Побочные эффекты
(Side Effects)
Автор: Mimine
Переводчик: DieMarchen
Рейтинг: NC-17
Оригинал: снова появился на fanfiction.net. Надолго ли?
Краткое содержание: когда в одной постели спят трое, кто-то так
или иначе оказывается лишним.
Pairing: Снейп/Блэк/Люпин.
Disclaimer: все относящиеся к циклу о Гарри Поттере персонажи и
идеи принадлежат Дж.К. Роулинг.
Размещение: Автор дал согласие на размещение перевода на русскоязычных
сайтах по выбору переводчика. Пожалуйста, не размещайте этот рассказ ни
в каких архивах и не распространяйте никаким другим способом без письменного
разрешения.
Предупреждение: смерть персонажа
Глава IX
Магглские поезда не так уж отличаются от наших. Просто больше шума, больше
остановок и не такой плавный ход. Север, сидящий напротив меня, явно чувствует
себя неловко, но что он может сказать? В конце концов, он выбрал такой
способ передвижения сам.
Я предложил аппарировать, но у него на этот счет пунктик. Он не верит
заверениям Министерства, будто за перемещениями аппарирущих перестали
следить по окончании войны. Его данные, как и мои, занесены в архив, но
об этой поездке чиновникам знать незачем. Каминную сеть и портключ исключило
то, что мы направлялись в район, населенный преимущественно магглами.
Менее заметным и более удобным магглским способом путешествия мог бы стать взятый напрокат автомобиль, но оба мы не умели водить. Впрочем, Север был уверен в обратном - до тех пор, пока мы не сели в машину, которую присмотрели, и не стало ясно, что он не помнит даже, как она заводится. Я заверил нахмурившуюся хозяйку, что с машиной все в порядке, но нам нужно еще подумать. Обнял Севера за плечи, подталкивая к выходу, и мы почти дошли до двери офиса, прежде чем он сбросил мою руку и прошипел (скорее устало, чем рассерженно), чтобы я оставил его в покое.
В ответ на следующее мое предложение он презрительно рассмеялся. Мой мотоцикл. Если надо, я могу вести себя как маггл, будто в жизни не поднимался в воздух. Ничего смешного, мой старый приятель, несмотря на то, что на нем больше десяти лет ездил полувеликан, все еще на ходу. Север мог бы сесть сзади и держаться за меня. Как те рыцари, что отправлялись в поход на одном коне. Раньше, во время войны, нам иногда приходилось летать на одной метле, но я был слишком поглощен застарелой ненавистью, чтобы насладиться нечаянной близостью. А может... Может, в каком-то смысле, я ею и наслаждался. И ненавидел себя за то, что мне было приятно, когда он обхватывал меня за пояс, чтобы не упасть, а его дыхание касалось моего уха, даже если он наклонялся лишь затем, чтобы процедить нечто вроде "Налево, идиот".
Так что мы выбрали поезд. И вот я сижу напротив него в купе. Закрыв глаза, он прислоняется к оконной раме и чуть слышно вздыхает. У него белая кожа. Слишком бледная, почти меловая, и очень гладкая. По краям маска расплывается. Если долго смотреть на него, начинает рябить в глазах. Довольно плохие чары, но ведь он никогда не блистал там, где нужна волшебная палочка. Я удивляюсь, неужели Альбус отпустил его вот так, но потом понимаю, что перед отъездом они не виделись. Северус наложил чары, потому что не хотел, чтобы его видел я. Попросить помощи он, разумеется, не мог. Чары, в общем, были не особенно нужны, Помфри уверила меня, что новая кожа уже не такая розовая. И уж наверняка она смотрелась бы лучше этой смертельной бледности, этой натянутой маски. Если не присматриваться, можно представить, что он снова стал ребенком, тем замкнутым мальчишкой, которого я запомнил.
"Волшебники должны пользоваться палочками, мистер Снейп. Мы не можем ждать, пока вы приготовите зелье, чтобы трансфигурировать свою мышь", - слова МакГонагалл вспоминаются мне с поразительной ясностью, но больше не кажутся остроумными. Так же, как ее подтрунивания над бессильной яростью мальчика. Как слезы, проливавшиеся из его глаз, когда попытки что-нибудь трансфигурировать с треском проваливались, и МакГонагалл снимала баллы с его факультета. Вряд ли он отдавал себе отчет в том, что происходит, и вряд ли даже замечал, что плачет. Маленькая черная фигурка, дрожавшая от гнева под хохот гриффиндорцев и нескольких слизеринцев... Мое сочувствие опоздало на целых тридцать лет.
