезался… и теперь порет чушь. Да, Джеймс его лучший друг. Но он все решает - сам!
"Ну да".
"Ну да! Молчал бы ты лучше. С чего ты вообще взял, что Джеймс завидует Сопливусу? Чему там завидовать?"
"Тому, что он - как ты сам знаешь - учится лучше него. Что он умеет то, что Джеймсу не дается никак. Зельварение, например".
"Да Джеймс ненавидит зельеварение, поэтому оно у него и не идет!"
"Ой ли? А может, наоборот? Ведь наш мистер Поттер, золотой мальчик, должен все делать лучше всех - и в квиддич играть, и оценки получать… и проделки устраивать. А тут - оп-паньки! - какой-то паршивый носатый слизеринец его обошел. Ату его! Ату!"
"Да иди ты!"
"Да не пойду! А ты, кстати говоря, почему сегодня так на ноги Снейпа пялился? И на… эээ… другие части тела?"
Сириус мысленно открыл было рот, чтобы ответить этому наглому голосу все, что он думает о нем, о Снейпе, о ногах Снейпа и о… эээ… других частях тела Снейпа, но неожиданно для себя заткнулся. Потому что, хотя на ноги Снейпа он не пялился ("Не пялился, слышишь, ты, голос, не пялился! Просто смотрел! Ну и что, что долго!" Про сладкую боль, остро полоснувшую низ живота, он старался не вспоминать), но вот когда Джеймс убрал заклинание, и слизеринец свалился на землю…
Когда Снейп лежал на земле, в мантии, задранной выше головы, несколько долгих секунд приходя в себя, болезненно вздрагивая… и когда он потом вставал, кривя губы в тщетной попытке не заплакать… и когда бежал к замку, расталкивая смеющихся и непонимающе глядящих на него школьников…
Сириус ощутил совершенно необъяснимый порыв догнать его, обнять, утешить, что-то объяснить. Это было глупо и недостойно, и неправильно - это же Сопливус, в конце концов, а не какая-нибудь Лили Эванс!
"А что, если это не красивая девчонка, а некрасивый (что, кстати, не факт) парень - так он уже не человек?"
Сириус не стал отвечать, а просто выхлебал половину того, что еще оставалось в бутылке. (Оставалось уже немного).
"Так что это было не смешно, Сириус. И не спорь со мной".
Сириусу хотелось поспорить, но все доводы внезапно стали казаться не то что не вескими, а совершенно невесомыми. Ну… забавно это было, конечно… местами… но…
"А ты еще представь, каково ему. Представь, Сириус, представь! Не получается? Тогда представь, что это с тебя стянули трусы перед всей школой".
Сириуса передернуло в очередной раз за этот вечер. В животе неприятно заныло. Он подумал о Снейпе - как тот бежал к замку, нелепо размахивая руками, неуклюжий, неловкий…
Порыв найти и утешить вернулся. Правда, ненадолго.
- Си… Сириус… ты ещ…ще не спи… ик!.. ишь? - пробормотал Люпин, разлепив один осоловелый глаз. Люпин вчера полвечера молчал и хмурился, они так и не добились от него, почему, и сегодняшнюю попойку Джеймс устроил наполовину для того, чтобы снять возникшее откуда-то напряжение.
- Сплю, - буркнул Сириус, залпом прикончил бутылку, со вздохом заглянул внутрь, отшвырнул в сторону и попытался забраться на кровать. Не получилось. Он попробовал еще раз. Опять не получилось. Сириус махнул рукой, подполз к Джеймсу, дрыхнущему в обнимку с Лонгботтомом, которого пришлось взять в компанию на этот вечер - попойку они устроили в спальне - ткнулся другу в живот головой и закрыл глаза. Голос, видимо, все-таки поперхнулся последним глотком вина, потому что слышно его не было.
На следующее утро Сириус с трудом мог вспомнить, что вчера делал. Общее представление о вечере он составил из количества валяющихся на полу бутылок и головной боли, которая глушила все внешние раздражители, не говоря уж о внутренних. А при виде Снейпа, входящего в зал вместе с Рудольфом Лестрангом и Эваном Розье и весело (насколько Снейп вообще мог делать что-то весело, у-у, тоска зеленая, змеюка!) болтающего, как будто и не было вчерашнего дня - хотя при желании можно было заметить некоторую нервозность в том, как Северус окидывал взглядом зал - в нем проснулось (еле-еле продрав глаза) только обычное и вполне естественное желание "сделать гаду гадость".