Я спрашивал Гарри о МакГонагалл. Она была моей любимой учительницей. Она тоже любила меня, возможно, даже слишком, особенно когда я пошел на седьмой курс, хотя никогда не переступала границ приличия и не делала ничего, что могло быть неверно истолковано. Разве что порой матерински гладила по голове, да глаза загорались хитринкой, когда она выгораживала нас с Джеймсом. Для нее мы были воплощениями истинного гриффиндорского духа. Гарри говорит, она справедливая, и он никогда не слышал, чтобы она язвительно разговаривала со студентами, даже со слизеринцами. Интересно, каково Северу теперь, когда они стали коллегами, видеть ее каждый день - и вспоминать. Столько лет в школе не пошли ему на пользу. Он так и не забыл старых обид.
Я помню, на Чарах Север успевал ничуть не лучше, но Флитвик постоянно ободрял его. Детям не просто так дают волшебные палочки только после одиннадцати лет. Детская магия примитивна и плохо поддается контролю. Знала ли МакГонагалл, что Север был не так уж виноват в том, что ему не удавалась Трансфигурация? И неужели все, что я раньше любил и чтил, рано или поздно должно с грохотом свалиться с пьедестала? Первыми были Разбойники. Питер - предатель, а Рем все эти годы верил, что я выдал Джеймса и Лили с ребенком Вольдеморту. Старая боль накатывает волной, и я быстро смахиваю слезу, однако темные глаза напротив все замечают.
Вопросительный взгляд.
- МакГонагалл знала, что ты пошел в Хогвартс на два года раньше, чем остальные? - выпаливаю я, как будто это имеет какое-то значение.
Он хмурится, пытаясь понять, где связь между вопросом и слезами.
- Альбус сказал это всем учителям.
Ничего не скажешь, сам напросился. Я больше не наивный юнец (да и был ли я таким когда-нибудь?), которому необходимо безоговорочно верить в правоту главы своего факультета, и все же мне больно слышать о жестокости МакГонагалл.
- Тебе было трудно видеть ее каждый день, когда ты стал преподавать?
- Спроси у ее гриффиндорцев.
Я смеюсь. Говорят, месть сладка. Он определенно отомстил мне, хотя я не думаю, что по моим грехам мне полагается столь тяжкое наказание. Гриффиндорцы тоже не заслуживают такого обращения, и меньше всего - Гарри.
Его губы вздрагивают, как будто он тоже вот-вот рассмеется вместе со мной, но в последний момент он спохватывается.
Я перебираю воспоминания, пытаясь увидеть события прошлого его глазами. Я помню… должно быть, это случилось на втором курсе. Мы с Джеймсом тогда еще не принялись за него всерьез. Мы были в классе, урок еще не начался, мы ждали профессора … МакГонагалл, наверное. Я заметил у него в руках тонкую розовую ленточку. Он положил ее на парту, и я стащил ее и перевязал ею волосы. Это была просто шутка, я бы сразу отдал ленту. Сначала он ничего не заметил, потому что чуть не с головой нырнул в свой портфель. Помню, сумка тогда казалась больше него самого.
Потом он заметил и закричал: "Отдай!". "Отда-ай!" - пропищал я, передразнивая его. В отличие от всех нас, у него голос еще не начал ломаться. Да и как он мог - ведь Северу было только десять, а нам по двенадцать. Я чувствую себя так, будто неожиданно получил поддых, но продолжаю перебирать воспоминания, как будто пробую языком качающийся гнилой зуб.
Я откинул челку и приглашающе помахал лентой:
- Отними.
Он пошел ко мне, палочка наизготовку, голова опущена, сальные волосы падают на лицо. Я протянул ему ленту, но сказать "Да ладно, я пошутил" так и не успел. Что-что, а по части проклятий и сглазов ему равных не было. Чтобы наложить проклятье достаточно самой простой магии. Желание нанести кому-то вред обычно куда сильнее желания превратить жабу в абажур, и как бы хорошо я ни умел последнее, это ни капли не помогло мне в тот день - взмах его палочки на неделю уложил меня в больничное крыло. Немногое осталось и от ленточки, и от моей великолепной гривы. На самом деле в больничном крыле я пролежал так долго потому лишь, что не хотел показываться на люди лысым как бильярдный шар. К счастью, до того, чтобы Лили всю оставшуюся жизнь называла меня Юлом Бриннером - должно быть, в честь какого-то лысого маггла - так и не дошло. Она не очень-то сочувствовала мне, когда приходила навестить. И я заметил, что у нее в волосах всего одна розовая ленточка. Как я теперь понимаю, это был знак приязни. Она всегда была по-матерински добра к мальчику. Мне он казался страшным, словно смертный грех, но она, наверное, считала его милым и беззащитным. Никогда не понимал, о чем думают женщины.
Я закрываю лицо ладонями и посмеиваюсь над воспоминаниями. Север наблюдает за моим внутренним диалогом, нахмурившись. Он, кажется, собирается что-то сказать, как вдруг дверь купе отъезжает в сторону, и внезапно все вокруг заполняют смех, блеск глаз, румяные щеки и длинные девичьи ноги. Девушкам вряд ли больше двадцати, обе привлекательные подтянутые блондинки, на спинах рюкзаки, в которые, они, наверное, могли бы поместиться сами, если бы захотели.
Они американки, восторженной скороговоркой они извиняются за то, что стеснили нас, протягивают нам руки, называют свои имена и спрашивают наши. Север устремляет на них человекоубийственный взгляд, но они, похоже, ничего не замечают. Им очень нравится Англия, здесь все такое старинное и красивое, и так далее, и тому подобное… Я развлекаю их разговором, а Север отвечает на непрекращающиеся вопросы коротко, кривя губы от того, как они говорят по-английски.
Похоже, они настроены серьезно. Меня берет на прицел одна - с крупными белыми зубами и округлой грудью, а Северу достается другая - застенчивая, с глазами лани и двумя хвостиками. Они пытаются флиртовать с нами, не обращая внимания на то, что мы оба годимся им в отцы. Застенчивая смотрит на Севера с любопытством, и я ее понимаю. Для маггла неуклюжие чары выглядят, как будто он густо накрасился. Слишком бледная кожа, кроваво-красные губы и от природы густые темные ресницы, такие темные, что может показаться, будто он подвел глаза. И одежда… Черный свитер и черные узкие джинсы, которые я помню еще со студенческих времен. Удивительно, они и сейчас ему впору.
Еще больше меня удивляет то, что я прекрасно помню, что носил под мантией на седьмом курсе мальчик, которого я ненавидел. Когда он перестал разговаривать со студентами с других факультетов, когда начал носить рубашки с длинными рукавами даже в нестерпимую жару и ускользать по ночам Мерлин знает куда. Последнее обстоятельство обнаружил однажды ночью Бродяга, слонявшийся вокруг да около без приятелей. Юноша поманил его ближе и погладил по голове. Человеческая половина Бродяги побуждала пса оскалить зубы и даже укусить, однако собачья половина была совсем не против ласкового прикосновения. Пес проводил юношу до школы. От того пахло спиртным, мокрыми листьями, а больше всего - сексом.
Я рассказал об этом Джеймсу, не упомянув, впрочем, что моя продажная собачья половина приняла ласку и даже повиляла в ответ хвостом, и он странно посмотрел на меня. У него были свои соображения насчет Снейпа и его однокурсников, но он сказал, что мне лучше забыть об этом случае. Вряд ли стоит ради Снейпа рисковать исключением. Таким голосом Джеймс говорил со мной очень редко.
- Интересно, кого трахает этот скользкий гад, - с принужденным смехом сказал я.
- По крайней мере, не Лунатика. Об этом ты позаботился.
Я вздрогнул. Джеймс никогда не обвинял меня в том, что я чуть не сделал Рема убийцей, полагая, что гнев того - достаточное наказание. Но в тот день я видел предупреждающий блеск в его глазах за стеклами очков. Я должен был держаться подальше от Снейпа, и я так и сделал, обратив все силы на то, чтобы снова завоевать Рема.
Вопрос девушки возвращает меня к реальности. Я извиняюсь, и она спрашивает, не надоедает ли нам, кивнув на Снейпа, спрятавшегося за магглской газетой. Я заверяю ее, что к ним это не имеет никакого отношения, просто мой спутник не очень общителен. Он фыркает и говорит, что это как раз имеет к ним прямое отношение.
Продолжение следует